Kitobni o'qish: «Сказка о советском служащем, дворянине Вениамине, и его негаданной любви к дочке нэпмана Марии»

1

Пожалуй, не было ещё такого случая, чтоб какая-нибудь интересная или забавная история, либо сказка, не имела в своём содержании подоплёку любви или амурных страданий. Иначе говоря, практически в каждом литературном опусе встречается романтическая линия, которая сопряжена с переживаниями героев сего произведения. Уж простите, опять витиевато выразился. Но как бы там ни было, а без любовной фабулы не обходится ни одна новелла, ни один рассказ, ни один очерк, и даже серьёзные повести с драматическим сюжетом полны лирики и тонкого романтизма.

А что уж говорить о народных сказаниях и былинах, они просто-таки пропитаны светлыми чувствами. И будь то сказка про Емелю, или же колобка, во всех них есть её величество любовь, вот только везде она разная: где-то она проявляется к родительскому дому и теплу, где-то к путешествиям и новым открытиям, а где-то к предмету нежного обожания или отчизне. В общем, любовь в литературе встречается во всех её проявлениях. Притом иногда выходит так, что люди влюбляются в нечто крайне неодухотворённое, например, в деньги, либо в драгоценности или золото, и тогда уж они готовы за них хоть мать родную продать. Страшное дело.

Впрочем, эта история немного не о том, здесь говорится скорее о верности и неизменности однажды принятого сложного решения. Так что сначала стоит сказать о том времени, когда произошла эта, несомненно, интересная и весьма увлекательная история. Кстати, время её происхождения не совсем ординарное, и это потому, что тогда шли двадцатые годы XX века, а для России они отмечены радикальными преобразованиями. В стране недавно установилась Советская Власть, нечто новое и доселе неиспытанное. Никогда ещё на Руси такого не было, чтоб власть принадлежала советам, состоящим из простого народа: рабочих, крестьян, ремесленников. Власть царя, помещиков, и прочих элементов классового неравенства, была упразднена.

Однако некоторые элементы прошлой жизни новые власти всё же были вынуждены оставить. Так в двадцатые годы XX века в России появился НЭП, или проще говоря – Новая Экономическая Политика. В стране Советов стал ярко процветать частный капитал. Различного рода кооператоры, лавочники, заводчики, мануфактурщики и мелкие буржуа, расплодились и заполонили всё, словно сказочные мухоморы на «ведьминых кругах». Кто-то может сказать, что это не совсем удачное время для сказок, да притом ещё с любовным подтекстом, а я на это возражу, ведь сказки случаются в разные времена, и пусть даже они связаны с революционными преобразованиями в стране. Хотя с другой стороны, это крайне загадочное время, даже мистическое, и сказки здесь могли бы происходить с весьма непредсказуемыми результатами и сюрпризами.

Но довольно предположений и вступлений, хватит рассуждать, пора браться за саму суть, ибо все надлежащие атрибуты повествования уже представлены и описаны. Кстати, все события развивались в Москве, которая к той поре вернула себе статус столицы, и её привокзальные площади элементарно ломились от приезжающих толпами соискателей новизны и счастливой жизни. В частности также была забита людьми и главная привокзальная площадь, именуемая тогда Каланчёвкой, или говоря народным языком, площадь трёх вокзалов. Вот подле неё-то и началось стержневое действие этой истории.

2

Был ясный день, не предвещающий ничего необычного. Народ сновал туда-сюда: кто-то уезжал, кто-то провожал, кто-то приезжал, кто-то встречал. Привычная привокзальная чехарда. Однако, невзирая на всю эту суету, заведения общепита, призванные удовлетворять вкусовые предпочтения и потребности советских граждан, работали на площади исправно. Множество небольших трактирчиков, забегаловок, ресторанчиков, вареничных, и прочих пунктов питания, точно по расписанию исполняли свои функции. Люди обедали, ужинали, перекусывали, перехватывали: кто-то на ходу, кто-то на бегу, а кто-то и с чувством, с толком, притом не спеша и в комфортных условиях.

И вот одним из таких неспешащих едоков был Вениамин Палыч Супрунский, типичный советский госслужащий. Он, человек совершенно молодой, лет этак двадцати семи, предпочитал проводить свой обед в чудесном кабачке за Казанским вокзалом. Там, по мнению Вениамина, была великолепная кухня, ничуть не уступающая центральным ресторациям на Кузнецком. А потому, час, отведённый ему на обеденный перерыв, он использовал весь полностью, вплоть до минуты. Иные служащие его учреждения старались скорей набить свои желудки всякой всячиной лишь затем, чтоб потом остаток перерыва посвятить сладким пересудам и свежим сплетням в курилке. Но Веня, или как его звали немногочисленные друзья – Веньша, был не таким. Своё чрево он уважал, берёг и ублажал с особой страстью, так что за это его можно было смело назвать гурманом и чревоугодником.

Но вот что удивительно, эта его страсть никак не отражалась на его фигуре. Веньша был строен, статен, подтянут и весьма опрятен. Он мог бы послужить образцом советского служащего, стать примером подражания для тысяч его коллег страдающих чрезмерной полнотой и отдышкой из-за своего сидячего образа жизни, судьба конторского клерка незавидна. Впрочем, стройность Вениамина легко объяснима, ибо он с детства увлекался физкультурой и атлетикой. К тому же и на лицо Веня был тоже выдающимся, его приятная внешность внушала иным юным девам и даже матёрым дамам благоговейное почитание и душевный трепет.

Женщины обожали его широкий умный лоб, открытый взгляд, его глаза изумрудного цвета, прямой аристократический нос, светлые чуть вьющиеся волосы, и белозубую, неотразимую улыбку с лукавинкой. Одним словом, внешность античного бога, да и только. Может ещё поэтому, некоторые дамы, увидев его в толпе, прицокивали языком и тихо про себя шептали, «породистый жеребчик… вот что значит наследственность…», дивились они, оборачивались ему вслед и, спотыкаясь, чуть ли не валились с ног. В общем, Вениамин удался во всём, был хорош и статью, и красотой. При этом он ещё и нрава был спокойного, приветливого, и даже отзывчивого. Прямо ангельский характер.

Ну а нынешним днём Веньша был особенно обходителен. И чем ближе становился обеденный перерыв, тем ярче это выражалось. Хотя большого секрета тут нет, всё дело в том, что сегодня в его обожаемом кабачке на обед подавали говяжьи пельмени в горшочке. Веня очень любил это незамысловатое народное блюдо, к тому же со сметаной и квашеной капустой, а иногда предлагали и солёные груздочки с томлёными сливками. Такого дивного деликатеса более нигде было не сыскать, ни в каких других привокзальных кабачках, трактирчиках, и уж тем более в столовых общепита, где больше преобладала вегетарианская кухня. И лишь благодаря НЭПу, в некоторых частных заведениях имелись такие яства. Хотя в принципе, при желании, и в государственных ресторациях можно было заказать, например, рябчиков с ананасами.

Однако Вениамин в этом смысле слишком не дерзил, чтил кодекс советского служащего, вызывающе себя не вёл, считал погоню за рябчиками излишней грубостью, и предпочитал скромный кабачок роскошной ресторации, хотя деньги у него водились, ведь он занимал ответственный пост, а там платили хорошо, даже изумительно. Так что сегодня у Веньши был праздничный обед. Редко, но метко, раз в неделю, четыре в месяц, ну чем не радость для души. А потому направляясь в кабачок, он шёл широко улыбаясь. Мысленно он уже поглощал свои говяжьи пельмешки, и его неотразимая белозубая улыбка задорно светилась на устах, раскидывая повсюду солнечные зайчики.