Kitobni o'qish: «Освобождение бессмертия»

Глава 1. Прокаженный

Обесточенные много лет назад, притихшие в ночи линии электропередач светились странными двигающимися по оборванным проводам вверх и вниз блуждающими огнями. Иногда с этого призрачного огня срывалась искра и летела вниз, освещая горючей слезой сгорбившуюся внизу неказистую, практически черную фигуру. Лука сидел в кромешной тьме, закрыв глаза. Ему хотелось скрыться и потеряться среди этого мира живых и мертвых, среди остатков человеческой цивилизации, оказавшейся наполненной людьми точно так же, как и он сам, как будто бы мертвый, вдруг оказался наполненным чем-то живым. Это было нечестно. Он думал, что умер и внутри, и снаружи. Но все произошло так не вовремя. Бережно держа кончиками пальцев фотографию, он боялся поглядеть на нее, боялся вновь увидеть это святое, лучистое лицо его ребенка. Сейчас, без освещения, он не мог увидеть то, что было запечатлено на ней, но тогда, под лучами прожекторов одного из экзоскелетов противника, стоящего на крыше, он увидел эту фотографию всего на миг или несколько секунд, провалившись в бесконечность и предательскую слабость. Что он тогда сказал? Что? «Добро пожаловать в рабство»? Как это могло слететь с его губ – он же искренне верил, что он – это все его братья, но он – это не его братья? Он прогнал их. Он – это не они, он – это другое…

Лука откинул голову назад и, не открывая глаз, попробовал дышать. Дышать ему было не обязательно – он делал вдох только для того, чтобы можно было на выдохе сказать слово. Как же далеко он зашел. Его ребенок, его дитя… Как он может показаться ему на глаза в таком виде? Его дочь, его Дарья, должно быть, стала уже взрослой женщиной и давно забыла лицо отца. Да он и сам забыл, как он должен был выглядеть. Слишком многое прошло с того времени, как он вышел из подземелья, слишком много он успел сотворить. Что теперь? Что теперь делать? Кто поможет ему? Врачи? После того что он сделал там, на охраняемом участке периметра, украв и, по сути, убив сорок человек, украв у них волю и заразив каким-то.... Чем он их заразил? Лука открыл глаза и поднял одну руку вверх, пытаясь разглядеть ее на просвет. Он видел ее душное серое, с элементами фиолетового свечение, слабые разряды электричества, возникающие в ней, когда он шевелил пальцами. Рука сейчас по форме была абсолютно человеческой, но если ее осветить, то ржавая чешуя однажды спаленной инфекцией человеческой кожи выдаст в нем зверя, чудовище, мертвеца… Как сказал один из людей, которого он… Нет, его братья… нет, его рабы… нет, рабы этой заразы привели к нему. Тот человек сказал, что они все зомби. Тогда он, Лука Псарас, спросил его: «Кто такие зомби?» И тот человек ответил, что это ожившие мертвецы. Да. Точнее не скажешь. Он умер, он должен был умереть… Но чья неведомая и страшная воля заставила его снова подняться и ходить? Какая неведомая и страшная сила заставила его заражать других людей?

Лука опустил руку, в другой бережно, кончиками пальцев продолжая удерживать фотографию. Он ведь разучился есть нормально, как человек. Он привык высасывать и забирать жизнь из всего. Это началось так давно. Где-то в глубине его памяти появились картины, как он, сгорая в борьбе двух инфекций, кричал от боли и ходил в темноте среди безмолвно стоящих вдоль стен мертвецов, воя и не находя себе места, бился головой о стены, углы, как он пытался, надеялся умереть, но… Он вспомнил тот шприц с бурой жидкостью внутри. Вспомнил, с каким победным чувством он вводил эту бурую смерть себе в вену, лишь бы не стать как те, которые безучастно наблюдали за ним. Это было нечестно и подло.

Где-то недалеко почувствовалось движение. Движение полного жизни существа, собаки без глаз… Странная собака. Как они еще живут здесь? Собака без глаз, слепой пес. Лука притих, прислушиваясь к существу, одновременно замечая, что он снизил температуру тела, чтобы тот не обнаружил его и прошел мимо, и тогда он, Лука Псарас, схватит его одеяло жизни и… Нет!

Сидящий на земле встал, резко вырисовываясь на фоне ночного неба. Слепой пес вздрогнул и стремительно бросился прочь. Слабая улыбка коснулась узких губ существа. Не сегодня, не так и не сейчас. Лука оглянулся, сориентировался на местности, выбрал направление и пошел. Скоро в Зоне должен был начаться дождь, и он не простит себе, если с фотографией его дочери что-нибудь произойдет. Это действительно все, что у него есть сейчас, на данный момент этой недосягаемой и нежеланной жизни. Жизни ходячего страшного мертвеца, в котором проснулось что-то живое…

***

Овод Пустотелый уводил своих братьев в Рыжий Лес. Его Старший Брат выжил из ума. А как же иначе? Он назвал их святое Братство рабством. Неизвестно, что было на том клочке бумаге, который, кувыркаясь, упал вниз, но, что бы там ни было, оно не могло встать ни в какое сравнение с Братством. С их высшей целью равенства и справедливости, с их назначением сделать весь мир одной семьей, где все будет подчинено одной цели. Какой? Он пока не знал этого, но чувствовал, что, как только они обратят весь мир в Братство, то, ради чего это все делалось, сразу станет простым, понятным и очевидным. Овод даже не верил в это – он знал. А Старший Брат Лука прогнал их и ушел сам… Почему?

Сейчас Овод шел в темноте вместе с девятью оставшимися братьями, ощущая всем телом первые тяжелые капли начинающегося дождя. Теперь, когда Старшего Брата не было, он начинал думать. Думать о том, что теперь все операции и действия должен планировать он сам. Конечно, иначе кто будет нести силу Братства людям? Кто? А эти люди, эти нелепые, глупые, обособленные существа, как они посмели покуситься на Братство? Овод вспомнил, что тоже когда-то был человеком, но сейчас не мог понять, каково это – быть такими, как они. Жить без понимания того, в чем твое предназначение, жить без цели и ощущения того, что с каждым новым вступившим твоя сила возрастает. Он слышал, что их называют Черным Братством. Что ж, он не против. Это даже больше подходит им, чем просто Братство. Теперь он, если потребуется, может называть себя и своих братьев Черным Братством. Их называют зомби. Глупцы. Это все людишки-зомби. Живут без цели, умирают ни за что, за артефакты, за деньги, за какие-то бессмысленные понятия. Как они не понимают, что тратят время и жизнь ни на что. Вместо того чтобы строить мир и согласие, вместо того чтобы жить как одна семья, как братья, они грызутся друг с другом, охотятся, чтобы убить, а не для того, чтобы создать то, что создавал Старший Брат, а теперь будет создавать он сам.

Один из братьев споткнулся о старую, забытую растяжку. Раздался взрыв. Ударная волна с горстью осколков ударила по ногам и телу с правой стороны. Не очень-то и больно. Овод усмехнулся. Кроме того, что людишки сами по себе глупы и неразумны, так еще и зомби, которые прибежали им на помощь, не разобравшись в чем дело, принялись воевать с ними, с Братьями. С этими зомби уже бесполезно о чем-то договариваться – они не могут вступить в Братство, они просто умирают, как и некоторые другие, не переносящие процесса соединения с Братством. Овод потер грудь. Те зомби, которые поддержали людей, умели ослаблять их. Овод почувствовал, как вдруг тяжело стало двигаться ему и как тяжело было тащить с них их серое, трудноуловимое и прочно сидящее на них одеяло жизни, как будто оно было пришито к каждой их клетке.

Но все-таки, как все эти люди оказались вдруг вместе? Когда он был в Долге, они за людей не держали сталкеров Свободы, а теперь же он сам видел, как Долг и Свобода сражались вместе. Буквально вместе, стреляя и прикрывая друг друга, забивая его братьев железными кулаками в землю, ломая кости и черепа. А эти сталкеры и после появившиеся бандиты – кто их-то туда звал? Бандиты никогда не лезли на рожон и никогда не держали обещания, насколько он их знал в прошлой жизни. Овод обернулся на идущего позади брата из бандитов. Тот молча шел, в своих лохмотьях. Нет, это уже не бандит, это настоящий брат, он уже не предаст, потому что у него есть настоящая вера и знание. Но что же делать теперь? Объединенные армии сталкеров оказались сильнее их, они оказались подготовлены и смогли убить и пленить практически всех. Нет, больше Братству нельзя так действовать в Зоне. Пусть сталкеры останутся внутри со своими артефактами, а они поищут другое место, откуда смогут согласно обстановке начинать свой большой путь. Большой путь на Большой земле, иначе зачем они здесь вообще остались на этой стороне жизни? Почему из всей прошедшей мясорубки остались только десять братьев? Не является ли это знаком свыше? Не говорит ли тайный смысл в них, что это и есть их предназначение? Но теперь надо действовать очень осторожно, очень и очень.

Десять существ размеренно шли по ночной Зоне. Иногда кто-то из них касался елочки или березки, и они чернели, иногда следы идущего отпечатывались просто черной цепочкой умершей травы. Накрывший их внеплановый Выброс, очередная прихоть Зоны, передвинул аномалии им навстречу, но зомби, не замечая преграды, прошли в узких коридорах между ними, оставив бессильную Зону смотреть на этих всесильных и бесконечно жестоких для нее существ, созданных, как и она, кем-то другим.

Глава 2. Бабушкин клубок

База Свободы. Армейские Склады.

– Может, его опять покормить надо? – спросил высокий долговязый паренек с пластиковой прозрачной маской на лице у своего товарища, тыкая палкой в клетку, в которой, словно зверь, сидел человек, покрытый ржавыми пятнами. Глаза пленника с желтыми белками смотрели на паренька, не моргая, с одним явным желанием убить и растерзать мучителя.

– Да нет. Он уже третью крысу высосал. Хватит ему, – возразил другой паренек с разрезами на локтях джинсовой куртки и такими же разрезами на коленях штанов.

Он так же носил защитную пластиковую маску на все лицо. Кроме того, сейчас при движении оказалось, что и на груди его куртки была пара разрезов.

– Ну, пойдем тогда другого посмотрим, – предложил первый, откладывая палку и приближаясь к пятнистому пленнику, в десятке метров от первой клетки подвешенному в воздухе за руки и за ноги. На груди у него скотчем был приклеен осколок «кристалла». Парнишка осторожно приблизился к зомби и посмотрел на участок тела вокруг него и под ним.

– Что – ничего?

– Нет, – цокнув языком, ответил мучитель.

– Худой, Рваный! Что вы опять к ним прицепились? – крикнул сверху с моста некробиолог Трофим. – Здесь вам нельзя, опасно. Идите лучше с артефактами экспериментируйте… к себе.

– А мы уже все! – задорно крикнул Худой, счастливо улыбаясь.

– Что – все?

– Мы уже сделали сборку, Док, – крикнул чуть спокойнее Рваный, доставая и показывая из кармана нечто цветное, похожее на смятый в приплюснутый шарик разноцветный пластилин.

– Да? – изумился Трофим. – Погодите, сейчас спущусь.

Он торопливо, чуть не споткнувшись, сбежал вниз по бетонным крошащимся ступенькам и подошел к Рваному.

– Покажи!

– Вот! – самодовольно продемонстрировал Рваный. – Один камушек и работает метра на три.

– Так на тебе сейчас что – кроме него ничего нет?

– Не-а, – беззаботно ответил парень, пряча сборку в карман.

– Ты что, с ума сошел? – вскинулся Трофим. – А у тебя? – спросил он у Худого.

– Не, у меня полный комплект, все как у старичка Дока, – также улыбаясь происходящему, ответил Худой.

– Я тебе покажу старичка, – беззлобно погрозил для порядка Трофим. – Рассказывай давай.

– Мы на крысах проверяли, прикладывали к ним то одно, то второе, в общем, со всеми артефактами они их высасывают, с разной скоростью, но с обломком «снежинки» она дольше помирает. Не помирает почти.

– Так вы «кристалл» со «снежинкой» свели?

– Нет. «Кристалл» со «снежинкой» плохо сходятся, плавятся, отталкиваются друг от друга. Такое работать надежно не будет, а вот если кусочек «слюды» в спирте размягчить, то они хорошо держатся.

– Так это значит «слюду» надо еще…

– Не… – покачал головой Худой, посмеиваясь над нетерпеливо вопрошающим некробиологом. – Тут без «бабушкина клубка» никак. Иначе они толком не светят. А с «клубком» сразу метра на три бьют, и можно маленькие кусочки использовать. Экономно.

– Значит, всего четыре артефакта надо? – подытожил Трофим, уже опасаясь очередного «не» от парней.

– Ага, – кивнул Худой. – Хочешь, мы при тебе дистанцию проверим? Можно крысу ставить и отходить от нее. Как она сдуваться начнет, значит, нет покрытия. У нас примерно три метра вышло, ну, может, три с половиной.

– Ну молодцы! Ну пацаны… красавцы просто! – искренне восхитился Трофим.

Еще несколько дней назад Худой и Рваный, и без того испытывавшие болезненный интерес к зомби, буквально ходили за Трофимом по пятам, пока он брал с них соскобы, образцы тканей, пока расщеплял и разделял по клеткам, помогали ему со всеми сканерами, анализаторами, микроскопами. В общем, на какое-то время он обзавелся добросовестными помощниками, корпящими над приборами при помощи тончайших игл, пипеток и прочего едва различимого для глаза инструмента. И вот, когда его не было всего сутки на базе, ребята занялись своим прямым делом и создали сборку, которая была намного эффективнее предыдущей схемы распределения осколков «кристалла» по поверхности человека.

– Теперь что, этих в топку? – спросил Рванный, глядя на пленников.

– Не знаю. У Якоря надо спросить. Они, конечно, могут и пригодиться, наверное, но кормить их…

– Да к черту их, Док, – крикнул сверху с моста Калмык. – Я им больше крыс таскать не буду. Я вам что, кот? С утра и до ночи, дай, дай, дай, дай этих крыс. Уже своим делом заниматься не дают! У меня там химера верхнюю шкуру должна сбросить, мне за ней ходить надо, а тут эти пугала через каждые полчаса худеть начинают. Ты как хочешь, Док, а я Якорю скажу, что я больше в этом деле не помощник, – Калмык почесал голову под капюшоном. – Идите сами их ловите – я места показывал, ловушки на месте, в самом деле.

– Мы тебя поняли, Калмык, – переводя взгляд со стоящего наверху сталкера на парней, согласился ученый. Затем, заметив кусок артефакта на одном из пленных, спросил: – Это зачем?

– Да так, – пожал плечами Рваный, – чтобы он у того, который в клетке, крыс не воровал. Пока с тем в клетке проверяешь, этот ее тоже, видать, хомячит… Нарушает нам чистоту эксперимента, – улыбнулся он, вспомнив формулировку ученого.

– Ну как ему не хомячить? В половину отощали, – заметил ученый. – Скоро отойдут, похоже.

Калмык, стоявший сверху на мосту, махнул рукой и отвернулся, всем своим видом показывая, что туда им и дорога. Действительно, из плененных тогда почти трех десятков зомби, из так называемого Братства, планировалось взять с десяток на Базу Свободы для работы некробиолога, но этот десяток оказался так прожорлив, что они начали иссыхать один за другим. Того количества жизни, которые приносили им сталкеры в виде крыс и тушканов, им не хватало, а обычная человеческая еда ими не принималась. В результате оставили только двоих, остальных пришлось оставить без пропитания, где они и издохли в течение полутора-двух суток.

– Ну, мы это, – шмыгнул носом Рваный, – можем сборку сейчас на поток поставить. «Бабушкиного клубка» надо всего вот, – он показал кончик пальца. – «Слюды» у нас как грязи, «снежинки» имеются, если что – вон сталкеры свое отдадут для такого дела. Там от всего по кусочку надо, а сборка путевая получается. Мы ее под шоколадку можем сделать или под половину даже. В карман положишь, и мешаться не будет, – обрадовался он своей догадке. – Ага! Тут мы из кусочков на всю Зону сделаем, еще и останется. Пошли, – махнул рукой он Худому, увлекшись идеей, тут же позабыв про Трофима.

Оба парня зашагали наверх, оживленно обсуждая, как и что сейчас будут пилить, кто и что сейчас будет ломать. Калмык, повернувшийся уже обратно и внимательно вникавший в разговор Худого и Рваного, хмыкнул.

– Ну, пацаны! Ну, башковитые, а? – спросил он у Трофима, очевидно, требуя только подтверждения.

– Сам в шоке! – подтвердил Трофим, не кривя душой.

Справедливости ради нужно сказать, что и ученый не сидел без результатов. Он успел набрать образцов, выявил ту самую цепочку ДНК, которая была свойственна papillosa virum. Почти такой же неуловимый, свитый один в другой ДНК и РНК, но всего с одной дополнительной цепочкой ДНК, которая могла копировать человеческую, вместо парной, как у известного и распространенного в Зоне papillosa virum. Но далее работать с вирусом было невозможно – он просто распадался, разрушая занятые им клетки.

Выявилась следующая тенденция. Вирус захватывал около трети клеток человека, остальные оставляя тронутыми до поры до времени. Тонкая сеть, создаваемая им в теле зараженного, начинала свое распространение от мозга и, бесспорно, управлялась с этого крупного узла. В случае ранения, потери конечности вирус использовал энергию, полученную из вне на восстановление структуры своих клеток, клеток хозяина и наращивание клеток соединителей, требуя на это огромное количество сторонней энергии. Эффект восстановления клеток носителя являлся в этом случае терапевтическим, поскольку со смертью носителя продолжительность жизни захватчика становилась лишь вопросом времени. Клетка тела, чья жизнедеятельность контролировалась вирусом, становилась гораздо прочнее за счет более плотной оболочки и менее подверженной к физическим воздействиям извне. Восстановление клеток мозга с сохраняемой в них информацией было таким же непостижимым явлением, как и обычное хранение информации, образов, звуков и запахов в клетках мозга живого человека.

Сам механизм дистанционного переноса энергии от живого объекта к вирусу был не по плечу некробиологу, поскольку тут нужна была работа профильных биофизиков. Несмотря на то, что способов дистанционного переноса энергии человечество придумало множество, эффективность и принцип природного механизма, используемого на клеточном уровне, был в настоящее время непостижим. Зараженный организм мог удерживать и аккумулировать в себе запас энергии только в не захваченных им клетках хозяина. Для долговременного поддержания колонии вируса емкости всех незараженных клеток было недостаточно. Очевидно, это напрямую зависело от количества клеток, следовательно, и от размеров тела носителя. Поэтому вирус требовал постоянной подпитки, используя для этого, разумеется, зараженного, заставляя применять его знания и память. А как иначе? Если носитель не будет обеспечивать паразита питанием, передвигаясь по территории в поисках источников энергии, то данный вирус начинает уничтожать клетки хозяина, приводя естественного носителя в непригодность, а позже погибая уже из-за отсутствия носителя и его возможности передвигаться. Так же верно было и наоборот: если паразит не будет восстанавливать и питать клетки носителя, то носитель погибнет от истощения, а следом и не имеющая возможность эффективно добывать большой объем энергии колония.

Принцип захвата и использования тела, памяти и возможностей носителя также известен в природе, причем этот принцип используют не только вирусы, но и бактерии и даже некоторые грибы, например кордицепс, паразитирующий на муравьях, меняющий их поведение на совершенно не свойственное им. Но впервые, впервые человечество столкнулось или создало наработку, предназначенную для самого себя. Когда на четвертый день Трофим понял это и рассказал Якорю, возглавившему Свободу после ухода Гипса, он долго не мог включить в себе понимание, что люди вывели нечто подобное, неуправляемое и страшное добровольно. Тогда, сидя в кабинете лидера Свободы, он долго пытался сформулировать открытие прежде всего для себя, и даже когда Якорь уже понял, что именно хотел сказать ученый, тот все равно до конца не верил в сказанное.

Тогда Якорь для определения вируса стал называть его так же, как и бандиты, гнусом, и Трофим в своих записях, обескураженный безжалостным механизмом захвата и управления, дал ему это же название, не забыв отметить, что принцип действия гнуса и вируса псевдопапилломы, также имеющего название некровирус, схож по принципу дистанционного воздействия, но принципиально отличается по принципу избирательности носителя. Если гнус поражает только живого и, судя по всему, здорового и крепкого носителя, имеет инкубационный период порядка двух суток, а после практически сразу же подавляет и захватывает волю, разум и поведение носителя, то некровирус начинает свое действие только после смерти носителя, активируясь при начале тотального разрушения клеточных структур на ранних стадиях. Со временем некровирус в зависимости от того, насколько он мог заменить собой при жизни клетки хозяина, отстраивает и восстанавливает носителя, не перехватывая управления, поддерживая основные функции для выживания в автоматическом режиме в случае отсутствия управления со стороны самого носителя.

Последнюю запись в тетради Трофим делал под шум заклинившего экзоскелета в ангаре. Коваль, уперто тыкая по кнопкам управления и калибровки, никак не мог разорвать логическую ошибку, возникшую в цепи концевиков выпрямления и сгибания ног и рук. Экзоскелет, приседая, тут же начинал вставать, а как только вставал, начинал приседать. То же самое было и с руками: как только он сгибал руки, он начинал их выпрямлять, разводя в стороны, делая движение баяниста. В результате находящийся в экзоскелете сталкер по прозвищу Нюхач, он же бывший Гром, был вынужден приседать и одновременно играть на невидимом аккордеоне, только вот вместо веселой и залихватской песни из динамиков экзоскелета неслись ругань и мат возмущенного, вспотевшего и порядком истерившего сталкера. Нюхач, видя появление любопытствующих, улыбающихся и начинающих похохатывать свободовцев в ангаре, стал опасаться, что его из Нюхача переименуют в нечто другое, совсем не солидное. Например, в Антошку, которому кроме «пойдем копать картошку» предлагали еще и «сыграй нам на гармошке». Но судя по тому, что сталкеров, заглядывающих на шум, становилось все больше и больше, а какая-то довольная сволочь начала напевать «тили-тили, трали-вали» и другие слова известной с детства песни, удивительно попадавшей в такт приседающему с вопящим Нюхачом экзоскелету, а другие мужики подсвистывать и похлопывать в такт ладошами, Нюхачу осталось до Антошки всего ничего, буквально еще двое или трое валящихся от хохота человек.

Это же сталкеры, с них станется.