Kitobni o'qish: «Как Стенька Разин по Волге ходил…»
Есть на Волге утёс, диким мохом оброс
Он с боков от подножья до края,
И стоит сотни лет, только мохом одет,
Ни нужды, ни заботы не зная…
(Стихотворение «Утёс Стеньки Разина» А.А. Навроцкий)
Вступление
Во времена царствования великого русского царя Алексея Михайловича в России произошёл народный бунт под предводительством Степана Разина. Донские казаки собрались в большое войско и начали промышлять разбоем в казачьих областях на Нижней Волге и Дону. Они захватывали купеческие караваны, крепости, грабили зажиточных горожан и привечали бедняков. Лихого казака не брала ни пуля, ни сабля. Слава о Степане Разине как добром и щедром атамане стремительно росла среди русского народа, отчего бежали к нему крестьяне и голытьба, обиженные притеснением воевод и обременённые барскими повинностями.
Собрав большое казачье войско, Степан Разин отправился на чужбину в Каспийское море, где наводил страх на персидские берега. Вернувшись на родной Дон, бесстрашный атаман с казаками засел в Кагальницком городке. Там они зимовали и ожидали весны, чтобы отправиться в новые походы.
С этого исторического момента начинается эта повесть, чтобы описать пытливому читателю крестьянский бунт во главе с казачьим атаманом, наречённым в русском эпосе атаманом-батюшкой Стенькой Разиным. Самому читателю оставляю право судить о поступках главных героев этой повести. Себе лишь позволю небольшой авторский вымысел, ничуть не искажающий нашу великую и многострадальную историю.
Глава 1
Накануне Масленицы в солнечный мартовский полдень 1670 года, по ещё крепкому волжскому льду неспешно двигалась лошадь, запряжённая в крестьянские сани.
В санях на лежалой соломе в тёмном зипуне1 сидел подросток лет десяти. Время от времени он по-мужицки уверенно и звонко кричал: «Но, дохлая! Но, родимая!»
Старая кобыла мотала головой и не спеша трусила в сторону крутого заснеженного берега. На его вершине за бревенчатыми стенами симбирского кремля2 сияли купола соборной церкви. С высоты сторожевой башни стрельцы следили за санями, которые, наконец, сошли со льда и поползли вверх по извилистой дороге. Первый караульный, в суконном кафтане и в шапке с меховым околышем сказал:
– Рыбак Кузьма везёт нашему воеводе свежую рыбицу.
– Ставлю пятиалтынный3, – ответил второй, – то рябой Гришка, сын его.
В час пополудни рыжая кобыла прошагала мимо грозных стрельцов с бердышами4, охранявших кованые въездные ворота крепости. Полозья скрипели по тяжёлому снегу, сани-розвальни миновали воеводский двор, завернули за конюшню и остановились между соляными погребами и бревенчатым ледником5.
– Тпру, дохлая, поворачивай оглобли! – звонко крикнул паренёк, натягивая вожжи. Он ловко спрыгнул с саней, снял овчинную шапку и покланялся в пояс вышедшему навстречу приказному дьяку в чёрном кафтане.
– Доброго здравия, дядя Онуфрий!
Дьяк был высокого роста, худ и бледен.
– Гришка-разбойник пожаловал в симбирский кремль! – сердито буркнул он мальцу, заглядывая в сани. – А где сам старшой Кузьма?
– Батя на Волге. Ловля плоха, меня послал в город сдать улов, – Гришка боялся колючего взгляда дьяка и тупил глаза в землю.
– Вижу, окаянный! Ловля, вишь, плоха, поймали петуха, повели за ворота, там били до пота… – бурчал дьяк. – Сколько здесь?
– Пять пудов окуней, дядька Онуфрий, три пуда судариков6 да четверть щучьей породы, – бойко ответил Гришка. Дьяк усмехнулся:
– Ишь ты, щучьей породы! Тут и полчетверти не будет! Судачков-то не боле пуда! Вот прутом бы тебя отхлыстать! Господи, сохрани меня, грешного, – он отпер замок ледяного склада. – Заноси!
Подьячий Пронька и два служилых мужичка бросились считать и складывать рыбу в холщовые мешки.
Дьяк был доволен уловом, но его тощавое скуластое лицо ничего не выражало, кроме безразличия к этому солнечному ветреному дню.
– Езжай с богом, – сказал он Гришке с ехидной усмешкой, – да передай отцу, щучьей его породе: воевода наш, Иван Богданович, серчает, что мало рыбы ловит отцовская артель.
Гришка нахлобучил шапку и запрыгнул в сани:
– Но, дохлая! Но, родимая! Пошла!
Видимо, и лошади было не в радость находиться вблизи злобного дьяка, иначе бы она не взяла так резво с места галопом. Гришка не ожидал такой прыти от рыжей клячи и свалился с саней, но не отпустил поводья.
– Тпру, дохлая! Стоять!.. Тпру!..
Глава 2
Лошадь встала, мотая головой и хвостом. Гришка с минуту лежал, крепко сжимая в руках вожжи, наконец, поднялся, осматривая порванный зипун. Шапка слетела с его головы.
– Смотрите-ка, Гришка рябой заблудился! – раздался весёлый смех.
Вокруг толпой стояли разрумяненные дворянские дети в добротных шубах и кожаных сапогах. Со стороны казалось, что они встретили старого приятеля.
– Он ищет дом воеводы! – воскликнул один из весёлой ватаги.
– Его ждут на званый обед! – посмеивались другие.
– Он приехал с грамотой от самого царя! – добавил кто-то, и все дружно засмеялись.
Гришка не обращал внимания на обидные подтрунивания. У него ныло плечо и учащённо билось сердце от пережитого испуга: не за себя, а за лошадь, которая могла понестись да свалиться в глубокий ров, окружающий стены кремля.
Здесь следует сделать отступление и рассказать, что города-крепости в те давние времена строились на высоких берегах для защиты Московского государства от набегов кочевников и охраны речного пути. Рубленая крепость и называлась кремлём.
Необыкновенный вид открывался с крутого берега на простор широкой Волги с замершими в ней островами, на крутые снежные берега, изрезанные оврагами, на дальние деревушки и селения. Но сейчас этой красоты Гришка не видел. Он потянулся за своей шапкой, но кто-то упредил его:
– А ну-ка, рябой, отбери!
Гришка кинулся было за ней, но шапка пошла по рукам смеющихся подростков. Всю эту картину, начиная с того момента, когда лошадь зашла в ворота кремля, наблюдали стрельцы на сторожевой башне:
– Досталось сегодня нашему мальцу.
– Ставлю два алтына7, другим тоже достанется.
– Неужели!
– Гришка – сущий сорванец!
– Против Гришки целый отряд!
– Он себя не даст в обиду!
– Поглядим…
Когда шапка оказалась в руках самого маленького подростка, тот протянул её хозяину:
– Возьми, Гришка, холодно!
Но не тут-то было. Рослый мальчишка, которого звали Фёдор, с широким, как фарфоровое блюдце лицом, перехватил шапку:
– Мишка, размазня! Мы ещё не наигрались!
– Эй, рябой, езжай домой! – послышались выкрики.
Гришка нахмурился и двинулся вперёд.
– Дай ему, Федька! – засмеялись подростки.
Федька, выпячивая грудь, шагнул вперёд, а Гришка юркнул к его ногам, схватил обидчика за сапоги да потянул на себя. Фёдор запрокинулся, замахал руками, как пойманный за лапы гусь, повалился неуклюже на спину, взвизгивая и ругаясь по-бабьи. Бархатная шапка с бобровым околышем закатилась под лошадь. Рыжая оживилась, понюхала находку, но, не обнаружив в ней пользы для своего желудка, отвернула морду и нетерпеливо ударила копытом в снег, будто требовала от своего хозяина: «Заканчивай, Гришка, этот уличный балаган!»
Фёдор живо подполз на четвереньках к своей драгоценной шапке, схватил её и стремительнее кинулся прочь, вызывая бурный хохот своих же товарищей.
Гришка по-разбойничьи свистнул, сжал кулаки и всем своим видом дал понять, что сейчас же даст бой любому обидчику. Подростки попятились, один споткнулся, увлекая остальных за собой. Образовалась куча-мала, из которой неслись и визг, и хохот. Только Мишка молча стоял в стороне и с каким-то взрослым недоумением смотрел вокруг. Гришка поднял свою шапку и глянул на Мишку:
– Давай дружить!
Тот утвердительно кивнул. Гришка вытащил увесистый толстый гвоздь с набалдашником и протянул новому другу:
– Тебе!
Мишкины глаза загорелись: каждый мальчишка мечтал иметь собственную свайку8, а здесь настоящая, кованая.
Гришка с торжествующим видом забрался в сани:
– Но, родимая! Но, дохлая!..
Подростки с завистью рассматривала неожиданный подарок: по какому случаю Мишке-тихоне досталась такая нужная вещица.
Караульные стрельцы на башне горячо обсуждали увиденное:
– Гришка себя не дал в обиду!
– А я что говорил? Показал свой характер.
– Казацкая у нашего Гришки кровь! Сущий Стенька Разин! Говорят, лихой атаман всех в своё войско принимает.
– Тише ты, окаянный, никак сотник услышит, получим батогов9!
Глава 3
Гришка выехал из крепостных стен кремля, миновал казённые лавки, рубленые купеческие дома, харчевню, торговые ряды и постройки на заснеженных улицах посада. Рыжая лошадёнка за день утомилась и еле плелась. Гришка не торопил. У гончарной слободы его нагнал мальчишка в синем зипуне, в стоптанных лаптях и без шапки, проворно запрыгнул в сани и весело хлопнул ездока по спине:
– Здорово, Гришка!
– Здорово, Николка!
– Чуй, Гришка, дело спешное!
– Куда ж торопиться!
– На Масленицу посадские ребята будут биться с городскими. Приходи!
– Приду!
– Гришка, в прошлом году нас побили!
– Слыхал.
– В этом мы побьём!
– Побьём, ежели нас не побьют, – Гришка дружески толкнул плечом Николку. Тот ответил. Мальчишки начали весело бороться. Рыжая остановилась, размышляя, для кого так стараются молодцы. Навстречу в дорогих санях с резьбой и украшениями ехал купец. Скучные улицы посада клонили его в сон, а тут такое зрелище!
– Эй, петушиный народ! Чего меж собой не поделили! – рявкнул он.
– Чуй, дяденька, на Масленицу будем бить боярских, – ответил Николка, стряхивая с головы солому.
– За что же им такие пряники? – усмехнулся купец.
– Пряников у нас нет, – вставил Гришка.
– Ну, стало быть, сахарные леденцы! – купец пытался оставаться серьёзным.
– Нет леденцов у нас, дяденька! – ответил Гришка.
– Так значит, изюм с мёдом! – развел руки в стороны купец.
– Это только на Рождество, дяденька, – сказал Николка, – а вчера бабка Алёна подавала пироги с грибами.
Купец сделал сожалеющее лицо и посмотрел по сторонам. Несколько зевак собрались вокруг и посмеивались.
– Значит, боярским достанутся пироги с грибами? – переспросил купец.
– С грибами! – весело кивнул Гришка.
От разразившегося хохота рыжая вздрогнула, зеваки широко заулыбались, купец дёрнул вожжи и поехал дальше, продолжая растворять уличную скуку добродушным хохотом.
– Почему купец смеялся? – смотрел ему вслед Гришка.
– Чуй, рыжая голова, купец пироги с грибами любит?
– Любит, поэтому толстый, как сом.
– Я люблю, а не толстый!
– Ты костлявый, как окунь! – засмеялся Гришка.
– А, ты колючий, как ёрш! – ответил Николка.
Они начали было опять толкаться, да Николка вспомнил:
– Ладно, рыбицу продашь? Дед Степан наказывал.
– Под соломой глянь. Два сударика по пять кило. Батя сказал семь копеек просить.
– Дед дал только пять!
– Бери! Две копеечки после отдашь…
– Отдам… – и Николка поволок по снегу судаков, связанных суконной верёвкой.
Сани миновали околотки и пригород Симбирска и по крутому спуску сползли к приземистым избам Успенской слободы, притороченным к подножию берега залубеневшей Волги.
– Тпру… – Гришка остановил лошадь во дворе неказистого сруба, потемневшего от времени, но сейчас приукрашенного снегом, и казавшегося гришкиной душе каким-то сказочным теремком, от которого исходил тёплый пряный дух, подсказывая мальчишке, что здесь он сможет сытно откушать мамкиных горячих пирогов.
Гришкина мать с ухватом в руках стояла у печи и глядела на румяный глиняный горшок, томящийся на багряных углях.
– Прилетел, ясный соколик! – улыбнулась она сыну. – Дверь-то прикрывай плотнее, ветер гулеванит по сеням.
– Чуй, мамка, был я в городе, дьяку Онуфрию рыбицу отвёз.
– Что же, доволен был дьяк?
– Грозился, что воевода серчает – мало рыбицы возим в казну.
– Ох, ангелы небесные!
– Есть хочу, – Гришка косился на горшок в печи.
– Садись-ка к столу, милок!.. Эй, девицы-красавицы, забирайтесь на лавку, кашу-малашу кушать будем, – крикнула она гришкиным сестрёнкам. Те играли в тряпочные куклы в углу на большой укладке.
Две девочки-погодки лет семи-восьми в длинных домотканых платьях и овчинных безрукавках мигом спрыгнули с сундука да к столу.
– Я рядом с Гришкой! – весело толкались и визжали они.
Гришка положил на стол пять копеек:
– Николке судариков продал.
– Ох, ангелы небесные, работник ты мой ненаглядный! – мать с нежностью погладила Гришку по голове.
Глава 4
Тем временем во дворе дома симбирского воеводы был большой переполох. А учинил его дьяк Онуфрий.
– Погубили отпрыска дворянского, Фёдора Кузьмича! – гнусаво голосил дьяк.
На шум сбежались служилые люди. На широкое крыльцо вышел воевода окольничий Иван Богданович Милославский. Он в спешке накинул на шёлковую рубаху только узкий длиннополый кафтан да надел бобровую шапку.
– По какой причине народ гоношишь, Онуфрий? – пробасил воевода.
– Подданных ваших обижают!
– Кого же обидели? – тот оглаживал свою окладистую бороду.
– Фёдора Кузьмича, племянника вашего, – подобострастно ответил дьяк.
Воевода насторожился:
– Что с Фёдором случилось?
– Побили его крепко, – ехидно ответил дьяк.
– Кто ж посмел? – нахмурил воевода густые брови.
Дьяк хитро сощурился:
– Известно, кто у нас зачинает драки да бунты, – тягловые людишки!
– Не юли, Онуфрий! – рявкнул воевода.
– Сказываю, воевода-боярин, как на духу. Прислал ко мне нынче старшой Кузьма с Успенской слободы Гришку своего малого с рыбой для сдачи в казну. Накинулся тот Гришка на Фёдора Кузьмича, да поколотил шибко. Живой ли он, не ведомо мне. Как началось сиё побоище, так я как пёс с докладом к вашей боярской справедливости явился.
Воевода перестал оглаживать бороду, бросил недоумённый взгляд на жалобщика:
– Какая же причина была у Гришки?
– Причину надо спрашивать с его отца.
В это самое время из-за гарнизонной конюшни выскочила ватага дворянских детей во главе с весёлым Фёдором. Воевода улыбнулся:
– Дьяк у места, что кошка у теста. Привиделось тебе чего, Онуфрий?
– Побил малец Гришка Фёдора, мои стрельцы видали, – сказал сотник.
– Драка честная была?
– Впятером на одного, воевода, – ответил военачальник.
– Так бы наши ратные люди бились с разбойным войском атамана Стеньки Разина… Сотник! Проверить караулы!
Служилый люд стал расходиться, воевода направился было в дом, да дьяк остановил:
– Постой, боярин Иван Богданович, дело государственное!
– Что не так, Онуфрий?
– Виноватого к ответу не призвали.
– Какой спрос с мальца?
– Гришка дерзок. На дворянского отпрыска руку поднял!
– Гришка – храбрец!
– Наказать надо его отца – Кузьму.
– Кто ж так решил?
– У меня с Кузьмой старые счёты.
– А у меня всё по закону, Онуфрий.
Дьяк прищурил глаза:
– Ежели безнаказанным оставить это дело, так завтра нас побьют, Иван Богданович! Сам ты, воевода-боярин, вспомнил Стеньку Разина.
– Дело говоришь, Онуфрий.
– Поблажку чёрному люду давать нельзя!
Воевода помедлил и ответил:
– Передай губному старосте мой приказ: пускай спрос учинит Кузьме.
– Слушаюсь, воевода-барин! – дьяк поклонился ниже пояса, скрывая довольную усмешку.
Глава 5
На Масленицу Гришка с друзьями сладили под горой большую соломенную куклу, надели поверх старый рваный кафтан и холщовый платок и весь день пропадали на соборной площади: катались на снежных горках и качелях, бегали за расписными санями богатых горожан, таскали с уличных столов сладкие яства.
К вечеру Гришка вернулся домой весёлый, уставший и голодный. За столом сидела вся его семья: отец, мать, старший брат Ерёмка и две сестрёнки. Кроме них были седой дед Василий и чернобородый дядя Пахом.
Как только Гришка ввалился в избу, все обернулись. Он подскочил к столу и с жадностью схватил блин, густо обмазанный мёдом.
– Где до темени томашился, Гришка? – спросил отец.
– С Николкой катался на боярских санях.
– Кто же разрешил?
– Боярин.
– Брешешь, – усмехнулся Ерёмка.
– Чуй, еловая голова, Мишка – сын боярский – позвал нас в сани!
– Ну!
– А то! Сани расписные, сукном покрыты.
– Отчего же Мишка был таким добрым?
– Сдружились мы с ним за вчера.
– Ох, ангелы небесные, как же ты, соколик мой, с боярскими дружбу завёл?
– А так, мамка, они поколотить меня грозились, так я их одолел.
– А Мишка?
– Он не лез в драку, шапку мне подал.
– Кому же досталось?
– Федьке толстому и досталось.
– Ну!
– А то! Он первым полез.
– Что ж сразу про это не поведал?
– А то и не поведал, мамка, что не спрашивали.
– Вот чертяга, весь в батю, – сказал дед Василий.
– Кто ж видал ваше побоище?
– Тонявый дьяк Онуфрий.
– Разнял драчунов?
– Нет… Как увидал Федьку на снегу, так утёк за конюшни.
– Брешешь! Тебя что ль испугался?
– А то! – Гришка широко улыбнулся.
– Кузьма, детишкам спать пора, – прервал разговор дед Василий.
За слюдяными окошками избы почернело. Отец встал, зажёг новую лучину, прогнал детвору на печь, а сам опять к столу. Дед Василий продолжил вполголоса:
– Слышь, Кузьма, конюх-то боярский верно говорил.
– Ну!
– Сказывал, что Гришка поколотил Фёдора – племянника воеводы.
– Что ж с того?
– Воевода с тебя спросит за побитого племянника.
– Воевода – боярин справедливый! – ответил Кузьма.
– Дьяк наговорил воеводе с три короба! Воевода дал указ тебе допрос учинить.
– Не беда.
– Кузьма! Кто на допрос к губному старосте попадёт, батогов получит исправно, – добавил дед Василий.
– Стерплю!
– Эх, Кузьма, дьяк добьётся – нещадно бить будут.
– Ой-ли!
– Перо страшно не у гусака, а у дьяка. Засудят!
– Сеньку с Ямской слободы за пять алтын били нещадно.
– Ох, ангелы небесные, что делать нам, грешным?
– Нечем платить долгу – беги на Волгу! – мотнул головой дед Василий.
– Послушай меня, Кузьма, – придвинулся ближе Пахом, – в казаки надо податься – на вольный Дон.
– Ох, ангелы небесные, худое говоришь, Пахом.
– Я сам надумал в казаки!.. Завтра ухожу. Барин мне спуску не даёт, бьёт за всякую малость. Пошли со мной, Кузьма.
– Дело предлагает Пахом, – добавил дед Василий.
– Что я в казаках делать стану? Саблю в руках не держал.
– Научат, Кузьма.
– Ждут ли нас?
– Атаман Стенька Разин всю голытьбу с радостью принимает, – ответил дед Василий.
– Сказывай, дед, всё, что знаешь про Разина!
– Не торопи, ночь длинная, расскажу, что вспомню…
Глава 6
Гришка не спал, ворочался от жары. Смотрел в угол избы на большие тени. Они казались невиданными животными: то замирали в забавных позах, то набрасывались друг на друга, размахивая то ли ручищами, то ли крыльями, которые вырастали у них на плечах и головах. О чём говорили и спорили эти тени, Гришка не понимал. Когда же одна странная тень заговорила голосом деда Василия и стала рассказывать про лихого атамана, Гришка замер и прислушался.
– Так вот, родные, слухайте! Живёт на Дону смелый и удалой казак Степан Разин. С малолетства держит Степан в руках саблю, запрягает коня и лихо садится в седло. Он богатырского сложения и необычайной силы – подкову враз разгибает. Как ветер скачет он на чёрном коне. Удаль молодецкая не даёт молодцу дома сидеть: раздолья донской степи мало этому истому казаку. Ходит он с лихим войском на Волгу и в Персию. Ни острый клинок, ни пуля его не берёт. Заговорённый он от смерти. Так молва донесла сказ о Стеньке Разине…
– Огонь гаснет, отец!
– Мать, где косарь? Лучину новую срежу.
– Где ж ему быть? Подле печки…
Кузьма взял большой острый нож, срезал с сухого поленца длинную тонкую щепку и вдел её в железный светец. Лучина разожглась, ярко освещая лица слушателей. Василий продолжил:
– Отец Степана Разина слыл смелым донским атаманом. Правду говорят или брешут, но будто захватил он в походе у Азова молодую турчанку. Стала она его женой. У неё родилось три сына, среднего нарекли Степаном. От отца достались Степану небывалая удаль и казачье везение. Выучил он турецкий, татарский и калмыцкий языки, бают10, что и другие знает. Боевое крещение Степан получил в разбойных походах против турецких войск под Азовом. Когда ему было 33 года, он командовал отрядом казаков и ходил в большой поход с запорожцами и калмыками на крымского хана. Вернулся с богатыми трофеями11. Всё раздал казачьей бедноте. Стал Степан Разин в донском войске известным казаком.
– Каков же Степан Разин с виду-то?
– Не томи, дед!
– Говорят, широк в костях, кудри смоляные, брови как углём нарисованы!.. Глаза ястребиные, лицо в шадринках, густая стриженая борода!.. Кафтан персидский нитями золотыми прошитый, жемчугами и камнями драгоценными украшен, сабля узорчатая. Взором приманит – не отпустит, всю душу твою высмотрит, да если хитрость и лесть подметит, сверкнёт страшными глазищами да медным голосом перевернёт все твои печёнки!
– Ох, ангелы небесные, куда же ты, Пахом, Кузьму моего отсылаешь?
– Не причитай, мать! Не обижает Степан Разин бедный люд!
– Ох, ангелы небесные! Хватит страху нагонять. Спою вам потихоньку, сердце смягчится.
Изба наполнилась низким певучим голосом:
А схватились удалые да в охабочку,
Да по-мужицки они, по-деревенски же
Бьются день они, да другой денёк,
Сила силушку к земле-матушке
Пригибает низ да как травушку…
В избе стемнело. Кузьма зажёг новую лучину. Гришку одолевала дрёма; матушкин голос привычно убаюкивал. Таинственные тени замерли, ветер задувал в слюдяные окошки. Пламя колыхнулось, тени двинулись; Гришка погружался в крепкий сон. Ему казалось, что кто-то прискакал к их избе. Гришка вышел во двор и увидел на белом коне огромного богатыря с чёрной бородой в ярком кафтане с золотыми пуговицами. У богатыря из тёмных глаз сыпались искры. Он кивнул Гришке и позвал своей ручищей сесть в седло. Гришка оглянулся, а избы-то нет! Вокруг боярские дети смеются над ним: он босой и в одной рубахе стоит по колено в снегу. Тогда Гришка кинулся было к богатырю, да снег глубокий выбил его из сил. Гришка упал в сугроб и не может подняться…
