Kitobni o'qish: «По обе стороны фронта. Неизвестные факты Великой Отечественной войны»

Предисловие

Киев, Львов, Одесса, Рига… Города воинской славы. В каждом из них – по полвека точно – стоят десятки памятников жертвам фашизма. Еще не так давно к этим памятникам приходили, чтобы оплакать замученных нацистами. Сегодня делать это немодно, неполиткорректно, да и небезопасно. Знамена со свастикой, факельные шествия, руки, вскинутые в фашистском приветствии. Это не сон. Это наша бывшая Родина…

В двадцатом веке в Европе нацизмом переболели не только немцы. Но только у нас – на Украине, в Прибалтике – тот, кто присягал Гитлеру, сегодня предмет национальной гордости. В блеске эсэсовских регалий они шествуют по Риге, Киеву, Львову. Не оборачиваясь, проходят мимо памятников жертвам нацизма и торжественно склоняют знамена со свастикой к памятнику Свободы. Это называется – возрождение нацизма. Но не слишком ли людоедский способ для государственной самоидентификации бывших советских республик при боязливом молчании большинства?

Говорят, если прошлое забывают – оно возвращается вновь. И ведь вернулось. Кровавым жертвоприношением в Одессе. Бомбардировками Донбасса. Тысячами замученных, расстрелянных, сброшенных в шахты. И это происходит сегодня.

Недавно в Японии провели опрос, и выяснилось невероятное, оказалось, что более половины японской молодежи сегодня считает – атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки сбросил Советский Союз. Вы представляете, какой несокрушимой силы должна быть пропаганда, чтобы выбить имя истинного преступника из голов тех, чьи родители сгорели в радиоактивном пекле? Но это далекая Япония. А что у нас?

Долгие годы такие понятия, как «Великая Отечественная война», «Великий подвиг», «Великая победа» были для нас понятием абстрактным. Дежурная дань далекому прошлому. Раз в год кино «про ту войну» и праздничный салют. Но грянул Майдан. И неожиданно выяснилось, что нет ничего более актуального, чем «та война». Потому что наследники героев Великой победы – лишь только пролилась первая кровь – в мгновение поделились на «колорадов» и «бандеровцев». На русских и немцев. На правых и виноватых. Какая жуткая гримаса истории.

Японцам проще. От того, что они однажды узнают – атомные бомбы на них сбросили американцы, а не русские, – их скорбь по погибшим не станет меньше. А мы? Русские, украинцы, прибалты? Что поможет нам, чтобы всем стало легче? Знание истории. Факты.

Есть такой журналистский прием. Когда нужно привлечь читателя или зрителя неожиданной информацией, употребляется фраза: «Мало кто знает…» В нашем случае этот расхожий прием – единственный способ заставить нас увидеть окружающий мир, не подслащенный Голливудом и легендами про «великих укров». Так вот! Мало кто знает на Украине, в России, в Америке, кстати, тоже, что тем «добрым дядей», который вскормил Гитлера в прямом смысле этого слова, был создатель американского автомобильного чуда – Генри Форд. Это его цитирует Гитлер в «Майн кампф». Это он, американский миллиардер, пичкал немецкий нацизм деньгами. Это его заводы вплоть до открытия второго фронта каждый день выпускали с конвейера новенькие «Форды» для нужд вермахта.

То, что Степан Бандера пытался построить независимую Украину, – это правда! Но только не вся. Из тех, кто сегодня на Украине лепит из него национального героя, мало кто знает, какую Украину он строил. А ответ есть. Украину «без москалей, поляков и жидов». Чувствуете холодок Освенцима во впадинке этого отеческого призыва? А вот еще одна цитата: «Если для создания Украины нужно уничтожить пять миллионов украинцев – эту цену мы готовы заплатить». То есть Украина по-бандеровски – это не что иное, как типично нацистское государство, созданное по лекалам Третьего рейха.

Сегодня долгожители вермахта где-нибудь под Кельном, наверное, каждый день поднимают по рюмочке шнапса за победу. Кто бы мог подумать, что не пройдет и полувека, как над Бабьим Яром в Киеве, где нацистами были замучены тысячи украинцев, будет лететь пароль нациста Бандеры: «Слава Украини». И многоголосый отзыв его подельников, полвека тому назад заливших Украину кровью украинцев, евреев, поляков: «Героям слава».

Книга, которую вы держите в руках, – многолетний труд большого количества журналистов программы «Военная тайна». Здесь только факты. Известные и забытые, недавно рассекреченные и никогда не публиковавшиеся. Факты, которые позволят по-новому увидеть историю самой кровопролитной войны, которая унесла 50 миллионов жизней граждан нашей страны, и, может быть, понять, почему именно победа в этой войне разделила одну нацию по национальному признаку.

Глава 1
Первый удар

Небольшой приграничный город Белосток. Апрель 1941-го. Прошло уже почти два года с того самого дня, как немцы оккупировали Польшу, и потому тревога не покидает улочки городка. Люди запасаются мукой, солью, керосином. И готовятся к военному времени. Народ ничего не понимает в больших политических играх Советского Союза и Германии, но по вечерам все слушают новости из Москвы.

Подписание пакта Молотовым и Риббентропом

Вячеслав Молотов произносит с трибуны пламенные речи о победе советской дипломатии, однако он понимает, что война скоро начнется. Подписанный им и Риббентропом пакт силы уже не имеет. Нарком иностранных дел проводит несколько тайных встреч с руководством нацистской Германии и подписывает ряд документов по советско-германским отношениям. На одной из встреч он напоминает Гитлеру о протоколе, который был подписан 23 августа 1939 года.

Сергей Кондрашов, генерал-лейтенант, в 1968–1973 годах заместитель начальника Первого главного управления КГБ СССР, вспоминает: «Накануне вечером была беседа у Молотова со Сталиным, и они, во имя задержки этапа войны, решили пойти на этот протокол, который фактически разделял сферы влияния между Германией и Советским Союзом. Протокол готовился в течение одной ночи, ночи с 22-го на 23-е число. Протокола переговоров не велось. Единственное – Вячеслав Михайлович имел записную книжку, в которую заносил ход переговоров. Эта записная книжка сохранилась, из нее ясно, как была достигнута договоренность. Фактически протокол был сначала парафирован, а потом ратифицирован. Так что в подлинности этого протокола никаких сомнений быть не может. Протокол действительно был. Насколько он соответствовал политической установке задержать войну – это трудно сказать. Но фактически протокол привел к разделу Польши. Это в какой-то степени задержало войну с Советским Союзом. Конечно, политически он был нам крайне невыгоден. Но вместе с тем это была одна из последних попыток Сталина задержать наступление войны».

Безымянные бойцы

1 сентября 1939 года, ровно через неделю после подписания протокола, войска Гитлера вторгаются в Польшу. Сталин отдает приказ главному командующему Красной армии перейти границу и взять под защиту Западную Украину и Западную Белоруссию. Однако Гитлер нарушает секретный протокол и в апреле 1941-го предъявляет Советскому Союзу претензии территориального, политического и экономического характера. Сталин отвечает ему отказом и начинает всеобщую военную мобилизацию. Главное разведуправление Наркомата обороны Советского Союза получает задание правительства забросить в Германию несколько наших нелегалов.

В Белостоке, в разведотделе штаба Западного военного округа, наши разведчики проходят индивидуальную подготовку. Отработаны легенды. Совсем скоро они должны уйти в Германию. Их задача – тайные военные стратегии нацистской Германии, и самое главное – план «Барбаросса», план развертывания военных действий против Советского Союза.

Одним из них был Михаил Владимирович Фёдоров. Он же – лейтенант Вронский. Он же – господин Стефенсон. Он же – сотрудник Службы внешней разведки «СЕП». Год рождения 1916-й. С 1939 года – сотрудник Главного разведывательного управления Наркомата обороны СССР. С 1941 по 1944 год выполнял секретное задание на территории Польши и Белоруссии. В 1945 году по заданию ГРУ выехал как официальный дипломатический представитель одной из стран Восточной Европы в Англию, более 20 лет работал в Западной Европе в качестве разведчика-нелегала, выполняя задания особой государственной важности. Полковник КГБ СССР.

В ночь на 22 июня, за день до заброски наших разведчиков в Германию, началась война. Немецкие войска, нарушив все договоренности, вторглись на территорию Советского Союза.

Михаил Владимирович Фёдоров так описывает первые часы войны: «День начала войны я помню хорошо. Четыре часа утра. Час разницы между Москвой и польским городом Белосток. Грохот, взрывы, самолеты летают. Я выскочил на улицу. Смотрю – немецкие самолеты бомбят вокзал. Это правильно – с их точки зрения. Вокзал – чтобы ни одного поезда не ушло из Белостока. Хозяин квартиры тоже встал, все кругом зашевелились, все выскакивают на улицу. Война. Уже кричат: «Война». Особенно перепугались евреи. Евреев в Белостоке было много, там были еврейские ткацкие фабрики. И люди боялись, они уже знали, что Гитлер уничтожает евреев. Хозяйка моя сразу в слезы и на улице потеряла сознание. Мы с ее мужем принесли ей стул. Подняли ее на стул, посадили. Она сидит, голова падает».

Нет ничего страшнее тех первых часов. Люди сходили с ума от ужаса. До последнего у них была надежда, что этой войны не будет. Вронский получает задание установить связь со штабом.

«Семь утра. Прибежал ко мне мой старший наставник Карлов Георгий Ильич. Дал мне пистолет «КТ» и говорит, как бы в шутку: «Это для себя. Значит, так. Если в опасности будешь, в безвыходном положении, то застрелись», – вспоминает Михаил Владимирович.

10-я армия и ряд других частей Западного военного округа были дислоцированы в Белостокском выступе, выгнутом в сторону противника. Такое расположение войск было невыгодным, и, если бы эта грубейшая ошибка была исправлена, возможно, с самого первого дня ход войны можно было изменить. Именно по этому выступу и был нанесен первый и главный удар немцев. Их силы превосходили наши в пять-шесть раз. Более того, советским высшим военным командованием был допущен серьезный просчет в плане обороны границ. Западные границы оказались самыми незащищенными. Уже 26 июня, спустя всего лишь четыре дня после начала войны, немцы бомбили Минск. Город был объят пламенем. Погибли сотни людей. Страна с напряжением слушает сводки с фронта. И вот становится известно, что арестован командующий Западным фронтом генерал Павлов. Через несколько дней его расстреливают за измену и предательство. Однако в последнем слове Павлов заявляет, что он не получал приказа о подготовке к войне в мирное время.

По словам Михаила Фёдорова, «самыми трудными были первые дни. Некоторые люди винтовки бросали. Безалаберность такая, нет команды… Все вспоминаю историю этого Павлова. Он был командующим Западным округом. Его расстреляли за то, что он смел оказать должное сопротивление! Ему было очень трудно это организовать. Я бы его оправдал в том отношении, что немцы заранее своей агентурой повредили связь, и связь между военными частями была плохая».

Только в первые три недели войны советские войска потеряли 3500 самолетов, 6000 танков, 20  000 орудий и минометов. 28 дивизий было разгромлено, свыше 70 лишились половины людей и боевой техники. Красная армия потерпела поражение и отошла в глубь страны. В Кремле паника.

29 июня Берия предупреждает Сталина о возможности заговора в армейском руководстве. 30 июня Сталин создает Государственный Комитет Обороны и лично следит за всеми военными действиями. С первого дня войны Верховный главнокомандующий практически не покидает здание Кремля. Это видно из секретных документов – журналов охраны Кремля.

В это же время нашей контрразведке становится известно, что на всей территории Советского Союза действуют немецкие агенты, которые убеждают население страны в том, что война с Германией уже проиграна. Сталин решает поднять боевой дух своего народа. С этого момента с фронта передают только новости о победах, а не о поражениях Красной армии.

Впрочем, победы действительно были. В марте 1941-го, за три месяца до начала войны, наша разведка доложила Сталину, что согласно тайному плану Гитлера основной удар немцы нанесут по южному направлению, где сосредоточены наиболее важные промышленные районы. На Украине была создана мощная группировка из 60 дивизий. Именно на юге в первые дни войны немцы понесли наибольшие потери. Однако эти потери были хорошо просчитаны Гитлером. Утечка информации была допущена им сознательно – с тем, чтобы Советский Союз не успел закрепить свои западные границы. Это и был один из тайных моментов плана «Барбаросса». Даже своим генералам гитлеровское командование все карты не открывало.

На французском побережье в начале 1941 года шла полномасштабная подготовка к операции по вторжению «Морской лев». Но все это было только маскировкой готовящейся восточной кампании. И об этом Гитлер сообщил своим офицерам за несколько часов до вторжения в Советский Союз.

Сергей Кондрашов вспоминает: «Мы знали о подготовке плана «Барбаросса». А план «Барбаросса» предусматривал как раз подготовку наступления на юге, потому что в последний момент Гитлер изменил тактику. Но если вы возьмете план «Барбаросса», который был утвержден Гитлером в декабре 1940 года, то там все расписано: что должна делать авиация, что должна делать артиллерия, где подготовка, какими силами. Понимаете, план «Барбаросса» – это фантастический документ. Он, кстати, у нас опубликован. Это план, где все расписано по родам войск.

Мы знали о подготовке этих планов. Больше того, не только мы знали, но и английская разведка работала в Германии очень эффективно. И американская разведка работала в Германии активно. И мы через свою агентуру в Великобритании знали о том, как идет подготовка. То есть, когда на юге немцы готовили наступление, это тоже нам было известно. Это была точная информация о том, что немцы переориентировались на южный фронт. И там, кстати говоря, довольно быстро смогли принять меры к тому, чтобы противостоять наступлению, которое было на юге, хотя у немцев были превосходящие силы. Но тем не менее, если бы не приняты были те меры, которые были приняты, война могла бы быстрее закончиться. Не в нашу пользу».

Итак, наши отступали на восток. На нескольких грузовиках уходило в тыл белостокское разведотделение. Колонна грузовиков двигалась только глубокой ночью. Днем из-за постоянных обстрелов передвигаться было опасно. Разведчики рассчитывали, что соединятся со штабом 10-й армии. Связи не было никакой. Ориентиром была только карта, но большинство деревень уже было уничтожено немцами. Надежда выйти на своих была слабой.

Михаил Фёдоров рассказал об этом так: «Какое-то время проехали мы, и вдруг из-за оврага выбегает человек и машет флагом. Мы остановились. Ура! Наши… Красная армия. Люди махали, бросали свои шапки. Они подъехали, развернулись, по команде люки закрылись, и пулеметный огонь по нам. Я был во второй машине. Надо было бежать. Все бросились бежать обратно, по полю, давно не паханному, а там была рожь. И вот я бежал. К счастью для меня лично и для всех, пули были трассирующие. Раннее утро, солнце, но все равно их видно было. И я бежал и видел, как пуля идет. Я ложился на землю и полз, не оглядывался. Как спортсмен, я понимал, что каждая секунда дорога. И ползком, ползком… Прошла пуля над головой – поднимался и снова бежал».

В живых осталось всего лишь пять человек. Каким-то чудом они добрались до ближайшей деревни, где местные жители их накормили и дали одежду. Военную форму пришлось закопать где-то в лесу. Вокруг на сотни километров все было оккупировано немцами. Но наши разведчики вновь стали пытаться прорваться к своим. По дороге им пришлось пройти через поле, где всего лишь несколько часов назад они едва не погибли, где покоились их товарищи. Вскоре они увидели еще одну разбитую колонну. Одна из частей Западного округа была полностью разбита. Многих взяли в плен. Несколько мотоциклистов подъехали к разведчикам, и один из них приставил пистолет к виску лейтенанта Вронского. Но в самый последний момент немец передумал стрелять в «нищего крестьянина».

Спустя две недели, во второй половине июля, остатки белостокского разведотделения соединились с частями Красной армии. В Москве в полном поражении Красной армии на Западном фронте обвиняли командование Западным особым военным округом. Однако в этом поражении был виноват сам Сталин и люди из его ближайшего окружения. С января 1941 года Сталин получил около 17 донесений нашей разведки, в которых называлась даже точная дата начала войны. Не поверил он и послу Германии в Советском Союзе – человеку, которому был ненавистен режим Гитлера, человеку, который несколько раз предупреждал о начале вторжения. Граф Шуленбург – именно он приехал в ночь с 21 на 22 июня в Кремль, чтобы передать Молотову меморандум об объявлении войны.

Рассказывает Сергей Кондрашов: «В начале марта Шуленбург пригласил начальника Управления по обслуживанию дипкорпуса к себе и сказал, что ему в этом году дача под Москвой будет не нужна. Тот говорит: «Ну, вам не нужна, так посольству, может быть…» – «И посольству не нужна будет дача». «Ну, господин посол, а может быть, кому-нибудь, кто вас сменит, дача все-таки понадобится…» – «Никому дача не понадобится». Вот так, открытым текстом. А в начале апреля он вызвал того же начальника УПДК и говорит: «Вот вам чертежи. Изготовьте мне ящики по этим чертежам. Большие деревянные ящики». Тот спрашивает: «Господин посол, а для чего ящики?» – «А я, – говорит, – все ценное имущество посольства должен упаковать в эти ящики». «Но, господин посол, вы что – меняете всю мебель, и все ковры, и картины, и т. д.?» – «Я должен упаковать и подготовить. Я ничего ни на что не меняю». И последнее – он 5 мая был у Владимира Георгиевича Деканозова, замминистра иностранных дел. Эта беседа не сохранилась, но по косвенным данным, по рассказам помощников, с которыми я беседовал, судя по всему, Шуленбург сказал: «Господин министр, наверное, мы с вами в последний раз беседуем в такой мирной обстановке». Это было 5 мая».

В августе 1941 года на всем западном направлении не было деревни, которая не была бы оккупирована немцами. Только небольшую часть населения угоняли в Германию. Большинство людей погибали, защищая свои дома, своих близких. Представители «великой арийской расы» насиловали и убивали, грабили и выжигали целые села. Местные жители уходили семьями в леса в надежде найти партизан и начать свою войну против захватчиков.

Граф Вернер фон дер Шуленбург передал меморандум о начале войны

К тому времени лейтенант Вронский стал заместителем командира разведчасти и радистом. Небольшому разведотряду в тылу врага удалось создать руководящий штаб партизанского движения. По приказу центра главной задачей отряда была разведка дислокации немецких частей. В деревнях, оккупированных немцами, разведчики вербовали патриотов, которые помогали им передавать информацию за линию фронта и снабжать партизанские отряды оружием и боеприпасами.

Осенью 1941 года на западном направлении восемь партизанских отрядов были объединены в партизанский корпус. Спустя несколько месяцев партизаны сумели отразить наступление 12  000 карателей.

Лейтенант Вронский стал начальником штаба одного из отрядов и воевал в тылу врага 27 месяцев. Пройдя специальную подготовку, Вронский возглавил одно из оперативных подразделений, которое руководило боевыми действиями партизан. За все время своей войны в партизанском отряде Вронский провел более ста разведопераций. В 1943 году из Москвы пришел приказ о награждении его орденом Красной Звезды. Существует последнее фото на память со своим боевым партизанским отрядом. Спустя несколько месяцев Вронского отзовут в центр. Это единственный документ о его партизанском прошлом. Но этот документ выдан уже на другое имя. Сколько всего имен и псевдонимов было у этого человека? Его личные дела лежат сегодня где-то в спецхранах под грифом «хранить вечно».

Итак, в августе 1944-го Вронский приехал в Москву. Впрочем, он уже был не Вронским. В Кремле героям-фронтовикам вручали награды. И когда награждающий произнес фамилию Фёдоров, Михаил Владимирович не сразу понял, что обращаются к нему. Через несколько дней его вызвали на Лубянку, где он получил приказ уехать в Англию. Он вновь получил новое имя. Что творилось тогда у него в душе? У человека, который почти три года провел на войне?

Спустя год в Лондоне, в дипломатическом представительстве одной из стран Восточной Европы, появился импозантный молодой человек. Взгляд героя-любовника и безукоризненные светские манеры никогда не смогли бы выдать в нем недавнего фронтовика. Через полтора года он вновь вернулся в Москву, и вновь для того, чтобы ее покинуть. Правда, на сей раз он был не один. С ним отправилась его любимая женщина, его супруга Галина. Через несколько промежуточных стран наши нелегалы приехали в Западную Европу, где им предстояло прожить долгих 15 лет, выполняя особо важные задания правительства Советского Союза. Но находясь там, в чужой стране, Михаил Владимирович помнил каждый свой день, проведенный в белорусских лесах. Помнил каждого погибшего друга. Помнил, что он лейтенант Вронский. И помнил лицо того нациста, который держал пистолет у его виска.

Рассказывает сам Михаил Фёдоров: «Я переживал ненависть, потому что она осталась с войны. Я когда встречал там немцев, приглядывался к ним. Немцы встретились нам где-то в путешествиях. Мы вместе ходили в группе по музеям, когда так организовывалось. Сначала я с пренебрежением относился к ним, не заводил ни с кем разговоров. А немцы такие – когда их много, особенно молодежи, они крикливые, смелые. Крики, выпивка… Ночью в санатории уже спим, а они шумят… молодежь. Немцы сильны тогда, когда они вместе».

В этой враждебной послевоенному Советскому Союзу стране Михаила Фёдорова звали господин Стефенсон. Он стал хозяином крупного магазина, который обеспечивал тканями всех самых известных модельеров Франции и Италии. Весь высший свет Европы ходил в нарядах от нашего разведчика. Они с супругой поселились в уютном доме в отдаленном от центра города месте. Из этого самого особнячка и проходили радиопереговоры с Москвой. Именно отсюда шла важнейшая информация по стратегическим планам НАТО. Под видом беззаботных туристов семья Стефенсонов путешествовала по Европе, но каждая поездка была четко спланированной разведоперацией. И все 15 лет Фёдоров не забывал о тех, с кем когда-то его связала война.

Рассказывает Михаил Фёдоров: «Когда мы вернулись с Галей из загранкомандировки, я стал разыскивать партизан. Я пришел на станцию метро «Ждановская». Взял с собой маленький киноаппарат. Когда мы с Галей вышли из метро, я увидел группу стоящих мужчин и всех узнал. Наши. Я говорю: «Галя, вот они – наши… Мои…» Я взял камеру, сначала их поснимал, потом дал камеру Гале и сказал: «Я пойду, а ты снимай».

Они меня не сразу узнали, а когда я подошел к ним, стал называть их по фамилиям, только тогда узнали. Потом один прямо бросился на меня и стал обнимать. Первый момент был замечательный, ведь они думали, что я погиб».

А потом было долгое русское застолье. Когда все смеялись, вспоминая партизанские байки, и плакали, поминая погибших друзей. До этой встречи многие считали, что старшего лейтенанта Вронского давно уже нет в живых. Ведь до этого самого дня он не имел права никому из своих боевых друзей называть свою настоящую фамилию. И каждый хотел с ним сфотографироваться. Чтобы в старых боевых альбомах рядом с той прощальной фотографией 1944 года появилась еще одна, сегодняшняя.

На следующий день все вместе поехали в Измайлово зажигать традиционный партизанский костер. Но никто ни разу не спросил у полковника Фёдорова, почему он говорит с таким непонятным иностранным акцентом и почему у него вдруг изменилась фамилия. Впрочем, его боевым друзьям это было неважно. Главное – что их Вронский снова с ними и снова в строю.

С той памятной встречи прошло много лет. Почти никого не осталось из друзей-партизан полковника Фёдорова. И сам он скончался в 2004 году. Но до конца своих дней два раза в году он надевал свои ордена и отправлялся к тем, кто был еще жив. И на несколько часов погружался в свое прошлое. Прошлое, в котором все еще был слышен грохот разрывающихся снарядов. В прошлое, где его по-прежнему звали лейтенант Вронский. А потом, придя домой, он еще долго не мог успокоиться. Перебирал фотографии, смотрел старые кинопленки. Он знал – в такие дни он долго еще не мог уснуть, а когда засыпал, ему вновь снился первый день войны.