Kitobni o'qish: «Мертвый»

«Бояться смерти – это не что иное, как приписывать себе мудрость, которой не обладаешь, то есть возомнить, будто знаешь то, чего не знаешь. Ведь никто не знает ни того, что такое смерть, ни даже того, не есть ли она для человека величайшее из благ, между тем ее боятся, словно знают наверное, что она – величайшее из зол. Но не самое ли позорное невежество – воображать, будто знаешь то, чего не знаешь?»

Платон

Часть 1. ДЫРА

Глава 1

Камера была маленькой, грязной, но в полумраке это было не очень заметно. Артем лежал на деревянных нарах от стены до стены и смотрел в потолок. Потолок был весь исписан прежними постояльцами: кликуха, статья, срок, обязательные проклятия ментам и клятвы мести. На стенах не напишешь, они покрыты «шубой», зато потолок побеленный. А вот если зажечь спичку и поднести ее к потолку, а, стоя на нарах, это просто – потолок низкий, то копотью от пламени очень хорошо рисуются буквы. Это Артем уже выяснил опытным путем.

Сегодня вечер воскресенья, и, получается, он в этой камере уже третий день, с полудня пятницы. Почти все камеры сейчас пустые в КПЗ¹ местного райотдела милиции, лишь через три камеры от него сидит какая-то женщина, которая постоянно орет, поет песни и ругается матом. Кажется, цыганка. В понедельник к обеду, говорят, должны привезти этап из областной тюрьмы или, если точнее, – следственного изолятора (СИЗО), который пробудет здесь до утра пятницы. Кого-то привезут на следственные мероприятия, кого-то – на суд. И тогда, опять же по слухам, тут будет много народа. Увезут всех обратно в тюрьму в пятницу и, вероятно, как поделился с ним дежурный милиционер и источник всех сведений – смутно знакомый парнишка, вместе с ними увезут и Артема. А пока он третий день один в этой маленькой мрачной камере. И поскольку выходные и к следователю его ни разу еще не дергали, то времени подумать и вспомнить, как всё случилось, было у Артема достаточно.

Первый день, правда, он думать почти не мог, в голове стучала тупым молотком только одна мысль – он убийца, он убил нескольких человек и теперь его расстреляют. Он не мог решить для себя, что страшнее: то, что он убийца, или что его расстреляют. Сводило с ума и то и другое. Временами хотелось выть, кричать, биться головой об стену. От одной лишь мысли о том, что родителям, наверное, уже сообщили, что их сын убийца, периодически рождалось желание покончить с собой. Спасало, как ни странно, только ужасное похмелье. В этот четверг они здорово нахрюкались с друзьями по поводу его возвращения из армии. Это был его самый первый день гражданской жизни после двух лет в сапогах, как они там говорили. Первый и, похоже, последний. Даже девчонку не успел попробовать, что особенно обидно ввиду его дальнейшей участи. До армии не получалось, несмотря на огромное желание, так и проходил девственником. Все надежды оставались на долгожданную гражданку, но и здесь, как оказалось, не судьба. И, похоже, это теперь если и не навсегда, то очень надолго.

Похмелье мучило его всю пятницу, несколько раз он даже блевал в молочный бидон, стоявший в углу камеры и играющий роль туалета, точнее – параши. Пора привыкать к местному сленгу, если уж он здесь надолго. К похмелью добавлялась боль во всем теле от утренних побоев. Ему казалось, что у него сотрясение мозга и, может, трещина на ребре. К счастью, впоследствии ни то ни другое не подтвердилось.

С одной стороны, всё это добавляло отчаяния его мыслям, представляло случившееся в самом худшем свете. С другой стороны – не было сил даже на то, чтобы скрутить майку и попробовать повеситься на решетке, чего ему временами до жути хотелось. Он то проваливался в дремоту, заполненную кошмарами, то, очнувшись, попадал в кошмар собственных воспоминаний об утреннем кошмаре. Вспоминать о произошедшем совсем не хотелось, но и не думать об этом он не мог.

***

Утром в четверг Артем проснулся рано – сказалась армейская привычка к распорядку. Но встал не сразу, с удовольствием повалявшись еще в мягкой домашней постели и вдыхая умопомрачительные запахи, доносившиеся с кухни. Потом, после завтрака и разговоров с мамой и отцом, отпросившимися до обеда с работы, после рассматривания вместе с ними его гордости – дембельского альбома, он стал обзванивать друзей. Родители не возражали, зная, что склонности к загулам у Артема пока не проявлялось. Эх, лучше бы они были против! Впрочем, это вряд ли что-то изменило бы в его планах. К его теперешнему глубокому, но слишком запоздалому сожалению.

На дворе стояла середина июня, и их компания решила отправиться на «зелёную», за город. Тем более что тут было недалеко, их район и был самой окраиной, а до излюбленного компанией места отдыха пешком минут пятнадцать. Сначала, конечно, зашли в магазин и закупились «белым» – так у них почему-то называли водку, хлебом, консервами, газировкой. Колбасы в магазине не было, но Артем взял из дома – отец в ожидании возвращения сына из армии сгонял в Москву и забил холодильник колбасой, сосисками с сардельками и прочими дефицитными в их городке деликатесами. СССР образца 1981 года – закат брежневского застоя, как потом назовут это время, и эпоха повального дефицита.

Собралось их двенадцать человек – семеро парней и пять девчонок, все знакомые и почти родные с детства. Ну и началось! Ближе к вечеру Артем помнил события лишь урывками. А закончилось все тем, что с одной из девчонок, Таней, на которую он еще в школе глаз положил, но она тогда его ухаживания отвергла, они пошли в какую-то комнату в одном из бараков, в изобилии еще остававшихся в их районе. Вроде бы Таня говорила, что это комната знакомых, которые куда-то уехали и оставили ей ключи. Но Артем не был в этом уверен, память могла подвести.

Проблема была в другом: к тому времени Артем, не очень-то привычный к водке, уже сильно перебрал. И стоило ему присесть на диван, а Тане куда-то на пять минут отлучиться, как он тут же вырубился. И так, похоже, проспал до самого утра. Да уж, романтической ночи, увы, не получилось. И теперь, наверное, не получится уже никогда. Сам виноват – нечего было нажираться как свинья. Но уж больно повод был хорош, как и компания, то и дело поднимавшая тосты за его благополучное возвращение.

***

Артем был еще пьяный, когда утром его разбудили ударом ноги по ребрам. Он даже не понял, что это. Лишь распахнув глаза от боли, замычал и попробовал перевернуться, сообразив, что почему-то лежит на полу. Но дальше удары посыпались без перерывов. Один из них, особенно удачный, – в голову, отправил его в бессознанку.

Очнувшись, но не поднимая век и не шевелясь, он прислушался. Похоже, в комнате было несколько парней, и, как прояснилось из разговора, избили они его за Танюху. Татьяна – девушка видная, вот кто-то из них и положил на нее глаз, а тут он. Повод, конечно, реально уважительный, но он-то здесь при чем? Он же только из армии вернулся, откуда ему знать местные расклады?

Парни громко совещались, всем было явно скучно бить человека в отрубоне. Но, с другой стороны, мнения разделились. Одна часть компании предлагала сваливать, а другая, очевидно, с заводилой во главе, настаивала на том, чтобы дождаться, когда он очнется, и продолжить веселье.

Алкоголь еще гулял в крови Артема, и соображал он, мягко говоря, не очень хорошо. Зато был уже просто зверски зол и полон желания реванша. Нет, он никогда не был заводилой или хулиганом, скорее – обычным средним парнем. У него все было среднее – оценки в школе, поведение, внешность. Он не занимался спортом и в драках старался не участвовать, хотя и приходилось порой. Но и в драках он ничем не выделялся – ни силой, ни ловкостью, всегда практически оставаясь после них с фингалами под глазами и другими боевыми отметинами. Он и в армии был средним солдатом, как призвали рядовым, так рядовым и вернулся, ни разу даже не побывав на гауптвахте.

Но, как говорят, пьяному – море по колено и горы по плечо. Артем вдруг сообразил, что палка, практически врезавшаяся ему в мошонку и доставлявшая болезненные ощущения, не терявшиеся даже на фоне избитого тела, это штык-нож от автомата Калашникова. Его сувенир из армии, купленный у старшины-земляка за половину посылки из дома. Он вчера взял его похвастаться перед друзьями – порезать колбаску не каким-то там гражданским ножичком, а настоящим орудием убийства, заточенным до бритвенной остроты, – уж он постарался, чтобы произвести впечатление.

Как только все это всплыло в голове Артема, рука его, подвернутая под бок, сама потянулась к рукоятке. Вспоминая сейчас случившееся, он понимал, что в тот момент он даже не думал о последствиях, просто очень не хотелось быть вновь битым. А штык-нож – это серьезный аргумент, хотя планов убийства он точно не строил. Но ведь надо же было как-то защититься от этих разошедшихся не на шутку дебилоидов!

Тем временем парни, заметив, как он зашевелился, тут же окружили его. И один из них, видимо, тот самый неудачливый герой-любовник, схватив его за ворот футболки, рванул вверх. Наверное, хотел вмазать кулаком по лицу. Но когда тело дернулось, рука Артема как раз сжалась на рукоятке, и толчок помог клинку легко выскользнуть из ножен. Нож словно сам хотел повеселиться, ведь именно для этого его и создали – убивать противника в рукопашной схватке.

Как все получилось, Артем вспомнить не мог, сам момент встречи стали и плоти напрочь вылетел из головы. Он только вдруг увидел прямо перед своим лицом выпученные глаза парня и, опустив взгляд, понял, что штык-нож по самую рукоятку торчит в груди его недавнего мучителя, а его собственная ладонь крепко эту рукоять сжимает.

Дальше все было как в тумане. Он оттолкнул уже, кажется, труп и вскочил на ноги. Случилось все так быстро и неожиданно, что никто из друзей заводилы его избиения не успел ничего понять. Один из них, здоровенный амбал лет двадцати пяти, попытался схватить Артема за волосы, но в это же мгновение штык-нож мягко вошел в его живот, и лезвие легко, как будто само собой, делая ту работу, для которой и было создано, распороло его от паха до самой грудной клетки. Они вместе, Артем и тот парень, опустили головы и посмотрели на что-то красно-серое, вывалившееся из разрезанного живота. Потом амбал стал падать, а Артем, действуя словно автомат, без участия мозга, повернулся и, махнув рукой, перерезал горло до самого позвоночника третьему. На самом деле он никуда не целился, не хотел ни в кого попасть, просто махнул рукой, отгоняя, чтобы к нему не подходили. Но горло оказалось на пути клинка, и они встретились. Кровь хлынула рекой, и Артему показалось, что она залила ему глаза. Как он убил четвертого, он не помнил вообще. Пятый, с порезанной от плеча до локтя рукой, как выяснилось уже в милиции, сумел убежать.

Немного очухавшись, но еще ничего толком не соображая, Артем сел на диван и, продолжая держать штык-нож в руке, сам весь в чужой крови, тупо смотрел на дело рук своих, пытаясь осознать, что это сделал именно он. Как-то не срасталось такое в его голове, не мог он этого сделать, он же не убийца! В оцепенении Артем смотрел на затихшие уже трупы, лежащие в лужах собственной крови, и не мог отвести от них взгляд. Эта картинка, казалось, теперь на всю жизнь врезалась в его память.

Так его и взял наряд ППС, проходивший как раз по улице, на которую и выбежал ошалевший раненый пятый. Взял прямо на месте, к радости подъехавших оперов, довольных тем, что никого не надо искать и тяжкое преступление раскрыто прямо по следам. Глядишь, премию выпишут.

Он не стал отпираться, какой смысл, если все и так очевидно? Да и был он в шоке, плохо соображая, поэтому сразу и без утайки рассказал все как было. Одежду, залитую кровью, с него сняли, как сказали – на экспертизу. А ему, оставшемуся в одних трусах, выдали какие-то старые рваные трико с пузырями на коленях, да не очень чистую футболку с полустершейся надписью «Динамо» и на пару размеров больше.

***

И вот сейчас он лежал на нарах и думал о том, что жизнь его кончена. Даже если не дадут вышку, то пятнадцать лет уж точно. А это так много, что даже подумать страшно². Артем сейчас не знал, не мог для себя решить, что хуже – смерть или 15 лет тюрьмы? Хотя умирать, конечно же, не хотелось, но разве он сам не убийца? Разве не заслужил это наказание? Зачем он стал убивать? Ну пришли парни побить его за девчонку – неприятно, больно, но, по сути, самое обычное дело в их районе. Можно было потом собрать пацанов и разобраться, как это всегда и происходило. Ведь его же никто из них убивать не собирался! Он мог отскочить в сторону, помахать штыком, наверняка бы они на нож не полезли, побоялись и ушли. Ну, может, попугали бы напоследок. Он же сразу стал хладнокровно убивать – простых парней, таких же, как сам. Ведь, если честно, в другой ситуации и он мог оказаться на их месте, что уж тут скрывать – если бы друзья позвали помочь, наверняка бы пошел. Ну зачем, зачем он стал убивать? Даже не просто там порезать, а сразу убивать, с одного удара и насмерть? Если бы тот, пятый, не вывернулся ужом, он бы наверняка убил и его. Да что же такое на него тогда накатило?

И самое главное – как ему теперь жить с этим, зная, что он практически ни за что отправил на тот свет четырех человек? Пьяный был, плохо соображал? Так это, как ему тут уже объяснили, является отягчающим вину обстоятельством³. И правильно является, решил Артем, будь он трезвым, разве пошел бы на такое? – Да никогда в жизни!

Он закрыл глаза, и как по заказу перед внутренним взором появилась отчетливая картинка той комнаты в бараке, залитой кровью, с лежащими на полу трупами. Артем резко распахнул глаза и попробовал отвлечься, но страшная картина мерещилась ему даже наяву. А во сне они, все четверо, приходили к нему и спрашивали: «За что ты с нами так? Мы же просто хотели немного поколотить тебя – и все!»

Они ведь были такие молодые, вся жизнь впереди. А у этого, здоровенного амбала, как сказал Артему дежурный по КПЗ младший сержант, даже жена с маленьким сыном осталась. Ребенок теперь наполовину сирота. Из-за него. Перед глазами всплыла картинка вываливающихся из живота внутренностей, и Артем рванул к параше.

Глава 2

Вообще, этот дежурный младший сержант, видимо от скуки, много рассказал Артему о том, что его ждет впереди. Оказывается, в УК РСФСР, который зачитал ему милиционер, имеется целых пять статей за убийство. Начиная от убийства из хулиганских побуждений или совершенного с особой жестокостью до убийства по неосторожности. И если в первой статье срок наказания начинается от восьми лет и вплоть до смертной казни, то в последней предусмотрено наказание лишь до трех лет лишения свободы или даже исправительные работы.

– Если повезет, – вещал сержант, – то квалифицируют твое преступление по 104-й статье УК как убийство, совершенное в состоянии сильного душевного волнения, вызванного насильственными действиями потерпевших. Там максимальный срок – лишение свободы до пяти лет или вообще исправительные работы до двух лет. Судя по твоему рассказу, такое вполне может быть.

– А если не повезет? – с замиранием сердца спрашивал Артем, словно слова сержанта могли хоть что-то изменить.

– Ну, если не повезет, – с видом знатока тянул дежурный по КПЗ, – например, родители кого-то из убитых окажутся большими шишками или судья не с той ноги встанет, то могут и 102-ю припаять. Там можно набрать отягчающие обстоятельства – алкогольное опьянение, например. Или, скажем, тот же пункт «з» – убийство двух или более лиц. Пункт «г» опять же – убийство с особой жестокостью. Хотя не думаю, как раз жестокости не было у тебя, удар – смерть. Но кто его знает, как суд сочтет…

– И что тогда? – истекал холодным потом Артем.

– Тогда опять же как повезет. Могут дать и восемь лет. А если не повезет – расстреляют. Как судья решит или как его «подмажут».

И младший сержант ушел, оставив Артема в состоянии полного раздрая чувств и мыслей о собственном будущем. Подарив ему, впрочем, и некоторую надежду.

Так прошло еще часа два, сна не было ни в одном глазу. Да и за предыдущие дни он успел выспаться.

– Эй, сосед! – закричала вдруг цыганка. – Не спишь?

Эхо в пустом КПЗ было еще то! Артем привалился к двери и крикнул в ответ (все какое-то развлечение):

– Нет, не сплю. Чего тебе?

– Меня Злата зовут, а тебя как?

– Артем.

– Красивое имя, – похвалила Злата. – А чай у тебя есть, Артем?

– Нету.

– А курево?

– Я не курю.

– Беда, – пригорюнилась Злата. – Как же ты жить-то будешь дальше без курева?

– Жил как-то до этого – и ничего.

– Эх, Артемка, лихой ты, видно, парень, четверых завалил! Но только о прежней жизни теперь забудь. Если лоб зеленкой не намажут, то из удовольствий у тебя останется только одно – покурить. Ну или «гуся передернуть», – хохотнула она.

– Чем лоб не намажут? – удивился Артем. Про «гуся» он понял интуитивно и тему эту развивать не захотел.

Злата засмеялась:

– Э-э-э, да ты еще совсем зеленый! Первый раз на нарах, да?

– Первый, – ответил Артем осипшим голосом.

Ему так стало себя жалко в этот момент, до слез.

– Ну ничего, – успокоила цыганка, – еще все узнаешь, времени у тебя много будет. «Намазать лоб зеленкой» значит расстрелять. Шутка такая, понял? Чтобы пуля инфекцию в мозг не занесла.

И цыганка весело рассмеялась. Ей-то что? Ей расстрел не грозил. Как понял Артем, она здесь 15 суток отбывала за приставание к прохожим с гаданием.

– Понял, – пробурчал он, и горло сжалось в попытке сдержать стон.

А цыганка все не унималась, видно, скучно ей было. Да и дежурный не прерывал их разговор, ему тоже, наверное, в развлечение. Впрочем, и самому Артему так было легче, отвлекало от мыслей о будущем.

– Тебе лет-то сколько, Артем?

– Двадцать исполнилось весной.

– Эх, – опять вздохнула цыганка, – совсем молоденький, сам себе жизнь сломал! Успел хоть с женщиной-то побыть, а?

Артем смутился и для чего-то стал оправдываться:

– Да я только три дня назад из армии пришел!

– Совсем плохо, – отчего-то огорчилась цыганка и надолго замолчала.

Он еще постоял у двери и сел на нары. Но тут опять послышался голос Златы, зовущий теперь дежурного:

– Слышь, сержант, подойди к кормушке, а?

– Ну чего тебе опять? Спать пора, ночь на дворе! – отозвался тот.

Однако кобениться не стал и, звеня ключами, прошел по коридору мимо камеры Артема туда, где сидела Злата. Послышался звук открывающейся и откидывающейся кормушки. Артем встал опять и прижался ухом к глазку в двери – было интересно, что они там будут делать.

– Слушай, сладкий, – донесся тихий голос цыганки, – пусти меня к нему на полчасика, а? Парнишка женщины никогда не знал в своей жизни и теперь, может, так и не узнает больше. Жалко его, сил нет!

Сердце Артема заколотилось, и дыхание перехватило. Он весь обратился в слух.

– Да ты чего, – зашептал в ответ сержант, – а если проверка? Тоже мне жалостливая нашлась!

– Какая еще проверка в ночь с воскресенья на понедельник? Я что, первый раз здесь, что ли? Все проверяющие дома спят, утром на работу. Пусти, а, начальник? Дай пареньку раз в жизни женского тела попробовать. Что тебе, жалко, что ли, чужого-то? Ему, может, больше никогда случая не выпадет.

– А мне что за это?

– А что ты хочешь? – игриво спросила Злата.

– Ночью зайду? Не откажешь?

– Ох, да приходи, сладкий, как тебе отказать? Ты парень вон какой видный, в форме и при погонах! Чайку только завари сначала покрепче.

– Ладно, – решился младший сержант, – скоро должен дежурный по отделу заглянуть. Потом готовься.

– Стой, подожди, – опять зашептала Злата, – хоть в туалет выпусти, в порядок себя приведу.

Вновь загремели ключи, Артем услышал, как открылась дверь и Злата, хихикая, пошла в туалет, что был расположен в самом конце коридора, за углом.

Он упал на спину, стукнувшись лопатками о голые доски нар, и замер, только сердце громыхало в груди в такт бившейся в голове мысли: «Неужели?»

***

И вот в двери камеры загремели ключи, а в приоткрытую щель ловко скользнула худенькая женская фигурка.

– Эй, Артем, привет! Это я, Злата.

– Привет, – тихо ответил Артем, и голос его дрогнул. Что еще сказать, он не знал, поэтому молчал.

Злата ловко запрыгнула на широкие нары и встала во весь рост, покачивая бедрами на уровне его лица. Он глядел на эти шевелящиеся цветастые юбки и не понимал, что ему делать дальше. Злата, похоже, все это просекла сразу и тихонько засмеялась.

– Ничего не говори, ничего не делай, просто смотри на меня!

И она стала раздеваться, постепенно снимая с себя многочисленные одежды. Под последней юбкой не оказалось ничего, только больше угадываемые, чем видимые темные волосы проступали на неожиданно белом теле в полумраке камеры там, где у женщины начинаются ноги. Она села перед ним на корточки, расставив колени по бокам его бедер. Там, между ними, все тонуло в таинственной темноте, и Артем не мог оторвать от этой темноты взгляд.

– Что, нравлюсь я тебе? – с вызовом шепнула Злата. – Скажи, нравлюсь?

Он с трудом оторвал взгляд от ее распахнутых ног и поднял голову выше. Грудь у Златы была совсем маленькая, но приятной формы, а черные в полутьме соски задорно торчали в разные стороны. Артем почувствовал, как выданные треники поднялись горкой в районе паха. Он поднял голову еще выше и встретился с ее глазами, блестящими и огромными. Так ему тогда показалось.

Лишь потом, вспоминая все не по одному разу, он понял, что цыганка была, в общем-то, обычной бабенкой небольшого роста, лет около тридцати, если не больше, с маленькой грудью, коротковатыми ногами и самой заурядной внешностью, к тому же – с большим носом, украшенным горбинкой. У нее не было спереди одного зуба, а на соседнем поблескивала золотая коронка. Впрочем, она этого ничуть не стеснялась, улыбаясь ему во весь рот. Да и глаза у нее были совсем не огромными. Увидь Артем такую на улице – точно прошел бы мимо, даже не посмотрев в ее сторону.

Но это все он понял потом. Тогда же ему привиделась девушка невиданной красоты и годами не более восемнадцати, максимум – девятнадцати. Что этому способствовало? Да всё, начиная от необычной обстановки и заканчивая его собственным состоянием. Это и полумрак камеры, скрывающий детали и создающий иллюзии. И он, выдернутый из привычной среды и отчаявшийся уже когда-то увидеть голую женщину. И неожиданность их тайного свидания, и предчувствие чего-то удивительного, дотоле неведомого. И запах женского тела, воздействующий на его разум. В общем, как и было сказано, – всё, включая его собственную фантазию, разыгравшуюся не на шутку.

Злата взяла его руки и положила ладонями на свою грудь.

– Ласкай, – шепнула она, – только не жми больно.

Он кивнул и, тихонечко сдвинув ладони, почувствовал твердость сосков. Осторожно дотронулся кончиками пальцев, и они дрогнули, как гитарная струна или как колокольчики, а Злата коротко простонала.

– Так, молодец, только не сильно, – шептали ее губы, а руки снимали с него одежду.

– Скажи правду, я у тебя точно первая? – голос Златы словно обволакивал.

– Да, – кивнул он головой, задыхаясь от наплыва неведомых доселе чувств, – первая.

Она опять тихонько засмеялась, но не обидно, а, наоборот, ободряюще и как-то даже немножко победно. Ей нравилось быть первой.

– Не бойся, лежи, расслабься, я все сделаю сама.

Он согласно кивнул, но вот только расслабиться не мог никак.

***

Сержант оказался неплохим парнем, а может, в ожидании благодарности от Златы дал им почти целый час. За этот час цыганка, разошедшись, показала Артему все, что захотела. А когда уходила, поцеловала его почему-то в лоб и сказала:

– Держись, Артем. Ты сильный человек, настоящий мужчина, в одиночку убить четверых сможет далеко не всякий. Запомни мое слово: попадешь в тюрьму, ничего и никого не бойся. Статья у тебя правильная, бояться тебе нечего. Главное, сам не давай никому сесть себе на голову, народ там ушлый – сунешь палец, откусят руку. Но если не будешь бояться, сумеешь постоять за себя, то будешь в авторитете и жить будешь нормально.

– А если расстреляют? – почти простонал он, после близости воспринимая ее чуть ли не как единственного родного человека здесь.

– Это вряд ли, ты ранее не судим, характеристики нормальные будут, зачем тебя стрелять? Ты же не маньяк, не шпион и не валютчик. Пьяная драка, где ты один против пяти. Может быть, даже натянут тебе превышение необходимой самообороны. Но даже если нет, то получишь лет десять, попомни меня. А тридцать лет – это еще очень далеко не старость, поверь. Выйдешь и успеешь еще долго пожить всласть, все у тебя будет. Я цыганка, жизнь вижу, верь мне.

И дверь за Златой захлопнулась. Артем умом понимал, что она его успокаивала, но верить хотелось очень. И он подумал, что действительно, может, не так все плохо будет? В тюрьме тоже люди сидят, самые обычные, не инопланетяне.

Он лег на живот, уткнулся носом в свернутую футболку, вновь и вновь прокручивая в голове кадры только что здесь произошедшего. Разве мог он когда-нибудь представить себе, что его первой женщиной будет цыганка, пожалевшая его и упросившая дежурного по КПЗ, а сама эта близость его первая случится в камере предварительного заключения? Нет, в пору полового созревания его, конечно, часто посещали самые удивительные фантазии, но даже тогда он до такого додуматься не смог.

Да и вообще, совсем не так он представлял себе свою будущую жизнь. Были планы поступить в политех на инженера-механика. Там, говорят, парней всегда берут с удовольствием. Он как раз хотел со следующей недели начать подготовку к вступительным экзаменам. Не то чтобы он мечтал о такой профессии, но понимал, что высшее образование в жизни всегда пригодится. Даже если работать не по специальности.

А дальше все должно было быть как положено – семья, дети, дача, машина. В общем, полный набор для советского счастья. Да, пожалуй, не только советского, а вообще – просто человеческого. Артем не мечтал стать ни летчиком, ни космонавтом, не мечтал покорять высоты разума – все это было не его. Он хотел простую, нормальную, тихую семейную жизнь. И вот, пожалуйста, домечтался. Недаром его бабушка любила повторять присказку: хочешь насмешить Бога, расскажи Ему о своих планах.

Уж чего-чего, а тихой семейной жизни теперь, даже если лоб зеленкой не намажут (выражение понравилось, звучит не так страшно, как «расстрел»), ему точно не видать очень много лет. У него теперь будут совсем другие заботы и проблемы – проблемы выживания во враждебной среде. А в том, что тюремная среда враждебна для любого нормального человека, он нисколько не сомневался. Пусть даже там и такие же люди сидят.

Хотя о чем это он? Какие – такие же? Такие же, каким стал он сейчас, – люди с искалеченной психикой: убийцы, воры, грабители, насильники. Нормальными людьми такое сообщество не назовешь. Потому что нормальными они были лишь до того момента, как совершили свое первое преступление.

Ладно, пусть там не такие же люди, как на воле, но зато такие же, как он сам. Такие же преступники – никто его не обвинит, никто пальцем не ткнет как в отщепенца. А это значит – будем привыкать. Человек ко всему привыкает, это Артем еще в армии понял, где ему первые месяцы было очень тяжело. И, судя по сегодняшнему вечеру, не всегда даже здесь живут совсем уж плохо. Артем опять вспомнил Злату и вернулся мыслями к их недавней близости. Он понюхал свои ладони, от них еще пахло ее телом и тем резким и терпким, что было там, в той темноте.

Он перевернулся на спину и в полутьме тусклой лампочки за решеткой над дверью прочитал на потолке: «СЛОН – смерть легавым от ножа». Вновь заныло под сердцем. Те, кто погиб от его ножа, даже легавыми не были, на службе не состояли, деньги за опасную работу не получали. Просто обычные ребята, которых он убил, в общем-то, из-за ерунды.

Артем представил, как рыдают сейчас их матери. Сегодня третий день, наверное, были похороны. Эти ребята могли жить еще очень долго, и только он виноват в том, что сегодня их бездыханные тела закопали в землю. От этой мысли дрожь пробежала по телу: он – убийца, и это клеймо на всю оставшуюся жизнь. Даже если отсидит и выйдет, не то что учиться, на нормальную работу никто не возьмет.