Kitobni o'qish: «Связистка»

Глава 1. Детство

Родилась я в 1920 году, в семье крестьянина, на хуторе Нижнее Березово, в Курской области (примечание автора – Белгородская обл., Шебекинский городской округ, село Нижнее Березово).

Семья у нас была большая: отец, мать, дедушка, бабушка и десять детей. Мне было пять лет, когда я уже читала азбуку по божественной книге. Всю неделю мы работали в поле. В субботу, с шести вечера, дедушка собирал всю семью и заставлял молиться перед иконами. В воскресенье и в церковные праздники мы никогда не работали.

Всю весну и лето проводили в поле. Дети ухаживали за малышами, качали люльки и носили воду из колодца. Жили мы скромно. Очень нравилось мне, когда на обед варили полевой кулеш (похлебка из пшена и сала).

До организации колхозов все крестьяне имели свои участки земли. Обрабатывали их кто как мог. У нас была лошадь, соха, веялка, телега да сани. Весной выезжали в поле в четыре утра. Участки были далеко от деревни. Ехать приходилось без малого десять километров. Своего хлеба хватало на зиму, и еще сдавали государству.

Восьми лет я пошла в первый класс. Но учиться не пришлось, поскольку некому было ухаживать за малышами. Три года меня не пускали в школу родители. Лишь в семнадцать лет я окончила семь классов.

Мне очень хотелось стать учителем, но мечта не сбылась. Все лето я работала в колхозе и не смогла подготовиться к экзаменам в техникум. В итоге договорилась с подругой Шурой Алиевой не рассказывать родителям, что не поступили в педагогический техникум, а сразу искать училище, где проще было сдать экзамены.

Так мы обе оказались в Курской школе связи. Окончили мы ее в 1938 году, и нас с Шурой направили в Уразовскую контору связи в Курской области (примечание автора – Белгородская обл., Валуйский городской округ, рабочий поселок Уразово) на должности телеграфистов-морзистов. Шура не смогла работать на аппарате Морзе и перешла на почту принимать посылки.

Слобода Уразово было небольшим, но очень красивым местом. Здесь был Дом культуры, кинотеатр и библиотека, а вокруг —прекраснейшие луга, леса и река Северский Донец. Жили мы на частной квартире у местной старушки. Платили нам 150 рублей. Особенно не хватало обуви и одежды. Чтобы купить красивые вещи, приходилось экономить на еде.

В 1939 году я поступила на заочное отделение Курского техникума связи. Весной этого же года ко мне пришла первая любовь. Я встретила красивого парня, звали его Витя Могила. Но дружить с ним не так и не успели. Осенью его забрали в армию. Мы могли только переписываться.

В конторе связи, помимо должности морзиста, я выполняла общественную работу: была заведующей красным уголком и секретарем комсомольской организации. Вела комсомольскую учебу в колхозах. Летом 39-го по зову Валентины Хетагуровой (примечание автора – Валентина Семёновна Хетагурова – советский общественный деятель, основоположница «хетагуровского движения», депутат Верховного Совета СССР 1 созыва от Дальневосточного края.) я организовала группу девушек для поездки на молодежную стройку в Комсомольск-на-Амуре. Но самой так и не удалось поехать. Начальник конторы сказал, что отпустит, только если я найду кого-то на свое место телеграфистки-морзистки, но таких не нашлось. А учиться на аппарате Морзе не так-то просто, ну самое малое – полгода.

Так я и осталась жить с Шурой. С ней мы жили очень дружно. Все делили поровну. Но она оказалась нечестной подругой. На почте она воровала вещи из посылок. Долго никто не мог обнаружить, где именно пропадают отправления.

В последний раз приняла она посылку, в которой был тюль. Она его вытащила, а в коробку положила всякой бумаги и газет, но не заметила, что на газете был штамп Уразовской конторы связи. Так и отправила ее в Ростов-на-Дону. Посылку получила девушка и тут же ахнула: вместо тюля – бумаги да газеты. Девушка сразу пошла к местному начальнику конторы связи, а тот уже увидел на газете Уразовский штамп. С этой газетой он приехал к нам, в Уразовскую контору.

Против Шуры хотели возбудить уголовное дело, но она вызвала свою мать, у которой было десять детей, и начальник милиции помиловал Шуру. Предложили матери вернуть адресату стоимость посылки, а Шуру сняли с работы. Шура вместе с матерью вернулась на родину.

Так я осталась одна. Я ничего не знала про Шурины дела. Она мне ничего никогда не говорила. Было очень обидно и неприятно, ведь я ей доверяла. Вскорости у меня появилась новые подруги: Аня, которая работала кондуктором жд вагонов, и Настенька – моя соседка, что работала нянечкой у начальника совхоза.

В 1939 году от порока сердца умерла моя сестра Аксинья. Ей было всего 17 лет. Я не смогла попасть к ней на похороны – был разлив, и все дороги размыло. Очень было жаль сестренку. Она была такая умная и красивая. Нас, детей, теперь осталось всего четверо. Мефодий ушел в 33-м на заработки да так и пропал во времена голодовки. Остальные умерли от разных болезней. Тогда ведь к врачам не обращались, лечились сами.

Осенью 1939 года я приехала домой в отпуск. Родители хотели выдать меня замуж за Петьку Исуса. Это был мой жених еще со школьной скамьи. Но я его не любила. Он нравился моим родителям. Петька учился в летной школе в Старом Осколе. Я с ним иногда переписывалась. Летом, во время каникул, он приезжал ко мне в Уразово. Все просил, чтобы я ни с кем не дружила и ждала, когда он кончит летную школу, и мы бы поженились. Однажды он нашел мой дневник, где я писала, что влюбилась в Витю Могилу, и как переживала и страдала по нем. Петька разорвал мой дневник на мелкие кусочки и хотел мне морду набить за плохое отношение к нему. А я его лишь больше от этого заненавидела. Перед отъездом Петька мне заявил, что если я кого полюблю, то он убьет меня, и что он не может без меня жить. Но не успел он кончить летную школу, как в 40-м его забрали в армию. Просил меня приехать на проводы, но я сказала, что буду на экзаменах. Соврала. В самом деле не хотела к нему ехать. Теперь и с ним началась переписка.

Мне писали уже трое ребят: Витя Могила, Миша Назаров и Петька Иисус. В эти годы парней было много, а девчат мало, вот и приходилось им драться за нас. За меня три раза дрались: дважды Петька Исус с Ваней Чуйковым, и Миша Назаров с Витей Могилой. В 39-м и 40-м было много молодежи. Во время гуляний все улицы были переполнены. В Доме культуры не помещались. Пьяных на улицах не было. Была развита художественная самодеятельность.

В эти годы были очень популярны Утесов, Лемешев, Козловский, Русланова и Шульженко. Я с подругами три раза в неделю ходила на танцы. Правда, танцевать не умела – сидела на стульях, как старуха. Парни меня все время приглашали, а я шла, чтоб не уснуть. Наступала им на ноги, бросала танцы и от стыда бежала на улицу. За год так и не научилась танцевать.

Я была как тумба толстая, румяная, фигуры совершенно не было. Меня дразнили «помидориной», потому что щеки у меня были красные. Даже объявляла себе голодовку, чтобы похудеть.

Зимой 40-го меня чуть не выдали замуж. Месяца два я ни с кем не дружила, только переписку вела. И вот ко мне на телеграф, во время дежурства, пришел наш парторг Деревянченко. Он долго беседовал со мной и спросил, почему я замуж не выхожу – молодая, красивая и работаю хорошо. Он предложил мне, если я захочу, выйти замуж за начальника паспортного стола Мирошниченко. Через пять дней этот Мирошниченко прислал мне письмо и предложил встретиться около почты. После моего дежурства он встретил меня, поздоровался и отчитался: «Я начальник паспортного стола. Мне 29 лет». Он мне почему-то сразу не понравился. Даже не хотела с ним разговаривать. Он мне сказал, что давно следил за мной, и что я ему очень нравлюсь: «Я говорить попусту не стану. Хочу на вас жениться», – а я ответила, что еще не нагулялась, и чтоб он оставил меня в покое. Пока мы спорили и не заметили, как дошли до моего дома. Я быстро шмыгнула в калитку и сказала: «До свидания. Я спать хочу. Больше ко мне не приходите». Он еще ходил ко мне две недели, и все одно и тоже: «замуж» и «замуж». Потом я «заболела» – не выходила на гуляния две недели, и он прислал мне записку: «Тамара, подумай хорошенько, потужишь». Я ему отказала и еще и оскорбила его. Назвала «старым хрычом», а потом пряталась от него.

Мне тогда очень надоела вся эта тема замужества. Миша Назаров писал мне из армии, что в 41-м кончит службу, и мы поженимся. Петька Исус кончал летную школу в 41-м и грозил на мне жениться. Витя Могила то же самое писал. Я растерялась и не знала, кого ждать. А тут еще один жених привязался ко мне. Пришел из армии Вася Симончик, только раз увидел меня на телеграфе и тут же пришел знакомиться. Я ему соврала, что меня Нина зовут. А еще сказала неправду о том, где живу.

От парней не было покоя. Они мне так надоели, что порой я закрывалась на квартире и просила хозяйку говорить, что я уехала на родину. А у самой созрела мысль: «Не поехать ли мне на Финский фронт от них подальше?» Пошла в военкомат и заявила, что хочу на фронт. Военком ответил, что девушек не берут. Почему-то такое было настроение – уехать подальше. Потом взялась за учебу. Наш парторг Деревянченко готовил меня для вступления в партию. В феврале 41-го я вступила в ВКПБ. В августе я собиралась поехать в отпуск к родителям. Поговорить о замужестве, кое-что приготовить к нему, да повидать своих подружек.

Глава 2. Весна 1941-го

Весной 41-го комсомольцы нашей конторы связи усиленно готовились к сдаче норм ГТО и «Ворошиловский стрелок». Я очень любила заниматься в кружках «Общество содействия обороне» и ГСО (Готов к санитарной обороне). Хотя мои подруги не понимали этого и часто говорили: «Зачем нам, девушкам, изучать все это?!» Они еще не знали, что уже совсем скоро все это пригодится на практике.

1 мая 41-го мне не пришлось участвовать в параде – я дежурила на телеграфе. В тот день, глядя как идут шеренги, мне вспомнился май 38-го, когда я еще училась в Курске в школе связи. Мы с Шурой участвовали тогда в праздничном параде. Шли в колоне как физкультурники. Одеты мы были в красные футболки, белые тапочки и белые трусики. Очень мы были красивы в тот день.

После парада мы с Шурой пошли попить воды к колонке. Смотрим, стоят там наши девчата, с кем мы жили на квартире. Валя Бечурина, Нина Горохова, Тоня Веретельникова и Нина Косоглаз. Не успели мы отойти от колонки, как к нам подошли двое военных в форме летчиков. Просят у нас разрешения попить водички, а сами с нас глаз не сводят и говорят: «Ах! Какие девчонки красивые! Особенно те, что в трусиках», – и никак нас домой не пускают. Просят разрешения познакомиться. Спросили, где мы живем, а Нина Горохова взяла и проговорилась. Мы не стали с ними разговаривать и ушли к трамвайной остановке.

Через три дня к нам в квартиру постучались. Мы сидели в комнате и занимались кто чем. Вдруг Нинка Горохова начала смеяться. Смотрим, а на окне сидит один из тех летчиков. Смотрит на нас и говорит: «Пусть выйдет вот эта девушка», – и показывает на меня. Я испугалась и залезла под стол. Так и не вышла. Он подождал немного и ушел, но все же выведал у хозяйки, как меня зовут. На третий день я получила письмо: «Здравствуй, дорогая Томочка. Я очень огорчен, почему ты ко мне не вышла. Приду на воскресенье. Жди. Я тебя полюбил».

Так он и ходил два выходных, пока не поймал меня на пути из школы. Рассказал о себе. Звали его Ваня Драгункин. Рассказал он мне, что был летчиком в звании старшего лейтенанта. Родом из Москвы. Сказал, что полюбил меня и не отстанет, пока я с ним дружить не соглашусь. Так и тянулось все лето. Вот только не понравился мне он. Я его избегала. Нарочно подговаривала ребят со школы, чтобы они ходили со мной. А он все никак не отставал. В августе мы кончили школу. Я ему не сказала, что мы с Шурой едем в Уразово. Не прошло и месяца, как он написал мне письмо. Ругал меня, что я ему не сказала. Мол, пошел бы он к директору и попросил бы разрешения остаться в Курске. Женился бы на мне.

А я была совсем еще девчонкой и не думала об этом всерьез. Но для семьи он был бы очень подходящий. Ухаживал за мной. Ценил меня. Писал мне целых два года. Я несколько раз переезжала с квартиры на квартиру, а он всегда разыскивал меня и писал.

Но я по-прежнему не думала о замужестве. Во-первых, у меня не было одежды и обуви. К первому мая я стояла в очереди целых два дня, а когда наконец подошла моя, 39-го размера уже не было, и я осталась опять без туфель. Берегла свои брезентовые. До блеска начищала их гуталином. Берегла я и свое единственное маркизетовое платье, которое купила еще в Курске. В те годы было очень трудно с материалом. Невеста я была бедная, потому замуж и не стремилась.

Уж очень мне хотелось одеться покрасивее. А как-то раз пришел к нам на телеграф бухгалтер Заготзерно (Всесоюзная контора по заготовке и сбыту зерна). Он случайно подслушал, как я просила нашу телефонистку, Бондаренко Марусю, привезти мне туфли из Харькова. Подходит к окну этот бухгалтер. Я приняла телеграмму и выдала ему квитанцию, а он мне и говорит: «Знаете, а я еду в Харьков. Могу помочь вам с туфлями». Я так обрадовалась, что совсем голову потеряла. А он говорит, мол, давайте мне деньги и пишите, какие туфли вам нужны. Я ему 200 рублей и отдала.

Прошло пять дней. От бухгалтера нет вестей. Позвонила я в Заготзерно и спрашиваю:

– Скажите, пожалуйста, ваш бухгалтер Акунин уже вернулся из Харькова?

– А он никуда и не ездил, – отвечают мне на том конце.

Я испугалась, но промолчала. На второй день я пошла в Заготзерно. Увидела Акунина и спрашиваю, купил ли он мне туфли. На что он мне отвечает, мол, поеду скоро и куплю. А когда я стала требовать деньги назад, и вовсе сказал:

– Знаете, барышня… Вы меня извините, но деньги ваши я уже потратил. Отдам, как будет получка.

Я пошла к главному бухгалтеру и от него узнала, что этот треклятый Акунин уже забрал деньги за два месяца вперед, и что он уже всему поселку должен. Ничего не оставалось – отправилась домой и проплакала всю ночь.

Утром пошла в милицию. Дежурный пообещал мне помочь, и на другой день мы пошли с ним к Акунину. Заходим, а он сидит дома и курит. Милиционер и спрашивает: «Почему не отдаете деньги гражданке?!» Акунин обещал скоро отдать. Ходили к нему еще два раза, а все без толку. Так и пропали мои деньги.

А когда рассказала своему парторгу Деревянченко, так тот и вовсе надо мной рассмеялся и говорит: «Когда же ты перестанешь доверять всем подряд, малышка ты моя?» Им смешно, а мне горе было. Больше я об этом никому не рассказывала. Стыдно было.

Я всю жизнь была доверчивая ко всем. Сама я никого не обманывала и думала, что все так поступают. Частенько бывало, что давала деньги в долг, а потом меня эти люди стороной обходили. Не здоровались даже.