Черная дюжина. Общество смелых

Тем не менее, когда я подхожу к тому месту, где надо читать «Протоколы сионских мудрецов», вот тут затычка… И тут ни с того, ни с сего включается в зале свет, на балконе с левой от меня стороны, в углу вдруг во весь рост встает отец Дионисий и размашистым крестом меня трижды крестит! И вот, даже на кассете при записи существует такой момент этой паузы.

И когда он меня окрестил, то пелена какая-то с меня спала, и я уж тут начал… Надо было видеть, как после этого вечера полторы тысячи человек, которые орали: «Браво! Браво!» Я услышал в зале слабый старческий голосочек: «Бра-аво! Бра-аво!» Я обратил внимание на пожилую женщину. И потом, после выступления она подошла ко мне. Ее вели под руки каких-то два молодых человека. Это оказалась бывшая фрейлина Озерова, племянница Нилуса, который и издал «Протоколы сионских мудрецов». Жила она в страшной бедности, но всю свою жизнь она потратила на изучение этого вопроса в Библиотеке им. Ленина. Блестяще владея французским языком, она переводила редчайшие книги по масонству и сионизму. Она-то и передала мне некоторые книги, которые усилили мои знания. Потом вскоре она умерла… Но тогда она сказала мне, что наконец-то дождалась того часа, как и было предсказано, что некий человек должен будет обнажить эту правду, и с этого коренным образом перевернется строй России. Я, естественно, не приписывал себе этого, но мне было приятно, потому что что-то, видимо, какой-то след я в этой истории оставил, что-то я сделал, что-то я всколыхнул…»

Под руководством Васильева и Андреева «Память» приобретает черты политической организации. Талантливый оратор Д. Васильев ездит со своими выступлениями по стране. В 1986 году помимо «Борьбы двух миров» распространяется магнитофонная запись вечеров «Памяти»: «Энергию мнений – в энергию действий» (16 марта 1986 года, ДК ОКСа), «Москва, как много в этом звуке»… (21 мая 1986 года, ДК «Динамо») и др.

«Надо было закреплять успех, надо было двигаться… Я увидел, что ничего страшного не произошло, остался жив, все нормально. И вот тут мы двинулись в атаку и провели 17 вечеров, на которых зачитали почти все «Протоколы», все записали на кассеты и, используя метод Хомейни, который в свое время сидел в Париже и там готовил свой приход к власти в Иране, посылая туда самолеты с кассетами, где были записаны его речи. То же самое и мы стали делать: мы записывали вечера на кассеты и рассылали их по всей стране. Мы продавали все, что у нас было, лишь бы купить чистые кассеты для размножения. Они тогда по тем ценам 8 рублей стоили. Мы брали блоки этих кассет, писали и рассылали по всей стране.

Это тоже дало свой всплеск, потому что народ сразу стал как-то немного шевелиться, стал понимать первопричины. Но, к несчастью, враг это тоже понимал, опережая народ на несколько шагов, девальвируя и нейтрализуя то, что делали мы. Но, тем не менее, мы продолжали свою деятельность», – отмечал Васильев.

На вечере в ДК «Динамо» 21 мая 1986 года Д. Васильев прочитал со сцены «Обращение патриотического объединения «Память» к русскому народу, ко всем народам нашей великой державы» – первый программный манифест «Памяти».

27 декабря 1986 года «Память» выступала в ДК «Октябрь» в Риге, где Д. Васильев зачитал еще один манифест «Новогоднее обращение патриотического объединения «Память». Для понимания позиций Васильева привожу документ без купюр:

«Новогоднее обращение к братьям и сестрам Латвии, ко всем народам Отчизны» о необходимости введения жесткого контроля за деятельностью руководящих работников патриотического объединения «Память».

В канун нового 1987 года патриотическое объединение «Память» вновь обращается к вашему сердцу, к вашему разуму, к вашему мужеству!

В эти минуты, часы, дни в стране обостряется революционная ситуация. Во всех звеньях государственного аппарата так называемые «бюрократы», прикрываясь лозунгами и словоблудием, пытаются заглушить голос правды, ошельмовать гласность, свернуть народ с истинного пути демократических Перемен, намеченных XXVII съездом КПСС.

В этой критической ситуации для нашего Отечества патриотическое объединение «Память» считает своим священным долгом еще раз вполне определенно и прямо назвать врагов перестройки своими именами. Широкая общественность должна знать, что под столь привычным ярлыком «бюрократа» многие десятилетия скрывается зловещий лик агента международного сионизма и масонства, выполняющего свою программу по захвату всемирной власти…

Только вдумайтесь в это, и вам станет ясна вся трагедия нашей долгой преступной бездеятельности перед столь грозным противником!

Как же действовать в создавшейся обстановке тем, кто многие годы был лишь пешкой в тайной игре посвященных?

Считайте, что в эти секунды мы приближаемся к великой истине.

Мы узнаем реального врага и его тайные планы! Но каков он, враг? Как распознать его звероподобный лик, часто скрытый за маской лояльности и доброжелательности? Назовем один из способов. Принуждайте к открытому общественному испытанию всех, кто претендует повелевать и быть глашатаем различных идей и нововведений.

Мы говорим, что народ и партия едины. Следовательно, народ, по праву большинства, и должен диктовать свой выбор вождей. Ибо народ всегда прав.

Именно широкое общественное мнение обязано применить жесткий контроль за деятельностью работников любого ранга, сбросив с них одежды непогрешимости, барства и чванства. Если государственный работник не вождь, не любимец народа – он не вправе руководить.

Такой первый общественный бой заурядности, прикрытой должностями и званиями, уже дан в Ленинграде ветеранами войны. Ветераны пошли в атаку на внутреннего врага! Они разбили в диспуте двух докторов наук, выявив их враждебную народу сущность. Старики-герои, стянув незажившие раны войны, пошли в атаку, потому что остальные трусят, боясь потерять мнимое благополучие. Потому что здоровые парни часами простаивают в очередях за водкой, показывая свое гражданское слабоумие на радость врагу!

Знайте! Враг тот, кто, брызжа слюной, доказывает, что история нашего государства для всех началась только с 17-го года, и сбрасывает со счетов многовековой исторический опыт нашего народа!

Враг тот, кто вопит об антисемитизме, славянофильстве, шовинизме, как только речь заходит о национальной культуре, истории, исконных традициях и обычаях народа!

Враг тот, кто злорадно стравливает верующих с неверующими, народ одной нации с другой, сея между ними рознь и подозрительность.

Враг тот, кто, используя интернационализм, протаскивает в образ жизни каждого народа, каждой нации космополитический бред и отбросы западной «культуры».

Только презирающие народ могут кормить такой гнилой идеологией! Враг тот, кто, кичась учеными званиями, навязывает народу антиприродные и античеловеческие теории и проекты, считая, что только он, специалист, знает, что есть истина, а что – ложь.

Враг тот, кто отрицает наличие сионизма и масонства в нашей стране, считая их подрывную деятельность досужей выдумкой.

Итак, теперь мы знаем истину! И вместо жалобщиков мы становимся борцами! Вспомним наших героических предков, и все колебания и сомнения в бою станут постыдными, недостойными звания человека!

Обретем единство под флагом нашей памяти! Пусть подвиги наших пращуров, заветы величайших умов Отечества, будут верным ориентиром в нашей бескомпромиссной борьбе! Кто бы ты ни был – академик или рабочий, генерал или крестьянин – Родина требует от тебя быть прежде всего ее патриотом и гражданином! В противном случае все твои дела бесплодны и вредны.

Наш лозунг в Перестройке: «Вышвырнем посредственность из всех звеньев управления государством!»

Кончайте работу со следствиями! Начнем сражение с главной причиной! Причина эта – сионизм в нашем Отечестве, в нашем доме! Свергайте сионистов и их прислужников со всех занимаемых ими постов!»

Воинственная риторика Дмитрия Васильева была обусловлена тем фактом, что «Память» перешла в наступление. По его мнению, насыщение знаниями, безусловно, полезно, но пора создавать и мощную структуру, которая смогла бы противостоять историческим вызовам. В том числе и так называемой «перестройке».

Известность «Памяти» выходит далеко за пределы Москвы. Еще в 1985 году патриотическое крыло трезвеннического движения в Новосибирском Академгородке создало добровольное общество «Трезвость» (ДОТ). В начале 1986 года ДОТ преобразуется в историко-патриотическое объединение «Память» (И. Николаев, И. Богащенко, Ю. Мерзляков, В. Жданов, Б. Гаврилко, А. Казанцев и др.).

Новосибирское ИПО «Память» объявило о своем существовании 16 февраля 1986 года на праздновании 800-летия «Слова о полку Игореве». 13 марта 1986 года ИПО «Память» было официально зарегистрировано как любительское объединение по интересам при Доме культуры «Академия» (на основании положения 1985 года о любительских объединениях).

В 1986 году на вечерах «Памяти» подвергается критике проект переброски стока северных рек на юг, в результате чего должна была произойти гибель тысяч русских деревень и памятников культуры. На вечере «Красота Русского Севера» в ДК им. Горбунова, на вечере в Центральном доме художника русские патриоты разоблачали виновников чудовищного проекта «переброски рек».

В 1986–1987 годах «Память» приняла активное участие в обсуждении проекта монумента Победы на Поклонной горе, выступая против официального проекта памятника и за проект «номер 206», автором которого был Вячеслав Михайлович Клыков.

В 1986 году сложилось отделение «Памяти» в Ленинграде (художники Н. Ширяев и Н. Жербин, майор внутренних войск В. Ежов, Н. Лысенко, В. Антонов, Ю. Риверов, Р. Гамадеев и др.).

Тогда же в Свердловске образовалось историко-культурное объединение «Отечество» (Ю. Липатников, Б. и М. Пинаевы, И. Чариков).

В начале 1987 года образуется отделение московской «Памяти» в Риге. В 1987 году в Челябинске по инициативе местного поэта Г. Суздалева возникает патриотическое объединение «Родина», в Магнитогорске – «Встречное движение» во главе с Валерием Тимофеевым, в Тюмени – «Отечество» А. Репетова и А. Зверева, в Тобольске – еще одно «Отечество», в Иркутске – патриотическое объединение «Верность» А. Турика и А. Панова.

Но Дмитрий Дмитриевич не спешит бросаться на политическую передовую. Нужно отделять зерна от плевел.

«Когда мы вначале как рванули вперед, – вспоминает Васильев, – подумав, что силы пойдут, появятся какие-то лидеры, и мы займемся своими делами. Рванули, а за нами никого, ни сбоку, ни сзади, – что же делать? Я же вижу, что боковым фланговым ударом враг начинает меня окружать и, замкнув кольцо, может нас уничтожить. Вот тут-то я и остановился, отошел назад и дал возможность пролететь вперед всем политическим лидерам и партиям. Чтобы посмотреть, а кто пролетит, а что получится из того, что мы сделали! И мы увидели: куча платных вождярок, наймитов, провокаторов…

Скажите пожалуйста, можно ли назвать здоровыми людей, которые создают христианско-демократические партии? Я что, должен ходить на партийные собрания или в церковь? Или какие-то сектанты, которые сегодня в изобилии, говорят нам о нравственных принципах жизни и зовут нас к каким-то небывалым высотам… Разве можно назвать государство или нацию здоровой тогда, когда в ней появляются сто монархических партий?! Это – тоже аномалия! – Партия может быть одна. Но монархия не бывает партийной, она бывает только православной!

И возникает вопрос, и мне его часто задают:

– А кто же будет царь? Неужто вы метите в цари?

На что я отвечаю:

– Подобного рода вопросы вы мне не смеете задавать только по одной простой причине, что, задавая такой вопрос, вы даже не представляете, о чем вы меня спрашиваете. Потому что если бы вы знали, что такое «царь», то никогда не задали мне вопрос, буду ли я царем! Ибо на Руси никогда царь не выбирался, а он всегда призывался. Но что такое «царь призывался»? Это тоже надо разобрать… Вот чем занимается «Память»!»

Видя опасность нарастающего влияния «Памяти», «прорабы перестройки» во главе с Александром Яковлевым начали открытую травлю общества патриотов. Многих руководителей объединения выгнали с работы, партийных исключили из партии. По указке Яковлева начиная со статьи Е. Лосото «В беспамятстве», опубликованной в «Комсомольской правде», в советской прессе начинается клеветническая кампания против «Памяти». Ее подхватывает русофобская, сионистская печать на Западе. Европарламент принял обращение к руководству СССР с требованием запретить деятельность общества «Память». Единственным членом Европарламента, проголосовавшим против этого обращения, был вождь французских патриотов Жан-Мари Лепен. Так деятельность «Памяти» приобрела международный резонанс.

Таким образом, из кружка по интересам «Память» становится организацией политической и переименовывается во фронт. «Любители истории» один за другим начинают надевать черные рубашки. Видя опасность пробуждения русского национального самосознания, руководство КГБ по заданию тогдашнего главного партийного идеолога и «прораба перестройки» А. Н. Яковлева стало готовить разгром «Памяти» путем ареста двухсот самых активных ее деятелей. Чтобы не допустить этого, 6 мая 1987 года на Манежной площади «Память» провела первую в СССР политическую демонстрацию. По понятным причинам она была несанкционированной. Ее участники потребовали встречи с Горбачевым или Ельциным. Горбачев такой встречи испугался, а Борис Николаевич Ельцин, в то время руководитель Московского горкома КПСС, согласился и встретился с участниками выступления в Мраморном зале Моссовета. Но мы забежали вперед. Сейчас необходимо обратиться к фигуре самого воеводы – Дмитрия Дмитриевича.

Глава 2. Дмитрий Васильев. Воевода

Дмитрий Дмитриевич родился 30 мая 1945 года в городе Вятка (в то время носившем название Киров), потому как его мать, Татьяна Дмитриевна, во время войны была эвакуирована из Москвы. Она работала заведующей детским комбинатом одного из «почтовых ящиков». Был такой 47-й «почтовый ящик».

В этой связи сам Дмитрий Дмитриевич вспоминал ее рассказ, как происходила эта эвакуация. Когда состав, груженный детьми, выдвинули на пути, начался налет немецкой авиации. И все руководство, включая родителей этих детей, побежали в убежище. На путях остался состав, осталась мама Васильева, которая бегала от вагона к вагону и молила Бога, чтобы Он спас детей. И, странное дело, знали, видимо, что бомбили, ведь это был «почтовый ящик», бомбы довольно точно ложились, а вот в вагоны летели только осколки. Самая большая жертва была, когда его сестра упала с верхней полки вагона в ведро с водой. Все остальное обошлось. Мама, таким образом, всех спасла, как считал Дмитрий Дмитриевич, обращаясь к Богу. И благополучно они выехали в Вятку, где она и продолжала работать. Там она познакомилась с будущим отцом Васильева.

Его настоящее имя Дмитрий Федорович Бурцев. Бурцевы происходят от древнего русского рода князей Мещерских. Его дед по линии матери – Дмитрий Тараторенков, казачий атаман станицы Романовской под Царицином – был поднят большевиками на штыки.

От Советов же пострадала и вся родня по отцовской линии. В некоторых интервью Васильев утверждает, что он дворянин. Известный певец и член «Памяти» Игорь Тальков во время одного из вечеров называл Васильева боярином, васильевские адъютанты именовали его превосходительством, в одной из газетных заметок промелькнуло сообщение, что Васильев является претендентом на престол…

В 1946 году началось возвращение из эвакуации. Мать Васильева с детским садом вернулась домой, и с этого времени они уже постоянно проживали в Москве, по адресу, где позднее будет находиться штаб «Памяти»: ул. Валовая, дом номер 32, кв. 4. Это была бывшая квартира очень известного старинного русского рода Курбатовых. Полковник Курбатов охранял верхние подступы к Москве. В районе Пятницкой улицы есть Маратовский переулок, а раньше он был Курбатовский. И до сих пор там сохранилось их домовладение, только оно изуродовано за советский период и переустроено. Потом эта семья немного подразорилась. Их отец был сподвижником доктора Боткина, которого потом расстреляли вместе с царской семьей. Известный очень был хирург, терапевт. Знаменитая Боткинская больница названа в его честь. И воспитал огромную семью: это и Наталья Ивановна Курбатова, и Христина Ивановна Курбатова.

Наталья Ивановна Курбатова окончила Строгановское императорское училище, была великолепной художницей, давала маленькому Диме уроки живописи. Христина Ивановна Курбатова была классной дамой гимназии, в совершенстве владела тремя языками, великолепно знала словесность, историю, географию и занималась Диминым воспитанием. Дмитрий Иванович Курбатов – строитель Новоспасского моста, первого, открытого в СССР. Он же потом и пострадал. Его спас Бонч-Бруевич, который бывал в квартире на Валовой, как и Стасова. Были они не как друзья, а как ценители таланта Дмитрия Ивановича Курбатова. Они его и спасли практически от репрессий.

В этой же квартире жил Николай Павлович Анциферов – дядя Коля, как его ласково называл Васильев. Автор книг «Душа Петербурга», «Из жизни городов» и других, 27 лет отсидевший в концлагерях за происхождение, за свою позицию. Именно он привил Дмитрию Дмитриевичу любовь к русской литературе.

«Мне в жизни повезло, – рассказывал Дмитрий Дмитриевич, – меня воспитывали Курбатовы, очень известный дворянский род. Они, очевидно, знали историю моего происхождения, дали мне прекрасное образование, поэтому я получил больше, чем человек, окончивший, скажем, три советских вуза. Меня учили чести, вере, любви к Родине…»

Так что Курбатовы сыграли большую роль в становлении Дмитрия Дмитриевича Васильева как будущего патриарха русского фашизма. Среди их родственников были такие известные фамилии, как Богдановы, Беры, Кипарисовы. Они не принимали советскую власть, но и не уехали из России. Да и сам домовладелец Черенков (он его и построил) тоже не уезжал. Заканчивал свой век управдомом, живя во втором номере этого же дома, и там же умер, хотя почти вся родня уехала. Позднее к Васильеву в организацию пришел внук того самого Черенкова.

Когда Христина Ивановна умирала, она сказала Васильеву: «Как бы я хотела, чтобы вся эта квартира принадлежала тебе!» Сам он вспоминает, что тогда не придал значения этим словам, потому как в тот момент в квартире проживало 30 человек, а сама она занимала всего одну комнату. Большую комнату перегородили пополам: 10 метров – ей, 10 – Наталье Ивановне. А все остальные Курбатовы разъехались.

Впоследствии слова ее сбылись – Дмитрий Дмитриевич стал единственным владельцем квартиры на Валовой, где располагался и штаб фронта, и редакция газеты, и даже радиостанция «Отечество, память и ты».

Бабушка Анна Григорьевна Самсонова тоже была интересным человеком. В своей крестьянской семье она была тринадцатой. Воспитывалась в приюте купца и театрального деятеля Бахрушина, получила там образование, профессию портнихи. После этого Анна Григорьевна работала у помещика Храповицкого в имении. Как отмечает Васильев, сам помещик никогда в России не жил, он, в основном, жил в Англии, известный масон, а здесь у него был управляющий – немец Герли. И вот его бабушка была экономкой в этом поместье. Оттуда она пошла на курсы, против чего Герли страшно возражал, потому что это были модные тогда революционные курсы. В 1919 году она вступила в партию. Как-то у нее партия с верой в Бога сочеталась. Все там было достаточно сложно.

Она, в основном, работала по беспризорникам в Наркомпросе. Рассказывала, как, спасая Кащенко, ездила с Крупской в Горки, видела Ленина уже обезумевшим. И была страшно удивлена, как его там охраняют. Никакой свободы у него не было. У Крупской три раза мандат проверяли, у нее три раза мандат проверяли. Но все-таки она спасла Кащенко.

Анна Григорьевна была спартанских правил. Воспитанная немцами, она была очень бережливой, экономной и строгой.

«Мы два раза в неделю по постным дням ели черный хлеб с луком и постным маслом и больше ничего не ели. А здесь у нас была печь (во всех комнатах сохранились, а в этой не сохранилась, только угол остался; это сделано было для увеличения жилой площади, в этой комнате нас жило восемь человек, и поэтому, чтобы как-то лишние квадратные метры освободить, пришлось ее разобрать, о чем я сейчас, конечно, жалею), – и вот ее натопишь, а бабушка все окна и форточки откроет… У нас считалось нормальной температурой в комнате где-то 13–14 градусов. И я бабушке предельно благодарен за это, потому что я обожаю холод, а жары у нас хоть отбавляй. Я не боюсь холода, поэтому, когда все ходят и жмутся, я, наоборот, радуюсь и бодро себя чувствую», – вспоминает Васильев.

«Так вот, бабушка была, надо сказать, образованная, и она тоже мне много давала с точки зрения суровых пониманий жизни. Хотя я не видел у нее какого-то политического давления партийного, как у многих других, хотя она была жертвенна по-своему. Скажем, будучи уже пенсионеркой союзного значения и получая по тем временам достаточно большую пенсию – 120 рублей, она отправляла через дипмиссию средства в фонд Вьетнама… Где-то она заблуждалась, я ее не разубеждал, потому что спорить было бесполезно. А уважал я ее за скромную жизнь, за то, что она как-то транспонировала в своем понятии партии несколько иначе – это помогать людям. Я помню бесконечную череду пьяных, которых она на улице поднимала замерзающих и клала в нашей прихожей спать на сундуки. Тут соседи в ужас приходили, а пьяница оставлял записку: «Спасибо за гостеприимство. У меня, к сожалению, денег нет, но все, что есть, я оставляю». И оставлял 20 копеек, 10 копеек. А она потом их даже искала, чтобы эти деньги вернуть.

Вот такая у меня была бабуля. Она учила меня любить людей, помогать им. И видимо, на свою голову выучила, потому что это стало целью моей жизни. А в наше время лютых джунглей это – мучение и страдание, потому что делать людям добро, оказывается, – это ужасно тяжело, и я думал, что от этого ты должен испытывать радость, но ничего, кроме душевной боли, не испытываешь. Но, приученный своей бабулей, я отказаться от этого уже не могу».

Мама у Дмитрия Дмитриевича была точно таких же правил. Работая воспитательницей в детском саду, она все тащила из дома в сад, когда все тащили наоборот: из сада домой. Чувство долга у нее было очень высоко развито, чему она и учила маленького Диму.

В школе у будущего лидера «Памяти» обучение не заладилось, что объяснялось конечно же идейными мотивами. «…Повязали мне у памятника вождю хомут на шею, – вспоминал Васильев, – но почти всегда эту удавку я носил в кармане и получал двойки и нелюбовь учителей».

После получения аттестата Васильев учился в школе-студии МХАТ, по окончании которой его призвали в армию. В армии начал службу в десанте, затем служил танкистом, затем полтора года в театре. Был зачислен в комсомол, и об этом вспоминает с досадой и негодованием: «В комсомол меня записали в армии. Я служил в Венгрии на передовых рубежах Отечества, как же можно не быть комсомольцем? Моего согласия не спрашивали. Забирали, негодяи, по две копейки с солдатской зарплаты».

Вернувшись со службы, Васильев понял, что «не сможет играть ни сталеваров, ни секретарей обкомов», что от этих ролей «ему тошно». «На меня, – вспоминал он, – возлагал большие надежды Борис Ливанов, но он вскоре умер. Во МХАТ пришел Ефремов. Начался вульгарный бытовизм, и мне не захотелось. Я никогда не любил начальников над собой, всегда выбирал, где их поменьше».

Так актером он не стал, хотя в 1984 году снялся в роли очень уважаемого им государственного деятеля Петра Аркадьевича Столыпина в фильме С. А. Герасимова «Лев Толстой».

Тем не менее театральное искусство, точнее, театральная эстетика позднее проявится в Национально-патриотическом фронте «Память». Н. Ларин в помещенной в журнале «Столица» статье отметил: «Эстетика в «Памяти» необыкновенно важна. Их программа – это ведь на самом деле не какая-то там политическая стратегия, тактика, не унылые, чисто европейские рассуждения. Нет – это белые стихи, некая песнь в прозе, и еще один штрих, дополняющий общую картину… В этом преимущество «Памяти» – законченная художественность, своя эстетика…»

Итак, судьба у Васильева складывалась как у любого советского человека: школа, пионеры, то, что там заставляли делать из-под палки. Получилось так, что Дмитрий Васильев всегда внутренне боролся с системой и ненавидел коммунистическую закостенелую подчиненность, где нужно было лебезить, вилять хвостом перед всеми и делать не то, что ты хочешь. Он много поменял профессий, чтобы найти такую, которая давала бы хоть относительную свободу и хлеб. Работал и культпросветработником, и журналистом (в то время у него было около семидесяти публикаций, персональные выставки, лауреатское звание). В результате Дмитрий Васильев освоил десяток профессий, которыми неплохо владел, и если любой из них посвятил бы оставшуюся жизнь, то стал бы не худшим специалистом. Но все дело в том, что ему всегда скучно заниматься чем-нибудь одним.

«У меня так натура устроена, мне нужна всегда смена деятельности, иначе я начинаю коснеть, унывать… Мне все это претит… Я по жизни импульсивный человек…» – признавался Васильев.

Все это, особенно служба в армии, привело к тому, что Дмитрий Дмитриевич перестал понимать, что происходит со страной: транспаранты, лозунги, великие обещания, а народ жил все хуже и хуже при относительном внешнем, казалось бы, благополучии, каких-то праздниках, сокрытых красными тряпицами, скудными иллюминированными лампочками Ильича. Все это приводило в уныние, потому что весь этот праздник был праздником, пока был энтузиазм, пока все верили: «Ну, завтра будет лучше!» Но если еще в первые годы после войны был какой-то пафос, то потом все превратилось в дежурное действо, как бы исподлобья, по привычке. Все эти демонстрации и прочее носили образ какого-то унылого искусственного театрального действия не очень талантливых режиссеров.

«И я стал копаться… и полез в историю. Ввиду того что мы по молодости лет не очень отдаем себе отчет в том, что люди нам делают добро, закладывая в нас бесценные знания прошлого, а мы их как-то вольно используем, то я, может быть, не отдавал себе полного отчета в деятельности Курбатовых, которые вкладывали в меня любовь к России, истории, к ее прошлому, к царю. И это все, видимо, откладывалось у меня как багаж в подсознании, а когда пришел момент, что это надо осознать, т. е. найти какую-то базу, чем-то нужно подкрепиться, вдруг это все стало из меня выплывать», – вспоминал Дмитрий Дмитриевич.

В то время Васильев полностью ушел в чтение – это была в основном классика. Но после встреч с различными людьми к нему начали попадать уникальные книги о прошлом России. Тогда он познакомился с трудами А. Нечволодова, великого русского историка, И. Забелина, Д. Иловайского. Об этом никто не знал, никто не помнил. Когда он все это прочитал (в том числе и Карамзина, и Соловьева), то что-то стало его настораживать в чтении и заставляло усомниться. А вот когда к нему попал Державин, то вдруг его захлестнула волна эмоций, и Васильев стал думать: а что это, почему это меня заставляет волноваться.

И вот тогда уже в поисках причин, приведших нашу страну к этим необратимым последствиям коммунистической деспотии, Васильев стал через этих историков по отрывочным данным изучать специально такие понятия, как масоны и сионизм, которые часто у них встречались. Стал искать специальную литературу, потому что ему важно было это понять.

И вот тогда перед ним стали открываться ужасные страницы истории, он увидел причину трагедии государства, народа, гибели царя. Васильев пришел в ужас от того, насколько лицемерны и трусливы люди, потому что не хотят узнать причину своего существования в истории и культуре, в геополитике и мире.

«Меня, – вспоминает Дмитрий Васильев, – это стало волновать. И я, естественно, стал накапливать потенциал знаний, понимая, что ни в каком институте меня этому не научат. Я в свое время поступал во ВГИК, но меня хватило только на одну сдачу экзамена режиссеру Таланкину, который сидел за столом, ел пирог и, задавая вопросы, оплевывал меня… Хам такой, надменный, распоясавшийся… Мне говорят: «А вы знаете, кто такой Таланкин?» Я говорю: «Знаю, – человек, который снял фильм о гомосексуалисте Чайковском»…

– Ка-ак?!

– Да, более мерзкого фильма я в своей жизни не видал, мерзкого и скучного.

– А зачем же вы идете в мастерскую?..

– Я иду не в мастерскую, я иду в институт, а уж к кому я тут попаду, я не знаю, может, я и не пойду в этот институт, кто знает.

И я срезался тогда с Таланкиным на экзамене. Я ему сказал: «Да, вы сняли фильм о великом гомосексуалисте Чайковском, но армянскому радио задали как-то вопрос: «Правда ли, что Чайковский был гомосексуалистом?» Армянское радио подумало и ответило: «Правда, но мы любим его не только за это». Поэтому Чайковский для меня интересен, прежде всего, гениальной музыкой, а рыться в его белье, его личной жизни я не собираюсь и не хочу, потому что это – личное дело Чайковского, и вторгаться в область, мне неизвестную, грязными руками я не хочу, потому что это – грязь. И почему вы здесь, люди искусства, поднимаете подобного рода вопросы…»

– Но это же вы подняли!..

– Я поднял вопрос, что фильм – так себе. А значит, это интересовало автора, потому что, если бы его музыка интересовала, он снял бы фильм о прекрасном, великолепном, гениальном композиторе Чайковском», – рассказывал Дмитрий Васильев.

Естественно, дорога туда ему уже была заказана, и Васильев продолжил дальше углубляться в знания, которые были тогда в большом дефиците. Дмитрий Дмитриевич становится страстным собирателем книг и старается везде, где только можно, зарабатывать и подрабатывать, чтобы покупать уникальные книги. Кроме того, Христина Ивановна Курбатова давала очень много литературы, которая пополняла его багаж знаний.

И так постепенно, работая, мотаясь по стране, встречаясь с людьми, он стал приходить к своим политическим убеждениям уже более плотно и занялся откровенной «антисоветчиной». Овладев искусством фотографирования, которому его с семи лет учил Константин Николаевич Песковецкий, стал публиковать фотографии. Это была и работа, и увлечение. А потом уже это стало орудием, потому что Васильев переснимал редкие книги, которые он после распечатывал и рассылал по всей стране. В Советском Союзе ксероксов не было, все было под жестким контролем милиции, поэтому фототиражирование было единственным способом распространения такой информации.