Kitobni o'qish: «Самые обычные люди?»

Shrift:

Основано на реальных и нереальных событиях

От автора

Ну что же… Спасибо, что держите эту книгу в руках. Можно смахнуть с неё пыль, если у кого-то уже накопилась.

Тамара Яковлевна – огромное вам спасибо за рисунки. Если кто-то не знает, иллюстрации к книге сделала Королёва Тамара Яковлевна, замечательный художник и эксперт по культуре народов Севера, из Поронайска Сахалинской области. Сделала она их огромное количество – можно печатать отдельное приложение к книге. Мне они все очень нравятся, но я выбрал только четыре. Решил, что рисунки замечательные, но возможно повлияют на восприятие читателей. А я хочу, чтобы каждый сам видел свои образы, когда читал книгу. Так что, да – картинок в книге мало, а букв много.

Ещё в ней много людей – самый обычных, таких, которые встречаются на жизненном пути каждого человека. У каждого из них своя роль – маленькая или большая, но она есть и поэтому… Поэтому в книге много людей.

Оля, спасибо за отвагу. А! Это я редактору книги, Крыловой Ольге, которая всё же согласилась мне помочь, хотя думала, что ей придётся работать с куском… Ну, в общем, с «так себе материалом». Говорит, что понравилось. Но это вы уже сами для себя решите, когда прочитаете. А Оле ещё раз спасибо!

Спасибо моей дочке – Насте. Справилась с моими запросами и сделала замечательную обложку – такую, как я хотел, полностью отражающую… хм… идею.

Что ещё… Есть такая фраза для начинающих писателей: «Если можешь не писать – не пиши». Ну, вы поняли. А я не смог. По сути книга – это результат пандемии. Было свободное время, и мозг сформировал сверхзадачу. Мы с ним её выполнили – и это тот «профит», который я уже получил. Потому что, поскольку она «сверх», для её выполнения нужно больше, чем есть. Нужно стать… Ну пусть здесь будет олимпийский девиз: «Citius, Altius, Fortius».

Снова всем спасибо, за отсутствие пыли на книге.

P.S. Ну, чего вы ждете? Переворачивайте страницу. Пора уже читать.

«Не воспитывайте детей – всё равно они будут похожи на вас. Воспитывайте себя…»
Английская пословица

Часть первая

Глава первая

Жарко и солнечно. Москва саркастически улыбается своим жителям в спину – тем, кто, вопреки здравому смыслу, толкаясь в аэропортах и на вокзалах, ломится на заливаемые ливнями отечественные курорты. Не для, а вопреки. Потому что уже привычка, потому что зависимость. Работал, не работал, но надо «отдохнуть». Поэтому – «Ну, в этом году я точно доберусь до моря». Поэтому «море по колено». За неадекватные деньги? Да запросто! В кредит? Ещё лучше! С сомнительным сервисом? Как-нибудь устроимся – мне тут посоветовали… Пандемия? Да пофиг! Достал этот коронавирус – меня-то уж точно не возьмёт! К морю, к морю, к солнцу… А Москва продолжает издевательски смеяться им в спину: «Хорошо там, где вас нет».

Иван сидел в прохладном зале практически пустого кафе. Лица официантов привычно скрыты за масками. Грустные? Да, скорее грустные глаза. Новое время, новые привычки. Пандемия меняет всё. Все эти допотопные шутки про красивые глаза… Дошутились – теперь видно только глаза. Но воображение научило дополнять картину – маска уже практически не мешает «видеть» всё лицо.

Она пришла почти вовремя. Чуть задержалась на входе, пока проверяли её QR-код о вакцинации. Повернула голову и, встретив взгляд Ивана, безошибочно направилась в его сторону. Очень красивая. Лет, наверное, чуть больше тридцати. Туфли, юбка, пиджак. Стильно. Может, не по погоде, но очень стильно – явно не на метро приехала. Мысли привычно заполняли «базу данных» Ивана. Он встал, встречая её.

– Елена, – представилась дама. – Иван?

– Да, Иван, добрый день.

– Добрый день.

Она села за столик, попутно снимая медицинскую маску. Да, очень красивая. Её глаза немного неуверенно начали перебирать предметы на столе, откладывая очередную встречу взглядов.

– Американо, чёрный, без сахара, – сразу заказала Елена, прервав попытку официантки предложить ей меню. – Мне дали по вам превосходные рекомендации, – продолжила она, выдержав паузу, уже обращаясь к Ивану. – Мой вопрос, я думаю, покажется вам весьма стандартным, но и необычным одновременно.

– Да, я слушаю.

В своих рекомендациях Иван нисколько не сомневался. Встречу предложил проверенный человек – Макс умеет отрекламировать его «безграничные» возможности, получая процент, если дело принесёт какие-то деньги. Хотя большинство подобных встреч, как правило, заканчивались ничем и фразами: «Отлично, я подумаю и позвоню».

Неуверенность собеседницы уже улетучилась. Её серые глаза потеряли интерес к солонкам и салфеткам. Руки спокойно лежали на столе.

– Мне нужно собрать информацию по одному человеку. Всю информацию.

– Согласен, просьба не отличается оригинальностью.

Елена улыбнулась, согласившись с шуткой лёгким кивком головы.

– Однако, я уверена, что не все ваши клиенты именно так, как я, трактуют слово «всю».

– Часто мои клиенты сами не представляют, что хотят, когда говорят «всю», – теперь уже улыбнулся Иван.

– Я понимаю, – на её губах промелькнула ответная улыбка. – Мне нужна история его жизни, с момента рождения. С максимально возможными подробностями. В идеале, как он провёл каждый день, каждый час и минуту. Я хочу знать всё, подразумевая именно ВСЁ. Мне нужен письменный отчёт, который я сама смогу изучить и найти в нём информацию, которая меня интересует. Да. Я не скажу вам, для чего мне это нужно.

Она спокойно смотрела в глаза Ивана. Уверенная в том, что говорит и что делает. Желания шутить у него уже не возникало.

Иван задумчиво отпил свой чай. Официантка принесла кофе. Елена поднесла ко рту чашку, прикрыв глаза, вдохнула его аромат и вернула на стол, не отпив ни глотка.

– Конечно, в определённом смысле, я выразилась фигурально, – продолжила она. – Но я описала тот уровень детализации, к которому нужно стремиться. Я адекватный человек и понимаю сложность сбора информации о событиях полувековой давности. У вас репутация специалиста с нестандартным мышлением – не ограничивайте себя в своём… творчестве. А я постараюсь обеспечить вам финансовую свободу действий.

– Я… в целом не вижу причин вам отказать, – прервал своё молчание Иван. – Это будет небыстро и да, обойдётся в приличные деньги. Какие данные на человека у вас есть?

Елена достала из сумочки и протянула ему лист бумаги. «Довганик Владимир Викторович, родился в 1969 году, в Москве».

Иван достал из кармана пиджака ручку и написал на обратной стороне листа несколько цифр.

– Еженедельная оплата моего времени, предоплата текущих расходов и итоговый гонорар, – пояснил он. – Как потрачу деньги на расходы, отчитываюсь о них и получаю от вас следующую сумму. Всё только наличными.

Иван подвинул лист к собеседнице, продолжая наблюдать за её реакцией. Елена молча протянула руку, взяла у Ивана ручку и, написав под цифрами короткое «Да», отодвинула лист обратно.

– Будем считать, договор подписали, – невозмутимо добавила она и достала из сумочки пухлый конверт. – Это сумма на расходы и ваша оплата за первый месяц. Звоните, когда закончатся деньги.

Елена надела маску и встала из-за столика.

– Здесь… хороший кофе, – произнесла она и вышла из кафе, оставив Ивана наблюдать за нетронутой чашкой бодрящего напитка.

Да, задача, конечно, необычная, но невыполнимой она не выглядит. Иван машинально забил данные в смартфон – поисковики растерянно развели руками: «Кто, Довганик? Первый раз слышим». Персона не публичная, жаль. Обычный человек. Значит, сначала по учебнику – архивы, знакомые, соседи. Ножками, ножками. Хорошие деньги за большую работу. Очень хорошие деньги.

Владимир Викторович, давайте знакомиться.

Глава вторая

Июль 1969-го года. Начало одного из самых загадочных, спорных и засекреченных событий в истории человечества. Нил Армстронг, Базз Олдрин и Майкл Коллинз отправились покорять Луну. В то время, когда весь мир следил за полётом «Аполлона-11», в роддоме на Лесной улице в Москве 29-летняя Екатерина радовалась рождению сына. Очень сложные роды позади, и вся пережитая боль растворилась в счастье держать на руках долгожданного ребёнка.

Она была из крайне интеллигентной семьи. Её мать, бабушка новорожденного Вовочки – педагог, заведующая детским садом в районе Маяковки. Его прабабушка, практически легендарная личность – тоже педагог, была награждена орденом Ленина и медалью Золотая звезда.

Дед у Вовы был не родной. Родился в Марьиной Роще. В Великую отечественную ушёл на фронт по ускоренным курсам, лётчиком. Был сбит, попал в плен, затем – в концлагерь. Бежал, а когда добрался до частей Красной армии, никаких документов, подтверждающих, что он офицер-лётчик, не нашли, и всю войну дальше он прошёл обычным пехотинцем в мотострелковой части. По окончании войны всплыла история с пленом, и дед восемь лет отсидел на Беломорканале. Нередкая история.

Это были люди, повидавшие войну, лишения, голод, жизнь в эвакуации. Они все курили и даже иногда выпивали, но были крайне интеллигентными людьми.

Отец Владимира – настоящий хохол. Родился в 1926-м на Украине в селе Корбониколаевка Кировоградской области. В семье, помимо него, было ещё два брата – он был средним. В 43-м тоже попал на фронт. Выжил он, в том числе, благодаря своей деревенской смекалке. Ставил петли на зайцев – единственный в части, кто умел это делать. Ловил этих зайцев и выпивал заячью кровь. Таким образом избежал цинги и многих других болезней. Мясо и шкуру отдавал в часть. В 45-м году закончил войну где-то в районе Варшавы.

После окончания Великой Отечественной его отправили на войну с Японией. А затем он сам остался в армии, закончив военную службу в 51-м, в Монголии. Перебрался жить на Дальний восток, там женился.

Вот такая у Вовы была семья. Мама – в корне интеллигентная женщина, не ругающаяся матом, любящая театр. И папа – настоящий деревенский мужик, добытчик. Два совершенно противоположных человека.

Глава третья

Белый потолок. Светло-зелёные крашеные стены – одинаково далеко и справа, и слева. Всё это медленно вращается по часовой стрелке. Лёгкое ощущение падения. Голова как чугунная. Тело как будто прибито гвоздями. Не пошевелиться. Попытался приподнять голову – мир вокруг закружился быстрее, добавилась тошнота. Похоже, недоброе утро.

Он лежал в абсолютно пустой комнате, три на четыре метра, привязанный к белой металлической кровати. Судя по звукам, где-то сзади было окно – деревья, птицы. Совсем не слышно машин. Совершенно непонятно, где и почему. Да и вопрос «Кто я?» тоже не вызывал очевидного ответа. «Не, не, не. Это очень сложно», – выдал команду мозг и отключил сознание. Действительно, было раннее утро.

Через несколько часов мужчину разбудили щелчки замка и входящие люди в белых халатах. Два классических амбала. Лица скрыты медицинскими масками. Один из них прикатил кресло-коляску. Амбалы молча и деловито отстегнули пациента и помогли переместиться в кресло. Он не сопротивлялся. Вертикальное положение усилило каждый из выбранных организмом неприятных сюрпризов этого дня, и получать бонусные от амбалов желания не было. Ноги пристегнули к креслу, руки остались свободны. Поехали. Путешествие оказалось очень коротким – просто пересекли коридор, и коляска вкатилась в дверь напротив.

Небольшой кабинет. Все те же светло-зелёные стены. Стеллажи с книгами. Портрет президента и какого-то недоброго старика с аккуратной седой бородой. Коляску остановили перед пустым письменным столом. Справа, у окна, стоял ещё один стол, за которым заседал какой-то мужик в маске и белом халате: он неотрывно пялился в планшет.

Головокружение и падение не исчезли. Чугун в голове сформировался в колокол приличных размеров и методично бился об мозг. Рука потянулась к затылку и непроизвольно отдернулась, нащупав крупную гематому. Судя по всему, на ногах, спереди, выше коленей, разместились её подружки.

Возня за спиной преобразовалась в одного из амбалов, который поставил рядом с коляской небольшой пластиковый столик и одноразовый стакан с водой на него. Затем звук двух погружающихся в дерматиновые кресла крупных тел – и тишина. Наверное, тишина. Звонарь в голове мужчины без устали раскачивал тяжёлый колокол.

Спустя пару минут сзади послышались звуки открывающейся и закрывающейся двери, шаги, и за столом перед пациентом появился пожилой доктор – да, настоящий классический доктор: белый халат, очки, маска, уложенные седые волосы, внимательный взгляд поверх очков. Он некоторое время раскладывал перед собой какие-то бумаги, доставая их из принесённой с собой папки, и наконец спросил:

– Владимир Викторович, как себя чувствуете?

– А, блин, точно! – пронеслось в голове Довганика. Проблема самоидентификации резко исчезла, освободив место для мысленного вопроса: «Какого хрена со мной происходит?».

– Меня зовут Авдеев Николай Сергеевич, – продолжил доктор, – Мне поручено провести судебно-психиатрическую экспертизу обвиняемого – это, соответственно, вы, – по факту причинения вреда здоровью гражданки Довганик.

Володя молча выпучил на Авдеева глаза, недоуменно пытаясь собрать мысли в кучу.

– Могу предположить, что у вас может присутствовать частичная амнезия из-за травмы головы, – Николай Сергеевич сделал паузу, наблюдая за реакцией пациента и добавил: – Вас машина сбила, не сильно, но вы при падении ударились головой об асфальт.

– Я… не помню этого, – выдавил из себя Владимир.

– Я не уполномочен вдаваться в детали инкриминируемого вам преступления – дождитесь визита следователя. Однако кратко, простым языком, чтобы вам и нам было немного проще: предполагается, что вы, по мнению очевидцев, в неадекватном состоянии на улице избили свою жену, а затем выбежали на проезжую часть, где и попали под машину.

Володя застыл, лихорадочно пытаясь сфокусироваться и взять себя в руки. Он машинально среагировал на предложение доктора выпить воды, залпом опустошив стакан. Сзади зашевелился кто-то из амбалов и вновь наполнил стакан водой.

– Владимир Викторович, – вновь продолжил Авдеев, – У меня такое предложение. Мы с вами спокойно, аккуратно занимаемся проведением экспертизы и анализом состояния вашей памяти. От вас не требуется ничего подписывать, в чём-то сознаваться – это меня не касается, потом решите всё со следователем. Просто расскажете мне о себе, ну не знаю, хоть с момента рождения. Мы будем двигаться шаг за шагом, увидим, где у вас пробелы, потренируем память повышенной нагрузкой, глядишь, и вернём её в исходное состояние. Я попутно соберу сведения для ответов на вопросы, поставленные передо мной следствием.

Вова обдумывал услышанное. Он абсолютно ничего не мог вспомнить ни про избиение жены, ни про попадание под машину. Проблема была в том, что произойти такое реально могло. Приступы ярости охватывали его регулярно, правда, как правило, дома – пробитые двери, стены и шрамы на кулаках остались тому свидетельствами. Навязчивое чувство даже пока не страха, скорее – тревожности, внутренней неконтролируемой вибрации, наполнило всё тело. Беззащитность… Такая детская беззащитность перед опасностью. Нет воспоминаний, значит, нет и возможности сформировать какую-то свою версию событий. Весь накопленный опыт мирно лежит в мусорном ведре. Да, сейчас именно так.

Однако пока никакой угрозы Владимир в предложении доктора не увидел. – Посижу, порассказываю ему свои истории, потяну время, а там видно будет, – размышлял он. – Да, надо тянуть время. Надо вспомнить.

– Хорошо, давайте попробуем. С чего начать?

– Ну, у нас же тренировка памяти. Давайте как можно дальше. Детство, родители – первое, что придет в голову. Может, какой-то случай запоминающийся. В первую очередь, конечно, всё, что касается непосредственно вас и происходило именно с вами.

– Родители… Насколько я помню и сейчас понимаю, это были два совершенно разных человека. Например, характеризующий такой случай. Мама как-то затащила папу в театр и потом все всю жизнь со смехом это вспоминали. Потому что сначала он сожрал билеты на нервной почве. Вернее, как? Сидел в зале, делать ему было нечего, и он потихоньку кусал билеты. И в конце концов их полностью съел. Потом, когда билеты он съел, он стал бегать в буфет. Понятно, что там что-то наливали тогда, в свободной продаже. В конце концов, когда он угомонился, и мама усадила его на место, он уснул.

Вова рассказывал, погружаясь в воспоминания, и неожиданно почувствовал, что под звук его собственного голоса как будто исчезает уже привычное чувство падения, замедляется вращение стен, столов и докторов. Даже колокол замедлил раскачивание. Постепенно затихал его тяжёлый низкий гул – звонарь присел на деревянную скамейку и, подперев подбородок рукой, внимательно слушал историю.

– Вот таким человеком был отец. С тяжёлым характером. С ним очень тяжело было сойтись кому-то постороннему. И свои даже незначительные поступки он превращал в такое… подобие подвигов. Хотя на самом деле человек непростую жизнь прожил. Далеко не простую. Тяжёлую. В семье с мамой у них не очень ладилось, особенно в последнее время. Но что я помню – именно меня обожали все. Обожали – «от слова совсем». Мама своей интеллигентной любовью и опекой, прям с малых лет. И отец, как мог, выражал всяческую ласку и заботу. И поэтому я рос достаточно избалованным ребёнком. Какого-то сверхдостатка у нас в семье не было, но ребенок я был избалованный, потому что меня всегда ограждали, как говорится, от всякого геморроя¹. Все со мной носились, как с писаной торбой – и, кстати, это продолжалось вплоть до начала моего пубертатного периода². Жили мы сначала на Маяковке, с бабушкой, дедушкой и прабабушкой, а потом переехали в Тушино, на бульвар Яна Райниса.

Глава четвертая

Пятилетний Вовочка играл на балконе десятого этажа их двенадцатиэтажного блочного дома. Точнее, как играл? Скорее пытался чем-то себя занять. Рядом, в комнате, спал отец, и активность сына осуществлялась по принципу «не разбуди». Внизу, вдоль проезжей части бульвара Яна Райниса, рабочие монтировали провода для семидесятого троллейбуса, который с 1976-го года, в течение сорока четырёх лет, будет возить пассажиров из Братцево до Белорусского вокзала. На соседнем балконе – по сути общем на две квартиры, разделенным тонкой перегородкой – появился соседский пацан, ровесник Вовочки. Высунув головы, они принялись тихонько болтать, наблюдая за рабочими внизу. Скука и творческая активность мальчишек подсказали им увлекательное занятие. Требовалось плюнуть на внешнюю сторону балкона и, пока плевок сползает, достать его. В очередной раз Вова плюнул и перевесился через балконное ограждение…

Падение. Полёт. Воздух плотный, липкий, полупрозрачный, как кисель. Тело медленно погружается в него. Время застыло. Дорога, редкие машины, деревья, столбы и рабочие на них, провода – всё медленно растворялось в желе, обволакивающем растопыренные пальцы, кисти, предплечья, локти. Вот оно дошло до рта, до носа – дыхание остановилось. Лёгкие вспыхнули обжигающим холодом и словно в один момент покрылись ледяной коркой. Заполнило уши. Абсолютную тишину, оказывается, слышно? Затем глаза. Земли уже не видно. Какая-то серая движущаяся масса. Она медленно, очень медленно ползёт мальчишке навстречу. Будто тысячи переливающихся, извивающихся шёлковых лент. Какой красивый бывает серый цвет… Ленты осторожно коснулись пальцев – ткань прохладная, мягкая – поползли дальше, обвивая запястья, предплечья, плечи, чуть пружиня, практически останавливая падение. Они аккуратно обвились вокруг шеи и груди.

Глаза – очень красивые. Взгляд невозможно оторвать. Трепет, восхищение. Любовь? Сердце разрывается от восторга и желания смотреть в эти глаза вечно! Она протянула навстречу руки. Вова их не видел, но понимал, что протянула. Он потянулся к её рукам тоже. Опять это желе. Руки упираются в воздух словно в стену. Нет! Все мышцы будто взорвались от неимоверного напряжения, в попытке сдвинуть преграду. Вот, вроде поддаётся, не двигается, но прогибается! Пальцы почти коснулись её пальцев. Вот же она, совсем рядом! Что происходит?! Какая-то неимоверная сила выбросила его обратно, словно камень из туго натянутой рогатки. Кровь ударила в голову, а воздух в легких стал тяжёлым как свинец. Её взгляд моментально наполнился разочарованием и яростью. И он узнал, что такое страх…

Володя очнулся на руках у отца.

Довганик застыл от воспоминаний того дня. Затянувшуюся тишину прервал Авдеев:

– Владимир? Вы сказали, что полезли за плевком, голова перевесила, и? Вы упали с балкона?

– Что? А, нет, простите. Фактически я уже находился в состоянии полёта, но каким-то чудом, просто каким-то чудом, в этот момент проснулся отец, вышел на балкон и поймал меня за ногу. И после этого… Хотя в детстве все понимают, что… Вернее, как? Наоборот. Дети – они же думают, что никогда не умрут. Есть такое ощущение в детстве, ну, что ты будешь жить вечно и вообще не понимаешь, как это так, можно умереть. Даже не понимаешь этого! Даже если кому-то приходит в голову подумать на эту тему. А я в тот момент понял, что могу умереть. Мне стало страшно. И потом как-то всю жизнь этот случай… Ну я не могу сказать, что он как-то на меня действует, но этот страх, я его запомнил на всю жизнь, и впоследствии ещё много страхов на него наклеилось, налепилось, по разным всяким причинам. Все-таки пятьдесят два года мне и много… много всего было.

Володя сделал паузу, отпив воды из стакана. Посмотрел на молчуна за вторым столом, который продолжал заниматься своими делами в планшете. Авдеев внимательно слушал, делая пометки в тетради. Где-то за спиной время от времени скрипели креслами амбалы.

– Вот… Жили мы некоторое время в Тушино. А мама работала в каком-то НИИ, связанным с космосом. Я не знаю даже, как эта организация называлась. Знаю, что всегда все говорили «почтовый ящик» – это означало, что организация закрытая и относится к оборонной промышленности. Мама была ведущим инженером по технологии сварки. А отец тоже был сварщиком, но у него была гражданская профессия – он был просто сварщик. И вот, когда мне исполнилось шесть лет, мы переехали во вновь построенный этим «почтовым ящиком» кооперативный дом на Приютском переулке. Шикарный кирпичный дом брежневского периода – ну действительно шикарный. Родители вступили в этот кооператив и купили там отличную по тем временам двушку, с десятиметровой кухней, двумя лоджиями. Моя комната – метров одиннадцать, и метров восемнадцать комната родителей. Расположение такое, удобное – от Белорусского вокзала буквально пять минут пешком. Ну и всю жизнь они платили за этот кооператив, сколько я себя помню… Лет двадцать, наверное, платили. И там я уже пошёл в школу. Но я был слаб здоровьем – ну реально слаб здоровьем. Как рассказывала мама, это не то, что бы наследственность, а у неё были очень тяжёлые роды, очень тяжёлые, и возможно как-то это отразилось на мне. А лет с пяти я одиннадцать раз переболел воспалением лёгких. Одиннадцать! Я даже сам помню, как меня постоянно таскали в Морозовскую больницу, ещё в какую-то, ещё, ещё. В общем, такой вот рос болезненный мальчик, окруженный от геморроев всей родней. По сути, такой болезненный ботан. И как-то кто-то из докторов сказал маме: «Слушайте, ну у ребёнка проблемы с лёгкими, он столько раз болел и болеет, и он слабый». И посоветовали ей отдать меня в так называемую Лесную школу. Тогда такие заведения были. Никто ничего не знал про эту Лесную школу – тогда не было интернета, никто ничего не писал – ну и мама, конечно же, из благих побуждений, говорит: «Ну да, конечно. Да, он будет расти на свежем воздухе, за ним будут приглядывать воспитатели»… Никто не понимал, что, по большому счету, это некое подобие колонии для малолетних негодяев. Лесная школа располагалась километрах в семидесяти от Москвы, в поселке Полевшина Истринского района Московской области.

1.Геморрой, гемор – в данном случае – проблема (сленг).

2.Пубертатный период – процесс изменений в организме подростка, вследствие которых он становится взрослым.