Kitobni o'qish: «Химера»

Фрэнки

Ветер тек с юга горячий колкий, похожий на горную речку, крутил круги на песке, жевал парус и никак не хотел наполнять его целиком.    Я торопился и поэтому был зол. Зол на ветер, на Горгону, распластавшую по небу синие щупальца, на Фрэнки, который, скрутившись калачиком, мирно дремал в трюме. На то, что до логова Полоза оставалось еще сутки пути, а воды было меньше трех литров.

Я остановил скутер. Спустил парус. Вытащил из-под ремня пластиковую канистру, взболтнул содержимое и сделал из соски два длинных глотка. Бережно уложил драгоценную воду обратно, и, покряхтывая, потому, что затекли ноги, вылез на песок.

Пустыня. От края до края насколько хватало глаз – пески. Кое-где, катились, подпрыгивая как мячики – Арравы, животные с ажурным скелетом и крепкими жвалами, которые могли легко разгрызть панцирь небольших сухопутных моллюсков похожих на мелкую монету, таких же круглых и блестящих. Торчали метелки Сваргов, тела которых узкие и длинные уходили на невероятную глубину и легко доставали воду с капризных горизонтов. Проваливалась аккуратными песчаными воронками Шакальих гнезд, в которых сидели твари, способные осушить тушу коровы за пару секунд.

Милая добрая пустыня. Если стоять на месте и не шевелиться – то ты никому особенно не интересен, и тебя не съедят.

Остальное –    барханы большие и маленькие, округлые как океанские волны и остроносые как древние парусные клиперы. И над всем этим фиолетовое небо в белых пульсирующих прожилках и цветных сполохах. Корявый белый круг Горгоны в небе довершал картинку.

Химера если отрешиться от всего прочего была даже красива. Но на то она и Химера чтобы быть отчаянно красивой и столь же опасной и непонятной.

Я ударил рубчатой подошвой ботинка по фанерному борту скутера.

Фрэнки! – Крикнул я. – Фээээнк! Давай просыпайся! Здесь скутер оставлять нельзя! Пески его съедят за час! Вставай! Пойдем на ремнях!

Фрэнк разогнулся, растянул свои мохнатые длиннющие, похожие на орангутаньи руки и зевнул во всю пасть. Звучно щелкнул зубами. Причем настолько смачно, что у меня похолодела спина. Фрэнки перекусывал на спор ствол охотничьего ружья среднего калибра.

Из чего у него зубы я так и не разузнал. Если быть точнее не из чего, а «чьи». Он поворочался в трюме еще пару секунд и стал спускаться на песок, ощерив панцирные пластины на загривке, и смешно шевеля почти человеческими только втрое длиннее пальцами на мохнатой, дочерна, лодыжке. Наконец он нащупал песок и грузно осел на четыре конечности, теперь напоминая аллигатора переростка с короткой до неприличия, мордой и огромными фасеточными, стрекозиными, глазами.

Я знал Фрэнки уже больше года, но так и не привык к его необычному облику. Возникало ощущение, что Портной слепил его из чего попало. Брал наугад руку, ногу, тело, глаза, а потом крупными стежками кое-как сшивал все это вместе.

Шить Портной умел, и то, что получилось теперь выпрямилось почти в трехметровый рост и с интересом оглядывалось по сторонам. Слово «Оглядывалось» не очень то подходило для Фрэнки. Он встал в стойку как опоссум и судорожно подергивал броневыми пластинами на спине, превратив свою морду в мощный акустический приемник, расправив похожие на лопаты уши. Потом молниеносно поворачивал голову на сто восемьдесят градусов и также напряженно изучал то, что было у него за спиной.

– Йеэ-эго ньеэт. – Пропел-простонал он, и сел на край скутера совсем по-человечьи. На пятую точку, оперевшись для равновесия о песок длинной рукой.

– Я знаю, что его здесь нет Фрэнки. – Сказал я, и удивился, насколько робким оказался мой голос. Нам до него еще ехать сутки и у нас кончилась вода.

– Мыыы идем к корооовыам. – Снова простонал Фрэнки и снова заставил меня втянуть голову в плечи. Фрэнки нельзя было назвать дураком. Он был чертовски умен. Но вот внешность и речь никак не подтверждали этого. Скорее его можно было принять за какого-нибудь Мирриама – хищного и опасного жителя парящих джунглей Новой Лесты из системы Тауз чем близкого и преданного друга человека.

Мне все время казалось, что Портной, что-то напутал и Фрэнки однажды просто захочет меня съесть. Именно съесть, потому что окажется элементарно голодным. Однако, Фрэнк был предан как пес, сообразителен и силен.

В нем не было то, что люди называют внутренней свободой. Т.е. желанием действовать самостоятельно. Фрэнки всегда все устраивало, и чтобы он ни делал, а делал он многое не плохо, он делал, для кого ни будь или вместе с кем ни будь.

– Мы идем к коровам. – Бодрым, наконец-то, голосом произнес я. Достал из трюма курдюк себе поменьше и большущий кожаный мешок для Фрэнки. В нем лежал синтетический сахар. Коровы были жадными созданиями и воду просто так не давали. Я одернул куртку. Стряхнул пыль с фуражки. Поправил очки и занес нугу для шага. Однако сдвинуться не смог. Фрэнки положил мне на голову свою тяжеленную пятерню и не торопясь, нежно, с отеческой заботой, повернул меня направо.

– Тааам короэвы. – Опять пропел-простонал он и улыбнулся. Мерзкий холодок снова пробежал по моей спине при виде его зубов, и я быстро согласился.

– Знаешь где – так веди. Фрэнки радостно затрещал пластинами на загривке. Кивнул головой – Фрэээнки знаээет где коровы – Он в вперевалочку, каждый раз касаясь рукой песка, не торопясь, затопал на восток, к пологому бархану за которым слабой синевой мелькала какая то растительность. Я пошел следом.

Не смотря на то что рядом с Фрэнки можно было ощущать себя в большей безопасности, чем запаянным в броневую капсулу, от самого Фрэнки иногда исходила такая угроза физическому существованию, что в пору было лететь к форту, перепрыгивая через барханы, сверкая пятками быстрее, чем набивает морзянку Миллиметр. Однако. Однако, я старался привыкнуть к Фрэнки, и почти привык. Особенно когда он не делал резких движений и не показывал зубы.

Скутер я оставил на крутой стороне бархана, почти у его подошвы.

Ветер даже не сильный за пару часов может засыпать его песком так, что сверху не останется даже штандарта Форта – Первый. Но снова окликнуть Фрэнки и заставить его тащить на ремнях, хотя и не тяжелый, но в пешем походе очень неудобный скутер я боялся. Мне было гораздо спокойнее таращиться в спину Фрэнки, который пощелкивал пластинами на загривке в такт своим шагам. Мурлыкал, какую то мелодию, и иногда казалось, что он играет эту мелодию на своих полупрозрачных костяных наростах внутри, которых бежала кровь.

Немного поразмыслив, я решил, что мы успеем вернуться, до того как бархан полностью съест скутер. В крайнем случае, я скажу, что предупреждал Фрэнки и пусть он его откопает. Вот здесь возникала некоторая натяжка – «пусть откопает», но я договорился и со страхом и с совестью – «я буду ему помогать».

В общем, полностью организованный, целеустремленный и довольный собой я, перебросил дробовик со спины на грудь (на всякий случай) и зашагал по кривым следам Фрэнки, который, не смотря на кажущуюся неуклюжесть, уже скрылся за вершиной бархана.

Вымахивая колени, я стал быстро его догонять, не желая в одиночку встречаться с любым из созданий Химеры, даже с коровами.

Жнец

Черный, колкий как еж, с тремя глазами на затылке и двумя громадными на лбу. Жвалами острыми и кривыми как ятаганы, с которых нет-нет да и упадет капля желтого смертоносного яда. С восьмью ногами, которые торчали над его телом метра на полтора, Жнец ходоком был умелым. Казалось, что он не ходит по песку, а летает над ним. Нирвана, его планета, чем-то напоминала Химеру. Такая же странная, опасная и сухая.

Он летел над барханами от своего гнезда – длинной широкой норы с множеством комнат опутанных, нитями похожим на паутину и наверняка решил перемахнуть весь материк за час. Но намерения у него были более прозаическими. Жнец слышал, видел и чувствовал как космический радар и он разглядел у самого горизонта, две темные точки, удаляющиеся от третьей, наверное, с еще более прозаическим желанием – набрать воды. Это были мы.

Но Жнец был добрым малым и сегодня рекордов решил не устанавливать. Он спешил, предупредить нас. Горгона начала очередной выброс и до того как у поверхности песка температура поднимется до температуры кипения воды, а значит и меня самого, поскольку во мне ее было семьдесят процентов, оставалось совсем немного времени.

Спрятаться мы никуда не могли. Это точно. Я рассчитывал успеть добраться до стада и залечь под широкими, жесткими шершавыми спинами коров, с которых постоянно капала вода, надеясь пережить отрыжку звезды- мамочки, но Жнец посчитал, что мы находимся в смертельной опасности, и решил нас выручить.

За это ему, конечно, будет большая благодарность – корова, и мое огромное спасибо, потому что я едва не разрядил в его дыхала дробовик когда он встал передо мной, едва затормозив, как тепловоз и тараща, и без того огромные жуткие глаза, завыл своей мембранной, которая заменяла голосовые связки

– СЮДА ИДЕТ ГОРГОНА!

Как будто я не знал. Хотя. Хотя, если разбираться по совести    он прибыл во время. Горгона на самом деле вспухла фиолетовым пузырем и в долю секунды сожгла стратосферные облака. У нас оставалось секунд тридцать до того времени, когда по поверхности Химеры ударит жаркая радиоактивная волна далекого термоядерного взрыва. Очень жаль, что мы были на дневной стороне планеты в это время и, особенно, в этот час.

– Ну… – Посмотрел я на Жнеца, покачивая дробовиком, за неимением ничего более убедительного. – Ты нас бежал спасать или есть.

– Спасать – Пискнул Жнец мембраной и вытянул четыре лапы вверх.

– Фрееенк! – Прокричал я насколько мог громко. – Фрэнки! Мы можем пережить волну с комфортом, если ты того хочешь! – Но Фрэнки было все равно. Его странный полумертвый, непохожий ни на что живое, метаболизм не боялся радиации. Во время ударов Горгоны – он просто ложился на спину, чтобы ему не переломало кости, и прикрывал своими щитками голову. Как его не плющила волна с давлением почти в тонну, я до сих пор не понимал. Да и собственно Химера давала достаточно загадок, чтобы на них было можно просто наплевать.

– Корова – Провыл Жнец.

– Корова – так корова. Спасай. – Смирился я и сел на песок, скрестив ноги. Положил на всякий случай дробовик поперек коленей. Жнец еще ни разу не нападал на людей, но что там делалось в его трех нервных узлах, заменявших мозги – одному Богу было известно.

Мне показалось, что Жнец улыбнулся. Именно показалось. Мимических мышц у него не было. Жнец имел жесткий внешний скелет. Но огромные глаза наполнились ко мне таким почтением и нежностью, что мне оказалось, что он собрался меня целовать. Я на всякий случай приподнял дробовик. Вещь совершенно бесполезную сейчас против Жнеца, потому что его жвала нависали над моей головой, и отсечь ее он мог в любую секунду. Что, собственно, легко могло произойти и при неосторожном поцелуе тоже.

– Спасай. У нас всего десять секунд. – Как противостоял Жнец ударной волне Горгоны – это надо было видеть. Он не прятал меня в одну из многочисленных полостей, своей прочной, словно из титана шкуры, не обнимал, не накрывал огромным телом. Его действия походили на колдовство.

Он забросил четыре длиннющих лапы назад. Расставил оставшиеся четыре по сторонам правильного квадрата и с потрясающей скоростью, как он собственно, делал все, стал вытягивать из многочисленных желез брюха длинные прочные, но легкие как шелк ленты. Он строил кокон. Размером приблизительно метров десять в диаметре.

Он выдергивал их и выбрасывал высоко вверх, где ленты сплетались восьмерками и уже высохшие жесткие втыкались в песок вокруг нас. Окружая частым плотным забором, который погасит ударную волну, и не даст раскалиться воздуху до непотребных величин. Восьмерки сыпались и сыпались с неба, до тех по пока не укрыли нас со Жнецом плотной полукруглой, как перевернутая пиала конструкцией, с пористыми и прочными стенами.

Надо сказать, что в один из таких коконов Жнеца я палил из базуки с фугасным зарядом. Она не шевельнулась. Полковник, улыбаясь, предложил кумулятивный заряд, но я отказался. Если бы Жнец оказался в коконе и кумулятивная граната, все-таки пробила бы его убежище, возможно, я потерял бы еще одного союзника и теперь, во время смертельной опасности, спасать меня было бы некому.

Жнец успел построить свою юрту, до того как Горгона ударила волной несчастную Химеру. Земля дрогнула, и тонкие струйки песка поползли сквозь едва заметные щели кокона.

Жнец стоял, как и прежде. Уперев в стороны четыре задних лапы и подняв четыре передних вверх. Он был готов молниеносно заделать любую прореху в коконе, пока снаружи хозяйничала    смертельная буря.

Смертельная, по крайней мере, для меня. Жнец, напоминавший гидравлическое сооружение, тоже мог пострадать и от радиации и от давления. Иначе, с какой бы ему радости строить себе норы и коконы.

– Корова – Провыл Жнец. Когда кокон перестал дрожать и песок перестал течь сквозь миллиметровые продухи в стенах.

– Погоди – сказал я. – Снаружи еще слишком жарко. Надо подождать.

– Корова – Снова провыл Жнец и приподнял край кокона. Снаружи потянуло жаром словно из духовки.

– Хорошо – Хмуро согласился я. – Спишем на Шакала. Он в этом районе ужасно прожорлив.

Жнец снова улыбнулся глазами и потянулся жвалами к моей голове.

– Но-но-но. – Осадил я его, выставив вперед дробовик. Жнец съежился и отступил на шаг назад.

– Я понимаю, что ты голоден. Я понимаю, что корову ты заработал, но не стоит проявлять ко мне такое количество нежности. В моем случае доза может стать смертельной. – Я проследил за тонкой желтой ниткой, которая вытянулась с одного из жвал Жнеца практически до песка, и понял. – Жнец был голоден настолько, что просто пускал слюни.

Яд стекал с его жвал непроизвольно и никакого отношения ко мне не имел.

Я вздохнул полной грудью и опустил дробовик.

– Пошли. Но. Вначале мы наберем воды. После того как ты утащишь корову – они не дадут нам ни капли.

Жнец, с радостью отогнул край кокона и выпустил меня наружу.

Снаружи было жарко. Не просто жарко. А жарко настолько, что мне показалось – будто бы я попал на сковородку самого трудолюбивого черта преисподней. Но, тем не менее,    дышать у меня получалось, кожа не шла пузырями, а дробовик молчал.

Я нашел Фрэнки в полусотне шагов от кокона. Как и всегда в подобных случаях создавалось ощущение, что Фрэнки просто загорал под ударами Горгоны, томно прикрыв глаза зонтиком из броневых пластин.

– Он меня спас – Ткнул я дробовиком в сторону Жнеца. – Фрэнки не отреагировал. – Он просит за это корову – Снова попытался я, каким то образом поднять Фрэнки на ноги.

– Ноооо пууусть он подождееет. – Провыл Фрэнки. – Иначе коровы не дадут нам воды. – То-то я не знал. – Подумал я. Конечно, не дадут. Пугливые тупые твари, приспособленные только жрать и конденсировать воду на своей шкуре. Они не поддавались ни уговорам, ни дрессировке. Они просто стояли, в какой ни будь из ложбин, или медленно дрейфовали по пустыне, являясь общим водопоем для любого зверья, и считали себя в полнейшей безопасности.

Убить корову считалось преступлением не только среди людей колонии, но и среди, наверное, животных Химеры. Правда, не всех. Шакалу было все равно кого есть. Ему не была нужна ни вода, ни мясо. Он питался кровью.

Фрэнки поднялся. Поправил свой огромный мешок с сахаром, ставшим уже карамелью, и пошел к коровам, совершенно спокойно, топая по раскаленному песку босыми ступнями, словно был тем самым чертом, который жарил меня на невидимой сковородке. Я натянул респиратор и добавил подачу воды из увлажнителя. Все-таки, наружный воздух, смешанный с прохладной водой был не столь обжигающим.

Почувствовав сахар, коровы поднялись на свои коротенькие как тумбы многочисленные ножки и потянулись к Фрэнки.

– Хорошааая. Добрая. Милая. – Гладил он каждую из них, запихивая в круглую дыру рта обломки карамели из мешка.

Когда мешок Фрэнки опустел, мы уселись ждать. Дойка могла начаться не раньше чем через десять минут. Похоже, было на то, что именно столько времени было нужно сигналам малюсенького мозга коров добраться до сфинктеров вымени и разрешить нам воспользоваться его запасами.

– Пора – решил я – И двинулся к ближайшей ко мне корове. Фрэнки кормил ее особенно усердно. Я погладил выпуклый живот коровы, который они прижимали к песку всякий раз, когда кто-то пытался добраться до воды даром, и подставил свой мешок под узкий сосок, который можно было принять за хвост.

Из него вначале тонко, потом тягуче полно потекла сладковатая прозрачная жидкость, состоящая на девяносто пять процентов из воды, и на пять процентов из остатков того что, корова ела.

Это стадо принадлежало Первому форту и кормили мы его в основном сахаром. Поэтому вода не отдавала ни падалью, ни растительностью. Пить воду, которую давали коровы Химеры, можно было сразу, не боясь отравиться или схватить несварение желудка. Конденсат с их испиленных узкими проходами спин был, абсолютно, стерилен.

Шакал

Я наполнил свой мешок водой и с трудом накинул его на плечо. Добрых двадцать литров жизни нес я теперь с собой. О том, что почти все придется отдать Полозу,    мне в ту минуту думать не хотелось.

Фрэнки взял почти центнер. Он возился с каждой из коров стада и, похоже выкачал всех досуха. Он повесил здоровенный мешок-пузырь себе на грудь и снова обнажив, ужасающий частокол зубов, радостно похлопал по мешку длинными узкими ладонями.

Дробовик рефлекторно шевельнулся в сторону Фрэнки. – Господи – взмолился я. – Ну, я же не смогу его убить. Какого же тогда черта я в него целюсь? – Я с усилием отвел оружие в сторону.

– Корова – Проскулил за спиной Жнец. Я вздрогнул. Я про него совсем забыл. А он как послушный пес сидел и ждал, когда мы напьемся, и наполним свои курдюки водой.

Отдать корову Жнецу было конечно можно, но Жнец слыл, кроме всего прочего, отчаянным болтуном. Он жил свободным поселенцем пустыни, появляясь то в Первом форте, то в Восточном. Иногда его заносила нелегкая и в Горный форт, и в каждом месте, где он находил благодарного слушателя, он, звеня своей мембранной, рассказывал кучу историй про свои победы. Расскажет и об этой.

–Расскажет – Сказал я вслух. Полковник очень внимательный слушатель и ему истории Жнец рассказывал с особым удовольствием. Не то, чтобы я боялся Полковника, но он был комендантом форта и распоряжался его имуществом. Даже этим. Я посмотрел на свои ботинки с рубчатыми подошвами. По песку босиком. Нет. Не реально. Значит – Корова. Но отдать ее надо так, чтобы Жнец всем рассказывал, что будто бы он ее не ел, а наоборот – спасал.

Я достал тонкую дудочку, которую чудом удалось привезти с Земли. Обычная дудочка из абрикосового дерева, которую тысячу лет назад называли Дудук могла заставить плакать даже песок Химеры, даже Жнеца, даже Фрэнки, даже тупых обжор-коров, если тот, кто взял в руки дудук взял его правильно. Я учился играть на дудуке самостоятельно и вряд ли бы утопил в слезах Химеру, но, кое-что у меня получалось.

Длинные тягучие многослойные звуки потянулись над пустыней, отражаясь, переплетаясь в сложный узор тембров и высот. Словно кружева Жнеца, следы Фрэнки, шкура коровы. Они находили в душах каждого существа все самое хорошее доброе, вызывали желание делиться общаться говорить, рассказать, что-то очень важное о своей жизни. Что-то, настолько важное, что если этого не рассказать, то смерть окажется не символом завершения жизни, пиком, вершиной, а обычным физиологическим актом, который происходит повсеместно и в огромных количествах.

Я обладал определенной привилегией. Если разобраться я этой привилегией пользовался и частенько плевал на всех, поскольку у меня была эта привилегия.

Только на звуки дудука реагировал Шакал. Длинные шестилапые твари с двойными челюстями, которые открывались и закрывались крестом. В конце каждой из челюстей торчал всего один зуб. Но острее и тверже материала я не знал. Зубы Шакала резали стекло сталь, титан. Я все хотел поцарапать этим зубом шкуру Полоза, но все как то не доводилось. Внутри каждого зуба, словно пакета игольчатых шприцев, шли трубки к горлу твари. Горло было насосом, который мог за час перекачать почти тонну жидкости и создавал давление проламывающие любые органические ткани.

Объевшийся Шакал то ли убегал, со своей добычей, сбросив шкуру. То ли закапывался так глубоко, что его невозможно было найти. Это пока было неясно.

Было ясно только одно. В круглых воронках пяти семиметрового диаметра сидел Шакал. Периодически вышвыривая двумя свободными лапами килограммов двадцать песку на одну из сторон воронки. Таким образом, они создавали смертельный уклон, по которому вверх не могла подняться ни одна живая тварь. Я с уважением посмотрел на Жнеца. Пожалуй, только он мог, используя свои способности выбраться из ловушки.

Что, собственно, сейчас ему и придется сделать.

Одна из воронок зашевелилась, и из нее выполз Шакал.

Они были разумны или почти разумны или разумны по-своему. Я не знал, как определить степень развития их интеллекта, разве что по большим круглым черепам и высокими буграми над глазами, что могло сойти за лобные доли мозга. Пока ни один труп Шакала не попадался ни одному жителю Форта для того, чтобы его препарировать. Разве что пустые шкуры, словно сброшенные скафандры. Да собственно и не было в том нужды. Шакалом интересовался только я. Только я искал, что-то на этой планете чего-то особенного. Искал загадку, для того чтобы ее разгадать, но пока не получалось даже с загадкой. Что-то в ней было в этой Химере, что требовало пристального изучения и внимания, и Шакал был одним из кусков, который никак не лез в общую картину планеты. Остальные поселенцы не искали ничего. Они отбывали срок. Срок как обыкновенные заключенные, поскольку ими и являлись.

Химера была тюрьмой. Сюда ссылали не благонадежных представителей рас, а уж выживание было вопросом каждого. Если позволяли способности – можно было жить одному, как живет Жнец, Портной, Полоз или Саламандра.

Но люди твари социальные. Им нужно обязательно сбиваться в кучи и устраивать иерархии. Так появились форты: Первый, Восточный и Горный. Я был приписан к Первому форту и подчинялся Полковнику.

Подчинялся – слово не совсем привычное на Химере. Здесь не было строев и проверок. Не было вышек с пулеметами. Высоких заборов с колючей проволокой и охраны. Сама Химера решала: кому жить, а кому умереть. Поэтому Полковник занимался исключительно имуществом и поддержанием форта в более или менее приличном состоянии. Остальное его касалось    постольку поскольку.

– Ты зовешь меня снова. Зачем? – Шакалы не имели индивидуальности, являясь, чем-то общим. Не понимали что такое смерть. Не имели собственных имен, и каждого можно было называть одним именем    – Шакал. Они, похоже, приняли такое прозвище и отзывались на него.

Если не особо напрягаться, то Шакала можно было назвать одним существом. Если такое вообще было возможно. С двухмиллионной их популяцией. Жизнь для них была чем-то общим, и столь многогранным, что я отказывался даже представить, что это была за жизнь. Общались они ментально и всегда были одним целым. Каждая из особей скорее была отростком чего-то целого, чем отдельным представителем вида. Однако, слышать их могли не многие. Я мог.

– Послушать дудук – Невинно ответил я густому голосу в голове.

– Я слышал дудук – Ответил Шакал – Хорошая музыка. Я тоже могу заставить тебя плакать и хотеть летать.

– Я знаю. – Ответил я, продолжая выдувать из абрикосовой дудочки и жизнь, и любовь и слезы.

– Ты хочешь, чтобы твой друг не предал тебя своей болтовней. – Шакал приблизился метров на двадцать и начал кружить, выкапывая новую воронку.

– Ты все правильно понял, Шакал. – Продолжал я дуть в дудук.

– Ты можешь перестать будить меня. Я сделаю то, что ты просишь, но ты останешься мне должен. – Я перестал играть. – Каждый раз, когда я общался с Шакалом, он говорил, что я останусь ему должен. – Когда ты заберешь свой долг? – Спросил я его, злясь, потому что Шакал предупреждал меня об этом уже второй десяток раз. – Когда придет время – Прошелестел ответ. – Оно еще не пришло? – Нет.

Шакал уснул. Если быть точнее – перестал реагировать на мои попытки связаться с ним. Он стал обычным хищным и очень опасным животным.

– Черт бы тебя побрал! – Выругался я вслух. То, что непонятно – опасно. Особенно здесь на Химере. А Шакал был или были самым, мне не понятным то ли явлением, то ли созданием Химеры, то ли самой Химерой. Но, было уже все равно. Я выпустил джина из бутылки, и одна корова из расползшегося как клякса стада оступилась в воронку Шакала.

Громко заблеяв, она засеменила своими колоннами ножками, силясь выбраться на поверхность, но она уже была определена, как добыча и выбора у нее не оставалось.

– Она твоя – Кивнул я головой Жнецу. – Вытащишь – съешь. Не вытащишь – съедят тебя… Вместе с коровой. У Шакала хватит желудка поместить жидкости из обоих ваших тел.

Жнец посмотрел на меня с укоризной, но думал не долго. Метнувшись к воронке Шакала, он запустил одну из своих длинных ног внутрь, уперевшись всеми остальными семью в песок по самое колено. Из воронки полетели уже не килограммы – центнеры песка и мне пришлось отойти, для того чтобы не попасть под случайный удар этой необычной борьбы. Шакалу все-таки удалось зацепить корову одной парой челюстей и Жнец, похоже, тащил наружу их обоих. И Шакала и корову. Но я не помню ни одного случая, чтобы Шакал был побежден. Иногда возникало ощущение, что его тело прорастало до самого ядра планеты – настолько прочно он сидел в своей воронке.

И тогда Жнец использовал немыслимый прием – он полез в воронку почти целиком, оставив всего две лапы снаружи. Остальные шесть он равномерно распределил по краям воронки так, чтобы ударами песка сбить его было невозможно, ну или очень трудно. Опустив голову вниз, он щелкнул своими жвалами-ятаганами и откусил две трети коровы. Оставив Шакалу почти выжатую жесткую шкурку животного.

– Я победил – Посвистел он своей мембраной когда выскочил из воронки наружу, и заботливо укутал остатки коровы теми же полосами, из которых строил кокон.

– Конечно, ты победил. Ты же не мог поступить иначе. – Я забросил дробовик за спину и встал, отряхивая песок со штанов.

Жнец был занят добычей. Он вертел ее и так и сяк, то ли не зная с какой стороны откусить первый кусок, то ли готовя консервы на период голодовки. Укутывал ее лентами до тех пор, пока не превратил в тугой комок, похожий на огромный продолговатый мяч для регби.

– Ты ее съешь? – Не выдержал я. Как есть Жнец я видел. Это зрелище не особо меня привлекало, и я хотел, чтобы он удалился с той же скоростью, с которой сюда прибыл. Разумеется вместе с «зарплатой»

– Я буду менять кожу – Пропел Жнец.    – Мне нужен будет запас. Этого хватит. – Я заинтересованно зашевелился. Жнец не часто менял свою кожу, а материалом она была превосходным. Колючие жесткие черные пластины, невероятно прочные, можно было приспособить для чего угодно. Кроме всего прочего в Форте я бы обменял шкуру Жнеца на многие, очень нужные и важные вещи.

– Где ты ее оставишь? – Как бы между делом спросил я, стараясь не выдать заинтересованности.

Жнец опять вытаращил на меня свои глаза, словно на маленького. – Разумеется в жилище. – Другого ответа я не ожидал. Новый покров, который позволял ему расти, также позволял и прикончить Жнеца одним выстрелом поскольку был мягким. Но вопрос заключался в другом как получить доступ в жилище Жнеца    до того как новая шкура его затвердеет и старую шкуру он сам не начнет торговать по всем трем Фортам.

– Я принесу тебе воды – Столько, сколько будет нужно, для того чтобы латать трещины в твоем новом панцире. – И масла. – Тебе не будет больно расти.

Жнец замер. Я знал его тайну и теперь нагло ею пользовался.

– Пусть человек придет, после того как Горгона выплюнет огонь еще два раза. Я буду готов.

– Иди уже. – Я толкнул Жнеца в ногу, прерывая его особо возвышенное настроение. Если он сейчас начнет благодарить за полученную возможность заработать тушу коровы, этому не будет конца.

– Ты знаешь, где искать меня, когда я буду слаб.

– Знаю- знаю. Иди уже, а то твоя кожа начнет сползать здесь. Горгоне это не понравится, знаешь ли.

Жнец медленно начал отступать, потом все быстрее и быстрее пятясь задом, перевалил за вершину бархана и, развернувшись, задал такого стрекача, словно вспомнил, что начал устанавливать рекорд по пересечению материка пешим ходом. Двигался он настолько быстро и легко, что песок под его ногам почти не двигался и только фиолетовый след электрических разрядов перенасыщенной электричеством атмосферы, указывал путь, которым следовал Жнец до своего убежища.

– Уфф- выдохнул я. – День оказался не столь безмятежным, как казалось вначале. Я думал, что хороший ветер дотащит нас до логова Полоза к вечеру, и мы успеем с ним о многом поговорить, но планы изменились.

– Химера. Одно слово – Химера. Здесь могло произойти все и всегда.

– Фрэнки. Вставай. Нам пора. – Фрэнки снова улегшийся на песочек и принимавший солнечные ванны, пока мы разбирались со Жнецом и Шакалом, не торопясь, приоткрыл одну из своих броневых пластин.

– Мыы ужее идем? – пропел он.

– Нет – летим. – Огрызнулся я. Теперь я, не боялся Фрэнки. Может потому, что он не улыбался. Может потому, что меня занимала шкура Жнеца. А может быть, просто, потому что я думал о том, что снова уперся в одну из загадок Химеры, и она становилась все непонятнее. – Долг, который копил Шакал, мог быть чем угодно, и то, что это будет, что-то материальное, вызывало большое сомнение. Что я мог отдать такого Шакалу, чтобы он от меня отстал. Это меня заботило больше всего. Но я ничего не мог придумать –    как просто пойти и сдаться на милость победителя, когда придет время. Но зачем ему мои три литра крови, когда вокруг есть чем поживиться?

– Тьфу! Так и свихнуться недолго! – Я пнул ботинком песок. – Фрэнки! Черт бы тебя побрал! Сколопендра скоро закроет Химеру и мы будем искать свой скутер с фонарями! Пошли!

Теперь Фрэнки услышал в моем голосе раздражение и сталь, которой подчинялся беспрекословно. Он поднялся на ноги, и так же переваливаясь и касаясь лапами-руками песка, зашагал к скутеру насколько возможно быстро.

С раздражением я, пожалуй, поторопился. Поскольку «быстро» для Фрэнки означало для меня «бегом». Бегом с пудовой гирей за плечами. Тем не менее, я бежал за Фрэнки старательно втаптывая его следы, поскольку хорошо понимал, что когда пылевое кольцевое облако, которое являлось спутником Химеры, и    своими хвостами напоминавшее многочисленные лапы этой твари, закроет Горгону целиком – наступит не менее опасная дневная ночь.