Kitobni o'qish: «Грядущие боги. Книга 2: Возвышение Алайи»
Часть вторая. Возвышение Алайи
Ты спрашиваешь почему? Я не принадлежу к тем, кого можно спросить обо всех их «почему».
Ницще. Так говорил Заратустра. О поэтах.
Битва под Мигартой
День был жарким, и воздух в Мигенском лесу потяжелел. Из низин, прорезанных ручьями, поднималась духота. Колонна двигалась медленно.
Лот-Хартус снял шлем и вытер лицо. Что за проклятое место? Ветер с горных вершин увязал в древесных кронах, в низину не проникало ни дуновения.
Он пришпорил усталого коня. Скорее бы проехать эти Мигены…
Скорее? Нет, он пытался себя обмануть, а на самом деле никакого стремления вперёд у него не было. Век бы не видать той Мигарты!
Лот-Хартусу было всего девять, когда Искиромак покорил Ликею, и десять – когда отец привёз его и всю семью в завоёванный город. Он слушал рассказы о покорении и мечтал когда-нибудь затмить славу отца.
Повзрослев и купив титул колесничего, он только и ждал, когда начнётся следующая война. Однако Искиромак медлил. Ему было важно учредить престол, хотя бы даже зависимый от Гипареи, и приходилось считаться с интересами родины, которой была нужна торговля с Колхидором.
Лот-Хартус не терял времени даром, всеми силами стараясь показать, что ничуть не уступает отцу. Искиромак оценил его – но вместо того, чтобы произвести в стратеги, отправил в Геманд. Это было почётно, ведь перевал всегда охранялся отборными войсками, но там не приходилось надеяться на военную славу!
Однажды у Искиромака отказало сердце. Держава осиротела. На престол взошёл совсем юный Эттерин. Вскоре началась война. Лот-Хартус сидел в Геманде, терзаясь завистью ко всем, кто шёл покорять Тирт.
Правда, результаты похода помогли излечиться от зависти. Однако было ясно, что Второй поход неизбежен, и подготовлен будет лучше. Лот-Хартус подал прошение о переводе. Отказ пришёл за подписью Нисия.
Именно этот старик через два года возглавил Второй поход. Тирт был покорён. Зависть вернулась. Лот-Хартус снова попросился из Геманда, не сомневаясь, что впереди более крупная война с другими колхидорскими царствами, но ему снова отказали – на этот раз лично царь.
Потом пошли слухи, что победа над Тиртом оказалась не так уж полезна, и мечтать о покорении юга, имея такое беспокойное хозяйство, не приходилось. Лот-Хартус отказался от мысли послать третье прошение. В конце концов, Геманд – не только почётное, но и весьма прибыльное место. А сам он не становился моложе.
И вдруг начали поговаривать о том, что Гипарея крайне недовольна тем, как правят её сыны в Ликее. «А вот это было бы интересно!» – подумал Лот-Хартус и стал ждать северной войны. Защищать Геманд – это же просто мечта! И слава обеспечена, и опасности никакой. Крепость на перевале совершенно неприступна, и Лот-Хартус, даже при том, что вырос на рассказах о её штурме, никак не мог по-настоящему взять в толк, как это удалось поколению отцов.
Казалось, что всё вот-вот сбудется – как вдруг его оторвали от Геманда и бросили с ничтожными силами в какую-то всеми богами забытую Мигарту! Лот-Хартусу хотелось выть от досады…
Впереди показался один из разведчиков. Рядом с ним, пошатываясь, шёл навстречу колонне какой-то человек. Вид его был страшен: грязный, оборванный, истощённый, он казался ожившим мертвецом, которому пришлось долго и с великим трудом выкарабкиваться из могилы.
Лот-Хартус сделал знак помощнику, чтобы остался во главе колонны, а сам пустил лошадь вскачь и вскоре поравнялся с разведчиком и незнакомцем.
– Кто таков? Откуда? – строго спросил он.
Незнакомец вытер рот, размазывая по щекам намокшую пыль. Наверное, разведчик недавно дал ему напиться.
– Я копьеносец Эриной, лохарг шестого копья городской стражи Ликен. Могу я узнать, где нахожусь?
– Достаточно далеко от Ликен, чтобы твои слова не вызвали доверия. В обоз его, – распорядился Лот-Хартус, подумав. – Накормить, приставить стражу, глаз не спускать.
Вечером он допросит оборванца, а сейчас не стоит тратить время. Этот «копьеносец» либо друг, либо враг. В первом случае он поспешил бы всё рассказать, будь у него важные сведения, а во втором – всё равно наврёт.
Дождавшись подхода колонны, колесничий распорядился усилить дозоры. Мера это, впрочем, оказалась излишней – ни малейшего признака врага в округе не было. Ну да ничего, осторожность лишней не бывает.
Вечером оборванца привели к нему в палатку. Сытый и отдохнувший, он даже в своём рванье тотчас преисполнился истинно гипарейской важности.
– Итак, ты назвался именем ликенского копьеносца? Попробуй теперь убедить мня, что не лжёшь.
– Клянусь, господин колесничий, я расскажу всю правду, только позволь сначала узнать, правда ли то, что говорят в обозе? Я имею в виду – насчёт войны?
– Правда, – кивнул Лот-Хартус.
Мысленно он выбранил себя. Следовало отдать приказ, чтобы оборванца держали под строгим надзором – это значило бы, что даже рядом с ним говорить о чём-либо вслух запрещено. Если это вражеский лазутчик, он мог из болтовни обозников узнать очень многое.
Оборванец между тем встал по стойке смирно и провозгласил:
– Пусть же Солнце Благословенное дарует победу нашему славному государю Эттерину!
– Уверен, так и будет, – кивнул Лот-Хартус. – А теперь, будь добр, не злоупотребляй моим долготерпением и поведай, как лохарг городской стражи мог очутиться так далеко от Ликен?
– Я преследовал тиртских шпионов.
– Вот как? Рассказывай подробнее.
– Слушаюсь, господин колесничий. Должен сказать, поначалу всё выглядело безобидно: обычное дело, хотя и запутанное, как всё, что касается жизни городского дна. Вопрос шёл о нарушении общественного спокойствия, о занятиях магией, возможно, об убийстве, но потом в деле проступили черты богохульства и… даже оскорбления царского величия. К сожалению, мне не удалось найти верных доказательств означенных преступлений, и вот, желая разобраться во всём досконально, я вместе с двумя помощниками и несколькими сознательными гражданами покинул город. Мы рассчитывали отыскать подозреваемых, сбежавших от взора правосудия, и вернуть в город для подробного разбирательства. Однако поход оказался долгим. След преступников привёл нас в Мигенскую долину, и тут начали открываться новые обстоятельства. Похоже, что мигенские охотники, или, по крайней мере, двое из них состояли на службе у тиртян. Мы нашли в их домах золото и послания, в которых говорилось обо всех делах, происходящих в Пар-Ликее. В одном из посланий, вероятно, уже подготовленном для передачи в Тирт, шла речь о состоянии гипарейского войска.
Незнакомец замолчал, явно пытаясь угадать, какое впечатление производит его рассказ на колесничего.
– Продолжай, – потребовал Лот-Хартус.
Похоже, оборванец не обманывал. Речь выдавала в нём чистопородного ликейского гипарея… Нет, теперь даже про себя надо говорить – чистопородного ликеянина!
Итак, он действительно из Ликен, и действительно очень похож на копьеносца. Ради чего он мог явиться в Мигены, как не ради расследования?
Правда, Лот-Хартус никогда ещё не слышал, чтобы столичные стражники проявляли такое рвение на службе. Однако речь шла о шпионаже – да, чтобы раскрыть такое дело, копьеносец мог и потрудиться!
К сожалению, он опоздал, теперь эти сведения не имеют большой цены. Ещё месяцем ранее свидетельства усиления разведки колхидорцев и тиртских мятежников заставили бы высших лохаргов расшевелиться и подготовиться к войне. А теперь уже не так важно, кто и какие собирал сведения. Тем более, все доказательства копьеносец пустил псу под хвост.
– Я никогда не верил в силу колдовства, но теперь готов поверить во что угодно! Эти негодяи заманили нас в ловушку и перебили всех моих спутников. Я спасся чудом – меня просто не было на стоянке, когда произошло нападение. Враги забрали и тиртское золото, и свитки. Мне пришлось идти пешком – и, должен сознаться, я заблудился…
– Сколько времени ты один?
– Уже пять дней. Или шесть. Я так измучился, что сбился со счёта.
– Значит, эти негодяи теперь далеко?
– Даже не представляю, где именно. Ведь я горожанин, в Мигенах никогда не был и совершенно потерялся. Можно ли мне теперь узнать, где я нахожусь?
– Можно. Мы в двух днях пути от Мигарты. И, если честно, не представляю, как ты мог этого не понять. С любого холма отлично виден Ордон, видны и пики Западного кряжа. Чтобы не суметь выйти из Миген, нужно вовсе не знать, что представляет из себя Ликея.
– Наверное… Но, господин колесничий, я гипарей и только десять лет назад покидал город, когда участвовал в Первом Тиртском походе…
– Либо ты колхидорец, шпион, который заблудился в нашей стране лишь потому, что никогда прежде не жил под сенью великого Ордона.
– Господин колесничий, неужели ты мне не веришь? Но ведь…
– И который, – продолжал Лот-Хартус, – даже не знает, что волею славного нашего государя Эттерина отныне нет среди его граждан никаких гипареев, и все мы, находящиеся в его власти, отныне именуемся просто ликеянами – без каких бы то ни было различий по чистоте крови.
– Что? Прости, господин, я, должно быть, ослышался…
– Уведите его, – приказал Лот-Хартус охранникам, – и распорядитесь держать под строгим надзором. Я решу его судьбу после.
Оборванный копьеносец ещё пытался что-то сказать, но солдаты подхватили его под локти и уволокли.
– Что скажешь? – обратился Лот-Хартус к своему секретарю.
Тот отложил пергамент с записью допроса и сказал:
– Сдаётся мне, он говорит правду. Колхидорский шпион никогда бы не потерялся, ведь не могли же его отпустить в Ликею, даже не показав карты! Только идиот из городской стражи способен не сообразить, куда идти, видя великий Ордон.
– Осторожнее со словами, друг мой, – улыбнулся Лот-Хартус. – Если всё так, получается, что ты оскорбляешь достоинство копьеносца!
– Он сам – оскорбление самому себе, – парировал секретарь.
Это был худощавый и проворный парень лет чуть за двадцать, ещё пару лет назад бывший безродным бродягой, не помнящим (или, вернее, скрывающим) своё имя и отзывающимся на прозвище Шило. Даже благодаря связям колесничего его не сразу удалось внести в списки граждан и принять на военную службу солдатом. Где-нибудь в Пар-Ликее это удалось бы провернуть без труда, но на перевале Геманд строго следили за чистотой рядов.
Зато этот Шило знал все колхидорские и северные наречия и отлично считал, даже не владея грамотой. Светлая голова его хранила всё, что он когда-либо видел или слышал. Принятый Лот-Хартусом на чёрную работу, которую исполнял, не требуя взамен ничего, кроме еды и крова, он жадно набросился на науку, и вскоре выучил как северное, так и южное письмо.
Лот-Хартус приблизил его к себе и вскоре удивлялся, как прежде обходился без такого помощника. Поистине, среди гипареев подобного уже не найти – видно, все, кто чего-нибудь стоил, погибли во время завоевания Ликеи…
Тут колесничий мысленно напомнил себе: не скажи этого вслух! Никаких гипареев по эту сторону гор – так велел царь Эттерин, желающий видеть свой народ единым.
Итак, среди ликеян нетрудно сыскать идиотов любого разбора, а светлые головы, как у Шила, давно перевелись…
– Кроме того, он явный ликеянин, – прибавил Эвхи.
Выправив ему гражданство, Лот-Хартус придумал для Шила пышное имя Эвхилион, однако юноша откликался на него не слишком охотно, и вскоре все вокруг стали звать его просто Эвхи, что вполне его устраивало.
– Насчёт расследования он, по-моему, врёт, скорее всего, обделывал какие-то свои делишки за городом, а колхидорских шпионов придумал, когда услышал про войну. Однако он точно не враг.
Лот-Хартус кивнул, а про себя подумал, что идиотов в Ликее на одного больше, чем он считал ещё недавно. Сам он купился на рассказ о шпионах.
– Однако проверить стоит, – продолжал Эвхи. – У нас многие сражались в Первом Тиртском, если кто-то его припомнит, значит, всё в порядке. Мне заняться этим, господин?
– Лучше поручи кому-нибудь, а сам вместе со мной посиди над картой.
***
Лот-Хартус молился, чтобы отряд благополучно прибыл в Мигарту – молился Солнцу Благословенному и, на всякий случай, ордонским богам. Почему нет, если все они теперь ликеяне?
Однако боги не пожелали услышать его молитв. Через два дня разъезды столкнулись с неприятелем. Вскоре разведка доложила, что Мигарта взята в осаду. Четыре тысячи тимениан и две – манфалитов подошли ещё вчера и попытались взять город с налёту, но были отбиты. Встретившиеся разведчикам крестьяне с ужасом рассказывали, что колхидорцы разорили окрестные селения, согнали скот, пленили многих жителей – и теперь несчастные сами разбирают собственные дома, чтобы сколачивать из них осадные лестницы и тяжёлые деревянные щиты для пехоты.
Кто именно возглавлял осаду, установить пока не удалось – разведчики сообщили, что в центре лагеря стоят два одинаково высоких шатра, и стяги обоих государств реют на равной высоте.
Что мог сделать Лот-Хартус со своей полутысячей?
Эвхи замер над картой, сидя на одной из повозок подтянувшегося обоза.
– Некогда думать, – решил Лот-Хартус. – Нужно отступить. После того, как их разведчики не вернулись, враги уже ищут нас и вот-вот нагрянут.
Он сказал это не очень громко, чтобы другие не подумали, будто он уже отдаёт приказание.
– Прости, господин, – возразил Эвхи, не отрываясь от карты. – Они не нагрянут. Мы на конях, местность достаточно ровная, так что южане не отправят против нас пехоту, а кавалерии у них столько же, сколько у нас.
– Зато это опытные конники… – начал было говорить Лот-Хартус. но замолчал, поняв уже, что сказал глупость.
– И эти конники нужны южанам для разведки, они не станут рисковать. Для того, чтобы быть уверенными в победе, колхидорцы должны отправить против нас не меньше полутора тысяч пеших бойцов и всех конников, чтобы обложить нас и бросить на копья сомкнутого строя. Отводить такие силы от Мигарты неблагоразумно, ведь её защищают не только ополченцы, но и лохос регулярной армии. Лохарг не упустит случая сделать вылазку, и кто ещё знает, какими потерями для южан она обернётся. Кроме того…
– Достаточно, – прервал колесничий секретаря.
Лот-Хартусу нравилось слушать его, но сейчас он чувствовал себя так, будто это он был мальчишкой, а Эвхи – стратегом, достойным командовать Гемандской крепостью.
В самом деле, зачем южане вообще станут нападать на конный отряд, когда достаточно принять меры по защите лагеря и постараться поскорее взять Мигарту, после чего гемандский отряд уже не будет иметь ни малейшего значения? Южане пошлют весть своим армиям, через Мигены двинется на столицу крупное войско, остановить которое пять сотен всадников не смогут нипочём.
– Вопрос в том, чего колхидорцы ждут от нас? – размышлял Эвхи вслух. – Мы можем либо напасть, пока лагерь не укреплён с тыла, либо попытаться проскочить в осаждённый город. Это возможно, если только разведчики не ошиблись, и вражеское войско обложило Мигарту только с севера и востока. Итак, южане должны учитывать обе возможности. Кто же у них главный? Полагаю, тименианин, раз при нём вдвое больше солдат…
– Но стяги подняты на одну высоту, – напомнил колесничий.
– Я бы не рассчитывал на глупость южан, вряд ли они доверили захват города сразу двум командирам, – покачал головой Эвхи. И вдруг поднял глаза от карты. – Господин, могу я попросить тебя ещё раз вызвать тех разведчиков? Нужно уточнить, с какой стороны стоят тимениане, а с какой – манфалиты.
– Ты, кажется, что-то придумал, мой юный друг?
– Кажется, да… Позволь мне всё обдумать, потом я открою тебе свои мысли, и ты решишь, пошла ли мне впрок твоя наука.
Лот-Хартус улыбнулся. За эту лесть он готов был простить секретарю менторский тон…
***
Весь день конные разведчики южан кружили вокруг гемандского отряда, но усиленные разъезды не позволяли им приблизиться. То и дело между дозорами вспыхивали горячие стычки, но дальше этого дело не заходило.
К вечеру Лот-Хартус укрыл своих людей в лощине, примерно в дюжине стадиев от осаждённого города. Уже сгущалась тьма, и колхидорцы, если и собирались предпринять что-то против него, не рискнули нападать в темноте.
План был поистине безумным, и колесничий обмирал в душе, не до конца веря, что поддался на уговоры своего секретаря. Однако в голосе его не было и тени сомнения, когда он объяснял задачу лохаргам.
– Это наша единственная надежда! – говорил он. – Любое промедление ухудшит ситуацию, а если Мигарта падёт, то и нас можно будет считать мертвецами. Главное же – врагу откроется обходной путь на Ликены. Мы не можем этого допустить, а значит, должны действовать быстро и дерзко.
Недаром всё же в гарнизон Геманда отбирали лучших воинов. Они встретили приказ с радостью!
Эвхи выезжал с одним из дозоров и сам осмотрел неприятельский лагерь. Лот-Хартус потом сделал вид, что внимательно выслушал его доклад и учёл полученные сведения перед тем, как объяснить лохаргам задачи.
Приготовления заняли не больше часа. Гемандцы спешились, развели костры и вычернили пеплом лица и клинки. К седлу каждой лошади был привязан шест, на обоих концах которого закреплялось по факелу – так, чтобы огонь не ранил животных. В темноте отряд покинул ложбину. С лошадьми остались две дюжины лучших всадников – двигаясь по краям табуна, они должны были не позволить лошадям рассеяться.
Колхидорцы усилили охрану тылов, но, конечно, не успели создать сплошной укреплённой линии, только выставили группы повозок, чтобы разбить атакующий строй, если ликеяне рискнут напасть. В это, впрочем, никто из южан не верил, так что в целом к защите они отнеслись довольно безалаберно.
Луна убывала, и в сумраке ночи, когда гемандцы зажгли факелы, южане решили, что разведка ошиблась, и на них надвигаются, по меньшей мере, тысяча конников.
Лошади были направлены на тименианский лагерь, а солдаты Лот-Хартуса в это время, снимая часовых, вышли к стоянке манфалитов.
Испуганные лошади мчались на врагов, те стреляли из луков, но стрелы не причиняли вреда животным, прошивая пустоту над их гривами. Табун ворвался в расположение войска. Начался переполох. Те, кто уже разглядел обман, не могли докричаться до товарищей, которые в глубине лагеря пытались занять боевые порядки. Часть манфалитов уже спешила на выручку.
А другая часть внезапно подверглась нападению призраков. Гемандцы, с чёрными лицами, в чёрных плащах, появлялись словно ниоткуда и разили направо и налево. В считанные минуты лагерь был взят, а манфалийские стратеги пленены.
Эриной рубился вместе со всеми. Он пошёл в бой без особого желания, но выхода не было: отказаться значило подписать себе смертный приговор. Он, правда, догадывался, что его личность кто-то подтвердил, однако колесничий не счёл нужным сообщать ему об этом. Копьеносцу просто сказали, что подозрения против него сняты, дали одежду, оружие и поставили в первое копьё рядовым – до тех пор, пока он не сможет присоединиться к основной армии и занять там соответствующий пост.
Поначалу Эриной всерьёз обдумывал, как бы половчее скрыться. Он был уверен, что затея обречена на провал. Однако возможности всё не представлялось: вокруг было слишком много гемандцев, и на него всё время поглядывали с усмешкой: ну, мол, каков ты, городской страж, покажи, что умеешь!
Осталась последняя надежда притвориться убитым во время боя. Однако нападение прошло столь успешно, что Эриной и сам не заметил, как его захватила стихия резни. Он колол и рубил, крича от восторга, ему казалось, что он уже в одиночку уничтожил не меньше половины врагов.
Потом наступило короткое затишье, а с ним пришло просветление. Гемандцы перебили не больше тысячи южан, и впятеро большее число их вот-вот нападёт из соседнего лагеря. Что же теперь, почему колесничий не подумал, что делать дальше?
– Эй, стражник, быстро в строй! – крикнули ему.
Эриной понял, что никакого затишья не было. Это только он остановился, и сразу в голову полезли трусливые мысли, а гемандцы уже строились, чтобы продолжать атаку. Они что, с ума посходили?
Однако возможность спрятаться, затаиться среди трупов уже была потеряна, и пришлось копьеносцу занимать указанное место среди рядовых.
– Вперёд!
«Вперёд, так вперёд, деваться некуда, но уж теперь я точно ускользну от вас…»
А между тем городские ворота вдруг распахнулись, выплёскивая поток вооружённых людей.
Гарнизон Мигарты был невелик. Всего две сотни человек из регулярной армии, которые обычно маялись от скуки, пили вино в чаду харчевен и мечтали об учениях, а на учениях мечтали вернуться назад, к винным чашам. Ещё была сотня стражников, отвечавших за покой не только города, но и окрестных селений. И – семьсот ополченцев, которые если и были в чём-то хороши, то разве в стрельбе из лука.
Однако угроза вторжения заставила взяться за оружие многих мужчин. Все видели, как безжалостно обошлись колхидорцы с крестьянами, все слишком хорошо понимали, что в бедной Мигарте завоеватели, не найдя добычи, сорвут зло на простых жителях. На стенах готовились стоять, самое меньшее, три тысячи человек.
Командир гарнизона понимал, что сильно рискует. Он тоже был обманут факелами, но всё же видел, что кроме призрачной тысячи всадников атаковать колхидорцев некому. И он так же хорошо понимал, что при грамотном штурме численность защитников города ничего решит. Всего лишь сотня лестниц поможет южанам взять Мигарту за час.
Поэтому он не раздумывая отдал приказ на вылазку. По счастью, никто из защитников, взбудораженных дневным сражением, ещё не спал, все оставались на местах, и вывести их за стены было делом нескольких минут.
В лагере колхидорцев воцарился хаос. Гемандские лошади ещё метались туда-сюда, кое-где от огня факелов загорелись палатки. Уже было ясно, что стоянка манфалитов взята, но никто не мог сказать, сколько врагов и с какой стороны готовы обрушиться на расположение тимениан.
Гемандцы, не медля ни минуты, врезались в толпы южан двумя колоннами. Некоторые из освобождённых крестьян-пленников, подхватив подвернувшее под руку оружие, присоединялись к ним.
К этому времени на поле боя появились и защитники Мигарты. Тименианский стратег был вынужден развернуть часть войск против них.
Здесь колхидорцам удалось выстроить стену щитов, но солдаты держались нестойко. За их спинами гибли товарищи, попавшие, как зерно в жернова, между двумя колоннами гемандцев, спереди накатывали горожане, которые только сегодня впервые в жизни побывали в сражении и, отбив первый пробный натиск южан, поверили в свою непобедимость.
Мало кто из жителей Мигарты был защищён доспехом. Их осыпали стрелами, но в темноте они не видели, какие потери несут, и страх не мог их остановить.
Предводитель регулярного лохоса умело воспользовался горожанами, чтобы подвести своих бойцов к центру вражеской позиции, и они одним ударом взломали стену щитов. Дальше в дело вступили ополченцы, которые принялись почти в упор расстреливать из луков разбегающихся южан.
Битва продолжилась в лагере. Даже на этот момент силы сторон были ещё примерно равны, однако воля к победе изменила тименианскому стратегу.
Стяг над его шатром опустился в знак поражения…
***
Весь следующий день Мигарта пила и пела, славя гений Лот-Хартуса и мужество защитников. Лишь те, кто потерял родных и близких, заходились плачем. И только один человек в городе не плакал и не смеялся, а ходил с мрачным лицом, точно не радовался победе.
Это был Эриной. Его радость кончилась, когда предводитель гемандцев разрушил его мечты переждать войну в Мигарте, напомнив, что, по распоряжению государя, каждому стражнику (уже только бывшему!) назначено место в армии.
– Я направляю в ставку царя гонца с донесением о победе. Ты отправишься в путь вместе с ним, ибо место бывшей городской стражи теперь в стратеме Нисия, который следует за государем Эттерином, – сказал он и прибавил, словно и вправду хотел успокоить: – Но не переживай, это случится только завтра, когда мои разведчики вернутся и подтвердят, что поблизости нет других колхидорцев. Сегодня же – веселись. Ты заслужил эту награду.
Расстроенный Эриной пошёл веселиться. Напился, так и не опьянев, наслушался хвалебных речей (гемандцы, оказывается, преисполнились уважения к тому, как он владеет мечом), потом подыскал себе девку, но и она не принесла ему никакого удовольствия. Возможно, потому, что ему снова вспомнилась Алайя.
Страшно было думать о том, чтобы ехать навстречу войне, но ещё страшнее – о том, от чего он бежал. Пока что Эриною некогда было размышлять о случившемся. Он только отдавал себе отчёт, что совершенно не помнит, как выбрался из теснин Западного кряжа. Несколько дней скитаний по безлюдью едва закрепились в памяти. Но когда он наткнулся на гемандцев, все страхи как-то разом отдалились, он поверил, что вернулся к нормальной жизни. Облегчение было так велико, что даже разговоры солдат о войне не смогли его напугать.
В голове сама собой сложилась история, объясняющая его появление в мигенской глуши. Пожалуй, она была не так уж и хороша, однако выручила его, избавила от подозрений.
Потом хватало тревог из-за близкой битвы, а вот теперь всё вернулось и вспомнилось с ужасающей ясностью.
Ведьма и вправду оказалась не простой целительницей, а сущим исчадием ада, и когда преследователи уже готовы были её схватить, за неё заступился, не иначе, какой-то демон.
Сейчас Эриной уже начал сознавать, что в облике Чёрного Человека, изрубившего Белайху и дравшегося с Филоном, угадывались черты Кидроана, но он никак не мог поверить, что обычный ард-охотник преобразился в такое чудовище.
Впрочем, он же был с ведьмой…Кто знает, что ещё ей под силу, какие чары она могла наложить на всех них?
И кто знает, не околдовала ли она самого Эриноем той памятной ночью? Ведь даже теперь, когда он боялся Алайи больше всего на свете, она не шла у него из головы и не давала получить от других женщин того, что, как прежде считал копьеносец, он отлично умел получать…
Да чтоб ей провалиться в ад, откуда она явилась! Возможно, уехать в Сет-Ликею – не такая уж плохая мысль. Да, там война, там придётся снова переносить все тяготы походной жизни и рисковать шкурой, даже крепко рисковать, если правду говорят о том, какую силищу собрали южане.
Зато он окажется ещё дальше от Западного кряжа. Что бы ведьма там ни искала – пускай остаётся со своим Хорсой, или Чёрным Чёловеком, и со всем, что могло ей понравиться среди мёртвых серых скал!
С такими мыслями встретил Эриной ночь – усталый, полупьяный, злой на всё и на всех, и уже почти с нетерпением ждущий, когда наконец вернутся разведчики и можно будет отправляться в путь.
Ночью ему приснилась Алайя. Она смеялась над ним, и мороз пробирал от её смеха. Пробудившись, Эриной с тоской подумал, что, быть может, ему ещё придётся повстречаться с этой проклятой девкой.
***
Среди холмов и низин Сет-Ликеи, в самом сердце этой всеми позабытой страны шли навстречу друг друга два войска.
Как далеко отсюда, под Мигартой, Эвхилион, так в царской ставке Нисий проводил часы над картой, изредка отвлекаясь, чтобы выслушать донесения разведчиков.
Старику это бдение давалось с трудом. Спина настойчиво требовала отдыха, плечи ныли и горели огнём, поясница грозила сломаться. Время от времени Нисий потягивался, и под сводами царского шатра раздавался хруст его суставов.
– Ты совсем себя не бережёшь, – сказал ему Эттерин.
Сам государь тоже был бледен, однако держался молодцевато. Каждодневные уроки Нисия не проходили даром, никто не мог заподозрить, какие сомнения одолевают царя.
– Мне незачем себя беречь. Как бы то ни было, это моя последняя война. Я уже слишком стар, и моя единственная забота теперь – оставить тебе весь свой опыт и сплочённую державу.
– Я бесконечно ценю тебя, Нисий, но… – Эттерин вздохнул и уже привычно оглянулся, чтобы убедиться, что в шатре никого больше нет, – но нужно сказать, что либо ты плохой учитель, либо я плохой ученик. Я изучил под твоим руководством все великие битвы гипарейских и колхидорских полководцев, но до сих пор ничего не понимаю в тактике боя. Я могу перечислить все причины, которые привели к победе или поражению в том или ином сражении, но не в состоянии представить, что следует делать сейчас.
Нисий помедлил, а потом развернул карту к царю и пригласил его сесть напротив.
– Я умер, – сказал он. – Или преисполнился презрения к тебе и отказался помогать. Войска твои. Бегство невозможно. Твои действия?
– А почему бегство невозможно? – поинтересовался царь.
– Потому что в этом случае я убью тебя.
Эттерин на минуту растерялся: ему не удалось прочитать по холодным глазам Нисия, шутка ли это. Наконец он решил, что всё-таки шутка.
Следует признать, что в этом случае он отнюдь не блеснул сообразительностью. Однако же расслабился и поглядел на карту трезво.
– Что ж… Предлагаешь мне составить план сражения без малейшей подсказки?
– И даже без малейшей поправки. Мы на самом деле выполним твой план, каким бы он ни был.
Эттерин вздрогнул.
– Я не смогу! Нет, так не годится – любая моя ошибка может стоить жизни тысячам воинов…
– Любая твоя ошибка может привести к гибели всего царства. И тем не менее, мы сделаем это. Я уже не раз говорил про свой возраст, и поверь, вовсе не из старческого кокетства. Что ты будешь делать, если я умру нынче ночью, во сне? Подумай, прежде чем ответить, – поспешил он прибавить, опасаясь, что услышит в ответ: «Сдамся».
Царь нахмурился и склонился над картой, подперев голову руками.
– Сведения о численности войск точны?
– Теперь уже точны. Тридцать четыре тысячи врагов – двадцать две манфалитов и шестнадцать тимениан – против наших тринадцати тысяч. Шесть тысяч врагов уже разгромлены под Мигартой. Но семь тысяч тимениан и три – манфалитов, которые готовились пройти к Ликенам через Мигенскую долину, теперь спешат с юго-запада на соединение с главными силами, и будут здесь через три дня. Кроме того, на юго-востоке тименианский стратег Гифесил сумел оторваться от Теммианора, в этом уже нет сомнений. Значит, ещё три тысячи врагов грозят нам. Зато и Теммианор обещает поспеть сюда завтра – он движется параллельно Гефисилу.
– Рассчитывать на его войско сложно…
– И тем не менее, это будет хоть какое-то подкрепление, способное, во всяком случае… Впрочем, я больше не говорю ни слова, – оборвал себя Нисий.
– Способное быстро передвигаться и нарушать сообщение частей противника, – закончил за него царь. – Но от этого нам мало пользы, поскольку южане идут слитным корпусом. – Он помедлил, водя пальцем по карте. – Местность не даёт ни малейшей возможности зажать врага в тисках. Нет достаточных сил, чтобы потрепать его в походе. В кавалерии мы равны, и если конные отряды совершат налёт, предположим, на середину походной колонны южан… вот в этом месте, например, подобное возможно… Мы рискуем потерять всю кавалерию, а успех крайне сомнителен. Даже в лучшем случае это будет сродни комариному укусу.
