Kitobni o'qish: «Дружина окаянного князя»

Глава 1

Боярин Елович и боярин Талец сидели в тени деревьев. На улице было жарко. Солнце парило, и казалось, что от него нигде не укрыться.

Боярин Елович был далеко уже не молодым человеком. Он давно разменял седьмой десяток. Боярин Талец был на несколько лет младше Еловича. Оба боярина были с князем Владимиром уже много лет, и оба они в своё время приняли крещение: Елович с именем Николай, а Талец с именем Марк.

Боярин Елович после того, как принял крещение, о старой вере и не вспоминал, как и большинство киевлян, хотя супруга Еловича, хоть крестилась, но старую веру не оставила. Впрочем, за годы, прошедшие с той поры, многое изменилось. У каждого из бояр появились внуки, которые уже не представляли другой веры, кроме Христовой, да и младшие из сыновей христианство считали единственно правильной верой.

– Талец, – обратился Елович к своему собеседнику, – князю Владимиру очень плохо. Не думаю, что он долго протянет.

Талец помолчал и, вытерев рукавом пот, который струился по лбу, произнёс:

– А ведь князь-то ещё и не так уж стар. Шестой десяток идёт.

– А ран он сколько получил? В разы больше, чем мы с тобой вместе взятые. Он всегда впереди своих людей шёл. А сколько несчастий на его долю выпало! Сколько он страдал! Нет, не будет он бороться за жизнь. Я с ним говорил утром, он всё по-прежнему зло на Ярослава держит, обвиняет его в том, что тот отказывается почитать отца.

– Конечно, отказывается, – сказал Талец, – князь Владимир хочет посадить в Киеве после себя своего сына Бориса, а со старшими сыновьями он крепко поругался. Святополк у него в киевской темнице томится за попытку захватить власть, а теперь и Ярослав стал ему врагом. Князь хочет, чтобы Борис, когда из похода на печенегов вернётся, двинул дружину в Новгород и привёл Ярослава, брата своего, в цепях к отцу.

– Сложно всё, – задумчиво произнёс Елович, – раньше, во времена наших дедов, всё было иначе. Теперь с новой верой как бы есть только одна жена, а что же теперь, дети от остальных жён как бы не совсем законные?

– Это ещё хорошо, что гречанка Анна только дочь родила, а коли был бы сын, то получилось бы, что он законный наследник от жены, а все остальные ублюдки.

– Не знаю, о каких ублюдках можно говорить, но князь Владимир с Рогнедой любили друг друга и были супругами. Свадьба только у них была другой. Не праздник, а скорее тризна. Гордая дочь Полоцка в своё время отказалась умыть ноги сыну рабыни, а когда тот женился на ней, то ведь была верной женой. Семь детей у них родилось. Рогнеда ведь, как Владимир на гречанке женился, всё же приняла Христову веру. Отказалась выйти замуж за любого из бояр и решила закончить жизнь в монастыре, сказав: «Была я княгиней, ей и останусь».

– В общем, скажу я тебе следующее, боярин Елович, – неспешно проговорил Талец, – быть после смерти князя Владимира на Руси сильной сваре. Много крови прольётся, прежде чем всё станет на свои места.

Оба боярина неторопливо встали и протянули руки к квасу, который им заботливо поднесла челядинка.

– Скажи мне, Родимка, – обратился боярин Талец к девушке, – а князь там как себя чувствует, хорошо ли?

– Да не сказала бы. Он ведь сейчас словно в забытьи. То с супругой своей разговаривает, то с сыном Вышеславом.

Бояре замолкли, так как знали: грустная история была связана со старшим сыном князя Владимира. Вышеслав родился от Олавы, самой первой жены князя, которая быстро умерла. Князь Владимир всегда хотел передать ему свою власть, но не судьба. Вышеслав погиб пять лет назад, и пал он вовсе не от меча или хвори, а отправившись за невестой в Скандинавию, где Сигрид, к которой он сватался, сожгла его заживо в бане.

После его смерти поговаривали о том, что князь Владимир двинет свои полки на варягов, но тут всё было не так-то просто. Дело было в том, что история была очень тёмная. Начинать из-за этого войну было бы неправильно. Талец вспомнил, как сам отговаривал князя от этого поступка. Баня могла загореться и без посторонней помощи. Впрочем, Сигрид навсегда получила славу, равную славе княгини Ольги.

Родимка приветливо улыбнулась и покинула бояр, не желая мешать их разговорам.

– Вот чего я у тебя спрошу, Талец, – сказал боярин Елович, – когда князь умрёт, что делать станем? Надо бы нам с тобой сообща это решить. Если мы поступим неверно, то может так получиться, что вся Русь зальётся кровью.

– Елович, у кого дружина, тот и князь. Дружина у князя Бориса Владимировича Ростовского. Именно его и послал князь Владимир побить печенегов, и, судя по всему, именно ему и суждено стать Киевским князем. Ну а дальше, сам понимаешь, начнётся кровавая распря и будет идти она до той поры, пока все несогласные не умолкнут. Я сначала думал, что к власти придёт Ярослав. Он и по годам старше, и всё же в Новгороде сидит, но после того, как он перестал десятину церкви перечислять и положенные Киеву две тысячи гривен платить, то не думаю, что у него есть шансы. Хромой сынок Рогнеды, видимо, ничего не получит. Да и Новгород, думаю, не удержит.

– А Святополк, сын двух отцов? Он сидит в заточении вместе со своей женой, которая, между прочим, дочь князя Болеслава Толстяка!

– Я бы лучше называл его Храбрым, так как сей витязь хоть и прославился своим чревоугодием, но и доблесть на поле боя проявлял всегда. Князь Польши сможет повлиять. Владимиру, князю нашему, он был не соперник, но теперь едва ли он будет спокойно смотреть на то, как его доченьку в темнице держат за участие в заговоре против того, кого уже похоронили.

В это время к боярам подошла всё та же челядинка, которая до этого приносила им квас. Она присматривала за князем, который то находился в беспамятстве, то сгорал от жара.

– Князь вас зовёт!

* * *

Бояре Талец и Елович вошли в терем, где умирал князь Владимир. Внутри находился епископ грек Анастас, духовник князя Владимира. Он неустанно шептал молитвы и словно не заметил вошедших бояр.

Князь Владимир приподнялся, но с постели не встал. Даже сейчас было видно, что воля этого человека несгибаема.

Талец вспомнил, как много лет назад князь Владимир прославился как один из самых яростных правителей-язычников, сильно опередив в этом своего отца князя Святослава Неистового, а потом резко повернулся к христианству.

Каждый видел в этом шаге то, что хотел увидеть. Одни видели в его крещении и крещении всей страны желание взять в жены царевну Анну, сестру императоров византийских Василия и Константина, а другие – особую политическую выгоду, торговые договора и прочее.

Сам Талец об этом не сильно задумывался. Он верил раньше в Перуна и славянских богов, а потом стал верить в Христа и меньше всего понимал, почему те, кто верит и принял крещение по греческому обряду, враги тем, кто принял крещение по римскому. Владимир крестил Русь, и теперь только, пожалуй, старики и чернь иногда задумываются о правильности выбора князя. Он стал стариком и поэтому задумался.

Если бы не было принято крещение, то что бы сейчас было? Может быть, Владимир повторил бы судьбу своего отца Святослава, обрушившись на Византию и наконец сокрушив её.

Князь Владимир долго молчал, а затем неспешно произнёс:

– Чего, други, прощаетесь уже со мной? Как после меня, думаете, Русь кровью зальётся?

– Княже, не ведаем мы, что будет дальше, – ответил за себя и за Еловича Талец, – коли чувствуешь слабость и знаешь, что жизнь твоя на исходе, то назови кто из сыновей сменит тебя.

Владимир тяжело вздохнул и, помолчав, ответил:

– А какое бы имя я не назвал, роли это не сыграет! Святополк, сын моего брата или мой сын, дитя страшного греха, заключён в темнице. По праву он должен стать моим преемником. Но разве он может занять это место? Я принимаю его как сына, но он решил отвернуться от моей веры в угоду своей супруге и её духовнику епископу Рейнберну и принять крещение по латинскому обряду. Мой друг, епископ Анастас, разоблачил его.

Епископ Анастас ничего не сказал и никак не отреагировал на упоминание его имени, а всё так же бормотал молитвы.

– Княже, так кого ты хочешь видеть своим преемником? Все христианские государи передают наследование старшему из своих сыновей. Коли Святополк не гож, то можно посчитать, что он сын твоего брата Ярополка и посему не должен тебе наследовать. Тогда князем Киевским станет Ярослав.

– Други, я же сказал: какое бы имя я не назвал, это не убавит крови. Я хотел, чтобы мои дети, приняв христианскую веру, не пошли тем путём, что пошли мы с братьями. После смерти отца мы тут же стали врагами.

– Так не бывает, князь, – сказал боярин Елович, – и ты не сможешь этому воспротивиться. В боях кто-то становится сильным, а кто-то умирает. Но если ты выберешь того, кто кажется тебе сильным и кому будет служить твоя дружина, то, может быть, мы избежим чрезмерного кровопролития.

– Не избежим. Кого бы я не назначил своим преемником, эти слова не будут иметь значения после моей смерти. Слова мёртвых никогда ничего не значат. Но передайте моему преемнику, чтобы он крепко стоял в вере христианской и понимал, что если отойти от света, то попадёшь во тьму, тьму минувших веков, и в этой тьме ты пропадёшь.

– Передадим, княже, – сказал Талец.

Епископ Анастас встал со своего места и подошёл к князю Владимиру.

– Бояре, – произнёс грек, – пора князю помолиться о своей душе, а вам покинуть его. Господь послал ему последние минуты жизни, чтобы покаяться и отойти на Суд Господень с чистой совестью.

Бояре вышли из комнаты, где лежал умирающий князь. Лет тридцать назад такой смерти стыдились и считали достойной смерть в бою.

– Елович, – сказал боярин Талец, – будет на Руси страшная война, вот увидишь, и чует моё сердце, прав князь – преемник, кого ты им не назови, не остановит её.

– Князь тяжко болен, и разум его уже не тот, – ответил боярин Елович, – он послал во главе своей дружины Бориса, и нам надо считать именно это знаком его воли. Борис должен стать князем Киевским.

– Почему ты так считаешь?

– Потому что дружина уже сейчас рядом с ним. Вспомни, в своё время Владимир, несмотря на то что был самым младшим из братьев, добился Киевского стола. Младшие сыновья куда сильнее стремятся к власти, нежели старшие. Борис станет вторым Владимиром и самым достойным его преемником.

В это время из терема вышел епископ Анастас и скорбным голосом провозгласил:

– Закатилось Красное Солнышко, умер христианский князь Владимир Святославович!

Грек отлично владел русским языком и за годы, прожитые на Руси, изжил даже акцент, но он всё равно оставался греком.

Бояре Талец и Елович тут же переглянулись. Секунду назад они были как бы оба друзьями великого князя, а теперь, когда тот умер, каждый стал сам по себе и думать должен был прежде всего о своих интересах.

– Талец, я поеду к Борису и сообщу ему о смерти отца. Он должен вместе с дружиной вернуться в Киев и сесть там князем, а ты вези-ка тело князя в столицу и готовь к погребению!

– Нет уж, Елович, так дело не пойдёт. Давай лучше наоборот. Я сам сообщу Борису эту весть, а ты займись похоронами. Так будет правильней!

Бояре вновь переглянулись. Каждый из них понимал, что весть о смерти князя Владимира очень важна, так как тот из сыновей, кто будет действовать решительнее, станет впоследствии не просто старшим, но и полноценным хозяином Руси. Тот, кто узнает первым о смерти отца, будет на шаг впереди других, а, значит, того, кто доставит эту весть, озолотят и возвысят.

– Бояре, – сказал епископ Анастас, – поскольку я лицо духовное и мне в любом случае потребуется ехать в Киев, я так и сделаю, а вы отправитесь к князю Борису, сообщите ему о смерти отца и посоветуете ему как можно скорее вернуться с дружиной в столицу и сесть там править.

– Добро! Пусть так и будет. Послушай, Анастас, – Талец не посчитал нужным обратиться к духовному лицу как полагается и назвал его просто по имени, – только ты вези князя тайком, а ещё лучше заверни-ка его в ковёр, чтобы кто случайно не пронюхал о том, что Владимир умер.

– А где эта милая девушка, которая помогала князю при болезни, – спросил боярин Елович, – куда это она подевалась? Ведь она тоже знает о смерти князя, а до того, как князь Борис придёт сюда с дружиной, лучше, чтобы никто больше об этом не знал.

Бояре и епископ осмотрели двор, но девушки не было. Конечно же, они понимали, что едва ли она побежит на всех переулках кричать о смерти князя, но и доверять ей полностью им не хотелось, особенно в таком деле.

– Солнышко уходит за тучу, – задумчиво произнёс Елович.

– Ты лучше бы не на солнце смотрел, а на то, куда эта девка подевалась и вообще откуда она взялась. Кто её родители и какого она роду-племени?

– Да не знаю я! А самое главное, боярин, – сказал полушёпотом Елович, – не задавался ли ты вопросом, от чего у князя хворь приключилась и от чего он помер? Всё же он даже младше нас с тобой. Может быть, здесь чья-то рука?

– Да ну брось ты, – отозвался боярин Талец. Было видно, что он уже не раз обдумывал эту мысль, но пока князь был жив, её нельзя было озвучивать.

– Эта девка не могла бы его отравить, так как она и нужна была только для того, чтобы князю лекарства давать во время болезни. Мы и её-то еле нашли. Князь Владимир лишних людей здесь видеть не хотел и из челяди предпочитал видеть дев, а не мужей. Это его старый грешок.

Все замолчали. Никто не хотел дальше об этом говорить. Все понимали, что князь Владимир не был старым человеком, но что самое удивительное, все ждали его смерти и теперь, когда он наконец умер, никто не удивился. Хуже было другое. Все знали, что после его смерти Русь изменится. Теперь время изменений настало.

* * *

Невдалеке раздался женский крик, и все трое поспешили на него. Около терема рядом с конюшнями бояре и епископ увидели челядинку Родимку, прижимающую руки к животу.

Боярин Талец тут же склонился над ней и, погладив по голове, убрал её руку от живота, из которого струилась кровь.

– Она не жилец. Анастас, помолись о ней, если она, конечно, Христовой веры.

Последнюю фразу боярин Талец сказал потому, что на груди у Родимки висели и языческие обереги, и крестик. Такое теперь можно было часто увидеть на Руси. Многие до конца не понимали и не разбирались во всех тонкостях веры и предпочитали верить и в Перуна, и в Христа.

Епископ Анастас сорвал с шеи девушки языческие обереги и брезгливо отбросил их, а после погладил умирающую по голове.

– Её убили потому, что она знает о том, что князь умер, – озвучил очевидное боярин Елович, – и сделали это либо для того, чтобы об этой новости никто не узнал, либо, напротив, пытались узнать, мёртв ли князь.

– Какая теперь разница, – к удивлению всех, совершенно безразличным голосом произнёс Талец, – жалко, конечно, девку, но смерть князя всё равно долго не утаить. Надо нам с тобой, боярин, не лясы здесь точить, а ехать к князю Борису, и чем быстрей, тем лучше, а то как бы кто кому-нибудь из других сынов Владимира весть эту не принёс. В любом случае, счёт идёт на часы.

– Может, постараемся словить душегуба? – спросил боярин Елович. – Дорога тут одна, и коли он в Киев направился, то по ней и поскакал. Там в другом тереме, в котором люди князя расположились, найдём охотников. Следы свежие, и поймать душегуба будет несложно.

– И сорок воинов, что расположились в гостевом тереме, узнают о том, что князь Владимир умер. Одного поймаем, а остальных упустим.

– Бояре, а кажется, я знаю, кто душегуб, – вмешался епископ Анастас. – Душегубом должен быть один из дружинников. Скорее всего, его подкупили люди Ярослава или Святополка, чтобы он выведал, когда князь умрёт. А от кого это узнать можно, как не от человека, который ухаживает за больным князем? Душегуб сейчас, скорее всего, вернулся в гостевой терем и ждёт темноты, чтобы спокойно улизнуть, и не страшится он никакой погони. Поймать его мы не сможем, но дело своё должны делать. Я повезу князя в Киев, а вы приведёте туда его преемника и княжескую дружину. Таким образом, мы, возможно, избежим кровопролития.

Оба боярина криво усмехнулись.

– Может быть, на какое-то время и избежим, если дружина поддержит преемника, но она может и сама себе князя выбрать.

Любой князь всецело зависел именно от дружины. Нет, конечно, город, в котором он правил, тоже многое значил, но как раз чем лучше город, тем больше людей мог содержать князь и тем сильней он был. Города, конечно же, тоже могли собрать войско, но оно было куда хуже княжеской дружины. С другой стороны, чем лучше город, тем больше охотников обладать им. Впрочем, все понимали, что тот, кто получит дружину, сядет править в Киеве, а те, кто будет против, побегут в Скандинавию и постараются позвать на Русь варягов, чтобы эти отважные воины за награду посадили их на княжеские столы.

Так было, когда умер Святослав, так будет и теперь, но это не означало, что жизнь закончилась. По-прежнему необходимо есть, пить, желательно вкусно, и хотелось быть уважаемым человеком. А значит, надо быть с тем, кто силён. В своё время и Елович, и Талец сделали правильный выбор, предпочитая быть с князем Владимиром, а не с его братом Ярополком, но тогда они были молоды и скитаться вместе с Владимиром по Скандинавии им было за радость. Теперь они обжились на Руси и покидать её не хотели. На Руси должен сесть тот князь, что сможет удержать её, и только это позволит им дожить свой век в достатке и передать детям вовсе не малые средства. Оба старых боярина это понимали и не собирались действовать вразрез со своими интересами.

Для епископа Анастаса надо было сохранить дело князя Владимира – христианизацию страны, и уберечь её от возможного перехода в язычество, или, что ещё хуже, принятия христианства по западному образцу.

Поэтому князь Святополк, сидящий в темнице в Киеве, другом ему быть не мог.

Уже через несколько часов двое бояр и несколько десятков воинов спешно двигались к рати князя Бориса Ростовского, а епископ Анастас вместе с оставшимися воинами с наступлением сумерек, завернув князя Владимира в ковёр, отправился в Киев как ни в чём не бывало, словно он не вёз тело всеми любимого князя, а просто возвращался от него в столицу.

Глава 2

Князю Святополку было тридцать шесть лет. На Руси его считали сыном двух отцов. Это было вполне понятно, так как мать Святополка была супругой брата Владимира Ярополка, а после его смерти Владимир взял её себе в жены. Когда Святополк родился, то сразу поползли слухи, что он вовсе не сын князя Владимира, а сын князя Ярополка.

Князь Владимир особого интереса к мальчику не проявлял, так как в то же время у него от другой его жены, куда более любимой, родился сын, которого нарекли Ярославом, и кроме того, были в те дни живы ещё два старших сына – Вышеслав и Изяслав. В тот момент многие говорили, что Святополк на самом деле сын Ярополка и что его мать, когда князь Владимир её взял, была в тяжести, но увидеть это было в то время было невозможно.

Князь Владимир признал Святополка своим сыном, но особо в его воспитании участвовать не собирался. Всё стало меняться в последние годы. После смерти Изяслава и Вышеслава возник вопрос о старшинстве среди сыновей Владимира. По возрасту старшим сыном стал именно Святополк, который родился волей случая на несколько месяцев раньше сына Рогнеды и Владимира Ярослава. От отца князь Святополк получил в управление Туров и вскоре женился на дочери польского князя Болеслава Храброго.

Отношения между князем Владимиром и Святополком стремительно ухудшались и из-за вопросов веры, и из-за вопросов наследования, так как князь Владимир хотел видеть наследником своего сына Бориса, которого любил больше других и которого любили киевляне, считая его полной копией отца.

Князь Святополк ещё не знал о том, что его отец Владимир умер. Он находился в заключении вместе со своей женой, княгиней Владиславой Болеславовной.

Владиславе было двадцать лет. Проводимые в подземелье дни очень плохо сказались на ней. Женщина лишилась ребёнка, которого они ждали, а её супруг бессильно сжимал кулаки.

– Владя, – ласково проговорил князь Святополк, смотря на супругу, которая сидела в углу и прижимала руками колени к голове, – перестань изводить себя! У нас будут другие дети, а этого не воротишь.

– Я ненавижу твоего отца! Я готова его убить!

– Какого из? Владимира, который меня считает Ярополковым ублюдком, или Ярополка, который умер до моего рождения?

– А кого ты считаешь своим отцом?

– Да никого.

Князь Святополк встал и подошёл к столу, на котором находился их скудный обед. Тюремщики не собирались его баловать, и он, посмотрев на кашу, которой даже пёс не всякий порадовался бы, со всей силой стукнул кулаком по столу.

– Владя, встань и иди поешь! Мне тоже нелегко, но это не значит, что мы здесь сдохнем!

– Мой духовник уже принял смерть. Епископ Рейнберн умер и теперь его молитвы на небе помогут нам умереть так же достойно!

Святополк подошёл к супруге и обнял её. Владя прижалась к нему и спросила:

– Скажи, а на улице сейчас, наверное, уже весна? Или, может, уже лето? А может, осень? Сколько мы тут сидим в заточении?

– Можно радоваться, что мы хоть вместе, а не по отдельности. Не знаю, что сейчас на улице. Мне кажется, что уже весна подходит к концу и скоро наступит лето. А когда мы отсюда выберемся, то…

– Мы никогда отсюда не выберемся, так как князь Владимир будет жить ещё лет двадцать! Ты сам себя послушай! Не утешай меня. Смотри – мы сидим в полутьме и только свет факела не даёт нам ослепнуть. Наш ребёнок умер, и мы обречены были похоронить его в углу места, где мы заточены. Мы и сами скоро умрём, и всё это из-за чего? Думаешь, из-за разницы в обрядах? Нет, это из-за того, что ты пытался отложиться от князя Владимира и уйти под руку моего отца. Ты хотел сделать это честно и приехал в Киев, а за честность был брошен в темницу. Где твоя дружина, Святополк? Где твои люди? Мы здесь и умрём. Сначала умру я, и ты похоронишь меня в углу, как нашего ребёнка, а потом умрёшь сам. На небе мы окажемся вместе.

Княгиня резко подняла голову и всмотрелась в полутьму.

– Тюремщики, заклинаю вас, лишите нас жизни, я не могу находиться здесь! Здесь, рядом с могилой моего ребёнка, я не могу!

– Владя, ты должна поесть. Знаешь, мой брат Позвизд убедит отца простить меня и выпустить, вот увидишь. Просто не всё делается так быстро. Мы должны быть стойкими!

Княгиня рассмеялась, и князь Святополк невольно подумал, что рассудок его супруги может утратиться. Дочка Болеслава Храброго за последние недели становилась всё более странной. Она часто рыдала, смеялась, пыталась наложить на себя руки, а потом часами сидела и смотрела в одну точку. Иногда пела.

* * *

Звук шагов раздался по подземелью, в котором были заключены Святополк и Владислава.

– Чего-то сегодня рано идёт, – произнёс князь Святополк, поглаживая супругу по голове. – Спросим у него, какая сегодня погода?

– Даже не старайся, всё равно не ответит. Им нравится видеть наши страдания.

Святополк задумался, а знает ли его отец Владимир, что здесь в заточении умер его внук? Может, эти нелюди и не сообщили ему о том, что Владислава разрешилась от бремени, и о том, что младенца похоронили прямо в темнице? Знает ли он об этом или нет?

Кто-то новенький, подумал князь Святополк, увидев незнакомого ему человека с факелом в руках. Лица незнакомца он не видел, но за время, проведённое здесь, стал отличать людей по шагам и по силуэтам. За незнакомцем шли человек восемь, и на них были кольчуги, блистающие в свете факелов.

Значит, всё-таки настали мои последние минуты, подумал князь и подошёл к княгине.

– В ладя, всё, увидимся на небе.

Владислава встала со своего места и рассмеялась, глядя в глаза Святополку.

– А нет никакого неба! Нет! Тьма! Тьма здесь и тьма там – вот что нас ждёт!

Незнакомец остановился возле их решётки и не спеша принялся отпирать замок.

– Княже, – слегка склонив голову, проговорил неизвестный, – князь Владимир Святославович, твой отец, перед смертью простил тебя и велел освободить!

Святополк замер. Вот так просто взять и оказаться на свободе. Просто выйти на свет! Словно заново родиться.

– А какая на улице сейчас погода? – спросил князь Святополк.

– Жара, не то что здесь. Здесь вы, смотрю, даже шубы не сняли, а там так жарко, что и в рубахе потеешь!

Святополк закрыл глаза и несколько секунд простоял так. На улице жара! Значит, почти год прошёл. Тогда была осень, а теперь лето.

Князь подошёл к Владиславе, но та отскочила от него в угол темницы.

– Это всё ложь! Они врут! Нас не выпустят, а отведут и убьют. Убивайте здесь, мы все вместе будем лежать здесь в темноте!

– Княгиня, пойдём! Даже если нам и судьба умереть, то давай хоть увидим свет!

– Свет! Свет! Нет никакого света, только тьма. Святополк, Пётр, – княгиня назвала Святополка его крестильным именем и обняла, – они убьют тебя, а меня оставят ходить над твоим телом! Нет. Пусть делают своё злое дело здесь в темнице. Я хочу умереть первой!

Незнакомец смотрел на это всё молча, а затем протянул князю меч.

– Княже, возьми и опоясайся. Негоже тебе без меча на люди выходить.

Святополк взял в руки меч. Нет, это не его меч, это меч князя Владимира, а до этого это был меч князя Ярополка. Сказывают, его когда-то держал в руках и его дед Святослав Неистовый. Что это может значить?

– Послушай, князь, – небрежно проговорил незнакомец, – меня зовут Путша. Я начинаю подумывать, что я несколько ошибся. Я слышал, что здесь в заточении находится сын князя Ярополка, которому я служил много лет назад, но я вижу перед собой заросшего бородой и грязного человека, а с ним его обезумевшую жену. Может, ты не князь?

Святополк ничего не ответил. Он подошёл к супруге и взял её за руку.

– Пойдём примем свою судьбу, Владислава, какой бы она не была!

Князь и княгиня неуверенно перешагнули через порог своей темницы.

– Послушай, князь, – сказал Путша, – я сам когда-то много дней провёл в заточении и поэтому дам тебе совет. Сейчас, когда мы выйдем на улицу, глаза не открывайте, иначе ослепнете. Надень на глаза повязку, и только когда окажемся в помещении, снимешь её. И княгине скажи, чтобы сделала то же самое.

Князь Святополк взял из рук Путши повязки и завязал глаза Владиславе, а после себе.

– Иди аккуратно, там вон ступеньки.

О том, что они вышли на улицу, Святополк понял по тому, как изменился воздух. Он никогда не был таким чистым и таким чудесным. Здесь и вправду было жарко, сильно жарко, не то, что в темнице, и слышались голоса. Голоса людей. Слегка приоткрыв глаза даже сквозь повязку, он ощутил жжение и тут же зажмурился. Нельзя открывать. Нельзя, иначе ослепнешь.

* * *

Князь Святополк снял повязку и открыл глаза. Он находился в просторной комнате, а на него смотрел пожилой человек лет шестидесяти. Впрочем, даже в помещении свет был настолько ярким, что Святополк тут же прикрыл веки и некоторое время просидел с закрытыми глазами.

– Глазки болят, княже? Так всегда, ничего, к вечеру уже привыкнешь! Чтобы нам обо всём поговорить, тебе зрение не нужно. Твой отец умер вчера, и, надо сказать, ничего он про то, чтобы тебя освободили, не говорил. Не знаю, помнил ли он вообще о тебе или нет.

Святополк открыл глаза и на этот раз смог какое-то время смотреть на Путшу, который сидел напротив князя и потягивал квасок.

– Зачем тогда меня освободили?

– Знаешь, князь, теперь ведь всё иначе. Ты неглуп и должен понимать, что начинается настоящая борьба и ты в ней не последний человек. Сейчас ты сидишь в палатах князя Киевского. Если ты будешь достаточно дерзок, то останешься князем. Ты на полшага впереди своих братьев, так как никто больше не знает о том, что Владимир Святославович почил. Если ты будешь решительным, то сможешь стать настоящим правителем Руси.

– Прольётся кровь!

– Много крови, князь, но любое правление так начинается, и не важно, кто должен где править. Сильный князь – сильный народ.

– Путша, а чего хочешь ты? Зачем ты пришёл мне на помощь? Я не верю, что это только потому, что раньше ты служил моему отцу Ярополку. Многие ему служили, и я сам даже не знаю, отец ли мне Ярополк. Чего ты хочешь?

– Мести! Владимир занял Киев, крестил Русь, правил достойно, но не все стояли на его стороне. Были и те, кто называл его братоубийцей, были, и они держали в руках оружие. Ты был только зачат, а я уже знал, что ты появишься на свет, так как был рядом с твоим отцом в те дни. Он сообщил мне, что его супруга понесла. Потом Владимир победил. Он взял твою мать в жены, но она уже была беременна.

– Ты хочешь мстить за моего отца? За веру отцов?

– За свою семью. Мой брат был убит, мой отец был убит, многие были убиты. Перун в те дни превратился в страшного бога, которому приносили страшные жертвы – тех, кто служил раньше другому князю. Мой первенец был принесён в жертву. Я тогда был моложе и верил, что волхвам выбор богов сообщают сами боги, а потом я понял, что они его узнавали не от богов, а от людей княжеских. У меня нет детей, у меня нет жён, я стал христианином и смотрел, как князь, поставивший идола, которого кормили человеческой кровью, назвал его деревяшкой. Смотрел, как этого идола бросили в воду. Но никто больше не вернёт тех, кто был принесён ему в жертву! Никто. Я стал другим. Взял другое имя, крестился. Но я жажду мести.

– И ты её получишь. Я тоже горю этим желанием. Мой сын похоронен в темнице, где я провёл целый год.

– Докажи, что ты способен. Князь, завтра о том, что Владимир Святославович умер, будут знать на всех углах. Стань князем сегодня, или завтра им станет кто-то другой. Ярослав Новгородский, Борис Ростовский, или Святослав Древлянский! Я с сотней воинов князя Позвизда, твоего младшего брата, занял княжеские палаты. В Киеве сейчас нет дружины великого князя. Она с Борисом по повелению Владимира ушла в поход на печенегов, но завтра они повернутся и выбьют тебя, если ты не станешь действовать. Тебя не лишат жизни, а вернут в то же самое место, откуда я тебя привёл, чтобы ты там сошёл с ума или сдох от сырости!

Князь Святополк встал и сделал несколько шагов. Всё было таким чудесным, таким светлым. Глаза потихоньку привыкали к свету. Князь Святополк понял, что хочет пить. Желание пить быстро стало сильным. Странно. Они с супругой по много дней часто пили всего по несколько глотков, так как тюремщики не всегда заботились о том, чтобы дать им напиться вволю.

Князь Святополк решил не показывать своего желания. Сейчас надо быть сильным и я им стану, проговорил он сам себе.

– Почему ты говоришь, что я знаю, а остальные братья не знают?

– Потому что у меня был свой человек при князе Владимире, который и сообщил мне эту весть. Владимира Святославовича уже привезли в Киев, но пока никто не знает, где он. Его тело привёз епископ Анастас.