Kitobni o'qish: «Зеркальный бог»
Олегу ТАБАКОВУ,
Олегу ЯНКОВСКОМУ,
Евгению МИРОНОВУ -
Землякам славного города Саратова
посвящается
ГЛУБОКОЧТИМЫЙ О. П.!
Тороплюсь откликнуться на Ваше вчерашнее выступление по телевидению. Вы говорили о Вашем родном городе С. и заметили, что в нём почему-то не рождаются крупные писатели.
Думаю, что так бывает в каждой местности, если там традиционно существует сильное колдовское влияние. Сообщество это или разобщенные личности, знать не могу: я в городе С. никогда не был. Но вот что случилось. Мне неисповедимым образом досталось добыть из духовного слоя тексты неизвестного писателя Николая Эльпидифорова – полтора века назад жившего именно в Вашем городе – никогда прежде не публикованные.
То есть, был в городе С. крупный писатель. Его современники благополучно его же и съели, не ведая, как это чаще всего бывает, что творят.
Однако, вот у меня на столе его пламенные фантазии. Что делать в подобном случае – ума не приложу!
Может быть, Вы присоветуете? Буду признателен и жду звонка.
Ваш Егорий Давыдов.
– О чем, о чем? О ком? – заговорил Воланд, перестав смеяться. – Вот теперь? Это потрясающе!
И вы не могли найти другой темы?
Дайте-ка осмотреть. —
Воланд протянул руку ладонью кверху.
– Я, к сожалению, не могу этого сделать, – ответил мастер, – потому что я сжег его в печке.
– Простите, не поверю, – ответил Воланд, – этого быть не может. Рукописи не горят… Ну-ка, Бегемот, дай сюда роман.
Кот молниеносно вскочил со стула, и все увидели, что он сидел на толстой пачке рукописей…
М.Булгаков. «Мастер и Маргарита»
К ЧИТАТЕЛЮ
Рукописи не горят – это общеизвестно, но непонятно. Не буквально же.
Старая рукопись, которую я хочу представить читающей публике, вполне возможно и сгорела воистину, поскольку не сохраниласьв архивах, не была найдена где-нибудь в заброшенном доме. В общем, я не обнаружил её случайно и тем более не искал. Она сама нашла меня.
Сейчас объясню.
В середине XIX века, в городе С. неизвестный широкой публике писатель Николай Эльпидифоров написал книгу, однако, не стал или, скорее, не смог опубликовать её.
Я ни разу не бывал в этом городе. Однажды без всякой специальной надобности… Думаете, сел на поезд и поехал? Нет же!.. Без всякой специальной надобности я стал думать и думать о старом городе С. Что мне в нём, я сам удивлялся безмерно. Но когда возле мусоропровода нашёл по нему путеводитель издания 1856 года, то все сомнения отпали сами собой. Я уже давно мысленно бродил по старым улицам, любовался домами, экипажами, нарядами женщин. Я уже набрёл в своих мысленных блужданиях на подвальчик местного букиниста. Два студента искали на полках что-то их интересующее, а сам хозяин сидел за столиком и читал в газете об открытии в Москве картинной галереи Павла Михайловича Третьякова.
Я написал первую фразу. Книга потекла в меня – так течёт ручей.
Кто Автор? И как мне быть? И что такое – литературщина?
Не знаю. Судите сами…
Ах, неужели, Боже мой,
Мы тоже станем стариной,
И унесутся стороной
Все небыли и были?..
А те, кто будут после нас,
Узнают ли в обрывках фраз:
Как мелко день, и щедро час —
Мы с вами «жили-были»?..
АДМИНИСТРАТОР БЫЛЫХ СОБЫТИЙ, ИЛИ ПЕРВОЕ ПОСЕЩЕНИЕ САРАТОВА
Панорама Саратова
Осень выдалась холодная, ветреная, с дождями. Сад стоял пустой и голые ветки скреблись в мои окна, когда в почтовом ящике я обнаружил письмо в старинном конверте со штемпелем и датой позапрошлого века. Имя адресата – мое.
«Милостивый государь!
Я долгие годы обладаю редкостной вещью.
Вправленный в серебро зеленый гранат под названьем «Зеркало Явлений» – не просто драгоценность. Необычайный камень может показывать события прежних дней, лет и веков, а также являть грядущее, дабы люди избегали повторения ошибок Прошлого и могли предотвратить их в Будущем.
Не могу не признать, что являлся лишь хранителем камня, но не истинным его владельцем. Картины, показанные мне «Зеркалом Явлений», давали пищу для ума и воображения. Но я никогда не имел возможности использовать полученные знания: это можно делать, лишь обладая властью.
После долгих сомнений и размышлений (камень – память о дорогом для меня человеке, который, безусловно, принес бы пользу для России) я решил передать «Зеркало Явлений» в руки честного дворянина, облеченного властью.
Знаю Вас, как государственного деятеля, искренне пекущегося о процветании Отечества. Но, находясь в преклонных летах – сам я не в состоянии приехать в Москву. Поэтому прошу Вас прислать за камнем нарочного по адресу: город Саратов, Московская улица, «Книжная лавка».
За сохранность камня не беспокойтесь: его бесценные свойства проявляются только в руках законного владельца, коим отныне станете Вы…
Остаюсь, преданный Царю и Отечеству,
Орест МЕРКУРЬЕВ, букинист».
Было над чем задуматься. Это я – государственный деятель? У меня вот пьеса, заказанная театром к Рождеству, никак не лепится, то есть – не складывается! Хорош деятель!
Но имя на конверте стояло мое, и написано было теми же чернилами и той же рукой, что и само письмо.
– Шутки Варвары Карповны, – резюмировал я и решил не отвлекаться от работы: договор с театром обязывал – с первого ноября уже начинались репетиции.
Но какая, милостивые государи, работа! Я, как дурак, полдня смотрел в окно, за которым стая дроздов объедала рябину.
Однако Варвара Карповна не объявлялась.
Тогда я решил отложить пьесу и заняться описанием моей первой встречи с Варварой Карповной. Для встряски. И я написал:
«Жил Егорий, тогда еще совсем молодой сказочник, в поселке Серебряный Бор. Дом у него был деревянный – внизу горница в три оконца и кухня, наверху – спальня и кабинет.
Жил он один. Со всеми знался, со многими дружил. Роста был среднего, бороду подстригал коротко. Она у него была редкого зеленоватого оттенка. Как сено. А глаза совсем зеленые. Как молодой крыжовник.
Однажды Егорий выкатил свой старенький велосипед за калитку…»
…Однажды, в один из теплых апрельских вечеров, я выкатил свой старенький велосипед за калитку и отправился в Серебряный Бор. Я люблю сочинять на прогулках всякие истории.
С одной стороны неба солнце опускалось за верхушки сосен, а с другой окруженная бледными звездами всходила луна. Это было величественно! Но тут вдруг что-то треснуло, заскрежетало, я оказался на земле, а погнутое переднее колесо, независимо вихляя, неторопливо покатилось по лесной тропинке.
Невероятно: колесо уверенно, словно приглашая меня за собой, свернуло в дачный переулок, затем в другой. И хоть дорога вела в гору, оно, между тем, легко и спокойно бежало себе вперед, как будто это было и не колесо, а собака. Остановилось оно перед каменным особняком, которого раньше тут никогда не было. Вчера на этом месте за деревянным покосившимся забором стояла дачка известного московского архитектора.
Но не это было удивительным для меня – профессионального сказочника. Удивило то, что тяжелые двери на миг приоткрылись, впустили колесо от моего собственного велосипеда, и тут же захлопнулись. Прихрамывая, я потащился к порогу.
Дом снаружи оказался очень любопытным: старинный, двухэтажный, с башенкой. Часы на башне показывали неверное время, а может – и вовсе стояли. На остром шпиле вертелся флюгер-колесо. Окна украшали резные наличники.
Я постучал дверным молотком.
– Кто там? – раздалось изнутри.
– Добрый вечер! К вам закатилось мое колесо…
Послышался ржавый визг отпираемого засова, но открылось только круглое решетчатое окошко.
– Какое такое колесо? – спросил строгий голос, обладательницы которого видно не было.
Я начал было объяснять про велосипед. Но тут двери отворились, ко мне вышла старуха с пышными седыми волосами, в платье с тысячу оборок, с медным подсвечником в руке и с крупными гранатовыми бусами на шее. Взглянула и, не оборачиваясь, пошла с поднятой высоко свечой в глубину вестибюля.
– Закройте дверь! – приказала она. – Не оступитесь! – А я уже наткнулся в полутьме на пустые грохочущие ведра. – Так, говорите, колесо? – переспросила старуха через плечо.
– Представьте себе, от велосипеда.
Наконец, мы оказались в просторном пустом зале со сводчатым потолком и ведущей куда-то наверх витой лестницей. Старуха заявила:
– Смею вас огорчить: колесо принадлежит мне.
– Вам?!.. – Я даже растерялся. – Я не краду велосипедов!
Где-то над головой раздался мелодичный звон: бомм!!.. Бомм!.. Лестница вела, очевидно, в башню.
– Вы просто не знали, что колесо – от башенных часов.
– Интересно!
– Кстати, если оно ваше – сколько в нем спиц?.. – Она не улыбалась.
Меня это уже стало раздражать:
– А если бы я спросил, сколько… ну, скажем… гранатовых камней в ваших бусах?
– Я вам отвечу: тринадцать на тринадцать. Ровно сто шестьдесят девять, не трудитесь пересчитывать… Я это знаю оттого, что ожерелье мое!.. А в вашем, как вы утверждаете, колесе – двадцать шесть спиц, не больше и не меньше. Когда я вяжу Время, то беру две из них, и тогда остальные соответствуют каждому часу суток… Варвара Карповна, – гордо представилась старуха. – Администратор Былых Событий! Я настоятельно прошу вас, дорогой Егорий, посетить город Саратов позапрошлого века…
– Надеюсь, вы шутите?..
Нормальному сказочнику, сочиняющему исключительно для детей младшего и среднего возраста, следовало воскликнуть: «Надеюсь, вы не шутите?!»
Однако, что сказано – то сказано:
– Надеюсь, вы шутите?
– Дело серьезное! – сказала Варвара Карповна.
– Какое же дело?.. У меня, знаете, полно дел!
– Пьеса для театра о цирке.
– Да! Откуда вам известно? И откуда вы знаете мое имя? И что от меня требуется, в конце концов? И получу ли я свое колесо? – Я заходил по зале туда-сюда. – Вы говорите, Саратов позапрошлого века? Что я там буду делать?.. Надолго ли?.. Хорошенькое дело – вот так выхватить человека из размеренной творческой жизни и отправить в Саратов позапрошлого века!
– Молодой человек! – строго прервала меня Варвара Карповна. – Замрите!
Я замер.
– Вы не спрашиваете о главном. Главное – почему выбор пал на вас.
– Да, почему именно я?! – говорить я все-таки мог.
– Потому! – чуть усмехнувшись, произнесла она.
Старая дама подняла подсвечник над головой и указала на дверь под лестницей.
– Ступайте туда! – приказала Варвара Карповна торжественным тоном. – Вас ждут…
– В Саратове?
– Вот именно.
Я покорно вздохнул и стал слушать, как найти в Саратове Николая Эльпидифорова. Затем она задула свечу. Часы на башне пробили три раза. Перед моими глазами заплясало зеленое пламя, я крепко зажмурился…
Саратов. Улица Московская-Радищева
Ярко светило летнее солнце. По площади позапрошлого века катили пролетки и кареты, перед Гостиным двором прогуливались мужчины в цилиндрах, женщины в больших шляпах, украшенных цветами и лентами.
Я был в восторге – я и впрямь оказался в позапрошлом веке.
Только успел так подумать, как с моей головы свалился самый настоящий цилиндр, а ветер тут же подхватил его и покатил по улице. Я догнал головной убор и посмотрел на свое отражение в стекле ближайшей витрины. Ах-ах, одет я был в узкие брюки, сюртук, облегающее талию пальто! Начищенные до блеска, остроносые ботинки нисколько не жали.
«Вот это я понимаю! Вот это – настоящий Администратор Былых Событий!» – снова восхитился я, и взгляд мой уперся в вывеску над витриной.
«Книжная лавка О. МЕРКУРЬЕВА»
Я толкнул дверь, зазвенел входной колокольчик. В просторной высокой комнате, от пола до потолка заполненной стеллажами с книгами, за конторкой стоял невысокого роста человек средних лет, в очках, чуть лысоватый, полноватый, с большим бантом шейного клетчатого платка. Завидев гостя, он оставил бумаги и с приветливой улыбкой быстро поднялся ему навстречу.
– К вашим услугам! – сказал он. – Орест Меркурьев!
Я представился полным титулом: сказочник-волшебник 2-го разряда – такой-то!
– Неужели?! – вдруг воскликнул букинист и радостно промолвил: – Вас послала к нам сама судьба!
– Вообще-то меня направила к вам Варвара Карповна, – заметил я.
– Варвара Карповна!.. – задумался на миг букинист. – Нет, не припомню! Но кто бы она ни была – вы так вовремя здесь очутились! Я хочу спасти одного славного человека. Поможете мне в этом? Ребенку грозит опасность!
– Ребенку?! Опасность?
– Огромная! – Господин Меркурьев снял с вешалки цилиндр и трость. – Пойдемте, здесь недалеко.
По дороге он рассказал мне о том, что было их три друга с гимназических лет: Эльпидифоров, Чижов и Меркурьев (своих друзей букинист описывал взволнованно-торжественным тоном – словно оду слагал). Малолетний сын архитектора Эльпидифорова остался круглым сиротой, и опекунство над ним взял второй друг – губернский чиновник Чижов, человек богатый. Однако мальчик оказался сиротой дважды: недавно скончался и его опекун!
– Теперь по уговору, – объяснил букинист, – заботу о ребенке должен взять на себя я. Но мне Николеньку не отдают! И вот почему…
– Наверное – наследство? – догадался я.
– Наследство! Но какое!..
Оказалось, родственникам покойного друга мало оставленных им домов и земель. Они потеряли остатки совести и разума, желая заполучить редкостный зеленый гранат под названьем «Зеркало Явлений», подаренный некогда Чижову якутским шаманом.
– По завещанию – наследником, а, следовательно, и хозяином камня, является Николай. Хранителем – до совершеннолетия Николеньки – я.
– А почему вы не опасаетесь за свою жизнь?
– Дело в том, – объяснил букинист, – что камень обладает особыми свойствами, которые проявляются лишь в руках законного владельца. Украсть его невозможно. Для вымогателя или грабителя он – пустая безделица. Но родственники моего друга просто замучили мальчика! К нему приставили гувернантку мадмуазель Передрягину. Это чудовище! Ребенок перестал есть, спать, всего боится… Его воля подавлена, он может согласиться на добровольный отказ от наследственного камня в пользу губернатора.
– Но ведь по закону опекун Николая – вы!
Господин Меркурьев горько усмехнулся:
– По какому закону?!.. О чем вы говорите?! В нашем городе действует лишь один закон: воля генерал-губернатора! А желание у него тоже одно: завладеть камнем. Именно он больше всех жаждет получить таинственный гранат! Остальным, должно быть, даст в качестве отступного солидную сумму. Видимо, он рассчитывает с помощью «Зеркала Явлений» распространить свое влияние на Петербург!
Мне пришлось возразить:
– Но что я могу сделать?! Ведь я не адвокат и не лекарь!
– Плохо же вы себя знаете! – воскликнул букинист. – Одна хорошая сказка делает порой больше чудес, чем любой закон или пилюля! Николеньку надо поддержать, укрепить, просто развеселить, в конце концов! Ведь если они добьются своего, и он добровольно отдаст «Зеркало Явлений»…
Владелец лавки даже руками замахал, словно отгоняя призрак…
– Послушайте, а действительно, почему нельзя от него отказаться?.. Хотя бы ради спасения ребенка?
Господин Меркурьев буквально взвился:
– Предсказывающий камень – им – алчным, тщеславным властолюбцам?! Им отдать духовную власть над миром?!.. Тогда мир перестанет существовать! Потом, голубчик, не сдаваться же на милость подлецам!.. – Букинист не договорил: внезапно возле нас остановилась полицейская карета. – Мы не успели!.. Это – полицмейстер, – упавшим голосом сказал он и шепнул: – На всякий случай запомните адрес: Московская улица, дом Чижова!
Возле хозяина книжной лавки встали по бокам два пристава.
– Молчать! Руки за спину! – раздался громовой голос. – Вперед! – Его повели по дощатому тротуару.
– Вас попрошу сюда! – любезно приказал полицмейстер и распахнул для меня дверцу казенного экипажа. – Трррогай!.. К губернатору на дачу!..
Повести Николая Эльпидифорова
Услышаны из Времени
и опубликованы
Егорием ДАВЫДОВЫМ
ГУБЕРНСКИЙ ПОВЕЛИТЕЛЬ
1.
Итак… Жил в небольшом имении невдалеке от слободки Черный лес один отставной интендант. Уж, как ни выслуживался он с младых лет в казармах, как ни старался, а выше капитана, увы, не допрыгнул.
Капитала особого сколотить не сумел, жениться – не женился. Так и жил один-одинешенек. Обладал всего десятками тремя крепостных крестьян, потому и считался среди соседей-помещиков человеком бедным и неуважаемым, хотя неглупым. Никто его к себе в гости не звал, а сам он и рад бы кого пригласить – да денег на закуску не хватало. Только с полковником Албинским иногда виделись, да гостил у него изредка двоюродный племянник матушки пристав Скворцов.
Ел капитан, что Бог пошлет: на завтрак – молоко с булкою, в обед костлявую утку с мочеными яблоками. А перед сном позволял себе иногда чарки две-три винца пропустить да поблагодарить Господа за то, что живет себе на свете тихо, что смерти на войне избежал, что ни к кому не в претензии. А уж коли и забыли его – то, может, оно и к лучшему: подальше от людских речей, склок да темных дел. Только в сновидениях иногда видел он себя могучим да знатным в окружении больших чинов и первых красавиц целой губернии. Все ему улыбались и кланялись, кланялись… После таких снов он в течение нескольких дней ходил сам не свой – надутый и важный.
Да, чуть не забыл, звали его Викентий Гаврилович Передрягин.
Как все военные в отставке, любил он охоту и часто выезжал на старом гнедом рысаке – точно такой же был у него еще в Отечественную, когда Передрягин сопровождал телегу с провиантом для пленных французских офицеров.
Случилось ему как-то раз с Албинским на кабана охотиться. Снарядились ранним утром, пока не встало осеннее солнце, и отправились к Лысой горе. Вершина ее была действительно голой, зато склоны обрамляли эту «лысину» густой порослью лесов. У подножия охотники спешились, оставили часть слуг с лошадьми, поделились на четыре группы и разошлись. Передрягин пошел один: какие уж кабаны с его-то ружьишком! Но уток собирался настрелять изрядно. К тому же, настолько отвык от людского общества, что привычней чувствовал себя в одиночестве.
Он спустился к подножию горы в болотистое место. Сапоги, в которых капитан с трудом вышагивал по топкому дну, франтовато покрылись бархатом ряски. Стоячая вода, если на нее долго смотреть, иногда казалась ровной зеленой поляной. Легавая бежала впереди и часто делала стойку на камышовые островки. Натаскана сука была прекрасно, да и стрелком Викентий Гаврилович был отменным, так что часа через полтора на поясе его охотничьей перевязи, растопырив перепончатые лапы, болтались пять будущих обедов. Передрягин притомился, поэтому стал выбираться из низины на сухой склон. Тут-то и решил передохнуть…
Вдруг раздались вдалеке голоса егерей, беспорядочные выстрелы… Слышит капитан: кто-то сквозь кусты продирается. Оглянулся Передрягин – батюшки-светы! – вместо кабана – матерый волк прямо на него несется. Откуда он в этих местах? Отродясь не бывало здесь волков! А егеря все ближе, а выстрелы все чаще. Остановился зверь, глянул в глаза капитану, да так пристально, в самые зрачки, что тот невольно опустил ружье, заряженное дробью, и застыл на месте. А волк – шасть вбок – и пропал! Выбежали к Передрягину охотники, тяжело дышат, глазами сверкают.
– Не пробегал ли, – спрашивает Албинский, – волк поблизости?
– Нет, – отвечал Передрягин, – ни волка, ни кабана не приметил.
Огорчились охотники, пошныряли в лесу до обеда, да так кабана и не накрыли. На том охота и кончилась. А через полгода случилось вот что…
2.
Теплым вечером в конце апреля, Викентий Гаврилович сидел на веранде и, допивая вторую чарку сливовой настойки, курил свою любимую трубку и пел под перебор гитары старинный гусарский романс:
Я уеду, уеду, уеду
Не держи, ради бога, меня!
Поскачу по гусарскому следу,
оседлав вороного коня!
Теплый отсвет заветных окошек
на снегу замерзает, дрожа.
Будет вьюгой мундир припорошен,
будет холоден блеск палаша.
Я уеду, уеду, уеду!
Что найду в том далекой краю?
Пропоет ли труба мне победу
или жизнь отпоет мне в бою?..
Ты молчишь, только узкие плечи
беззащитно белеют в ночи.
Поцелуи… Бессвязные речи…
И вино… И огарок свечи…
Я уеду, уеду, уеду!
Мне милее мундир голубой,
чем глаза твои синего цвету.
Не проси – не останусь с тобой!
Конь копытом бьет мерзлую землю.
Ни тебе, ни себе не совру…
Но зачем же, скажи мне, я медлю
и целую тебя на ветру?..
Ближе к десяти часам, когда солнце уже склонялось на покой, по дороге, ведущей в его имение, появилась карета.
Эта была старинная повозка, в коих ездили, лет этак триста назад. В уходящих лучах солнца сверкали, будто золотом, колесные спицы, крыша и двери. Вот уже стал слышен скрип колес и топот четверки вороных коней, вот карета с разбегу въехала на близкий мосток и благополучно миновала его, и вот теперь на всех парах неслась прямо к воротам имения.
Викентий Гаврилович не успел даже вскочить со стула, а карета уже стояла у деревянных ворот.
Теперь он имел возможность совсем близко рассмотреть ее. Она была темно-вишневого цвета, вся лакированная, а спицы, крыша и двери были как из чистого золота. За оконным стеклом висела зеленая занавеска, из-за парчовых складок которой проглядывал важный мужской профиль.
С облучка спрыгнул на землю слуга-возница и почтительно распахнул дверцу кареты. Из нее вышел бородатый мужчина, одетый, несмотря на теплый весенний вечер, в богатую волчью шубу. Издали он так пронзительно глянул прямо в глаза капитану Передрягину, что тот даже вздрогнул.
Незнакомец подошел к высокому крыльцу и, не всходя на ступеньки, свысока кивнул стоящему наверху хозяину.
– Разрешите переночевать в вашем доме, – сказал он капитану.
Передрягин растерялся, ибо уже лет десять никто у него не останавливался.
– Всего одну ночь, Викентий Гаврилович, – уточнил чернобородый. – Я думаю, что не потесню вас. А вот отблагодарю – достойно.
Передрягин растерялся вконец:
– Простите, сударь, мы разве знакомы?..
– Как сказать… – усмехнулся тот.
– А у меня такое чувство, – сказал встревоженный капитан, – что мы уже где-то с вами встречались…
Незнакомец подтвердил:
– Конечно, встречались! Да вот познакомиться недосуг было. Так что разрешите представиться – Вольнор.
Капитану отчего-то стало зябко. Поеживаясь, он уточнил:
– А – по батюшке?..
Приезжий взглянул на растерянное лицо Передрягина и добавил, снова усмехнувшись:
– А не надо ни по батюшке, ни по матушке. Только по имени…
– Ну что ж… Очень приятно-с… – пробормотал капитан. – Чего же мы тогда стоим? – и суетливо пригласил Незнакомца в дом.
Взяв с сундука в прихожей зажженный канделябр, Передрягин вошел вслед за Вольнором в гостиную и поставил свечи на стол. Осмотрелись оба… Передрягин снова ощутил досадное чувство унижения: гостиной ведь не пользовался с зимы.
Гостя же, видимо, не обеспокоило запустение, царившее в комнате. Вольнор взял инициативу в свои руки.
– Разрешите присесть?
– Да уж извольте-с… – пробормотал хозяин.
– Отужинали? – поинтересовался гость, пытливо глядя в глаза капитана.
Голос Передрягина предательски задрожал:
– Э-э-э… Совсем недавно, – пробормотал он. – А повар… уже спит… Вот каналья!.. Хотя, если вы голодны, то я разбужу… Правда, совсем не знаю, какие запасы на кухне… Меня другие дела интересуют… Военное искусство, например… Или философия…
Капитан вконец сконфузился. Он так стыдился обнаружить перед кем-либо свою нищету!
– Все это – ерунда! – доброжелательно рассмеялся Вольнор. – Это я спросил к тому, чтобы пригласить вас поужинать со мной.
Он щелкнул пальцами, сверкнувши драгоценными перстнями.
Не успел Передрягин и глазом моргнуть, как на огромном обеденном столе, словно на скатерти-самобранке, появились такие блюда и закуски, которых бедный капитан отроду не видывал, несмотря на большой опыт интенданта, а уж попробовать и вовсе возможности не было. Упомяну лишь о некоторых напитках, которых сегодня, увы, не хватает на нашем столе. Вино Бургонское, водка с клюквой на меду… еще вино кинарское, мальвазия… затем – вино греческое, венгерское белое… потом – красное рейнское, а дальше язык… у меня… за-а-ап-летается, и нету слов… говорить боле.
Когда Викентий Гаврилович все это увидел, – едва со стула не свалился. Но чтоб не показаться неучтивым в глазах богатого гостя, Передрягин ухватился за край атласной скатерти, которой у него отродясь не было, с трудом удержался за столом, икнул и спросил Вольнора:
– Ваша светлость, как это все понять?..
– А чего понимать? – весело спросил Вольнор. – Пейте да угощайтесь! И ни в чем себе не отказывайте.
И стали они ужинать, вернее ел и пил только один Викентий Гаврилович. Он решил, пусть даже лопнет, но отведает все блюда и напитки. Гость же лишь, с разрешения хозяина, дымил сигарой да с интересом наблюдал за отставным капитаном, который быстро опустошал тарелку за тарелкой.
После пятой или седьмой рюмки страх Передрягина испарился, волненье прошло, и он, закурив предложенную сигару, стал расспрашивать гостя: кто он и что делает в этих краях.
– Путешествую, – односложно ответил гость. – Денег у меня предостаточно, а времени еще больше.
– Хорошее это занятие – путешествия!.. – завистливо вздохнул Викентий Гаврилович. – Веселое и беспечное.
– Не скажите, милейший, – возразил ему Вольнор. – Скучное это дело: мотаться по всему свету… Везде одно и то же… За тысячу лет – ничего принципиально нового! Я имею в виду человеческие отношения. Вот поэтому-то и стал я с некоторых пор забираться в сны к людям. Авось, там не заскучаю!.. И верите? – он проницательно глянул в глаза Передрягину. – Там случается такое, чего никогда не будет на самом деле! И человек во сне совсем иной, чем наяву.
Викентий Гаврилович, как только услышал про тысячу лет, застыл с сигарой в руке, внимая каждому слову Вольнора. Мурашки бегали у него по спине, словно блохи в военные годы.
– Вот вы, например, – продолжал странный гость. – В жизни почти незаметны, но там, в мире сновидений, вы – царь, повелитель чужих жизней и судеб! Это не лесть, милейший Викентий Гаврилович. Я люблю волевых людей. – Он сделал небольшую паузу и улыбнулся: – А вот за то, что вы недавно спасли мне жизнь, я решил сделать не совсем обычный подарок.
Капитан от неожиданности поперхнулся:
– Я? Спас? Вашу? Жизнь?!.. – закашлялся он. – Когда же, позвольте узнать?!
И тут волчья шуба Вольнора, небрежно сброшенная в кресло, слегка зашевелилась. Волосы встали дыбом на голове отставного капитана.
– Так это… были вы?!
Вольнор громко расхохотался.
– Я, Викентий Гаврилович! Так вот о подарке… Не стану загодя расхваливать его необыкновенные способности, особенно сейчас, когда вы немного навеселе. Завтра вы найдете его на столе в кабинете. Не спешите. Разберитесь. И тогда ваша жизнь приобретет совершенно другой смысл. Выпьем же за сны!
Вольнор поднял большой бокал вина, Передрягин чокнулся с ним, выпил, и словно куда-то провалился…
3.
Украшенная первыми листьями ветка стукнула в окно. За окном стоял теплый апрельский день.
Викентий Гаврилович потянулся, осмотрелся и мгновенно вспомнил все до мельчайших подробностей.
– Приснится же такое! – сказал он вслух и мечтательно добавил: – А напитки-то были просто волшебные!
Передрягин, с легкостью, какой не чувствовал уже много лет, вскочил на ноги, умыл лицо из кувшина, и на всякий случай решил заглянуть в гостиную, в которой с зимы не был. Он открыл дверь и остолбенел: накрытый стол, который ему приснился, стоял на самом деле, источая такие божественные кулинарные запахи, что отставной капитан тут же чихнул семь раз подряд.
Сердце вновь бешено заколотилось, и он кликнул домашних. Прибежали слуги, клянясь и божась, что ничего не слышали, и ни про что не знают.
Отставной интендант тупо смотрел на невиданное изобилие, затем налил рюмку рейнского и тут заметил в пепельнице два сигарных окурка, схватил тот, что длиннее, прикурил и медленно пошел в кабинет.
Так и есть! На его столе лежал завернутый в черную бумагу и перевязанный грубой бечевой большой толстый пакет.
Передрягину стало душно. Он распахнул окно и дрожащими руками осторожно развязал веревку. В бумагу оказалась завернута большая плоская картонная коробка. Сняв крышку, он увидел нечто похожее на тот французский набор оловянных солдатиков с фортом, пушками и даже с конницей, который отец подарил ему в детстве. Только здесь вместо солдатиков лежали картонные человечки: мужчины и женщины всех сословий – от крепостных до дворян. Крестьяне и крестьянки, купцы и купчихи, помещики и помещицы, генералы и генеральши – все они были вырезаны с особой аккуратностью и тщательностью.
Еще в коробке оказались аккуратно сложенные макеты церквей и домов. Присмотревшись к ним, Викентий Гаврилович с удивлением обнаружил, что картонная архитектура в совершенстве копирует здания их губернского города. Вот гимназия, где учился он сам. Это Пансион благородных девиц, куда на Новый год приглашали прыщавых курсантов угловатые ученицы. Вот больница, в которой он пролежал, мучась животом, а это – трактир «Чаво изволите?», где он впервые наклюкался водкой. Тут – французский магазин, здесь – торговые ряды, а вон – первая частная аптека. Ах, как все это было ему знакомо!
«Странный подарок!.. – недоумевал Передрягин. – Может, Вольнор хотел, чтобы я не обременял себя поездками, а путешествовал, сидя дома?.. Гм… Что-то тут не так… Ведь не ребенок же я, в конце концов, да и он – не дурак, черт подери!..»
Тут Передрягин схватился за голову: до него дошло, что вчерашний гость был не кто иной, как сам… чур меня, чур!..
«Господи, – повернулся он к иконам. – Как же я сразу-то не догадался?!..» Передрягин стал усиленно креститься, губы привычно зашептали молитву. Но слова произносились механически: мысли были заняты лишь тем, что это все могло бы значить?.. Он скосил глаза на письменный стол, и вдруг непреодолимая сила потянула его туда.
Тяжело дыша, Викентий Гаврилович достал со дна коробки карту губернского города, а в уголке, под фигурками игральные кости: два кубика из самшита, прохладные на ощупь. Все та же неведомая сила заставила его тотчас же разложить карту на столе и выставить на ней все картонные дома, словно декорации на сцене. После чего у него возникло странное неотвязное желание бросить кости. Они упали у картонного театра, который тут же внезапно вспыхнул, невесть откуда взявшимся огнем и вмиг сгорел, будто и в помине не было. Ни искры, ни золы…
У Передрягина закружилось голова. Осыпая игрушечный город седым сигарным пеплом, он без чувств упал на кожаный диван. Сколько пролежал – не помнил. Помнил только, что не спал. Очнулся капитан от холода. Он продрал глаза, и с трудом поднялся с дивана. Очень болела голова, будто после выпитого.
У открытого окна стоял конюх Степан. Завидев барина, он подошел поближе:
– Страсть что в городе творится, барин!
– Что?.. – вяло спросил капитан, наливая себе рюмку водки, чтобы согреться. К тому же, он хорошо знал конюха, которому соврать – что кнутом щелкнуть.
