Kitobni o'qish: «Под звуки кифары»

Гневался Посейдон. Могучие волны бросали беспомощное судёнышко из стороны в сторону. Громовержец щедро сеял молнии, разрывая на части ночной мрак. Воющий ветер дробил струи ливня в мелкую пыль, да так, что тяжело было дышать и, казалось, морская пучина уже поглотила корабль.

Аминта молилась, взывала богам о пощаде. Ей было страшно, но в то же время сердце наполнялось радостью. Сколько раз в своих мечтах она уносилась подальше от узких афинских улиц, сопровождала несокрушимого Геракла в его странствиях, плыла с бесстрашными аргонавтами навстречу Золотому Руну, пировала за одним столом с Олимпийцами.

Молились все. Стихия глотала звуки молитв отчаявшихся людей, грозно рыча в ответ. Папа Тантал, обняв близняшек Кира и Фиву, закрыв глаза, беззвучно шевелил губами. Сзади, накрывшись с головой покрывалом, прижались Афобий и Протокл. Аминта вздохнула. Бедный папа. Он столько рассказывал сказок о героях, хотя боялся шагу шагнуть за стены Афин. И вот теперь, в первое же плавание, угодил в шторм.

Жрец Аполлона выполз из недр судёнышка, таща за собой упирающегося ягнёнка. Мелькнул в свете молнии нож, и брызнула жертвенная кровь. Дождь быстро слизал подаяние богам, но буре было мало. Внезапный порыв ветра, корабль качнуло, и жрец исчез во тьме за бортом. Боги не унимались. Кормчий с трудом удерживал судно по волне. Вдруг раздался треск. Рулевая доска лопнула, и корабль резко развернуло.

Аминта замерла. Впереди, сквозь ночь и ливень, шевелилась тьма. Вот она – сказочная Сцилла. Или, возможно, сам Посейдон поднялся с пучины. Молния озарила огромный чёрный трезубец, выросший на пути корабля. Ой, зря мы покинули Афины, подумала Аминта.

– Скалы! – закричал кто-то.

Судно вздрогнуло, застонало. Послышался треск, и Аминта от удара взлетела в воздух. Ветер обнял её мокрыми струями и, проревев что-то страшное, бросил в пенящуюся горькую воду.

* * *

Аминта закашлялась и очнулась. Грудь болела и горела изнутри, будто девочка вдохнула медузу. Она лежала на камнях под струями ливня. Буря не утихала. Свирепые волны выбрасывали на берег обломки корабля. Морю они были не нужны, оно хотело ещё жертв. Шипящие волны пенились и хватали за ноги обессилевшую девочку, норовя утащить в пучину. С трудом поднявшись, Аминта, стараясь перекричать вой ветра, звала папу Тантала и других детей. Но ветер выл и смеялся, унося её крики.

И тут она увидела перед собой огромную фигуру, вырастающую из темноты. Громовержец бросил ещё одну молнию и осветил гиганта. Девочка задохнулась от страха. Циклоп! Обнажённое по пояс чудовище лоснилось от стекающей по нему воды. Мокрая борода слиплась и свисала до груди и казалась ненастоящей и лишней на уродливом лысом черепе. Циклоп взвалил на плечо чьё-то тело и зло смотрел на Аминту. Девочка попятилась к морю, но оскользнулась и, падая, ударилась головой о камни. И, теряя сознание, она с ужасом смотрела, как гигант тянет к ней руку.

* * *

Аминте снился сон. Сон о герое Одиссее и его скитаниях.

… – Тебя я съем последним, – говорил циклоп Одиссею и протянул руку к девочке.

Аминта вскрикнула и открыла глаза. Над головою нависал невысокий свод пещеры, на котором плясали тени от небольшого костерка, горящего неподалёку. Непогода не утихла, но так как выход из пещеры был отгорожен натянутой парусиной, то теперь буря не казалась такой страшной. Девочка попыталась приподняться, но верёвки прочно стягивали руки и ноги.

– Скажи ей, чтоб она молчала, – раздался глухой голос, и девочка вздрогнула, увидев вышедшего из тени циклопа.

– … Молчала, – повторило эхо, и гигант удовлетворённо кивнул.

Теперь, при свете огня, Аминта рассмотрела похитителя, и ей немного стало легче. Он не был циклопом из сказок. Это был человек. Глубокий шрам рассекал его лицо от уродливой вмятины на лбу, через пустую глазницу до подбородка, заросшего всклоченной бородой, делая лицо страшным и каким-то обиженным.

Рядом кто-то застонал. Аминта перекатилась на другой бок, и на душе у неё стало немного теплее. Близнецы, пятилетние Кир и Фива, прижавшись друг к другу, сидели возле связанного папы Тантала. Рядом лежал без сознания торговец – хозяин погибшего корабля и стонущий кормчий. Обломок рулевой доски застрял у него в груди. Чуть дальше во мраке лежал ещё человек. Его лица Аминта не видела, но бледная, неестественно скрученная рука не могла принадлежать живому.

Сверкнула молния, осветив вход в пещеру, и на натянутой парусине отобразились корявые ветви деревьев. Гигант испуганно забормотал, а раненный кормчий вновь застонал.

По пещере, то тут, то там, были разбросаны каменные валуны. У одного огромного и плоского камня, около которого горел костёр, возился одноглазый циклоп. Сначала Аминта не могла понять, что он делает. Но вот гигант подбросил веток в огонь и девочка похолодела. Страшная искажённая тень циклопа на стене махала секирой. Аминта знала об этом оружии далёких северных воинов. Папа Тантал не раз рассказывал о нём. Девочка вскрикнула от очередного удара. Циклоп, словно молния, метнулся к ней. Он наклонил покрытое каплями крови изувеченное лицо и прошипел.

– Пусть она молчит.

Аминта закивала, с ужасом глядя на окровавленное лезвие секиры. Но тут вновь застонал кормчий. Циклоп взвыл, ладонью ударяя себя по страшному шраму.

– Молчит, молчит, – твердил он. – Молчит.

Затем он резко выпрямился и, схватив за ногу кормчего, потащил его за валуны. Аминта едва сдерживалась, чтобы не закричать. Близнецы, всхлипывая, жались к папе Танталу, лежащему без сознания. Циклоп сопел, что-то делая с кормчим и через мгновение тот замолчал. И снова тень зашевелилась на стене, рубя секирой. Аминта закусила губу. Куда они попали? Вот, что, наверное, чувствовал Одиссей, попав в пещеру к циклопу-людоеду. Страшное сопение гиганта и хруст кости под лезвием секиры разносилось по пещере.

Девочка попыталась ослабить верёвки и подползти к близнецам. Но сырая бечёвка не поддавалась. За что боги так разгневались на них? Ведь они всего лишь хотели сбежать из Афин. Скрыться от надвигающихся лаконийцев – воинов Спарты. Их боевые медноносые корабли – триеры уже захватили несколько островов и вплотную подступили к Афинам. Но не лаконийцы так страшили Аминту. Война была всегда, сколько девочка помнила себя, но, когда на улицах Афин появился Зверь и стали пропадать дети – стало по-настоящему страшно. Их мёртвые тела, лишённые глаз находили повсюду. Священники в храмах молили богов послать избавление от чудовища, но он был неуловим. Один безумец на площади кричал о скором приходе тысячеглазого бога и, это для него Зверь собирает свет детских глаз, дабы осветить путь в этот мир. Глупость, конечно. Как Олимпийцы позволят кому-то занять их место. Но было всё равно страшно.

Всю свою жизнь Аминта росла в приюте. После войн и болезней немало остаётся беспризорных детей. Кого покрепче забирали в палестры, чтобы сделать из них воинов. Многих отдавали в услужение в храмы. Аминту всегда оставляли. Крепко сбитая, и, от тяги к приключениям, покрытая ссадинами и синяками, Аминта больше походила на мальчишку. Но воительниц в пограничную стражу не брали, а прислуживать изнеженной Афродите девочка не желала.