Kitobni o'qish: «Организм»

ПРОЛОГ

Я работал дома за компьютером, когда позвонил мой шеф – главный редактор известного московского еженедельника.

– Слушай внимательно. Поселок называется Велич, там случилось что-то непонятное! Жители то ли парализованы, то ли в коме, большинство просто лежит в своих домах и не двигается! Даже точно неизвестно живы ли они!

Я уставился в стену за монитором. Вообще-то, когда человек в отпуске, с ним не говорят так, будто за последний час десять раз пересекались на рабочем месте.

– Понимаю, понимаю, – сказал шеф. – Ты всего неделю отгулял. И все-таки прошу пойти мне навстречу. У меня сейчас свободны только две молоденькие девчонки, но твоя кандидатура – оптимальный вариант.

– Это почему? Поняли, кто у нас лучший журналист?

– Не в этом дело. Просто сейчас тот случай, когда нужен именно такой человек, как ты. С твоей дотошностью и упрямством…

– Постойте. У каждого свои недостатки, и не надо их преувеличивать.

– Кто сказал, что дотошность – недостаток? – шеф усмехнулся. – Дотошность, въедливость – это то, что сейчас нужно. Объяснить? Человек, передавший нам эту информацию, уверяет, что на въезде в поселок скапливаются спецподразделения местных силовиков. Короче, Велич, скорее всего, блокируют. И неясно, как долго это может продлиться.

– Да что ж там такое случилось?

– Это и надо выяснить. Признаюсь, у меня большие сомнения, что власти заинтересованы в разглашении подробностей. Так что у тебя есть шанс поиграть в партизана. Ты же как-то говорил, что истинные репортеры обретаются исключительно на Западе – те, что лезут в зонах конфликта туда, где ведут бои враждующие стороны, а наши, мол, ползают, как будто спят на ходу.

На стол запрыгнул мой здоровенный рыжий кот. Наверное, решил, что хозяин уже закончил работу. У него привычка такая – понюхать монитор, колонки, «мышку». Я столкнул его со стола, хотя обычно беру на руки. Кот спрыгнул на пол, удивленно посмотрел на меня.

– Как могло парализовать целый населенный пункт? Это что, террористический акт?

– Сомневаюсь. Кому нужен дохлый поселок в Воронежской области? Лично я больше склоняюсь к эпидемии. После атипичной пневмонии и птичьего гриппа я не удивился бы какой-нибудь новой заразе.

– Не знаю, не знаю… Тут вот в чем загвоздка. Мне ведь надо…

Я запнулся, соображая, как бы выразиться, но мой шеф – человек на редкость догадливый, да и в людях разбирается – знает, чем живет едва ли не каждый его сотрудник.

– Мне все известно, не переживай. Про книгу и все такое.

Он был в курсе моих писательских дел. Ему было известно, что я подумываю после отпуска увольняться. После того, как мои первые книги получили хорошие отзывы читателей, одно московское издательство включило в план сразу три моих романа, которые я написал давно и, сказать по правде, уже не надеялся на их издание.

– Понятно, – только и сказал я.

– Решать, конечно, тебе. Дело даже не в хорошем гонораре за статью, не в том, что это будет информационная бомба. Лично мне интересно, что там случилось с такими же обычными людьми, как мы с тобой. Зачем понадобилось блокировать поселок? Я всегда считал: сколько бы власти не распространялись о своих благих намерениях, СМИ должны их контролировать в меру своих возможностей.

– Хорошо. Считайте, что я уже в Величе.

Я еще не уволился, а главред не каждый день обращается с такой просьбой к рядовому журналисту.

– В контору заезжать не надо, – сказал шеф. – Возьми такси и двигай в аэропорт. Билет тебе уже заказан.

Мы попрощались, он положил трубку.

Я закрыл глаза, откинулся на спинку стула.

У меня есть привычка в напряженные моменты жизни замирать на несколько минут, прислушиваясь к себе и окружающему миру. На верхних этажах моего дома кто-то играл на фортепиано. Тревожная, завораживающая, даже пугающая музыка – казалось, ее написали специально для триллера. В классике я разбираюсь неважно, но эта мелодия оказалась знакомой – «Реквием» Моцарта.

Я встал из-за стола, выключил компьютер, стал запихивать в сумку вещи, блокнот, диктофон. И старался не думать, что меня ждет в поселке под названием Велич.

Часть 1
ГНЕЗДО

1. Новые жители в умирающем поселке

1

Две семьи, переехавшие в поселок, выглядели странно.

Они прибыли в Велич на двух серых машинах в субботний вечер – жаркий, безветренный и безлюдный. Их приезд волею случая наблюдал лишь один человек.

Павел, учитель местной школы, сорока четырех лет, худощавый, крепкий, родился в Величе и уехал отсюда после выпускного вечера. Потом была учеба в университете и восемнадцать лет семейной жизни, закончившейся разводом прошлым летом. И Павел, оставив квартиру жене с дочерью, вернулся назад, к матери. На работу его взяли с радостью – в школе не хватало учителей.

Он переехал не только потому, что не хотел скитаться по съемным квартирам. Ему понадобилась смена обстановки, чтобы пережить стресс, и желательно смена мегаполиса на тихое местечко, где он смог бы больше находиться в уединении. Кроме того, здоровье матери ухудшалось, и его присутствие оказалось для нее очень важным.

Почти каждый вечер Павел отправлялся на прогулку, и для него по-новому открылись строчки из Ахматовой: «И долго перед вечером бродить, чтоб утомить ненужную тревогу…». Он двигался по Тополиной улице к югу – к шоссе, уходящему в юго-восточном направлении и соединявшему Велич с автострадой. Павел прогуливался по шоссе и, когда чувствовал, что достаточно, возвращался назад той же дорогой. Иногда на обратном пути он не доходил до Тополиной улицы и сворачивал вправо на неприметную тропу, которая выводила на пустырь, заросший густой травой и обнесенный коконом кустарников.

Когда-то, еще до рождения Павла, здесь находилась окраина Велича, но поселок хирел, его территория уменьшалась, и жилые дома отступали, жались к центру, как разбитые армии, спешащие соединиться друг с другом. Сейчас на пустыре осталось всего два ветхих деревянных дома, два сарая, и между ними – такая же старая постройка, представлявшая некогда летний домик на чьем-то дворе, от которого сейчас не осталось даже ограды.

От пустыря к поселку тянулась узкая дорога, заросшая кустарником, и первый жилой дом располагался почти в километре, если не считать убогую хижину Леньки – местного бомжа и старьевщика.

Иногда Павел возвращался этой дорогой – получалось, он прогуливался по кругу. Этот путь исключался зимой, когда было много снега, после сильного дождя и во время весенней распутицы. Но в жаркий вечер он был предпочтительней – слишком густые заросли и много мест в тени.

Сегодня, в этот июльский вечер, была именно такая погода, солнце еще припекало, и Павел свернул на тропу.

Он остановился, чтобы развернуть шоколадную конфету, пока от жары она не превратилась в кашицу, когда услышал звук приближавшегося автомобиля.

Павел думал, что кто-то едет по шоссе к ближайшему повороту на Тополиную, но звук почему-то не удалился, наоборот – стал ближе.

Проглотив подтаявшую конфету, Павел прислушался. Так и есть – автомобиль двигался по тропе прямо на Павла. По неизвестной причине кто-то избрал эту никудышную дорогу, хотя здесь не ездили давно: водитель рисковал оцарапать ветвями корпус машины, сломать боковое зеркальце.

Разминуться было нельзя, Павел сошел с тропы в кустарник, чтобы его не зацепили, и в этот момент понял, что приближается не одна машина, а две.

Он уже решил, что это кто-то из местных подростков-школьников на своих древних иномарках, но когда мимо проехал серый «Фольксваген», Павел заметил, что за рулем сидит взрослый мужчина. Рядом, на месте пассажира, сидела женщина, и еще кто-то на заднем сидении. Со второй машиной – серой «Ауди» – история повторилась: мужчина, женщина и… кажется, двое детей.

За машинами тянулся шлейф пыли, лениво оседавшей на ветвях деревьев и кустарников. Пустырь находился всего в полусотне шагов, и Павел непроизвольно двинулся следом за машинами.

Показался просвет, Павел вновь сошел с тропы, чтобы его не заметили, и остановился. До последнего момента он не собирался этого делать. Возможно, так случилось потому, что две серые машины остановились на пустыре.

Из машин уже выбирались люди, и Павел догадался, что приезжие появились здесь, чтобы заселить дома – эти две жалкие развалюхи, где жить без длительного и дорогостоящего ремонта было абсурдом. Павел вспомнил: мать что-то такое говорила о том, что какие-то ненормальные купили эти дома на отшибе.

Это казалось немыслимым, но то, что Павел увидел, подтверждало обратное.

И все-таки это было наименее странным из того, что удивило и даже смутило учителя. Он увидел перед собой две пары с двумя детьми у каждой – мальчиком лет семи-восьми и девочкой лет трех-четырех. Мальчики обеих семей, как и девочки, были одинакового роста и комплекции. То же можно было сказать и об их родителях. Оба мужчины низкорослые, хрупкого сложения, их жены на полголовы ниже, худощавые, одеты безвкусно и безлико: синие джинсы, серые свитера. Дети были в очень широкой одежде, на несколько размеров больше, как будто шорты с майками и платья брали на вырост.

От семей веяло неким стандартом, словно их подбирали специально, отличие было лишь в одном: семья, приехавшая первой на «Фольксвагене» была чуть темнее – и у взрослых, и у мальчика с девочкой был одинаковый цвет волос.

Павел рассмотрел номерные знаки на одной из машин, и, судя по ним, приезжие были откуда-то из южных областей России. Они преодолели не одну сотню километров, но никто из людей, выбравшихся из автомобилей, не потягивался, не разминал ноги или спину. Никто не говорил ни слова, они просто стояли и смотрели на дома.

Было еще кое-что, о чем Павел подумал лишь спустя несколько дней. Дети вели себя иначе, чем можно было ожидать от мальчиков и девочек такого возраста. Они не бегали, не кричали, не задавали вопросы, не пытались улизнуть от родителей, исследуя новое место – они вообще не доставляли взрослым хлопот. Девочки встали рядом с багажником «Ауди», мальчики – по бокам от них, и застыли.

Спустя четверть часа прибыл грузовик с мебелью и вещами приехавших в Велич семей. Несколько рабочих начали разгрузку. Солнце садилось, и в зарослях стало темнеть.

Павел не решился выйти к новым жителям и вернулся назад к шоссе. Нужно было возвращаться домой.

2

Арендованный грузовик покинул пустырь. Смеркалось.

Когда тьма стала плотнее, одна из женщин приблизилась к «Ауди», и девочки расступились. Женщина приоткрыла багажник и повернулась, чтобы войти в ближайший дом, на пороге которого ее ждал муж.

Из багажника медленно, неуклюже выбралась невысокая молодая женщина в розовом домашнем халате. Если бы кто-то увидел ее, ему бросился бы в глаза огромный живот беременной на последнем сроке. Женщина в халате замерла, огляделась, как будто темнота не была помехой для ее зрения, и направилась в летний домик, куда уже занесли широкую кровать.

Лишь после того, как дверь за ней закрылась, две девочки разошлись по домам каждая к своей семье.

3

Лейтенант Седов, участковый по Величу, проехал Дубовую улицу, и его «уазик» оказался на узкой грунтовой дороге, ведущей к пустырю с недавно заселенными домами. Ночью прошла сильная гроза, дорогу размыло, и Седов снизил скорость до минимума – его автомобиль впервые за последние недели являл собой образец чистоты.

Седов не один раз чертыхнулся, прежде чем «уазик», наконец, выехал на открытое пространство. Лейтенант остановил машину, не доезжая до ближайшего дома, заглушил двигатель. Он поморщился, выбираясь из машины, и направился к дому.

Он хотел, чтобы его приезд и знакомство с новыми жителями выглядел, как визит вежливости, но ему почему-то стало не по себе. Как в этих домах можно жить? Единственное изменение в их внешнем облике – это вставленные окна и плотно задернутые шторы. Но развалины от этого не перестали быть развалинами. Любопытно: нет ли какого-нибудь социального комитета, который в силах запретить проживание в подобных условиях? Или организации по защите детей, которая вынудит родителей изменить для пользы своих отпрысков хоть что-то?

Седов не знал. В принципе это его не касается. Судя по двум машинам, пусть и не новым, эти семьи не являются нищими. В задачу лейтенанта входило познакомиться с новыми жителями, объяснить, что Велич – его вотчина, и что они всегда могут рассчитывать на его помощь.

Лейтенант помедлил, спрашивая себя, заходить ли и во второй дом после первого, потом осторожно поднялся на просевшее крыльцо, постучал. И вздрогнул, когда дверь тут же распахнулась, и на пороге появился хозяин.

Телосложением он напоминал скорее подростка, нежели взрослого – невысокий, с узкими плечами и мелкой костью. По лицу можно было дать что-то около тридцати лет, но при этом внешность была незапоминающаяся, ускользавшая от каких бы то ни было определений. Казалось, при другом освещении или под иным углом этот человек будет выглядеть иначе.

Седов вяло улыбнулся, представился. Хозяин молчал. Лейтенант спросил:

– Вас как зовут?

Пауза. Седов думал, что хозяин не ответит, но тот тихо произнес:

– Дима.

Седов улыбнулся, пробормотав «очень приятно», протянул руку. Хозяин руки не подал, и это вышло как-то естественно. Седов смутился и, чтобы скрыть это, на секунду-другую отвернулся, как бы оглядываясь.

Когда он снова посмотрел на хозяина, рядом с тем уже стояла его жена. Седов даже шороха не услышал. Лейтенант кивнул ей, снова представился. Хозяин, по-прежнему глядя Седову в глаза, сказал:

– Мою жену зовут Джина.

Его голос был какой-то… Казалось, этому человеку приходилось напрягаться, чтобы что-то внятно сказать.

Седов улыбнулся, чуть наклонил голову. Он хотел задать пару вопросов, которые убедили бы, что участковый проявляет заботу о новых жителях, и праздное любопытство здесь ни при чем, но так и не сказал ни слова.

Между родителями стояла девочка и смотрела на лейтенанта.

Седов улыбнулся и девочке, но его улыбка быстро погасла. Девочка смотрела на него не так, как смотрят дети на чужого дядю. Скорее это был взгляд охранника, заметившего постороннего на вверенной ему территории.

– Моя дочь, – сказал хозяин. – Зовут Дина.

– У вас прекрасная малышка.

Никто не поблагодарил его за комплимент, никто вообще не сказал ни слова. Все трое – семейная пара и их дочь – пялились на лейтенанта, и тому показалось, что он чувствует давление, казалось, требовавшее: уходи отсюда.

Седов так и сделал. Смущенный, он попятился от этого дома, так и не спросив то, что хотел, попрощался, не получив ответа, пошел к машине. В этот момент ему открылся второй дом, и лейтенант нахмурился. На пороге его задней двери стояли мужчина с женщиной и девочка между ними.

На какой-то миг Седову почудилось, что у дальнего дома стоит та же семья, с которой он только что разговаривал, лейтенант даже оглянулся на ближний дом.

Семья в дальнем доме казалась точной копией хозяев ближнего. Только волосы у них были светлее.

Седов вспомнил, что где-то еще должны быть мальчики – старшие дети семей, но теперь он уже не хотел их видеть. Лучше уехать отсюда. То, что входило в его обязанности, он уже сделал. Лейтенант завел машину, развернулся, и, покидая пустырь, оглянулся.

Обе семьи по-прежнему стояли у своих домов и следили за его отъездом.

Минут через пять после отъезда Седова обе семьи, наконец, вернулись в дом, закрыв двери.

В двух сараях позади домов двое мальчиков, стоявшие вплотную к ветхим дверям, отошли вглубь пустых строений и замерли, как было до приезда «уазика».

В летнем домике, расположенном в центре неправильного четырехугольника из двух домов и сараев, женщина в розовом халате, лежавшая на кровати, опустила голову на грязную подушку и закрыла глаза. Наступила прежняя тишина, которую не тревожили даже птицы.

4

Павел закончил отжиматься на заднем дворе, когда услышал голос матери, позвавшей его обедать.

Он встал, огляделся, восстанавливая дыхание. После физической нагрузки на душе становится легче. Не мешало бы вплотную заняться оборудованием тренажерного мини-зала в одной из комнат. Мать, кажется, не против. Павел подумывал об этом с зимы, но все как-то не мог начать. Да и с его деньгами это будет не так-то просто.

Пока Павел не развелся и не вернулся в эту дыру под названием Велич, он регулярно посещал тренировки. В поселке этого не было.

– Паша! – позвала мать. – Все остынет!

– Сейчас, мама. Только ополоснусь по-быстрому.

Он ел щавелевый борщ, поглядывая на мать, и с удовлетворением отметил, что она выглядит в последние дни бодрее. Он слушал ее рассеянно, но одна из реплик привлекла его внимание.

– Что ты сказала?

Мать поставила чашку, поднесенную к губам.

– Я сказала: они даже разговаривать ни с кем не хотят.

– Они?

– Да, они. Паша, проснись, о них в поселке только и говорят, – она хмыкнула. – Да ты их даже не видел еще ни разу, этих приезжих.

– Я? Почему… я… – он осекся.

Странно, но он так и не рассказал матери о том, что уже видел новых жителей, и не мог себе этого объяснить, хотя прежде часто делился с матерью даже личными проблемами.

Мать не заметила его вялой попытки протеста.

– Кто только не пытался с ними поближе познакомиться – все напрасно. Молчат. Только мужчины что-то бормочут на вопросы, но их жены и рта не открывают, как будто немые. Странные они какие-то.

Мать встала из-за стола, собрала посуду, подошла к мойке.

– Я только вчера от Николаевны узнала, как их зовут. А она узнала об этом только потому, что дружит с теткой нашего участкового. Имена у них, скажу я тебе, – мать покачала головой, принимаясь за мытье посуды. – Одну пару зовут Дима и Джина, а их детей – Дема и Дина. Другую пару зовут Тима и Тома, детей – Тема и Тина.

Павел посмотрел матери в спину. На секунду он решил, что мать так шутит, притом, что с юмором у нее всегда были нелады. Но мать говорила серьезно. Павел тупо уставился на свои руки. Такое чувство, что имена подбирали по справочнику. Почему-то перехотелось пить чай с булочкой, вообще стало противно смотреть на еду.

Какое-то время они молчали, потом Павел спросил:

– Мам, ты сказала, что с ними многие пытались познакомиться поближе. Люди что, ездят туда… на пустырь?

Мать закончила расставлять вымытую посуду, повернулась к сыну, вытерла влажные руки полотенцем.

– Николаевна сказала, что они ездят за покупками каждый четвертый день. И всегда в три часа дня. Ездят семьями по очереди и закупаются на всех сразу. Пока отец с матерью заходят в магазин, дети сидят в машине и ждут их. И так уже три недели подряд. Кроме как за этим, они в центре не появляются.

Павел задумался об именах новых жителей. Все имена отличались между собой одной-двумя буквами.

– Ты их видела?

– Видела. Во вторник. Правда, издалека. Кажется, это были Тима и Тома.

– И как они тебе? Лично тебе?

– Не знаю, – она пожала плечами. – О них никто ничего не знает. Иногда мне кажется, что они ненормальные. Но я бы хотела побывать у них в гостях.

А я – нет, подумал Павел. Мысль родилась сама собой, как будто это шепнул кто-то посторонний.

– Ты почему чай не пьешь?

Павел поморщился.

– Спасибо, мама. Я больше не могу.

Он вышел в сад позади небольшого огорода, глубоко вдохнул. Их дом стоял на Тополиной обособленно – рядом не было соседских участков. Лишь в полусотне шагов на противоположной стороне жила семья Лоскутовых, у которых были дочь – выпускница местной школы Настя, и десятилетний Никита.

Было начало второго, и Павла потянуло на сон – в выходной день он любил вздремнуть после обеда и считал это правильным. Он даже своим ученикам говорил: часы сиесты приняты в большинстве стран мира, и дело не только в жарком климате. Так было принято испокон веку и на Руси, пока к власти не пришел Петр Первый и не перетряхнул весь жизненный уклад.

И все-таки сегодня Павлу не суждено было подремать. Он снова подумал о новых жителях, об их именах и вспомнил слова матери, что каждый четвертый день семьи по очереди ездят закупаться. И что она видела их во вторник.

Павел замер.

– Черт возьми, сегодня же суббота.

5

Павел остановился на углу здания, выкрашенного в неопределенно-серый цвет, где располагался продуктовый магазин. Здесь рос ветвистый вяз, и в такую жару тень была кстати.

На другой стороне Центральной улицы находилось бежевое одноэтажное здание, одну половину которого занимала овощная лавка, другую – парикмахерская.

Павел убеждал себя никуда не ходить и лучше отдохнуть, но не выдержал. Он снова хотел увидеть новых жителей и на этот раз вблизи. Он планировал, что зайдет в магазин вместе с ними.

От центра поселка его дом отделяло почти два с половиной километра. Тополиная, соединявшая юго-восточную часть Велича и шоссе с северной, где находилась улица Лесная с редкими домами, пересекалась с несколькими улицами, прежде чем взбиралась на холм, за которым и был поворот к центру. Павел боялся опоздать, спешил и даже запыхался – было не просто жарко, было еще и безветренно.

Центр пустовал. Даже будь прохладней, в такое время в Величе жизнь всегда замирала. Не потому ли семьи выбрали эти часы для своих поездок? Наверняка они хотели рядом с собой поменьше любопытных.

Павел почему-то нервничал. Он поймал себя на мысли, что сейчас, придя сюда, не очень-то хочет, чтобы новые жители появились. Необъяснимое желание испарялось, и он уже был не прочь вернуться домой ни с чем. Он остался только потому, что понимал: стоит ему вернуться, и он пожалеет, что протопал по такой жаре без всякого смысла.

Он остался, но его все больше беспокоил вопрос: сколько ему здесь находиться, прежде чем станет ясно, что очередной приезд новых жителей не состоялся? Павлу казалось, что он уже привлек внимание продавщицы овощной лавки или парикмахерши. Они наверняка поймут, что Павел ждал семью, приехавшую за продуктами, когда он войдет следом за ними в магазин, и он не хотел этого. Только ни это – предстать перед жителями таким же любопытным, как большинство старушек.

Терпение покидало его, когда со стороны Тополиной послышался звук приближавшегося автомобиля. Это мог быть, кто угодно, но интуиция шепнула учителю – едут те, кого он ждет.

Минута – и Павел увидел серый «Фольксваген». Павел засуетился, делая вид, что разворачивает пакет и направляется к магазину. Машина остановилась, из нее медленно выбрались мужчина и женщина, на заднем сидении остались мальчик и девочка. Это была семья с темными волосами. Дима и Джина?

Пара скрылась внутри. Павел, прежде чем войти следом, глянул на детей. Мальчик и девочка – Дема и Дина – сидели, не двигаясь, и смотрели перед собой. Неужели они настолько послушны, что даже не вылезут из этой душегубки, в которую наверняка превратилась машина?

В магазине сегодня работала продавщица пенсионного возраста – Григорьевна. У ее молодой напарницы – Светы – был выходной. Павел поздоровался с ней, покосился на Диму и Джину, которые уже выбирали на полке продукты, загружая тележку, и тут заметил то, что должен был заметить еще на улице.

Дима и Джина были одеты, как и три недели назад – в джинсы и свитера. Конечно, это могло быть совпадением, что сегодня они выбрали ту же одежду, что и в день переезда, они не обязательно не переодевались целых три недели, но дело было ни в этом. В их одежде было жарко даже в тот вечер начала июля, но тогда это объяснялось долгой дорогой. Сегодня в таких свитерах они должны были бы истекать потом, но Павел ничего этого не заметил.

Даже объяснение, что они, быть может, переболели ангиной и теперь опасались рецидива, одевшись так тепло, показалось Павлу фальшивым.

Дима и Джина вели себя так, словно ездили в этот магазин за продуктами уже сотню лет. Ни какой-то неловкости, ни любопытства, лица ничего не выражают, движения механические.

Павел хоть и затягивал с покупкой, все-таки подошел к кассе раньше семейной пары. Он взял баночку майонеза и пакетик чипсов, чтобы что-то взять – покупка не была ему нужна. Он встретился взглядом с продавщицей и вдруг догадался, что она испытывает неприязнь к семейной паре и, возможно, чувствует себя неловко, когда они приезжают. Неудивительно. Насколько Павел знал Григорьевну, она, скорее всего, встретила новых жителей благожелательно, пыталась пообщаться, изливая свою природную разговорчивость, но после того, как те повели себя с ней, наверняка обиделась.

– Как поживаете? – спросил Павел продавщицу.

– Спасибо, Паша. Нормально.

Григорьевна выбила цену, Павел расплатился. Надо было уходить, но он медлил.

– Жарковато сегодня.

– Да, – Григорьевна кивнула.

Они замолчали. Было слышно шуршание пакетов Димы и Джины, и жужжание мухи, бьющейся о стекло. Григорьевна покосилась на семейную пару, и Павел подумал, что она хотела бы поговорить с ним о новых жителях, но, конечно, не в их присутствии. И еще он понял, что продавщица догадалась об истинной причине его прихода, но это вряд ли ее удивило: за последние две недели в ее магазине в эти послеполуденные часы наверняка побывало немало народу.

– Я… пошел, – сказал Павел.

– Угу, – женщина по-прежнему косилась на чету. – Спасибо за покупки.

В магазине было душно – он не был оборудован кондиционерами, но жара снаружи показалась Павлу нестерпимой. Он зажмурился от яркого света, медленно прошел в тень вяза, где стоял, ожидая приезда семейной пары.

Похоже, он ничего особенного не вынес из того, что увидел их вблизи.

Павел покосился на детей в машине. Те по-прежнему сидели, не шелохнувшись и глядя перед собой. Павел поймал себя на мысли: почему эти семьи переехали в Велич? Поселок с каждым годом становился все более заброшенным, словно находился в пустынной местности, а не в густонаселенной области. Молодежь стремилась уехать отсюда и поскорее забыть бывшее место жительства. Казалось, над Величем витало облако, появлявшееся над человеком, страдающим провалами памяти. Сюда давным-давно никто не переезжал, но эти семьи почему-то приехали.

Павел смахнул капельки пота с лица и с опозданием понял, что дети в машине заметили, как он на них пялится. Он поспешно отвернулся, но было поздно – он выдал себя.

Он решил отойти за угол магазина, когда услышал звук открывшейся дверцы. Из машины выбрался мальчик. В руках он держал мяч. Павел остановился, не понимая, почему ребенок выбрался поиграть только сейчас. Надоело ждать родителей?

Девочка осталась в машине. Ее брат несколько раз ударил мячом о землю, поймал его, потом подкинул вверх, неловко расставил руки и выпустил мяч. Тот покатился куда-то за магазин, и мальчик поспешил за ним.

Павел просеменил вдоль торца здания, чтобы уже за магазином снова увидеть мальчишку. Тот ударил по мячу, мяч отскочил от тыльной стены магазина, покатился в кустарник. Мальчик полез в кусты, выкатил мяч, снова ударил его. И, прежде чем побежать за ним, снова размахнулся.

Павел напрягся. Он заметил здоровенный булыжник, и в следующее мгновение нога ребенка уже вонзилась в него. Мальчишка бил со всей силы, как футболист – дальний штрафной.

Булыжник громоздко перекатился не больше, чем на пару шагов.

Учитель сжался. Ему показалось, что ступня становится горячей-горячей, как будто это он ударил булыжник. Он уже видел, как сын Димы и Джины падает, хватается за ногу, и послеполуденную тишину разрывает его истошный вопль. У Павла даже успел появиться вопрос: как теперь поведут себя родители мальчика? Исчезнет ли их механическая размеренность в движениях? Как вообще выглядят их лица в момент паники?

Ничего этого Павел не узнал – он ничего не услышал.

Мальчишка не закричал. Не взвыл. Не заплакал. Он подбежал к мячу, снова схватил его. При этом он ковылял – его нога была сломана. Он был в шортах и сандалиях на босу ногу, и Павел не мог ошибиться. Футболка у Павла прилипла к спине, он почувствовал головокружение, как при солнечном ударе.

Казалось, это было галлюцинацией – мальчик, сломавший ногу о булыжник, но продолжавший играть. Боль, которую он должен был почувствовать, не смог бы игнорировать даже взрослый человек. И после такой травмы нереально даже ходить, не то, что бегать.

Мальчишка чуть присел, готовый подкинуть мяч вверх, но в этот момент замер, глядя куда-то в сторону. Он напоминал ребенка, услыхавшего, как его зовет мать.

Потом он побежал, огибая угол здания, к тротуару. Он по-прежнему жутко хромал.

Павел вяло, неуклюже вернулся к фасаду магазина.

Серый «Фольксваген» уже разворачивался, выезжая на Центральную улицу. Мальчик, только что сломавший ногу, спокойно сидел на заднем сидении рядом с сестрой.

В машине не было ни единого признака, что родители обеспокоены тем, что случилось с их ребенком.

Учитель остановился и смотрел на машину, пока она не скрылась за поворотом. Его состояние напоминало необъяснимый транс. Когда звук двигателя растворился, Павел очнулся. Он огляделся и заметил, что продавщица стоит у входа в магазин.

Павел вздрогнул, словно его застали за подглядыванием, медленно пошел вдоль фасада, сближаясь с продавщицей. Та, не глядя на него, сказала:

– Я бы не расстроилась, если бы они перестали приезжать в мой магазин.

Павел остановился. Внезапно он почувствовал потребность все рассказать. Все, даже о приезде этих семей в поселок. Говорить, говорить, только бы вернуть прежнее нормальное состояние. Возможно, он хотел, чтобы его убедили в том, что ему померещился удар мальчика по булыжнику.

Конечно, он ничего не рассказал, только спросил:

– Григорьевна, скажите, пожалуйста. Вы слышали, как они звали мальчика?

Продавщица покосилась на него.

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

Павел пожал плечами, отвел взгляд.

– Да так…

Он попрощался, пошел вдоль Центральной улицы.