Kitobni o'qish: «Спастись еще возможно», sahifa 3

Shrift:

Он просыпается… Ах, это, слава Богу, всего лишь сон… Он ведь еще маленький, совсем маленький мальчик. Ему десять лет. Он в своей комнате, на своей кровати. Входит папа и от порога уже начинает строго отчитывать: «Зачем ты опять якшался с этой шпаной? У них отец и старший брат из тюрем не выходят! Твой отец – парторг крупного завода, у него репутация. Знаешь ты, что такое партийная репутация?» Сергей знает и может повторить слово в слово все, что сейчас скажет папа: про репутацию, про уважение, про партийный авторитет… про спецпаек, про икру и крабов из горкомовского буфета. Знает, но молчит, а отец грозит ему пальцем: «Я отправлю тебя в спецшколу, отдам в интернат, я откажусь от тебя, но не позволю тебе марать мою партийную честь». Сергей боязливо сжимается под одеялом. Ему не хочется ни в спецшколу, ни в интернат. Ему уже сказано и объяснено, что там с ним будут делать… Он начинает хныкать, а отец требует, чтобы он встал, чтобы он собирал вещи. «Сейчас, ты поедешь, сейчас!» – кричит отец. «Папочка, прости. Я больше не буду!» – он падает перед отцом на колени. «Нет, – кричит отец, – нет, на этот раз я доведу дело до конца, партийная совесть мне дороже!» Отец хватает его за шиворот и тянет по полу, как тряпку, а он кричит: «Нет, папочка, нет!» Но отец, видно, действительно желает довести дело до завершения. Он открывает входную дверь и вышвыривает его прочь. «Папа! – кричит он. – Папа! – и катится вниз по лестнице – Папа!» – и просыпается…

Он просыпается, и на этот раз он уже не маленький мальчик Сережа – он Сергей Григорьевич Прямков, по кличке Прямой, мужчина тридцати двух лет, русский, разведенный, судимый… Он помнит, кто он… но вот что с ним и где он находится – это пока вопрос. Он пробует пошевелиться, но не может: похоже, что примотан чем-то к кровати. В голове шум, а во рту привкус какого-то лекарства. «Где я? В дурдоме?..» Темно. Нет, не в глазах – это просто темно: может быть ночь, а может быть, в комнате нет окон, или они наглухо закрыты. «Слава Богу, есть о чем подумать. Что это? Я молюсь? Начнешь тут молиться, когда покойники наяву приходить станут…» Вот теперь пошло, теперь он, действительно, начал вспоминать. Сначала мертвого Глушкова в парке, потом Гришу Функа, тоже мертвого: но от первого – жуть, а второго – просто жалко… Парнишку шофера, будь он неладен… «Фраернулся я, ох, фраернулся…»

Он не спал, просто лежал и ждал. Что-то должно ведь быть дальше? Он уже понял, что в комнате не один: кто-то противно сопел и ворочался в углу. А темнота давила, она, как густой кисель набивалась в горло, мешала дышать. Страшно хотелось выплюнуть ее, но никак…

И все-таки он задремал, потому что неожиданно увидел тонкие полоски света, обозначающие контуры нескольких завешенных чем-то окон, а это значит, что прежде была ночь, а теперь утро… И сразу отлегло от сердца – хоть что-то стало яснее…

Через два часа он знал уже немного побольше. Чуть-чуть больше, но количество вопросов от этого почему-то только увеличилось. Итак, что ему известно наверняка? Он захвачен некими людьми для неких целей. Захвачен профессионально. Но это не менты. Иначе, почему он здесь, в какой-то старой избе, а не в изоляторе? И не бандитами, тем более чехами, – скорее военными… Нет, вероятно, это какая-то спецслужба: ФСБ, АБВГД, в конце концов, – сейчас только ленивый не имеет своей спецслужбы…

Два часа назад его поднял с кровати какой-то огромный мужик метра под два ростом. Он, Прямой – метр восемьдесят пять и девяносто два килограмма – в руках этого бугая был просто, как сноп соломы: мужик отцепил его от кровати, повертел, поставил на пол и жизнеутверждающе сказал:

– Пойдем, Сергей Григорьевич, на двор делать пи-пи. Только не шали, могу нечаянно члены повредить!

При этом он приковал наручниками правую руку Прямого к своей левой лапе.

– Где я? – просипел слабым голосом Прямой.

– Ну уж, все тебе сразу – вынь да положь! Потерпи чуток. Лады? – добродушно отрезал мужик.

Прямой про себя окрестил его Кабаном: больно тот был необъятен, толстошей и щетинист – кабан и все тут, разве что не агрессивен. И даже после того, как Кабан отрекомендовался, Прямой оставил за ним прежнюю кличку.

– Зови меня просто «сержант», – сказал тот, когда они вернулись обратно, – ты, я знаю, Сергей Григорьевич, а я, стало быть – сержант. Лады?

– Лады, – пробубнил Прямой, и пошутил, – только, в натуре, поскромничал, начальник, наверняка, старший сержант, а?

Кабан неожиданно дернул Прямого за прикованную правую руку, и тот ощутил исходившую от «сержанта» чудовищную кабанью мощь. «А ведь не соврал насчет «члены повредить», – отметил для себя Прямой, – ох, не соврал».

«Итак, Кабан, и еще двое во дворе с «Кипарисами»5 в руках, мол, знай наших, – делал Прямой мысленные зарубки на память. – Должно быть, есть и еще. Ну, залетел, в натуре! Один Кабан стоит троих. Но, с другой стороны, пока еще рано делать выводы. Поживем – увидим…»

В доме Кабан пристегнул его браслетами к ручке привинченного к полу деревянного кресла, а сам занялся хозяйственными делами. Потешным было это зрелище: наблюдать за тем, как суетился он у кухонного стола, как дергался в его огромной лапе маленький кухонный ножик, как напряженно дрожали под ним половицы, и при всем этом слышать добродушное мурлыканье какого-то мотивчика.

Впрочем, обед вышел у Кабана неплохим. Они откушали, причем Прямой делал это одной рукой, так как Кабан наотрез отказался его отстегнуть. Не положено – и все!

– А тот матросик, – полюбопытствовал Прямой, – что меня ухайдакал, он тоже сержант, или как?

– А ты сам у него и спроси, когда увидишь. Только особо с ним не шути. Не любит он, можно и нарваться.

– От этого подростка? – удивился Прямой. – Ему ж не боле семнадцати.

– Короче, – рассердился Кабан, – сам у него все и расспрашивай, а мне не положено. Лады?

Разговор после обеда что-то никак не клеился, они замолчали, и Прямой рассматривал свое вынужденное пристанище. Дом был в одну комнату квадратов на тридцать с печью посередине. На восточную и западную стороны выходило по одному окну, а на южную – два. Сейчас окна были открыты для света, но все равно глаз дальше легких голубеньких занавесок, кокетливо скрывавших все, что вовне, не мог ничего разглядеть. У противоположной от него стены стоял длинный кухонный стол, около которого давеча вертелся Кабан; над ним самодельные полки с посудой, а справа, в углу, большая икона Святителя Николая, в покрытом копотью и пылью киоте. Ближе к его креслу – большой обеденный стол и несколько стульев. По стенам три кровати: его, кабанья и незанятая, застеленная зеленым покрывалом. На стенах лохматились и пузырились грязные, в многолетних подтеках, неопределенного цвета, обои. И лишь печь совершенно не вписывалась в здешний неказистый интерьер. Была она выложена красивыми объемными керамическими блоками с орнаментами; на одну ее сторону выходила плита, на другую камин и небольшая лежанка; над каминной полкой высилось резное керамическое панно. Нет, совсем она здесь не вязалась, словно поставлена была по щучьему веленью, каким-то Емелей, лишенным наималейшего вкуса. Кабан, видно, догадавшись о чем думает пленник, спросил:

– Что, нравится?

– О чем вы, господин сержант?

– Да о печке, вестимо, что тут еще может нравиться?

– Ну, ничего себе бабенка.

– Моя работа, – Кабан простодушно улыбнулся, – от начала и до конца. Прежнюю я разобрал – от нее все равно прока никакого, дым один – и соорудил эту. Прими к сведению, все сделано из старого кирпича, глины и цемента, потом покрашено краской, особым, конечно же, образом.

– Ништяк, сержант, адресок оставь на будущее.

– Шутник ты, – махнул рукой Кабан, но было заметно, что похвала пришлась ему впору.

– А ты не родственник тому самому печнику? – полюбопытствовал Прямой.

– Какому самому?

– Ну, тому – другу великого вождя. Помнишь: «Ленин и печник»?

– Ай, да ну тебя…

– Слушай, сержант, – продолжал ерничать Прямой, пытаясь узнать что-то еще, – а зачем светомаскировка? Бомбят?

Но Кабана было не разговорить.

– Не без этого, – ответил он коротко, – поживешь-увидишь.

Прямой прожил около часа и увидел, как в комнату вошел среднего роста худощавый светловолосый мужчина лет сорока пяти. Он отряхнул невидимую пылинку с бежевого джемпера и поздоровался:

– Здравствуйте, Сергей Григорьевич.

Прямой демонстративно кивнул Кабану, мол, что молчишь, здороваются с тобой?

– Сергей Григорьевич, – светловолосый придвинул стул и уселся напротив, – давайте будем серьезней. Я ваш новый следователь, Генрих Семенович, будем знакомы.

– А старый как же? – нашелся Прямой, – Съехал? Жаль, такой был мужчина, настоящий полковник.

– Приятно иметь с вами дело, – Генрих Семенович улыбнулся, – другие, признаться, в вашей ситуации выглядели более бледными.

– Все ништяк, – так же широко улябнулся Прямой, – другие может и не гнили столько же по СИЗО. Я вашего брата повидал.

– Об этом, Сергей Григорьевич, мы еще поговорим, – вежливо прервал его следователь, – а сейчас расскажите вот что. Что произошло с вашей головой?

– Что? – удивился Прямой, тут же вспомнив, что с этого же вопроса начал покойный Гриша Функ. Он и ответить попытался так же: – Да покрасил – и дело с концом.

– Вы, уважаемый Сергей Григорьевич, – следователь продолжал мило улыбался, – выражаясь вашим языком, «не гоните порожняк».

Он достал блокнот и, указывая на покрытую каракулями страницу, сказал:

– Вот, пожалуйста, вчера, двенадцатого июня, в четырнадцать двадцать три, вы, будучи нормальным шатеном, поставили свой автомобиль марки «Мерседес 230» на площадке у дома номер двадцать шесть по улице Советской и прошли в здание переговорного пункта, где сделали четыре звонка. Тексты разговоров прилагаются. Затем проследовали в Детский парк, в сторону туалетов, не доходя, повернули и остановились у летней эстрады. Потом присели на скамейку… нет, простите – на каменную ступень. И сидели… Тут у нас маленький пробельчик вышел: неполадки с аппаратурой…

– Так что было дальше? – заволновался Прямой, – Ну присел я, а дальше?

– Вам виднее, Сергей Григорьевич. Это ж вы присели? – резонно возразил следователь.

– Да не помню я, плохо мне стало… Потом подошел Павел Иванович…

– Кто? – резко выкрикнул следователь. – Этого явно не значилось в его блокнотике. – Еще раз: кто подошел, какой Павел Иванович?

– Ну, Глушков, естественно, кто ж еще?

– Не путайте следствие, не было никакого Павла Ивановича. Или это, по-вашему, пацана так звали?

– Какого пацана? – теперь удивился Прямой.

– Ну, которому вы отдали зажигалку и сигареты?

– А, так я их сам отдал? А я думал, что потерял. Этого не помню! Вот ведь лопухнулся – пять тысяч баксов!

– Пять тысяч?

– Да зажигалка столько стоит, спецзаказ.

– Зажигалку мы вернем, – следователь подмигнул открывшему было рот Прямому, – вернем, если конечно будете сотрудничать со следствием. Итак, продолжим. Вы просидели пять минут, добровольно отдали мальчишке свои курительные принадлежности, потом встали и пошли к зданию Мэрии. Но вот загвоздка: в это момент камера зафиксировала вас уже с белой головой! Понимаете суть проблемы? За пять минут до того вы пришли и сели на скамейку, фу ты, на ступень, нормальным шатеном. У нас отказала видеокамера, что ж, бывает и такое. Но вы через каких-то паршивых пять минут встали уже совершенно седым. Вот это уже трудно объяснить! Или я не прав? Кстати, ваши волосы отправили на анализ. Нормальная седина – никакой краски! Вы стали седым, Сергей Григорьевич. Что же случилось за эти минуты?

– Я не помню, – устало ответил Прямой, – плохо мне было, привиделось невесть что…

– Ладно, оставим это пока. Вы знаете гражданина Герасимова Николая Кузьмича? Кличка – Хирург, он же Айболит?

– Да, мы с ним чалились на нарах в Крестах. Вам это лучше меня известно.

– Не путайте следствие, Сергей Григорьевич, отвечайте на вопросы. – тут следователь повернулся и спросил у Кабана: – Вы успеваете записывать, сержант?

– Ну да, – пропыхтел тот, – да и диктофон крутит.

– Ваше дело – писать! – строго одернул следователь и продолжил допрос: – Итак?

– Знал.

– Когда вы его видели в последний раз?

– Тогда и видел, когда в одной хате сидели. Потом у него суд был. Потом этап, зона…

– Это мы знаем. Скажите, вы получали от Герасимова какие-либо документы, пакеты, кейсы и так далее?

– Где, в хате? Так нас же там шмонали ежедневно. А на воле я его не видел, он ведь сразу на зону ушел и сейчас там чалится.

– Три дня назад гражданин Герасимов Николай Кузьмич убит в местах лишения свободы во время возникших среди заключенных массовых беспорядках. Могу добавить от себя, – следователь внимательно посмотрел в глаза Прямому, – он убит заточкой в сердце. Весьма профессионально, и не похоже это на случайную смерть в общей суматохе. И потом, вы же знаете – это был серьезный мужчина, способный за себя постоять, не боров какой-нибудь, и подколоть его вот так какой-нибудь фраерок явно не смог бы. Так что повторяю еще раз: получали ли вы что-нибудь прямо или косвенно, через вторые руки, от гражданина Герасимова?

Генрих Семенович достал сигареты, протянул Прямому. Оба закурили.

– Нет, – помотал белой своей головушкой Прямой, – ничего не получал, ни прямо, ни криво. Так и запишите!

– Запишем. А ведь те, кто охотятся на вас, думают иначе, и если достанут, будут разговаривать в ином тоне. В каком – соображайте сами. Вспомните гражданина Функа.

– Я думал, они нас обоих грохнуть хотели, но подвернулся один Гриша. Я же видел все. А того мужика в маске – кто уложил? Гриша не мог. Я не успел, а жаль. Хотя и волыны не было…

– Вы действительно не могли, – Генрих Семенович устало улыбнулся, – Тут у нас все было на контроле. И Григорий Функ в него не стрелял, потому как, по-видимому, был убит первыми же выстрелами. А вот вас, Сергей Григорьевич, вас никто убивать и не собирался, я вас уверяю. Если бы у них была цель вас уничтожить, вы бы теперь не сидели со мной рядом. Это я вам как профессионал говорю. Вы нужны им для беседы, а нападение на улице Советской было грубой демонстрацией силы, что бы не пришлось потом вам долго объяснять, что к чему. Вы нужны им живым.

– Чехам? Да на кой я им сдался? – Прямой задумался, потом с силой провел ладонью по лицу и зло сверкнул глазами на следователя: – Сволочи вы! На контроле, значит, все у вас было? Фиксировали, значит, на пленку, как Гришу Функа чехи завалили? И еще бы десяток-другой завалили – а вы тоже на пленку? Менты позорные…

– Вы думаете, что это чеченцы? – заинтересовался следователь, последние выпады Прямого он откровенно проигнорировал.

А Прямой с минуту молчал, пуская дым в потолок, потом сказал:

– Да видел я, видел кавказца за рулем УАЗа.

– А, тогда ясно, – Генрих Семенович затушил окурок и встал, – вы видели лишь то, что вам хотели показать. Ясно?

– Да ничего мне не ясно! – вскипел вдруг Прямой, – Где я нахожусь? На каком основании задержан? Кто вы такие? И вообще, без «доктора» дальше разговаривать отказываюсь! Все!

– Да не смешите вы меня, Сергей Григорьевич, – следователь говорил ровно, с легкой улыбкой, – Мы – серьезная организация, беседы через адвоката у нас не практикуются. И чем меньше вы будете о нас знать, тем больше у вас шансов вернуться на волю. А находитесь вы… скажем, в доме без мезонина. Почти как у классика… Так и расскажете потом корешам.

Кстати, об основании для вашего задержания. Двенадцатого мая около четырнадцати ноль-ноль в пивном баре «Бавария» вы нанесли тяжкие телесные повреждения двум несовершеннолетним гражданам: Байбакову Олегу и Петрову Александру: первому – открытую черепно-мозговую травму, повлекшую, по-видимому, серьезную утрату здоровья; второй также доставлен в больницу с сотрясением мозга. Так что судите сами об основаниях: при вашей биографии их минимум лет на пять-семь строгого режима. В общем, советую подумать. Если что-нибудь вспомните – гарантирую, что про «Баварию» никто никогда вслух ничего не скажет. Вот так! До встречи.

Следователь вышел, а Прямой принялся усердно переваривать полученную информацию. Итак, Айболит на Луне, Гриша Функ там же. Его самого отлавливают чехи и настроены они, видно, серьезно… Еще что-то не давало ему покоя, что-то не вписывалось в общую картину событий. «Фу ты, ну конечно! Они, похоже, упустили не только Глушкова, они и цыганку Папессу не просекли. Не мог иначе следак о ней ни единым словом не обмолвиться, ни как не мог. Значит, не знал! Вот те на! Вот тебе и спецы!»

– А ты помоги следствию, братишка, – подсказал из своего угла Кабан, – легче будет.

– Ну-ну, – пробурчал Прямой, – обойдусь без фраеров сопливых.

Вечером Кабан притащил маленький телевизор. («Вот тебе и режим!» – с удивлением отметил Прямой). Они смотрели информационную программу по НТВ. С экрана вещал солидный телеведущий.

– Веришь? – скривился Кабан. – Я в детстве так кисель любил, только бы его и пил, а теперь не могу. Тошнит!

– А зачем смотришь его, если не любишь? – поинтересовался Прямой, – переключись на другой канал и – амба.

– У меня чисто профессиональный интерес. Надо иной раз уметь соврать с таким лицом. Профессионал! Вроде фамилия подходящая и говорит без акцента, но ведь не наш, паразит. Враг! Национальный герой Америки! Ему пенсион от Конгресса давно обеспечен, если успеет удрать, конечно.

– Ты что, к аттестации готовишься на очередное звание? – поинтересовался Прямой.

– Не твое дело! – отчего-то обиделся Кабан и выключил телевизор.

Они легли. Кабан повесил светомаскировку и включил маленький ночничок. Прямой оставался прикованным к кровати, но к такому своему положению он уже начал привыкать.

– Послушай, сержант, – спросил он Кабана, – а ты к мертвецам как относишься?

– Я, слава Богу, к мертвецам пока не отношусь, – раздраженно ответил тот.

– Я не в том смысле, – усмехнулся Прямой, – Например, если ночью к тебе придет и встанет возле кровати, что будешь делать? На допрос потянешь?

– Может и потяну. Не знаю еще, не доводилось пока встречать. А что это тебя так мучит? Что, приходят? Видно много у тебя блох за шкурой. В церковь зайди, Сергей Григорьевич.

– А ты как думаешь, поможет? – поинтересовался Прямой.

– Думаю да, – замялся Кабан, – но это не простой вопрос. Свечи поставить, к иконам приложиться, в ящик кое-чего положить – это все делают, как же нам, русским, иначе? Но этого маловато будет, чтобы помогло. Надо и еще кое-что. Предки наши хорошо это знали, по крайней мере, мои. Православными они были. А мы теперь кто? Мы все невесть кто! «Кисель» и ему подобные брызжут слюной. Не нравятся им наше исконное, православное. Подавай им чужое, заморское: пусть плодятся сектанты, как черви грызут тело России. Чем хуже, тем лучше.

– Да ты, братан, политик, а не сержант. Патриот! Хвалю. Мы, кстати, тоже – это без фуфла. И в храм ходим, и свечи ставим, и русскими себя считаем. Отпеваем своих. Знаешь храм Александра Невского? Вот там и отпеваем. На могилах иконы делаем, не скупимся. Кресты носим. Есть у тебя крест, Сержант?

– Есть. Не такой, как у вашей братии, по наследству перешел. А про свое «рыжево» можешь не хвастать, оно на полочке в кухне. Потом получишь. Но зачем тебе так много золота?

– Для уважения.

– То-то. Все у вас показуха. Настоящего-то и нет ничего. И похороны ваши, с кавалькадами «Мерседесов», и монументы гранитные. Видел я настоящих ребят. Никто им не ставил монументов. Просто так безвестно сгинули, без высоких слов, без рисовки. Не просто, конечно – за Родину. Кто-то может быть и не поверит, что это еще возможно – Родину свою так любить. Не за деньги, а за то, что Родина! Смешно? Но есть! Хотя… где тебе знать…

Кабан отвернулся к стенке и засопел.

– А тебе, умник-сержант, известно, что с мертвыми в земле происходит? – спросил вдруг рассердившийся Прямой. Отчего-то обидели его последние слова сержанта. Он с минуту ждал ответа, но Кабан все молчал, и Прямой продолжил зловещим шепотом: – Они начинают дуться и пухнуть, наполняясь тухлой гнилью; и чем больше тело, тем, естественно, сильнее они пухнут и дуются. Говорят, год-полтора мертвяк может вот так дуться, а потом, пух-х-х, – Прямой свернул губы трубочкой и выпустил воздух, – потом он лопается, как гнилой пузырь, и начинает течь. У тебя большое тело, сержант. То-то от тебя хлобыстнет! Как из бочки!..

* * *

Ночью он вдруг проснулся от шума голосов: в комнате негромко разговаривали несколько человек. Он пошевелился и с удивлением обнаружил, что рука свободна: кто-то незаметно освободил его от браслетов. Стараясь не шуметь, он повернул голову. За столом, рядом с Кабаном, сидели трое незнакомцев: спиной к нему широкоплечий мужчина в странной, будто из металлических пластин, одежде; рядом, с левой стороны стола – еще один с длинными русыми волосами и бородой по грудь, одетый в такой же металлический панцирь и длинную, до пола, рубаху. А через стол, лицом к его кровати – седобородый старец, похожий видом на монаха. На столе горела то ли маленькая лампадка, то ли свеча, и в ее слабом колеблющемся свете лица беседующих выглядели как-то странно, как в плохого качества видеофильме, так что определенно никого невозможно было рассмотреть. Даже Кабан скорее угадывался, чем был виден, и тоже, кстати, в какой-то странной, не обычной своей одежде. Все приумолкли, говорил старец, тихо, но вразумительно и весомо:

– И сказал преподобный князю: «Подобает ти, господине, пещися о врученном от Бога христоименитом стаде. Иди противу безбожных, и с Божией помощию ты победиши». И дал ему преподобный пособников из своих монахов, инока Пересвета и инока Родиона. – При этих словах старец почему-то кивнул на двух, сидящих рядом с Кабаном, мужчин и те чуть заметно кивнули в ответ. А старец продолжал: – Победил Великий княже… Победил брат Пересвет могучего Темир-мурзу, победил брат Родион и Господь упокоил их в селениях праведных Своих…

– А что здесь? – сказал вдруг сидящий спиной. – Отовсюду страх, отовсюду боязнь, подозрение, опасность и печаль. Нет истины, нет верности. Умалишася истина от сынов человеческих. Воистину – весь мир во зле лежит!

– Воистину! – поддержал русобородый. – Чего искать в мире сем доброго? Суета суетствий и всяческая суета. Побежим, идеже есть всех веселящихся жилище. К Тебе, Господи, возведох очи мои, Живущему на небеси…

Прямой перестал понимать, о чем идет речь. Тем временем старец, явно обращаясь к Кабану, сказал:

– И ты, брате Романе, напитайся благим примером от сродника своего, также прежде человека мирскаго— Романа боярина. Имей же Господа в сердце и во устах, и Господь исправит пути твои и даст ти ум идти право и зрети истину. Приими благословение, брате…

Кабан встал, подперев потолок, и Прямой отметил, что одет он, действительно, странно: в длинную, до колен рубаху, широкие штаны, заправленные в коротенькие желтые сапожки с острыми носами. Но самое удивительное: Кабан был при окладистой русой бороде – такую растить месяца два-три, не меньше. Он повернулся к старцу и, склонив голову, сложил огромные свои ладони ковшом, а старец перекрестил его, пригнул к себе за богатырские плечи и поцеловал в лоб. Тут Прямой отметил еще одну странность: комната была наполнена каким-то совсем необычным золотым светом, явно не от свечи, и, тем более, не от ночника. Ему пришлось повернуть голову назад, чтобы разглядеть, что странный свет исходит от висящей в углу иконы Николая Чудотворца. Теперь икона стала золотой и сияла, как маленькое солнышко, испуская необыкновенные лучи. Что-то во всем этом было не так. «Это сон? – вдруг догадался Прямой. Сон?» Он попробовал встряхнуться, чтобы проснуться, но вместо этого заметил, что все четверо мужчин внимательно смотрят на него, а старец при этом крестит его и что-то шепчет.

– Да ну вас! – закричал Прямой и замахал руками, а потом, и вправду, пробудился…

* * *

Когда утром он пробудился, комнату заливал свет. Снятая светомаскировка была аккуратно уложена на пол, а Кабан отсутствовал. Вокруг ничего не переменилось: тот же стол, стулья и все та же пыль и копоть на старой иконе… «Странные, однако, здесь снятся сны», – подумал Прямой и увидел входящего в комнату Кабана. Не выбритое по обыкновению лицо, тяжелая поступь, цивильная одежка – никакой связи с давешним сном. «И спрашивать нечего!» – отогнал дурную мысль Прямой и попросил о самом насущном:

– Мне надо в сортир.

– Лады, – миролюбиво ответил Кабан.

После обычной процедуры с браслетами, они вышли во двор. Солнце едва вылезло из-за лесной кромки, но уже вспучилось, будто примерилось сразу прыгнуть в зенит. Растерянное бледно-голубое небо явно не знало, чем прикрыться от надвигающейся жары: во всю небесную глубину не наблюдалось ни единого облачка. Да и ветра совсем не ощущалось. Быть жаре! Но пока еще веяло прохладой, и можно было вздохнуть последнюю по-рассветную свежесть, увы, уже ускользающую из пор земли вверх незаметными прозрачными струйками.

Прямой потянулся во всю свою ширь, хрустнув затекшими за ночь суставами, мог бы и еще шире, но металлический браслет, будь он неладен, приковывал к пышущей утробным жаром Кабаньей туше. «Все равно хорошо. Хо-ро-шо!» Он огляделся. С крыльца открывался чистый прямоугольник двора квадратов на двести, слева ограниченный двумя сараями, с покосившейся кабинкой туалета меж ними, а справа и во фронт – дощатым двухметровым забором с тремя рядами колючей проволоки по верху. Прозрачные створки ворот – перекрещенные той же «колючкой» прямоугольники из бруса – были закрыты, и за ними просматривалась дорога, поле и лес. По правую руку от крыльца – шатровая поленница березовых дровишек, подле нее скамейка, а на ней два все тех же вчерашних мужика с «кипарисами». Они покуривали и равнодушно глядели на пленника. А у самого крыльца их, улыбаясь, поджидал водитель знакомого «каблучка». Его юное, чисто умытое, лицо лучилось смехом:

– Здравствуйте, Сергей Григорьевич, как вам у нас?

– Да кисловато у вас, братан, – попытался сделать строгое лицо Прямой. Он хотел разозлиться, но почему-то это никак не выходило, и рот его, того и гляди, готов был растянуться в глупой ухмылке. Он стиснул зубы, но глазами все равно невольно улыбнулся и пошутил: – С какого возраста в вашу кодлу принимают? После семилетки? Или надо школу рабочей молодежи окончить?

– У нас, Сергей Григорьевич, – наставительно ответил юноша, – все согласно устава и правил внутреннего распорядка. Нарушений – ни-ни!

– Ну что, Охотник, – спросил Кабан у парнишки, – в сортир-то его можно или так пускай?

– Нехай идет. Кто портки ему стирать будет?

«Дела! – подивился Прямой. – Значит юный Охотник тут важная фигура? Ну ладно, будет время – и с ним потолкуем».

Отстегнутый от Кабана, он зашел в ветхую уборную, в которой, однако же, было идеально чисто. «Работают здешние шныри!» – отметил он с удовлетворением. Он не торопился, да и Кабану за дверью спешить было некуда. Вдруг явственно донесся шум приближающегося автомобиля.

– Эй, быстро наружу! – зашипел в дверь Кабан.

– Нет, пусть уж теперь сидит, – запретил Охотник, – заметить могут, близко уже.

Прямой приник к щели в стене и увидел, что к воротам подкатил ментовский желто-канареечный УАЗик. Охотник уже выходил на встречу, а только что сидевшие на скамейке парни с «кипарисами» словно растворились во дворе. Однако взамен появился некто новый в военной форме – фуражке с зеленым околышком, погонами прапорщика и штатной кобурой на портупее. Он лениво маячил за спиной у Охотника, а тот что-то спокойно объяснял двум, подошедшим к воротам рослым ментам. У самой машины стояло еще двое с укороченными АКМ-ами. Серьезная, однако, команда. Двое у ворот настойчиво пытались войти, но Охотник незыблемо стоял у них на пути: он был спокоен, вежлив и непреклонен. Менты потолкались еще пару минут, помахали руками и убрались, обдав Охотника сизым вонючим выхлопным дымком УАЗика.

Кабан тут же вломился в сортир, выдернул Прямого наружу и защелкнул замок браслета.

– Вот ведь оказия, – ворчал он, – и откуда здесь менты? Не должно их тут быть.

– Чего кипешуешься? – спросил Прямой. – Это ж ваши смежники, товарищи по оружию?

– Всяко бывает… – начал Кабан, но одернулся, – Тебе-то что, твое дело арестантское. Лады?

Они наскоро позавтракали, запив сухие печенюшки стаканом растворимого кофе. Кабан был серьезен, собран и молчалив. Он что-то выискивал во всех углах комнаты и складывал в большую пятнистую сумку-трансформер. Занавески были откинуты, и Прямой видел, что во дворе тоже суматоха, и в ней задействованы все знакомые персонажи, включая прапорщика плюс еще двое-трое незнакомых людей в камуфляже. Откуда-то, наверное, из дальнего сарая, был выкачен знакомый обшарпанный «каблучок», и в него сообща закидывали какое-то оборудование, сумки, узлы, свертки. Руководил всем Охотник. «Да, он тут, действительно, шишка!» – еще раз подивился Прямой. Опять донесся шум мотора и вскоре появился черный джип – «Чероки» с тонированными стеклами. Ворота для него тут же открыли. С водительского места выскочил следователь Генрих Семенович и о чем-то заспорил с Охотником. «Нет, – отметил Прямой, – есть все-таки и над нашим юнцом начальники». Генрих Семенович отдал несколько коротких команд, так что все забегали еще быстрее, а сам вскочил на крыльцо. Через секунду он уже был в комнате и, поздоровавшись, сделал несколько нервных кругов вокруг пленника, потом махнул Кабану, чтобы тот вышел.

– Ладно, – сказал он присев напротив Прямого, – ситуация меняется и, надо отметить, не в лучшую сторону. У нас экстренная эвакуация.

– Это у вас, – раздраженно поправил Прямой, – у меня все по-старому. И с чего кипеж? Ну, были какие-то менты – да и хрен бы с ними. Задергали вас на спецподготовках. В натуре, рамсы попутали!

– У нас, у нас, – торопился Генрих Семенович, пропустив, кажется, всю тираду Прямого мимо ушей, – а у вас – даже более, чем у прочих. Теперь вы тут главная фигура. Времени совсем нет, поэтому открою карты. Я знаю, Сергей Григорьевич, что у вас есть черный атташе-кейс, который вы получили примерно полгода назад от некоего доверенного лица Герасимова Николая Кузьмича. Я не буду вас спрашивать, что находится в этом аташе-кейсе, думаю, что вы этого тоже не знаете. Но это, поверьте, и лучше. Мне пока не известно, где вы его схоронили. Дня через два-три узнал бы, но возможно – их у меня и не будет.

В двух словах о том, что все же вам знать необходимо. Айболит в последнее перед арестом время был вовлечен в крутую финансово-политическую аферу, связанную с Северным Кавказом. Наверное, и не рад был, что влез, хотя теперь ему уже все равно. Так вот, все здесь в одной куче – финансовые потоки, лоббирование в парламенте, прессинг общественного мнения через масс-медиа, оружие, война компроматов. Участников много, но у всех, кроме отсутствия совести, есть еще нечто общее – взаимная ненависть. Все участники этой игры ненавидят друг друга и готовы в любую минуту сожрать.

5.Тип автомата.

Bepul matn qismi tugad.

31 594,98 s`om
Yosh cheklamasi:
16+
Litresda chiqarilgan sana:
30 iyul 2021
Yozilgan sana:
2000
Hajm:
286 Sahifa 11 illyustratsiayalar
Mualliflik huquqi egasi:
Автор
Yuklab olish formati:
Audio Avtoo'quvchi
O'rtacha reyting 0, 0 ta baholash asosida
Audio Avtoo'quvchi
O'rtacha reyting 0, 0 ta baholash asosida
Audio
O'rtacha reyting 4,7, 15 ta baholash asosida
Audio Avtoo'quvchi
O'rtacha reyting 0, 0 ta baholash asosida
Audio Avtoo'quvchi
O'rtacha reyting 0, 0 ta baholash asosida
Matn, audio format mavjud
O'rtacha reyting 4,5, 20 ta baholash asosida
Matn, audio format mavjud
O'rtacha reyting 4,6, 29 ta baholash asosida
Matn, audio format mavjud
O'rtacha reyting 4,3, 55 ta baholash asosida
Matn, audio format mavjud
O'rtacha reyting 4,3, 36 ta baholash asosida
Matn, audio format mavjud
O'rtacha reyting 4,2, 26 ta baholash asosida