Kitobni o'qish: «Грачевский крокодил»

…Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, – редко, но бывают.

Гоголь.

I

В местной газете «Кнутик» была напечатана следующая корреспонденция:

«М. г., господин редактор! Спешу уведомить вас, что на днях, неподалеку от усадьбы помещицы Анфисы Ивановны Столбиковой, при деревне Грачевке, в камышах реки, носящей то же название, появился крокодил. Первое известие об этом было подано крестьянкою Матреной Ивановой Молотовой, которая объявила сельскому старосте, что часов в шесть утра она стирала на реке белье, неподалеку от того места, где река Грачевка образует песчаную отмель и где обыкновенно купается племянница Столбиковой, Мелитина Петровна. Все было тихо. Мелитина Петровна, искупавшись, ушла домой, как вдруг плававшие возле берега гуси с криком бросились в сторону, чем-то перепуганные, захлопали крыльями и вылетели вон из реки. Удивленная Молотова бросилась к тому месту, желая убедиться, не скрывалось ли что-либо в камышах, но ничего не нашла; в некотором же расстоянии по направлению к лесу, примыкающему к камышам, слышался торопливый треск, как будто по камышам что-то поспешно ползло, желая скрыться, и видно было, как по направлению этого треска камыши распадались направо и налево. Получив об этом извещение, сельский староста пригласил с собою сотского и понятых, отправился на место происшествия и нашел, что возле того места, на котором купается обыкновенно Мелитина Петровна, камыши сильно помяты, как будто там кто-нибудь валялся. От места этого по тем же камышам, по направлению к лесу, шла чуть заметная тропа. Староста отправился по этой тропе, но вскоре принужден был воротиться, так как тропа исчезла и, сверх того, он дошел то такой трясины, что втискался в нее по пояс и дальнейшие исследования принужден был прекратить. Составив об этом акт и скрепив его по безграмотству приложением должностной печати, староста представил таковой Рычевскому волостному правлению, но правление, не обратив должного на документ этот внимания, вместе с другими бумагами бросило его в печку. В тот же день, часов в семь вечера, возвращавшиеся с покоса крестьянские девицы деревни Грачевки затеяли купаться. Девушки разделись и бросились в воду. Утомленные дневным зноем, они плавали на спине, брызгались водой, как вдруг из камышей, возле которых они были, раздался пронзительный крик и вслед за тем скрежет зубов! Девушки ахнули, выскочили из воды и, боясь подойти к своему платью, которое лежало как раз возле того места, откуда раздался крик, бросились, как были, в деревню и явились к старосте. Староста дал им приличное наставление и, в видах предупреждения на будущее время несчастий, строго запретил жителям деревни Грачевки купаться в реке. На другой день утром пономарь села Рычей удил на том месте рыбу, а когда взошло солнце и клев прекратился, пономарь задумал искупаться. Ничего не слыхавший о происшедшем накануне, он преспокойно разделся и опустился в воду. Не умея плавать, он присел на корточках возле самого берега и стал умывать лицо, как вдруг кто-то уцепил его сзади за косичку и вытащил на берег… Что было далее, пономарь не помнит, так как в то же мгновение потерял сознание, в каковом положении и был найден лежащим в камышах. Считаю излишним описывать ужас, которым был объят весь наш околоток! Разговорам не было конца. Начали появляться добавления… Так, например, земский фельдшер Нирьют, ходивший на охоту, видел в реке Грачевке что-то плывшее по воде, темнокоричневого цвета, сажени в две длиною, стрелял в это чудовище, но, повидимому, не нанес ему никакого вреда. Рыбак Данила Седов, расставлявший ночью сеть и плывший по этому случаю на маленьком челноке, был кем-то опрокинут совсем с челноком, так что насилу выбрался на берег, Все это вместе взятое увеличивало еще более ужас. К тому месту, где чаще всего появлялось чудовище, был приставлен караул; караулили день и ночь, но чудовище, как нарочно, не появлялось. Так прошло недели две, умы стали успокаиваться; порешили, что чудовище куда-нибудь переместилось, и караул был снят, как вдруг новое происшествие опять переполошило всех!.. Пропал без вести мальчик лет семи, сын грачевского крестьянина Ивана Мотина, Василий, платье которого было найдено на берегу, на той самой песчаной отмели и возле тех самых камышей, где столько раз появлялось чудовище. Сначала думали, что мальчик, купаясь, утонул, но если б он утонул, то найден был бы труп его. Между тем все средства, употребленные к отысканию трупа, остались напрасными: бродили сетями, пускали горшки с ладаном, но дымящиеся горшки плыли себе по течению реки и нигде не останавливались…¹ Наконец бросили и порешили, что несчастный был жертвою неведомого чудовища! Однако надо же было узнать наконец, что это за чудовище, и приискать средства для избавления себя от него!.. Разрешение всего этого принял на себя наш добрый и просвещенный учитель сельской школы, г. Знаменский, в короткое время успевший приобрести своими неутомимыми педагогическими трудами общую любовь и уважение, которые, то есть труды, к несчастию остаются незамеченными лишь только одним членом училищного совета, не представившим даже г. Знаменского к награде. В тот же день, когда исчез ребенок, г. Знаменский, пригласив с собою сотского и нескольких стариков, отправился на театр описанных ужасов. Часов в восемь вечера они были уже на песчаной отмели, но так как увидали, что там купалась Мелитина Петровна, тщательно вытираясь намыленною губкой и погружая в воду грудь свою, то, понятно, чувство скромности заставило их обождать, когда она кончит купанье и оденется. Действительно, Мелитина Петровна вышла из воды и скрылась в камышах, а немного погодя, уже одетая и с зонтиком в руке, она шла по дороге, ведущей в усадьбу тетки, Анфисы Ивановны Столбиковой. Тогда г. Знаменский подошел к тому месту, где купалась Мелитина Петровна, но только что успел он войти в камыши, как вдруг раздался оглушительный треск и что-то поспешно бултыхнуло в воду, обдав его брызгами и скрывшись под водой. В это время подбежали к г. Знаменскому сотский и старики, но в камышах уже ничего не было! Тем не менее г. Знаменский начал исследовать местность с целью отыскать хоть какие-нибудь следы ребенка, но вместо того поднял только окурок папироски, а сотским найдены чьи-то пестрые панталоны, парусинный пиджак, фуражка, ситцевая рубашка и сапоги. Все это немедленно было предъявлено сотским г. Знаменскому, который и признал принадлежность этой одежды сыну священника села Рычей Асклипиодоту Психологову. Ужас овладел всеми!.. Неужели же и Асклипиодот, подобно ребенку, сделался жертвою чудовища?.. Все немедленно отправились в село Рычи к священнику, отцу Ивану, и ужас их увеличился еще более, когда они узнали, что Асклипиодота не было дома!.. И только вечером, когда уже достаточно стемнело, г. Знаменский встретил Асклипиодота в лавке Александра Васильевича Соколова. Увидав свое платье, Асклипиодот очень обрадовался и рассказал подробно, что, купаясь в реке Грачевке, он чуть было не сделался жертвою огромного крокодила, от которого спасся единственно благодаря своему превосходному уменью плавать и нырять. Крокодил, которого Асклипиодот видел собственными своими глазами, имел в длину сажени три, тело его на спине покрыто роговыми щитками, по средине представляющими возвышение. Язык короткий; челюсти вооружены многочисленными зубами, имеющими вид клыков. Сверху крокодил коричнево-бурый, снизу грязно-желтый. В воде движения его весьма быстры, так что Асклипиодоту стоило большого труда увертываться от его нападений; на земле же движения эти немного вялы. Увидал он крокодила в камышах, когда сам был в воде, поэтому и принужден был покинуть свою одежду. Крокодил долго смотрел на него, разинув пасть и как бы прицеливаясь в него, а немного погодя даже ринулся в воду, но Асклипиодот нырнул и тем только избавился от пасти крокодила! Итак, тайна разъяснилась, и чудовище, наделавшее столько ужаса, оказалось крокодилом! Этим заканчиваю я свое письмо, но уверен, г. редактор, что в скором времени вы получите от меня более подробное описание крокодила, так как нам известно, что г. Знаменский принял энергические меры к поимке хищного земноводного».

II

Статья эта, писанная, как говорят, самим г. Знаменским, переполошила весь околоток. Дали знать становому, который немедленно прискакал, опросил крестьянку Молотову, шесть крестьянских девиц, рычевского пономаря, фельдшера Нирьюта, Асклипиодота Психологова и многих других и произведенное дознание препроводил по принадлежности. Крестьяне принялись ставить вентера, взад и вперед бродили по реке, делали в камышах облаву, но крокодила не было. Редакция газеты «Кнутик» командировала в Грачевку специального корреспондента, который вместе с г. Знаменским опускал в реку какие-то стальные крючки с насаженными на них кусками мяса; но все старания поймать крокодила остались тщетными, и корреспондент с чем приехал, с тем и уехал. Статья между тем была перепечатана в столичных газетах, и весть о крокодиле распространилась. Началось приискание всевозможных объяснений. Одна газета высказалась, что это, по всей вероятности, не крокодил, так как крокодилы обитают в жарком климате, а гигантский змей, подобный тому, который не так давно появлялся у берегов Норвегии и который наделал столько тревоги между естествоиспытателями. Принялись за старые книги и порешили, что змей этот заслуживает полной веры, так как таковой был уже известен грекам и римлянам. Плиний ² и Валерий Максим ³ – оба описали подобное земноводное змееобразное, плававшее первоначально в реках; разрастаясь же в громадных размерах, оно уходило в открытое море, так как только там находило достаточный простор для движения.

Прочитав все это, г. Знаменский вышел из себя и немедленно напечатал статью, в которой доказывал, что газета, заговорив о Плинии и Валерии, потеряла почву и очутилась в мире фантазий, что чудовище, появившееся в Грачевке, не змей, а воистину крокодил, что хотя крокодилы и обитают преимущественно в жарком климате, но из этого не следует еще отрицать возможности появления таковых и в климате умеренном. Если в Грачевку, говорил он, в прошлом году забежало два лося, а с год тому назад была убита альпийская серна; если, наконец, у нас в России проживает столько иноземцев всевозможных климатов, в образе ученых, инженеров, певиц, танцовщиц, гувернанток, поносящих холод сей страны снегов, но тем не менее обретающих в ней обильные пажити, то почему же не жить у нас и крокодилам! Принимая все это в соображение, он протестует противу искажения факта и восстановляет истину. Действительность присутствия крокодила в Грачевке подтвердит под присягой проживающий в селе Рычах почетный гражданин Асклипиодот Психологов, который собственными глазами крокодила этого видал, описал его и едва не сделался жертвою этого хищного земноводного.

Но как г. Знаменский ни хорохорился, а газета продолжала настаивать на своем и, обругав г. Знаменского и Психологова невеждами и упомянув даже известную побасенку о свинье и апельсинах, статью свою о морских чудовищах начала с Гомера, описав чудовищного змея, убитого героем греческой мифологии Геркулесом. Затем, упомянув о борьбе змея с китом, виденной капитаном Древаром, о миссионере Гансе Эгеде, о епископе Понтопидаге, о змее, выброшенной на один из Оркнейских островов, имевшей щетинистую гриву, – кончила статью тем, что доктор Пикард в Столовом заливе видел в феврале 1857 года, с маяка, морское чудовище. Оно спокойно расположилось в море в ста пятидесяти шагах от берега; Пикард стрелял в него, но дал промах; 14-го же апреля чудовище приблизилось к мели, где, вероятно, хотело поиграть на солнце, но было замечено шотландскими стрелками, находившимися в катерах под командой лейтенанта Мессиса и сделавшими по животному залп, на который оно не обратило и внимания; но залпы, без остановки повторявшиеся один за другим, произвели, наконец, свое действие, и змей начал ослабевать, Тогда, зацепив его пасть якорем, семьдесят человек с величайшим трудом притащили его к берегу. Здесь, как бы очнувшись и желая уйти в море, чудовище начало метаться и рваться, и сила ударов его хвоста была так велика, что оно выкидывало вверх и разбрасывало большие прибрежные камни; один такой камень сильно ушиб человека, а другой выбил окно третьего этажа в гостинице «Каледония».

Другая газета объявила, что все это вздор, что вся эта утка пущена первою газетой с целью заманить к себе этим чудом большее число подписчиков, и в доказательство того, что подобного чуда не существует, привела описание моряка Фредерика Смита, плававшего на корабле «Пекин» и на основании собственных наблюдений объявившего историю о морском змее сказкою. При этом Смит рассказал подробно, что подобное чудовище было изловлено вблизи Мульмейна его моряками, втащено на борт, и мнимое страшное животное оказалось ни больше ни меньше как чудовищною морскою порослью, корень которой, покрытый паразитами, на некотором расстоянии представлялся головою, между тем как вызванные волнами движения придавали ему вид животного тела. Что же касается, прибавляла газета, змея, найденного на берегу одного из Оркнейских островов, то змей тот оказался исполинскою акулой!

Тем не менее к г. Знаменскому по поводу грачевского крокодила посыпались с разных сторон запросы и предложения. «Общество усмирения строптивых животных» даже предложило г. Знаменскому значительную сумму денег, если он живьем доставит в Общество это чудо.

Все это, понятно, еще более возбуждало в г. Знаменском энергию, и он с лихорадочным усилием принялся за поимку животного. Он поил мужиков водкой; продал свою волчью шубу и на вырученные деньги заказал особого устройства сеть, которая могла бы выдержать не только крокодила, но даже слона, и когда сеть была готова, опять купил три ведра водки и собрал целый полк крестьян, которые и явились охотно на зов. В числе явившихся был и Асклипиодот Психологов. Он хлопотал не менее других, указывал то место, где видел крокодила, где последний на него бросился и где именно его преследовал. Сеть запустили, но дело кончилось лишь тем, что все перепились, а крокодила все-таки не было, за что Асклипиодот и обругал всех дураками.

Вдруг пронесся слух, что крокодил пойман и находится в усадьбе Анфисы Ивановны Столбиковой, в особо устроенном вивариуме ⁴, и что крокодила этого кормят живыми ягнятами, которых он глотает, как пилюли, по нескольку десятков в день. Бросились все к Анфисе Ивановне, конечно в том числе и Знаменский, но оказалось, что никакого крокодила там не было. Мужики начали толковать, что вовсе это не крокодил, а просто оборотень. Молва эта пошла в ход, встретила приверженцев, а немного погодя сделалась убеждением большинства. Начали подсматривать за некоторыми подозрительными старухами; двух из них изловили ночью где-то в коноплях, и так как старухи не могли объяснить, зачем именно не в урочный час нелегкая занесла их в конопли, то порешили было волостным сходом закопать старух живыми в землю, но потом сочли возможным наказание это смягчить и ограничиться розгами, каковое решение было немедленно приведено в исполнение, – и старух перепороли.

Поскорбев о таковом невежестве «низшей братии», г. Знаменский распродал значительную часть своего скудного имущества, и, желая поближе познакомиться с привычками и образом жизни крокодилов, а равно вычитать где-нибудь способ ловли таковых, и вспомнив при этом, что крокодилами в особенности изобилует Египет, г. Знаменский немедленно отправился на почту и выписал «Путешествие по Нижнему Египту и внутренним областям Дельты» Рафаловича, но, как на смех, в книге этой о крокодилах не упоминается ни полслова, и деньги, употребленные на покупку «Путешествия», пропали бесследно. Г. Знаменский схватился за попавшийся ему случайно первый том Дарвина в переводе Бекетова, но и в этой книге про крокодилов ничего не говорится. Тогда г. Знаменский принялся за каталог Вольфа и с следующею же почтой на целых пятнадцать рублей выписал себе книг, заглавия которых, по его соображениям, непременно должны были послужить ему руководством для разрешения предпринятой им на себя задачи, и вместе с тем решился впредь, до получения этих книг, относительно поимки крокодила ничего не предпринимать.

III

Если весть о грачевском крокодиле переполошила такое ученое учреждение, как «Общество усмирения строптивых животных», то само собою разумеется, что весть эта более всех должна была поразить Анфису Ивановну Столбикову, во владениях которой он появился и успел уже столько накуролесить. Хотя Анфиса Ивановна не имела никакого понятия ни о морских змеях, ни об ужасах, производимых крокодилами, тем не менее, однако, она сознавала инстинктивно, что тут дело что-то не ладно, и немедленно собралась в село Рычи к священнику отцу Ивану с целью, во-первых, отслужить молебен с водосвятием, а во-вторых – посоветоваться: что ей делать и что такое именно крокодил? Отец Иван на грех уехал в город, а был дома только сын его Асклипиодот. Хотя старушка и недолюбливала его за что-то, но, имея в виду, что ветрогон этот {так называла Столбикова Асклипиодота) чуть было не сделался жертвою крокодила, она решилась порасспросить его о случившемся и повыпытать от него, насколько крокодил этот страшен и насколько следует его опасаться. Асклипиодот предложил старухе чаю, усадил ее в мягкое кресло, а сам, усевшись у ног ее, наговорил ей таких ужасов, что даже волос становился дыбом. По словам его, крокодил вышел, ни дать ни взять, похожим на то чудовище, которое обыкновенно рисуется на картинах, изображающих Страшный суд, и которое своею огненною пастью целыми десятками пожирает грешников.

Увидав нечаянно в окошке проходившего мимо пономаря, того самого, которого крокодил вытащил за косичку на берег, Анфиса Ивановна подозвала его; но и пономарь ничего утешительного ей не сообщил, а объявил, что от страха у него до сих пор трясутся и руки и ноги и что во всем теле он чувствует такую ломоту, как будто у него все кости поломаны и помяты; а в конце концов, показав косичку, объяснил, что от прежней у него и половины не осталось. Анфиса Ивановна растерялась окончательно и решилась проехать к г. Знаменскому. Асклипиодот проводил старушку до экипажа, посадил ее, застегнул фартук тарантаса, и Анфиса Ивановна отправилась.

Г. Знаменский, как только узнал цель посещения Анфисы Ивановны, тотчас же прочел ей письмо «Общества усмирения строптивых животных» и статьи газет о морских чудовищах, и сверх того дал ей честное слово, что как только получит от Вольфа книги о крокодилах, то тотчас же явится к ней почитать об них, и кончил тем, что появление крокодила в Грачевке есть великое бедствие, грозящее превратить данную местность в пустыню.

Анфиса Ивановна все это выслушала и вдруг почувствовала, что ей что-то подкатило под сердце, почему в ту же минуту оставила г. Знаменского и прямо отправилась к земскому фельдшеру Нирьюту. Осмотрев старуху, фельдшер объявил ей, что относительно ее здоровья положительно нет никакой опасности, что у нее просто легонькое спазматическое состояние аорты и что он даст ей амигдалину, от которого все это пройдет; относительно же крокодила Нирьют высказал свое удивление, что Мелитина Петровна продолжает купаться, и именно на том самом месте, где он постоянно шалит. При этом он совершенно основательно заметил, что если крокодил намеревался поглотить Асклипиодота, мужчину довольно рослого и плотного, то, по всей вероятности, поглотить даму для него будет несравненно легче, не говоря уже о том, что тело Мели-тины Петровны, как вообще дамское, без сомнения, нежнее и слаще грубого тела Асклипиодота. Анфиса Ивановна приняла капли, но, услыхав, что крокодилы глотают людей, поспешила уехать от фельдшера и снова завернула к отцу Ивану.

Подъехав к дому священника, она увидала у калитки Веденевну – старушку, вынянчившую детей отца Ивана, Старушка сидела на завалинке и, видимо, была не в духе.

– Веденевна, здравствуй! – проговорила Анфиса Ивановна.

– Здравствуйте, матушка! – ответила та.

– Что… не приехал ли?

– Приехал!.. Принесла нелегкая… – проворчала нянька.

– Повидаться бы мне с ним хотелось…

– Выбрали времечко – нечего сказать!

– А что?

– Да такой злющий приехал, что не знаю, с которого боку и подходить к нему…

Анфиса Ивановна перепугалась даже.

– Случилось разве что? – спросила она шепотом.

– А пес его знает, прости господи, – ответила нянька, И, подойдя к тарантасу, прибавила:

– Письмо какое-то, вишь, из Москвы получил и такой бунт поднял, что хоть святых вон выноси.

– Что же это за письмо такое?

– А уж этого не знаю, матушка… Знаю только, что когда письмо он прочел, так сейчас же бросился к сыну и давай кричать на него… Уж он кричал, кричал… Такой-то крик поднял, что я перепугалась даже, прибежала в комнату, а он меня чуть не в шею… «Вон! говорит: старая ведьма!.. Нечего сказать, вынянчила дитятку!» Да на меня с кулачищами.

Анфиса Ивановна побледнела, сердце ее забилось еще болезненнее, но тем не менее она все-таки решила повидаться с отцом Иваном.

– Хотелось бы мне молебен с водосвятием отслужить! – проговорила она: – сама видишь, какие времена-то переживаем…

– Последние времена, что и говорить! – проговорила нянька со вздохом.

– Бог знает, что случиться может! А как помолишься-то, все-таки на душе легче будет…

– Что же, зайдите, матушка… Может, теперь и остыл маленько…

Когда Анфиса Ивановна вошла в залу, священник был один и, заложив руки за спину, быстро ходил из угла в угол. При виде вошедшей Анфисы Ивановны он даже не остановился, не благословил ее по обыкновению, а только кивнул головой да рукою указал на стул.

Анфиса Ивановна молча уселась, вздохнула и только тогда, когда немного собралась с духом, спросила робко:

– Ты что это из угла в угол-то бегаешь! Укусил, что ли, тебя кто-нибудь?

– Укусил!

Анфиса Ивановна опустила голову, вздохнула и, немного помолчав, прошептала совершенно уже упавшим голосом:

– Дожили!

– Да-с, дожили! – повторил отец Иван, продолжая шагать по комнате. – Настали времена – нечего сказать!

– Как же быть-то теперь? – робко спросила старушка и устремила на отца Ивана умоляющий о спасении взор.

– Известно как! Терпеть приходится!.. Терпи…

– Терпи! – передразнила его Анфиса Ивановна и, недовольная таким ответом, даже ногой затопала. – Терпи! Отчего же прошлой зимой, когда волки двух лучших твоих овец зарезали, ты не терпел!.. Нет, ты, несмотря на свой сан, воспрещающий тебе убивать, за ружье ухватился и две ночи караулил волков на задворке!.. Ведь ты убил волка-то! а теперь терпение проповедуешь!..

– Да, терпение! – перебил ее с досадой отец Иван: – ибо теперь ружье ничего не поможет. Бога мы прогневили… вот он нас и наказует…

– Он же и помилует! – перебила его Анфиса Ивановна.

– Верно-с, а все-таки в ожидании… терпи!.. Вот я и терплю. Вам известно, весь век свой я прожил спокойно… всю жизнь свою посвящал труду, не ради себя, а ради детей своих… О них, о них заботился, а вышло, что дети не поняли этого. Я устраивал, созидал… а дети созданное разрушают! Родители ищут в детях утешения, благодарности, а дети, наоборот, приносят огорчения…

И, переменив тон, отец Иван добавил:

– Последние дни доживаем, сударыня!.. Прогневили господа бога!

– Ну, а в городе как? – спросила Анфиса Ивановна: – ведь ты, кажись, в город ездил?

– Ездил-с.

– Там как?

Отец Иван даже рукой махнул.

– Неужели и там тоже? – спросила Анфиса Ивановна едва слышным голосом.

– То же самое. Куда ни кинь, повсюду клин! Расскажу вам про себя. Нужно мне было в городе с одного приятеля купца триста рублей за лошадь получить… приезжаю – и что же? Купец оказался банкротом, и вместо трех радужных я три красненьких получил!.. Да это еще ничего! А вот если бы вы газеты почитали, так не то бы еще узнали.

– Сейчас только Знаменский читал мне! – перебила его Анфиса Ивановна,

– Читал? – спросил отец Иван.

– Целый час никак!

– И прекрасно! Следовательно, вам все известно.

– Может быть, врут газеты!.. – нерешительно заметила старушка.

– Нет-с, не врут, а все, что вам читали, все это верно…

– Может, в других-то местах и нет ничего!..

– Везде-с! повсюду! – перебил ее отец Иван. – Там, смотришь, банк слопали; в другом месте концессию проглотили; в третьем армейский провиант сожрали… Э, да что и толковать!.. Лопавня, сударыня, такая пошла повсюду, что не знаешь, куда и прятаться! Того и гляди – живьем проглотят!..

И, махнув рукой, он снова зашагал по комнате.

– Да воскреснет бог! – шептала Анфиса Ивановна.

– А все почему? – продолжал он; – потому что господа бога прогневили, святые заповеди его забыли, владыку небесного на житейскую суету променяли! Из православных христиан в идолопоклонство обратились! Вот царь небесный и огневался: «Коли так, говорит, так вот нате же, пожирайте друг друга!» И резон! – добавил отец Иван, сделав одобрительный жест. – Ведь гнев господень и прежде проявлялся… Пробегите священную историю и вы убедитесь. Припомните потоп всемирный, Содом и Гоморру…

– Да ты про что это говоришь-то? – спросила Анфиса Ивановна, не совсем понимавшая отца Ивана. – Про что говоришь-то? Про крокодилов, что ли?

– Про них, сударыня, именно про них, ибо твари эти и суть крокодилы. Глотать, пожирать, забыть совесть, лопать без разбора, помышляя лишь о своем маммоне. Чего же вам еще, скажите, бога ради!.. Точно, не опровергаю, и в старину водились крокодилы, жадные были тоже, но до таких размеров не доходили!.. Помню я очень хорошо… Была, в мое время, в Питере инвалидная касса разграблена, так виновный – мучимый угрызениями совести, жизни себя лишил, а нынешние расхитители не только не лишают себя жизни, а даже обижаются, что их суду предают. Что же это за времена такие?.. Как тут быть? Как жить?.. Как горю помочь?.. Следовало бы за разрешением всего этого прибегнуть к тому, кто все разрешает и устрояет, к царю небесному, но небесный царь отвратил свое лицо от нас! Мы к нему, а он вопрошает нас; «Вам что угодно, господа? Зачем пожаловали? Ведь у вас иной бог есть, к нему и идите!» А идти к иному богу, к златому тельцу, все одно что самому в крокодила превратиться.

Анфиса Ивановна все это слушала, слушала и, наконец, вышла из терпения.

– Ну, – проговорила она, вставая с места: – правду сказала нянька твоя, что с тобой сегодня говорить невозможно! Ты из города-то совсем дураком воротился! Пил, что ли, много, – бог тебя знает! Только ты, сударик, такую чепуху несешь, что даже уши вянут. Златому тельцу я, друг любезный, не поклоняюсь, – стара я веры-то менять! – живу по-старинному, как отцы жили, а заехала я к тебе вот зачем. Желаю я, чтобы ты завтра утром у меня в доме молебен с водосвятием отслужил и хорошенько всю усадьбу святой водой окропил… Слышишь, что ли?

– Слышу, матушка, слышу…

– А коли слышишь, так, значит, и приезжай часов в девять утра. Да смотри! служить без пропусков и все, какие есть на этот случай, молитвы привези и прочти. А то ведь я знаю тебя! – прибавила она, грозя пальцем: – про золотого-то тельца ты толкуешь, а сам первый, с позволения сказать, пятки у него лижешь…

И, проговорив это, Анфиса Ивановна бросила на отца Ивана гневный взор и вышла из комнаты. Отец Иван словно замер на месте, не понимая, чему именно приписать гнев старушки. Только немного погодя, когда завернул к нему г. Знаменский и принялся толковать о появившемся в Грачевке крокодиле, отец Иван сообразил, в чем именно дело, и, забыв на этот раз и полученное из Москвы письмо, и обанкротившегося купца, и кражи банков, разразился неистовым смехом.

– Ой, – кричал он, – ой, не могу!.. Постой, дай отдохнуть!.. Отвернись на минутку, чтобы я твоего смешного лица не видал…

И, упав на кресло, он крепко схватился руками за готовый выскочить кругленький живот свой.

– Теперь я понимаю! – проговорил он немного погодя, отирая ладонью катившиеся по щекам слезы. – Так вот по какому случаю молебен-то требуется!.. Теперь понимаю!.. А я-то с ней аллегории разводил!..

И затем, вдруг вскочив с кресла и подбежав к г. Знаменскому, удивленно смотревшему на него и словно ошеломленному всею этою сценою, он ударил его по плечу и проговорил:

– А знаешь ли, приятель, какой я дам совет тебе…

– Какой? – спросил Знаменский,

– Брось-ка ты все свои занятия да ложись-ка поскорее в больницу, а то у тебя что-то глаза нехорошие.

Знаменский оскорбился и, не простясь даже с отцом Иваном, вышел из комнаты. Отец Иван проводил его насмешливым взглядом и принялся опять шагать по комнате. Так проходил он с полчаса, наконец подсел к окну, вынул из кармана скомканное письмо и начал читать его. По мере того как чтение доходило к концу, лицо отца Ивана становилось все мрачнее и мрачнее, а дочитав письмо, он снова скомкал его, сунул в карман и опять принялся шагать по комнате.

Вошел Асклипиодот – робкий, испуганный, пристыженный, и, увидав отца, бросился ему в ноги.

– Батюшка! – проговорил он: – я опять к вам! Выручите, съездите в Москву, затушите дело…

Но отец Иван словно не замечал сына и продолжал ходить по комнате…

Между тем Анфиса Ивановна на возвратном пути из села Рычей в свою усадьбу встретила Ивана Максимыча. Он шел по дороге и подгонял прутиком корову, еле-еле тащившую ноги.

Иван Максимыч был старик лет пятидесяти, с красным носом и прищуренными глазами. Когда-то при откупах служил он целовальником, в настоящее же время занимался портняжеством и торговлею мясом, поставляя таковое окрестным помещикам. Прежде ходил в длиннополых сюртуках, в настоящее же время, вследствие проникнувшей в село Рычи цивилизации, а некоторым образом повинуясь и правилам экономии, носил коротенькие пиджаки, и, в тех же видах, заправлял панталоны в сапоги. Водки, однако, как бы следовало человеку цивилизованному, Иван Максимыч не пил, и почему суждено ему таскать при себе красный нос – остается тайной. Не было ни одного человека в околотке, не было ни одного ребенка, который не знал бы Ивана Максимыча. Он всегда говорил прибаутками, часто употреблял в разговорах: «с волком двадцать, сорок пятнадцать, все кургузые, один без хвоста» и т. п. И потому, как только, бывало, завидят его идущим в фуражке, надетой на затылок, так сейчас же говорили: «Вон с волком двадцать идет!» Иван Максимыч был местною ходячею газетой. Рыская по всем окрестным деревням и разыскивая коров, доживающих последние дни свои, с гуманною целию поскорее покончить их страдания, он все видел и все знал, рассказывал все виденное и слышанное довольно оригинально, и потому болтовня его слушалась охотно, хотя и была однообразна.