Kitobni o'qish: «Таинственное эхо мира»

© Мельников И., 2024

* * *

Игорь Мельников: «Таинственное эхо мира» (1961–2011)

Как по-разному складываются судьбы поэтов! Поэты и их стихи бывают счастливые – и не очень, хватанувшие славы вдосталь – и навсегда сокрытые от читателя, зачерпнувшие любви современников – и пришедшие к людям много позже земного бытия…

Впрочем, всех истинных стихотворцев объединяет бесконечное, можно даже сказать, неистовое служение слову, духовный подвиг во имя поэзии, во имя единственно верных и филигранно отточенных формулировок и метафор, способных отразить и даже преломить время, запечатлеть мир в его многообразии, остановить мгновенья красоты, счастья и печали.

Этот подвиг самоотречения почти неподъёмен для любого человека – каково же его совершать тому, кто от рождения физически слабее и незащищённее своих здоровых собратьев по перу (у Игоря был ДЦП средней тяжести).

Родился Игорь Глебович Мельников вместе со своим братом-близнецом Олегом в городе Уфе, в дружной и счастливой семье инженера Глеба Николаевича Мельникова и воспитателя детского сада Маргариты Алексеевны. В 1968 году вместе с семьёй переехал в город Тольятти, где разворачивалось строительство Волжского автозавода. К счастью для Игоря родители, как рассказывает его брат, с детства «приучили мальчика к постоянным физическим упражнениям, а все выходные старались проводить на природе. С тех пор всю жизнь каждый его день начинался с физзарядки, потом – душ с обливанием холодной водой. Вечером, после работы (Игорь работал в технической библиотеке ВАЗа) всё повторялось. И это позволяло ему поддерживать более или менее приличное самочувствие и вести достаточно активный образ жизни. Он практически не употреблял алкоголь и не курил. К тому же даже небольшая доза алкоголя, по словам Игоря, на несколько дней приглушала ту самую музыку в душе, из которой рождались стихи. И всё-таки, по большому счёту, он был счастливым человеком, поскольку дано ему было удивляться окружающему миру, слышать его глубинные мелодии и выражать их строчками стихов».

Олег рассказывает, что «у родителей имелась довольно большая домашняя библиотека, где было много поэтических книг, и стихи как-то сразу очаровали Игоря. В старших классах он стал посещать занятия литературного объединения «Лира», где познакомился и подружился со многими литераторами города. Позднее его стихи стали печатать в местной газете, собирались опубликовать и в областной газете, что по тем временам считалось большим достижением, но наступили 90-е годы… В 1993 году была создана Тольяттинская писательская организация, и Игорь стал её активным членом».

Что стоит за этими сухими фактами? Огромная внутренняя работа, которая потребовалась человеку с ослабленным здоровьем для того, чтобы жить как все обычные люди – ежедневно ездить на службу, упорно заниматься самообразованием, много читать и с сыновней нежностью и почтением относиться к тому миру, в котором рождён, ежедневно, год за годом отыскивая в себе звуки и смыслы и складывая их в чудесные, высокие, точные и буквально хрустальные по чистоте звучания поэтические строки. Ведь стихи, по признанию Олега Мельникова, «заполняли всё существование Игоря, составляли основной смысл его жизни. Впрочем, талант, который ему был дан, и не оставлял ему другого выбора».

Именно так. Поэтический дар сам выбирает того, кем начинает владеть безраздельно, не оставляя творцу ни единого шанса уйти в сторону от своего предназначения. Он властно и бескомпромиссно требует этого жертвоприношения в виде всей жизни поэта, сложенной к своему подножию.

Погружённость в себя, ограниченные контакты с социумом дали свои положительные плоды – Игорь научился слышать и улавливать самые тонкие струны своей души, отзывающейся на мир природы и ход времён немного грустными, но светлыми и чистыми звуками.

Поэзия Игоря Мельникова, в целом не выходящая за рамки классического стихосложения, между тем совершенно уникальна, абсолютно самобытна и бесконечно прекрасна по звучанию, соразмерна и совершенна по форме. Лады её сплошь построены на консонансах, на благозвучии и утончённой интонационной гармонии. Воистину «музыка сфер»! Да и самому Игорю более всего были близки поэты, пишущие в жанре русской классической лирической поэзии. Он был уверен, что данное литературное направление вовсе не исчерпало себя, что здесь ещё возможно сказать своё слово, способное тронуть сердце современного читателя.

Душа Игоря – этот уникальный музыкальный инструмент любого лирического поэта – была лишена таких эмоций, как зависть и корысть, злопыхательство и мстительность… Опять-таки по воспоминаниям его брата, «Игорь был светлым и доброжелательным человеком, от него практически никто никогда не слышал грубого слова, тем более – нецензурного. Он не участвовал в конфликтах и интригах, на которые так богата творческая среда. К тому же он был человеком очень обязательным и всегда добросовестно выполнял свои обещания и обязанности».

Далеко не всякий здоровый человек, а тем более творческая личность, может похвастать таким набором добродетелей! Но какая сила духа, какая вера в себя, в жизнь и людей должны быть присущи человеку с физическим недугом, чтобы суметь не испытывать ни к кому никакого негатива, а жить светло и высоко, неся свой крест без ропота и гнева, не отягощая своими проблемами окружающих! Конечно, такая цельная натура, как Игорь Мельников, не могла не оставить свой след на земле, чтобы когда-нибудь преломиться в тысячах читателей всем спектром своей удивительной радуги-души.

В стихах Игоря почти нет сильных эмоций, нет интонационных взрывов, нет большой динамики – но тем не менее они нисколько не скучны, поскольку в них не найти и тени занудства, нравоучительности или ложного пафоса. Напротив, они всякий раз поражают воображение новизной образов и словно выстраивают читательскую душу заново – как музыка Моцарта или Баха, – даря ей все оттенки мира, открывая всю многомерную красоту жизни и уводя в бесконечные высоты духа. Мир природы и вещей соединяется у поэта в единое философское поле, в котором он творит свою действительность, свою собственную реальность. При этом поэзия Игоря Мельникова никогда не бывает схематична или мертва – нет, в ней всё есть жизнь, всё – игра света и бликов, всё – полнота и многозвучие мира, словно в цветке или снежинке, в капельке росы или морском камешке…

Увы, ДЦП – это достаточно серьёзное заболевание, и после сорока пяти лет здоровье Игоря стало быстро ухудшаться. Его друг, врач и поэт Борис Скотневский, потом говорил Олегу Глебовичу, что он вообще удивлялся, как долго Игорю удавалось поддерживать хорошее самочувствие, что в его практике такие случаи очень редки. Тем не менее, последние годы его жизни дались особенно тяжело…

Игорь Мельников оставил своеобразное завещание – он просил близких о кремации с последующим развеиванием его праха в сокрытом от людских глаз месте. Что и было сделано как дань уважения к его памяти. Он очень хотел, чтобы его помнили живым. Борис Скотневский откликнулся на его уход горьким и в то же время светлым стихотворением:

Памяти Игоря Мельникова

Ты был и чист и светел,

Ребёнок и поэт.

Тебя развеял ветер,

Теперь ты просто свет.

Мерцай, наш мальчик милый,

Как тихая звезда!

И нету ни могилы,

Ни гроба, ни креста…

Теперь ты с главным знаньем

Далёко-далеко.

Легко ли быть мерцаньем

И светом быть – легко?

Отточенный, афористичный, самобытный, по-хорошему скупой поэтический язык, авторская метафора как неизменный художественный приём, богатейший лексикон и словарный запас, сложная и удивительная судьба, исключительный духовный мир и невероятная личная стойкость поэта делают стихи Игоря Мельникова настоящим явлением в современной литературе – безо всяких скидок! И очень хочется верить, что явление это будет в конечном итоге по-настоящему замечено и оценено и критиками, и читателями. И займёт своё истинное, заслуженное место в большой всемирной библиотеке её Величества Поэзии.

Валерия Салтанова, поэт, член Союза писателей России

Эхо

Когда темнеет и квартира

Плывёт и тает в тишине,

Таинственное эхо мира

Звучит, как музыка, во мне.

Как уходящее свеченье,

Прощанье прожитого дня.

И в этот час воображенье

Тревожно шепчет для меня,

Что мир наш – только отзвук эха

Других, исчезнувших миров,

Далёкий отголосок смеха,

Дымок погаснувших костров.

Но в запахе листвы горящей,

В лучах рассеянных огней -

Дыханье жизни настоящей,

Напоминание о ней.

И этот стынущий немного

Обычный ветер пыльных крыш

Поёт земное для земного.

О чём, о чём ты говоришь?..

* * *

Спасибо вам за чувство дали,

Мои земные облака.

Вы ничего не обещали,

А просто шли издалека.

У зарастающей дороги

Склонялась в колеи трава.

Вы плыли медленно, как боги,

Без горечи и торжества.

За ваше вечное сиянье,

За ваш мерцающий покой,

Я видел, машет на прощанье

Вам с ветки слабый лист сухой.

Но вы его не замечали.

И он, сгорающий в огне,

Рванулся молча в ваши дали.

И полетел под ноги мне.

Скользнула холодком по коже

Его мгновенная печаль.

И был он мне в тот миг дороже,

Чем вы, открывшие мне даль.

Качели

В тихом парке стонали качели

В сонных сумерках позднего мая,

Будто песню забытую пели,

Надрываясь, но не умолкая.

То ли девочка, то ли старуха

В тишине на качелях качалась.

И звучали пронзительно сухо

В этой песне то вызов, то жалость.

Но о юности мы не жалеем.

Не стареет листва у ограды.

Зажигались огни по аллеям,

Оживая от лёгкой прохлады.

Задыхаясь, стонали качели.

И качались бескрайние дали.

И спокойные окна горели.

И высокие звёзды мерцали.

* * *

В плену у цветущей сирени

Уже не сумею пропасть я

От яркого неба и тени,

И плеска бездонного счастья.

Там солнце стояло углами

От стен отражённого света,

И пчёлы летали послами

Еще предстоящего лета.

Но было немного тревожно

От тайного, смертного знанья, -

Что выполнить им невозможно

Глухие свои обещанья.

И все, что они обещали,

Когда-то, не зная сомнений,

Сегодня я вспомню едва ли

В плену у печальной сирени.

* * *

В след от копыта, залитый водой,

Смотрит, склонясь, одуванчик седой.

И на ребёнка прикрикнула мать:

«Что ты такой непослушный опять!

Дома напьёшься! Пристал как репей!

Грязную воду из лужи не пей.

Если попьёшь хоть с ладони – беда:

Станешь… ну, может, козлёнком тогда».

Только ромашки молчали в тени.

И никому не сказали они,

Что за туманом в предутренний час

Здесь проскакал по дороге Пегас.

* * *

…Там, за углом, была ещё аптека,

Колонны дома, берег и река.

И у воды фигурка человека.

И светлые большие облака.

И грязные тяжёлые буксиры

Тянули мимо баржи и плоты.

И запах кухни из чужой квартиры.

И на газоне редкие цветы.

Минувший век, недавний и старинный,

Стал памятью среди других веков.

Он превратился в шелест тополиный,

В спокойное движенье облаков.

А вслед за ним сбежала стерва юность

В рассветный час по лужам от дождя,

И подчеркнула улицы сутулость,

По влажным стёклам пальцем проведя.

Пойду туда, чтоб заглянуть в аптеку,

Купить лекарство от прошедших лет.

Увижу ту же улицу и реку

В стекле витрины. Но… аптеки нет.

* * *

Я вспомнил своё нетерпенье

И ливень стихающий мой.

А все-таки жизнь – возвращенье

По улице детства домой.

И солнце спускается ниже.

И пух тополиный у стен.

И, руки раскинув, на крыше

Столпились фигурки антенн.

И туча стоит на востоке.

И улица светится вся.

И время шумит в водостоке,

Подхваченный хлам унося.

Там щепки разбитых желаний,

Бумажный кораблик смешной

И лист оторвавшийся ранний

Пропавшей надежды земной.

Так пахнет асфальтом и летом.

И тени дурманят траву.

И сам ты с привычным пакетом

Уходишь от них в синеву.

Салют

…И всё же бывает минута

Среди незаметных минут,

Когда городского салюта

Над крышами рощи цветут.

Тогда, ускользая от взгляда

В летучий светящийся дым,

Аллеи небесного сада

Сливаются с парком земным.

Там кто-то смеётся, и даже

Торгуют мороженым там.

И даль за плакатами та же.

И тени скользят по зонтам.

Там соки и сладкая вата,

Воздушных шаров пузыри.

И все, кто ушли без возврата,

Гуляют всю ночь до зари.

Там музыка кружится где-то,

И слышится вечное в ней.

Как жаль, что сгорает всё это

И падает ливнем огней.

* * *

Над спящим городом от звёздного тумана

Неуловимый свет, неуловимый зов, -

Как будто брызги волн и пена океана,

И шум его далёких голосов.

Открыты настежь полночи ворота.

Но знанья нет, и веры нет давно.

Привычный мир… Возможная свобода…

Что выбирать? Не всё ли нам равно.

Мы не свободны, даже выбирая.

И в бледной дымке, льющейся к ногам,