Kitobni o'qish: «Полудница»
Вокзальный шум и гам меня даже успокаивал, тем более что я нашел себе свободное место в зале ожидания и мог сидеть пока не подойдет мой поезд, главное, чтобы не на улице под ярким солнечным небом. Напившись сладкого чая из термоса, я решил ещё раз проверить свои документы и направление в экспедицию. Среди прочих бумаг лежала фотография, пожелтевшая от времени и с обгоревшими краями. На фото были запечатлены моя тетя Герда и я с новомодной прической, которую, помнится, сделал у тетиной подруги. Тогда все носили эту странную прическу, для нее нужно было делать химическую завивку, я до сих пор не знаю, как она называется, но прозвал ее " Бон Джови". Странно, что именно эта фотография, сделанная за четыре дня до событий, перевернувших всю мою жизнь, сохранилась. Хотя, и до этих дней жизнь шла не как у всех. Когда мне было пять лет, погиб отец, так говорила мать, сама она недолго горевала, через полгода снова вышла замуж и уехала с новым мужем на Дальний Восток, оставив меня на попечение бабушки с дедом и своей младшей сестры Герды. Поначалу она высылала деньги, а после того, как с разницей в полгода умерли дедушка и бабушка, она вообще перестала сначала писать письма, а затем и помогать деньгами. В итоге в возрасте десяти лет я остался лишь с тетей, которая была меня старше всего на одиннадцать лет. Она бросила спортивную карьеру и пошла работать, чтобы как-то меня содержать. Тетя была высокого роста с развитой мускулатурой, благодаря занятиям лёгкой атлетикой, крупные скулы и большие надбровные дуги придавали её лицу несколько суровый вид, но всё же она была красивой. Она мне заменила мать, и, несмотря на свой юный возраст, смогла с помощью доброго слова и тяжёлой ладони подчинить мой капризный характер.
Я, предавшись далеким воспоминаниям, погладил пальцем ее изображение на фото, и невольная слеза покатилась по моей щеке, обжигая кожу как раскалённое масло.
– Эх… Если бы я послушал своего покойного деда, что в полдень нужно спать, не произошли бы те ужасные события, которые разлучили меня с ней, и, возможно, мне не пришлось бы скитаться по свету, не имея ни кола, ни двора…
Я совершенно не был готов к тому, что со мной произойдёт ни интеллектуально, ни психологически. В то время все подобное отрицалось и высмеивались, да и я сам бы решил, что просто сошел с ума, если бы не было этого ужасного шрама в центре моей груди, который постоянно болит, пока не сядет солнце.
В тот злосчастный полдень я, по обыкновению, вышел посидеть на лавочке, которая располагалась в тени яблонь на улице возле нашего дома. Летнее южное солнце разогнало всех по домам или в тень навесов и беседок, в этот час улица была пуста. Иногда я представлял, как на земле исчезли все люди, и я остался совсем один. Поначалу эта мысль грела мое шестнадцатилетнее эго, но по мере развития фантазии, я добавлял все больше и больше людей, оставшихся со мной, и в итоге фантазия рассыпалась, как замок из песка, оставляя странный осадок угрызений совести к людям из близкого окружения. Улица в это время была ещё хороша тем, что по ней не ездили ни машины, ни сельхозтехника. Улица вела напрямую к бескрайнему, как мне казалась, полю пшеницы. Словно золотое море оно колыхалось, и комбайны, когда приходила пора жатвы, будто корабли бороздили это море, правда это была шумная пора, так как утром комбайны и автомобили двигались в сторону полей, а ночью грохоча и поднимая клубы пыли, возвращались обратным путем. В детстве я мечтал стать комбайнером, этаким капитаном своего личного корабля, чтоб плыть по золотому морю, собирать хлеб, и, надеясь, что возможно покажут в программе "Время" или "Сельский час" как лучшего хлебороба и передовика. На этой же лавочке я представлял, как радуется тетя, глядя на меня в цветном телевизоре, где я загорелый, здоровенный, в майке и кепке, с непременным колоском пшеницы в зубах даю интервью. Этот прекрасный летний день омрачало лишь одно, – сегодня шестое июля, и это значит, что снова пропадет один ребенок, как это происходит уже семь лет. И потому улицы сегодня были особенно пусты, не было слышно детского смеха, да и взрослые тоже старались не шуметь, неизбежность заставила смириться всех с тем, что произойдёт. Никто не хотел ни говорить об этом, ни подавать виду. Я не знаю, замечали вы или нет, но ровно в полдень время останавливается, и наступает полная тишина, перестают жужжать насекомые, щебетать птицы, и не шевелится листва, просто тишина, от которой сперва давит уши, потом что-то щелкает в области чуть выше затылка, и мир замирает. И никого нет, лишь только яркое солнце играет своими лучами по застывшей земле, щекоча ее, пытаясь привести в чувство или оживить, водя рыжими волосами-лучами по еще не остывшему телу умершего возлюбленного. И вот появилась она, студентка, так я ее прозвал, потому что видел ее только летом, и она всегда приходила с конца той самой улицы, что упиралась прямо в пшеничное поле. В том конце жила болгарская диаспора, по всей видимости, она приезжала сюда только на лето отдохнуть. Из года в год она нисколько не менялась. На вид студентке было лет девятнадцать-двадцать, она была высокой, стройной, с неизменной улыбкой на губах, вьющиеся волосы светло-соломенного цвета. Видел я ее только в солнечные дни и всегда в одном и том же коротком белом платье с вышитым на нем узором красными нитками, с венком на голове с разноцветными лентами. Еще я подумал, что она гимнастка, так как у неё периодически колени весьма необычно сгибались в другую сторону, я предполагал, возможно из-за травмы. Со стороны выглядело так, как будто она забывала, в какую сторону они должны сгибаться, и периодически оглядывалась по сторонам, опасаясь, что за ней следят. Меня она вряд ли видела благодаря яблоням, и, убедившись, что рядом никого нет, она подпрыгивала вверх, крутясь вокруг своей оси, отчего платье поднималось, но мне не удавалось увидеть то, что так в юном возрасте желаешь узреть, потому что меня всегда отвлекал металлический блеск чего-то, находящегося под подолом платья. В этот раз девушка остановилась как раз напротив меня, я затаил дыхание, боясь выдать свое присутствие. Мне показалось, что вот-вот меня заметят. Но она подпрыгнула и и вновь крутанулась, после чего замерла будто прислушивалась, глядя на усадьбу, которая находилась в аккурат напротив нашего с тетей дома. Эту усадьбу купила месяц назад странная пара с ребенком, девочкой лет шести. Поговаривали, что они сбежали от своих законных супругов, и что у мужчины есть жена с тремя детьми, а у женщины муж – партийный работник высокого ранга. Выглядели они счастливыми и влюбленными, постоянно оказывали друг другу всяческое внимание, а иногда бегали и резвились, словно подростки, что подтверждало предположения, что пара недавно вместе, так как люди, прожившие в браке хотя бы год, уже не ведут себя как пылкие влюбленные. Девочка тоже выглядела довольно счастливой, но никогда не выходила одна со двора. Я не видел, чтобы к этому семейству приходили гости, или они к кому-либо ходили сами, но в любом случае, думал я, что у них здесь есть кто-то знакомый, вряд ли бы они решились приехать в чужой город, где совершенно нет ни родных, ни знакомых. Студентка стояла неподвижно некоторое время, затем направилась в сторону упомянутой усадьбы, при этом забывая вновь про свои неправильные колени. Бесшумно открыла калитку и, войдя во двор, смело направилась в дом. Я обратил внимание, что собака никак не среагировала на появление девушки, возможно, она уже была у них в гостях, а может вообще какая-нибудь их родственница. Очень скоро она вышла, но уже не одна, а с девочкой. Покинув пределы усадьбы, они быстро зашагали обратно по улице в сторону пшеничных полей. Я бы не предал этому значения, если бы не два очень напугавших меня момента. Первый заключался в том, что девочка двигалась неестественно, словно механическая кукла, а второй момент случился, когда девочка как будто специально повернулась в мою строну, и я увидел ее неестественно больше глаза и рот, который был грубо зашит колючим шпагатом. Холодный пот выступил по всему телу, голова закружилось. Я хотел встать и убежать, но при попытке подняться на ноги, моё обмякшее тело упало вновь на скамейку, сердце бешено колотилось, не хватало воздуха, меня мутило. И еще не есть откуда взявшиеся мухи, которые появились в огромном количестве, они, громко жужжа, облепили мне глаза, уши и рот. Я отчаянно боролся с ними из последних сил, пытаясь отогнать, и, вдруг резко меня отпустило, и мухи разом исчезли. Наверное, я уснул, и мне приснился кошмар, – это было молниеносно возникшим объяснением в моей голове. Я поднялся со скамейки и уже было направился в сторону дома, как ноги меня повели совершенно в обратную сторону. Очутившись на середине дороги, я посмотрел в сторону пшеничных полей и увидел две фигуры: одну маленькую, а другую повыше, и они довольно быстро удалялись.
– Это не сон! – вслух сказал я сам себе.
Я побежал за ними, совершенно не понимая зачем. Уже в процессе погони повинуясь инстинкту, который призывал меня спасти маленькую девочку, чтобы не быть замеченным, я побежал не по дороге, а по аллее вдоль заборов усадеб, которую отделали от дороги арыки с водой и растущими вдоль них яблонями, вишнями и грушами. Две фигуры нырнули в пшеничное поле, и только светловолосая голова студентки с венком из цветов и лент могла служить мне ориентиром. От переизбытка адреналина я совсем потерял чувство страха и, не колеблясь, бросился в пшеницу спасать маленькую соседку.
– Стой! – закричал я.
Но реакции не последовало, студентка двигалась с той же скоростью и даже не оглянулась. Из лент ее венка начали вылетать разноцветные бабочки. Они окружали меня кольцом все в большем и большем количестве, порхая вокруг меня, пытаясь закружить мне голову своими постоянно меняющимися калейдоскопическими узорами красок и форм. Несмотря на эту помеху, я, размахивая руками и отбиваясь от назойливых насекомых, продолжал свою погоню. Бабочки усилили атаку, они начали меня кусать, впиваясь в любые не прикрытые участки тела, но от того, что я был полон решимости, я не чувствовал ни боли, ни страха. Наконец я нагнал этих двоих, и решительно схватил девочку за руку. В этот момент студентка резко повернулась ко мне, и я впервые увидел ее лицо вблизи. Оно было идеальным как у фарфоровой куклы, ровная кожа без единого изъяна, плотно сжатые тонкие губы, большие голубые глаза. Ни одна мышца на ее безупречном лице не дернулась, только цвет глаз, казалось, стал ярче. Ее колени снова противоестественно выгнулись. Она стремительно подпрыгнула и, крутясь в прыжке, одной рукой вырвала из моих рук девочку, а другой вытащила из-под подола остро наточенный серп, который направила прямиком мне в шею. Время замерло, и все происходило как в замедленной съёмке. Я схватил ее за ленту венка и с силой дернул так, что второй рукой поймал слетевший с головы венок, и в тот же миг траектория движения серпа изменилась. Глаза студентки сверкнули розовым светом, серп развернулся лезвием от меня, отчего удар пришелся мне чуть выше виска. Удар был настолько сильным, что в глазах заиграли звезды, и, падая на землю, приминая пшеничные колосья, я успел увидеть, как это странное существо в девичьем обличии утаскивает девочку прямо в землю. Очнулся я примерно через час, в моей руке был зажат венок. Я уставился на него, как будто он мог прояснить все, что произошло. Ужасно трещала голова. Я поднялся и подошел к месту, где они исчезли, но нечего кроме ровно примятой к земле пшеницы не нашел. Не провалились же они сквозь землю?! Я даже пытался рыть землю, вырывал пшеницу с корнями, но не нашел следов ни подземного хода, ни просто ямы. В итоге, уставший и разбитый поплёлся домой. Уже подходя к дому, я встретил Маринку, мою соседку, серьезную и добрую девчонку на год старше меня.
– Что с тобой? – воскликнула она, – У тебя кровь на голове!
Хотел было ей все рассказать, но внутренний голос меня остановил. Я буду в ее глазах выглядеть если не сумасшедшим, то явно с прибабахом.
– Да с каким-то идиотом на велосипеде столкнулся, – соврал я.
– Ну-ну, так я тебе и поверила. Поди за девчонками-болгарками бегал, вон и венок с какой-то сорвал. Теперь ей сватов засылать будешь, – и она рассмеялась.
– Я его нашел, подумал, что лентам пропадать, может, кому пригодятся. Тебе надо? – и я протянул ей венок.
– Нее, мне не надо. Может, мелким отдашь, им точно понравится.
Мы зашли ко мне в дом, где Маринка помогла мне привести себя в порядок и обработала рану на голове перекисью водорода. Только мы присели пить чай, как с улицы услышали женские крики. Кричала мать той самой девочки.
