Kitobni o'qish: «Миллион на чердаке»

Он подал на развод первым, не дожидаясь, когда это сделает жена. Теперь у него нет больше квартиры, работы, и выглядит он неважно, а живёт и вовсе на чердаке.

И всё же, он не жалеет – не то чтобы не подавал виду, а вот не жалеет, и всё тут.

Зимой на чердаке холодно, и чтобы согреться, он разводит костёр. Все знают об этом, но почему-то не протестуют, может быть, жалея его, хотя удивительно, как он до сих пор не устроил пожар и не угорел.

Да и жалость к нему выглядит странно, ведь сам же он ни о чём не жалеет.

Украдкой он провёл электричество, и всё это может плохо кончиться – коротнёт где-нибудь и привет,– но и на это все закрывают глаза, и даже не обсуждают.

Его зовут Евстигней, но кличут его почему-то Саввой, или фамилия у него Евстигнеев, а зовут Савва, но отчества его точно никто не знает.

Ему что-нибудь около сорока, и хотя волосы его поседели, лицо выглядит молодо, а во взгляде, совсем по-детски открытом, я никогда не видел ни тени тоски или угрюмости. Да и вся внешность его, несмотря даже на неухоженность, производит приятное впечатление. Он невысок ростом и худощав, небрит, в несвежей рубашке и часто в измятых брюках, но в глазах и в движениях его достоинство и совершенное спокойствие человека, которому нечего таить от других и не от кого таиться.

Поселился он в этом доме на чердаке без малого два года назад, так и живёт на правах домового. И быть может, вовсе его не жалеют, а просто боятся причинить ему зло, как боятся обидеть на улице юродивого.

А в нём и впрямь есть что-то от блаженного, только что не ходит на паперть.

Чем-то он всё же питается. У него даже есть книги.

Он показывал их мне, предлагал взять почитать.

– К чему мне всё это,– возразил я.– Чему научат меня эти книги? Чтобы однажды как вы оказаться на заброшенном чердаке?

– А почему вы думаете, Ванюша, что отказываясь от чего-то дурного, вы непременно должны получить что-то дурное взамен и в награду? Разве счастье – не достаточная награда для вас?

– Я не хочу быть неудачником.

– Как я? Вы полагаете меня неудачником?

– А разве вот это всё,– я показал вокруг.– То, где вы живёте, и то, как вы живёте, не говорит о том, что вы неудачник? Вы не нашли себе места в обществе…

– Как видите,– перебил он меня.– Нашёл. Хотя и не искал вовсе, напротив, я хотел уйти из того, что вы называете обществом.

По черепице мягко застучали капли дождя. Савва поспешно извлёк нечто напоминавшее большой зонтик, поднялся на табурет, и выставив в брешь, зиявшую в крыше, раскрыл его.

– Видали?– весело кивнул он, повернувшись ко мне.– Моё изобретение.

– А не проще ли просто починить крышу?

– Как вам сказать…– он вернулся и сел в шезлонг.– Может быть, оно и проще, но как бы я разводил костёр?

– Ах, вот оно что… Мне говорили, что с тех пор, как вы поселились здесь, крыша не течёт больше.

– Может, потому меня здесь и терпят?

– Думаю, вы и впрямь нашли своё место в обществе. Только я не хотел бы однажды вот так, оказаться на вашем месте.

– И поэтому вы не хотите читать книги?

– Если вы так настаиваете, то я конечно, возьму…

– Но читать не станете.

– Но читать не стану,– признался я.

– Вернёте и возьмёте новые… Что же вы такое знаете обо мне, что не хотите ничего знать?

Я пожал плечами.

– Да, собственно, как и все…

– И хотите быть как они все?

– Но все люди разные,– возразил я.

– Да, и я лишь один среди них, но вот, вы уже поспешили назвать меня неудачником. Этак вы каждого обругаете.

– Простите, если я вас обидел…

– Не стоит…

– Дождь, кажется, кончился,– заметил я.

Он прислушался.

– А ведь верно.

Резво поднялся на табурет и сложил зонтик. В пробоину хлынуло солнце.

Снова стало светло.

Я огляделся. Повсюду был битый кирпич, кое-как обустроенное жильё вокруг массивной трубы дымохода, в кирпичной стене ниша для книг, узкие, похожие на бойницы окна затянуты полиэтиленовой плёнкой.

– Я смотрю, тут у вас и кровать есть?

– Да,– сказал он.– Соорудил из того, что под рукой было.

– А почему бы вам не обзавестись “буржуйкой”?

– Обзаведусь, непременно обзаведусь…

– И окна застеклить не мешало бы… Как же вы сделали эту нишу?

– Да просто,– ответил он.– Разобрал кладку. Здесь толстые стены.

– И что?

– Ничего.

Мы помолчали.

– Так что же, вернёмся к нашему разговору?– предложил он.

Я молча пожал плечами.

– Холодает, может быть, всё же мы разведём костёр?

– Да,– кивнул я.– Сделаем шашлыки, и вы почитаете мне вслух.

– Напрасно иронизируете,– возразил он.– Взгляните.

– Что?

– На меня.

Я посмотрел на него.

– И что? Ничего особенного я не вижу. Одеты вы, правда, скверно, и напрасно не бреетесь…

– Потому вы и не хотите читать книги? А впрочем, зачем это вам, если у вас есть телевизор…

– Думаю, вы и сами обзаведётесь им как обзавелись электричеством,– сказал я с некоторым раздражением.– И жилище ваше вовсе уже не походит на келью отшельника – всё больше вы обустраиваетесь. Однажды, чего доброго, здесь будет новый пентхауз, когда вам надоест мёрзнуть или разводить каждый раз костёр, чтобы согреться. Жильцы и теперь не против вашего здесь присутствия. Однажды вечером я прогуливался во дворе и увидел, как поднимается струйка дыма от крыши рядом с общей трубой дымохода.

Он усмехнулся.

– Что делать, мне не всегда хватает тепла от общего дымохода…

– Вы живёте здесь, даже если думаете, что не живёте…

– Да, и знаю об этом не хуже чем вы.

– Среди этих людей…

– И не только.

– Что?

– Эта планета населена людьми, и мы живём среди них, и очень многих из них не знаем. Мы почти ничего не знаем и движемся наугад, и это как книги, которых мы не читали, поленились читать, или нас отвлекли более важные и существенные дела.

– Что вы хотите сказать этим? Все люди одинаковы.

– Все люди разные,– напомнил он мои же слова.– Вот, например, вы ищете клады?

– Как Турцев?– сказал я.

Он улыбнулся.

Турцев Семён Никифорович искал клады, но до сих пор не нашёл даже битой тарелки.

Он жил на втором этаже с семейством – сын двадцати пяти лет, две незамужние дочери и жена.

Поправить несчастное положение могла только находка сокровищ, поскольку Семён Никифорович давно уже не получал никакой зарплаты, и надеяться на её прибавку не приходилось. Жена оптимистических взглядов его не разделяла – она трудилась.

Дочери, Анна и Ефросиния, замкнутые и некрасивые, жили в одной комнате, учились в одном институте, и надеялись на замужество, а их старший брат, вместо того чтобы приводить в дом женихов, сам надумал жениться.

Его зовут Игорь, он мой ровесник и хороший приятель. Мы вместе работали на погрузке в Рыбном порту. Невесту его, как выяснилось, я тоже хорошо знал. Одно время мы жили с ней по соседству и даже ходили в одну школу, только она на шесть лет младше, и пошла в первый класс, когда я пошёл в седьмой, так что близко знакомы мы не были, да и не могли быть. Честно говоря, я почти и не замечал её. Потом переехал сюда, на эту улицу, и за годы, что я не видел её, она стала хорошенькой девушкой с роскошными каштановыми волосами, глазами, от которых не оторвать взгляд, прелестной фигуркой и вкрадчиво мягким голосом.

Разумеется, я не узнал её, а она призналась мне, что тайно была влюблена в меня в школе.

Что говорить, мир тесен, а город мал – с Игорем мы живём в соседних домах, а познакомились на работе. И вот, он женится на Ирине, той девочке, с которой когда-то я ходил в одну школу.

Сын собирался жениться, а отец всё искал клады.

Где-нибудь в другом городе это его увлечение выглядело бы смешным и нелепым, здесь же он не более чем один из тех, кто ищут немецкие клады.