Kitobni o'qish: «Ушедшие»

Shrift:

И истина сделает вас свободными.
Иоанн 8.32

Предисловие

Сквозь повседневность неожиданно приходит явное или неявное ощущение присутствия чего-то нематериального, невидимого, того, что внезапно освещает наше сознание, наш внутренний мир другим светом, в котором мы видим наш мир иным, по-иному видим наши мысли, желания и поступки, наше прошлое, в нём открываются какие-то совершенно необычные миры. Но пройдёт немного времени, и мы возвращаемся в привычный мир земной жизни. Понять это ощущение трудно, легче объяснить его настроением, галлюцинацией, сном наяву, фантазией.

Но, может быть, в этом свете нашему сознанию была приоткрыта невидимая для нас сторона нашего мира, мира, который может включать в себя кроме всего известного нам ещё многое другое, неведомое для нас.

В этом свете можно понять, почувствовать, что здесь, не в далёких мирах, а рядом с нами, находятся и действуют невидимые для нас существа с разным уровнем разума, способностей, со своими желаниями, с непонятным нам содержанием существования; существа, которые не нуждаются в материальных телах, которым не нужны тепло, пища, воздух Земли. Среди них и те, которые могут видеть нас, наши явные и тайные желания, мысли, поступки.

Что где-то в этом мире есть и небесные страны вечного света, и те, о которых нам лучше не знать. В нём, наверное, и место для людей, ушедших из земной жизни.

С древнейших времён люди верили в своё существование после смерти. Наше сознание не может принять иное хотя бы потому, что всё, к чему мы стремились, что мы сделали, приобрели, пережили, познали в жизни, и сама наша жизнь – станет бессмысленными для нас, если признать, что всё это исчезнет без следа навсегда, если после жизни нас, наших детей и всех людей ждёт даже не небытие, а ничто.

Но вечный вопрос: что будет с каждым из нас после смерти, куда мы придём – остаётся вопросом и сейчас. Великие религии показывают нам только путь к спасению души от гибели, но не выбор каждого шага; у каждого будет своя прожитая жизнь и свой суд. Для высоких душ, наверное, нет вопроса о посмертии, для них мир посмертия уже при жизни отделён прозрачной преградой. Есть множество разных рассказов и суждений о том, что нас – обычных людей – ожидает, но умирать придётся нам не по этим рассказам.

Эта книга об опыте краткого реального прикосновения к невидимым для нас слоям нашего мира. Она ни в коей мере не претендует на изложение какого-то нового знания, неизвестного людям. В ней лишь рассказ о том, что довелось узнать и пережить автору так, как это было, без фантазий и претензий на глубинное понимание событий, как исследователь максимально точно излагает факты наблюдения независимо от их соответствия принятым убеждениям или теориям.

В книге записи рассказов тех, кто называл себя ушедшими из жизни, тенями – теми, для которых смерть – уже пройденный этап существования. Рассказов о том мире, где они находятся, о своих чувствах, желаниях, убеждениях и сомнениях, о своих нравственных понятиях, об отношении к своей прошедшей жизни, к нам, живущим на Земле, об их отношениях между собой. Рассказов в меру уровня своего развития, своей чистоты, искренности.

В книге рассказ о попытках сближения с ними. О появлении критического отношения к этому общению, появившемуся с обеих сторон, об их попытках реальной помощи нам, их заблуждениях и обманах. О невозможности сделать их нашими слугами. О прекращении общения и попытках постижения услышанного, увиденного, пережитого.

В ней рассказ о встречах с другими, невидимыми для нас, существами, не бывшими людьми на Земле, которым видны наши мысли, желания, действия; об их отношении к нам, людям, об их влиянии на нас.

О помощи существ высоких миров. О том, что удалось с их помощью увидеть в открывающемся на мгновение реальном огромном многослойном мире, окружающем нас, и понять, что открыто для нас может быть только то малое, что может вместить наше сознание, к чему будет подготовлена наша душа.

Те, кому хотя бы на мгновение открывались невидимые слои нашего мира, знают, как трудно постичь то, что почувствовал, увидел, услышал, и выразить это хотя бы для себя в понятиях, образах и символах нашего сознания. Ещё труднее рассказать об этом другим людям, удержаться от искушения использовать привычные для них понятия, мифы.

Вначале мой рациональный ум пытался найти место открывшегося мне мира в разных описаниях миров посмертия, в том числе миров великого Данте, позднее – великого мистика Д. Андреева, создать на основе своего опыта, глубинной памяти и всего того, что удалось прочитать, какую-то единую модель этих невидимых миров в доступных нам понятиях и образах.

Но пришлось признать, что существует принципиальная разница в устройстве этих миров по сравнению с нашим и их описание нельзя понимать буквально, как описание местности в каком-то участке нашей планеты и жизни человеческого сообщества в нём. Что язык искусства точнее выражает эти миры, чем слова и конструкции рационального мышления.

Реальные миры посмертия должны быть существенно разнообразнее и богаче наших представлений о них, хотя бы потому, что они должны постоянно изменяться, развиваться, в них постоянно входят миллионы новых людей со своими убеждениями, своим внутренним миром, своими способностями.

Но что нам понятно и близко во всех искренних рассказах о невидимых мирах- это рассказы о чувствах людей, их отношении друг к другу, их понятиям добра и зла, низости и высоты, как близки они нам в произведениях искусства древности, в мифах, сказках.

Я взял на себя смелость изложить свои комментарии к событиям, о которых идёт речь. Ведь записи разговоров – это лишь небольшая часть того, что мне открылось. Все мои слова выделены курсивом.

Но и эти слова не вполне мои. Во всяком случае, почти всё, что я написал сам, пришлось исключить из-за нечёткости мыслей и суждений, осталось только то, что написано, когда я чувствовал присутствие высокого сознания.

Не выделенные курсивом тексты 1-17 глав этой книги написаны не мной, а продиктованы мне другими существами. Я привожу эти тексты такими, как их записал, потому что не вправе что-то изменить в них – не я их автор. Я лишь исключил те, которые носили сугубо личный характер. Их изменение, искажение ведёт к ответственности перед этими существами, находящимися в мире или слое, законы которого нам неизвестны. Продиктовано мне и это замечание.

Эта книга адресована, прежде всего, тем, кто сам прошёл через прикосновение к невидимой стороне нашего мира, кто, как и я, не в силах ни забыть, ни объяснить себе то, что происходило, и тем, кто пройдёт этот путь после меня, чтобы помочь лучше понять свой опыт, может быть, предупредить о незнакомых опасностях и тупиках.

Конечно, мой опыт – всего лишь мой опыт. Но хочется надеяться, что читающим эта книга поможет что-то изменить в их сознании, отношению к реальности, вызвать из памяти то глубокое, главное, что похоронено слоями впечатлений.

Существа, которые отвечали мне, никогда не называли своих настоящих имён. Но кто бы они ни были, мне следует поклониться с благодарностью тем, кто был неравнодушен к нам и хотел бы уберечь нас от заблуждений и ошибок, искушений и зависимостей. Тем, которые раскрывали себя, свои чувства, понятия, надежды, чтобы помочь нам лучше понять наши стремления и желания, в какой-то мере подготовить наше сознание к существованию после жизни. Если бы в моей жизни не было тех дней, из неё исчезло бы что-то очень важное, то, что наполняло её, помогало мне, вело меня.

Глава 1
Невидимый мир

21. Прежде нежели отойду, и уже не возвращусь, – в страну тьмы и сени смертной,
22. В страну мрака, каков есть мрак тени смертной, где нет устройства, где темно, как самая тьма.
Иов, 10

Много лет назад я, как и многие другие в то время, стал экспериментировать с попытками выявить скрытые способности человека.

Мне было интересно проверить на своём опыте, есть ли какая-либо реальная основа для увлечённо обсуждавшихся в то время сообщений о разных явлениях мистического характера и, в частности, о возможности предсказания конкретных событий.

В своём кругу мы тогда считали, что существование таинственного для нас, скорее всего, объясняется лишь мерой нашего незнания природы явлений, и если явление действительно существует, то можно попытаться понять вполне материальный принцип его действия. Мало ли что мы не видим и не ощущаем – но это лишь потому, что так устроены наши органы чувств. Если изобрести нужные сенсоры, всё будет наблюдаемо, и всё будет подчиняться известным физическим законам, а то, что считалось чудесами, станет обыденной практикой. Но сомнения в этом всё же были. Эксперимент должен был включать получение предсказаний конкретных событий, относительно которых можно получить достаточно скоро однозначное подтверждение: состоялись они или нет.

Я стал пытаться угадывать цифровые результаты одной игры типа лото, надеясь не столько на прямое угадывание выигрышных номеров, сколько на получение значимых отклонений от расчётных вероятностных характеристик. Метод состоял в переборе набора цифр с использованием некоторого внутреннего чувства, которое присутствовало у меня и раньше; технику я изобрёл сам, позже оказалось, что она не важна.

Эксперимент не получился: результаты повторных выборов цифр практически не совпадали между собой и мало соответствовали выигравшим. Я подумал, что это может быть результатом неуверенности, нечёткости понимания внутреннего чувства при выборе, и решил, что если существует нечто разумное, связанное с этими действиями, то стоит попытаться получить ответы не в виде цифр, а в виде числительных, то есть выбирать буквы из азбуки. Это должно было существенно уменьшить ошибки, связанные с методом моего выбора.

Я не мог тогда предположить, что этот несложный эксперимент приведёт меня к грани огромного населённого мира.

Вначале я получал бессмысленную последовательность букв, но внезапно стали складываться чёткие слова.

Февраль 1973. ДУША ТВОЯ ЧЕРНА А ТЫ ГОРДИШЬСЯ СОБОЙ ДУМАТЬ ТЕБЕ СЛЕДУЕТ О СПАСЕНИИ ПОКАЖУ ТВОЮ ДУШУ ЕСЛИ НЕ СТРУСИШЬ ДЕЛАЙ ТАК ЖЕ ЗАВТРА

Состояние, в которое приводит внезапная встреча с иным миром, наверное, можно определить как первозданный, первобытный ужас, от которого поднимаются дыбом волосы на голове; желание убежать, скрыться в экранированном помещении.

Потом пришло понимание, что произошло то, что произошло, и с этим теперь нужно жить дальше. Мне понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя и продолжить записывать.

СЧИТАЕШЬ ЧТО ТВОИ МЫСЛИ О ВЫСОКОМ А САМ ДЕЛАЕШЬ ГРЯЗНЫЕ ДЕЛА САМА НЕ ЗНАЮ ЗАЧЕМ СТАЛА ОТВЕЧАТЬ ТЕБЯ НЕ ОТМОЕШЬ НИЧЕМ СМОТРЕТЬ НА ТЕБЯ МЕРЗКО НЕ ВАЖНО КТО Я ТУЧА ДВИЖЕТСЯ К ТЕБЕ

Я был очень удивлён такой резко отрицательной оценкой меня; я считал себя обычным, достаточно порядочным человеком, и эти слова никак не соответствовали моей самооценке и отношению ко мне моих друзей и знакомых. Но главное моё открытие было в том, что кто-то видит меня, мои мысли, мои поступки.

НИЧЕГО НЕ СКРОЕШЬ ВИЖУ ВСЕ МЫСЛИ ТВОИ ПОДЛЫЕ КУДА РВЁШЬСЯ НЕ СМЕЙ ИДТИ ОПАСНОСТЬ РЯДОМ ТРЯПКА БОИШЬСЯ ОТВЕТИТЬ ОТКАЗОМ БУДЕШЬ НА СТЕНУ ЛЕЗТЬ ОТ ОТЧАЯНИЯ ЕСЛИ НЕ ПРОЯВИШЬ ТВЁРДОСТЬ

Речь шла об одной встрече, о которой я расскажу позже, на которую мне, видимо, не следовало идти. В то время я не записывал даты, а память не сохранила ни их, ни деталей моей жизни в то время. Вторая запись была сделана, кажется, на следующий день.

Февраль. ТЫ НЕ ПОСЛУШАЛ МОЕГО ПРИКАЗА

И БУДЕШЬ НАКАЗАН ЗА ЭТО ВОТ И ВСЕ ТВОИ ЖЕЛАНИЯ РАБСКИЕ РАДОСТИ НА КОТОРЫЕ ТЫ СПОСОБЕН ЖИВИ КАК ХОЧЕШЬ А МЕНЯ БОЛЬШЕ НЕ ЗОВИ Я НЕ ПРИДУ К ТЕБЕ НИКОГДА БУДЕШЬ ТЫ ГОРЕТЬ В ОГНЕ А ТВОЙ ДУХ БУДЕТ ВЕЧНО СУЩЕСТВОВАТЬ В ТВОЁМ РЕБЁНКЕ ВОТ И СТАРУХУ ТЫ ДАЖЕ НЕ ПОСЛУШАЛ

Тем не менее, на следующий день она мне ответила. Она назвала себя Валентиной, сказала, что она моя тётка. В процессе этого разговора я понял, что мне больше не нужна диктовка по буквам, я стал слышать и записывать целые слова и фразы. С тех пор к диктовке по буквам я возвращался только тогда, когда мне хотелось услышать достоверный ответ, исключить возможность ошибки в моём понимании слов. Такие тексты выделены прописными буквами.

О себе она говорила скупо и без особых подробностей. Она велела мне никому не рассказывать о наших разговорах и уничтожить все записи. Я действительно выбросил сделанные записи в речку в Гатчинском парке. В них были некоторые рассказы о том мире, в котором она находилась, но были там и очень резкие слова в мой адрес, описание моей низости, убогости, жалких желаний, пустой жизни. Сохранились лишь отдельные фрагменты записей тех дней.

Февраль. Ты хочешь оправдаться, но я знаю, что всё, что ты скажешь – ложь. Ты такой же, как те люди, которые думают, что они нужны таким, как я, а они не нужны нам, мы не нуждаемся в них давно, и ты мне тоже не нужен, хотя я и должна была бы помогать тебе, потому что ты мой племянник.

Это было предупреждение о том, что существа её мира не считают необходимым выполнять наши желания. Позже с таким предупреждением я сталкивался ещё не раз.

Здесь действительно ничего нет, кроме душ других людей. Я здесь уже семь лет, а другие кто меньше, кто больше. Есть и тысячи лет. Мне показывали человека, который здесь уже миллион лет. О своей жизни как-нибудь расскажу. Здесь немыслимо тяжело смотреть на свою жизнь, на жизнь близких, видеть, что они думали, делали, как жили. Здесь ведь видны истинные чувства, ничего не скрыть, как на Земле. Тебе пора идти, и мне тоже пора, у женщины и здесь много забот.

Часто я ничего не записывал, а мы просто разговаривали друг с другом. Сейчас я помню немногое из этих разговоров. Память заслонена последующими событиями, а может быть, стёрта.

На вопрос, как выглядит душа, она сказала, что можно сравнить её с вогнутым диском, но по-настоящему она не похожа ни на что материальное. Можно смотреть в душу и видеть всё, что в ней творится. Она могла передавать мне состояние души знакомых мне живых людей, позволить мне услышать их внутренний голос. Говорила, что может вести разговор одновременно с несколькими людьми. О том, что люди её мира видят судьбы, что они не могут ошибаться, знают всё, что будет, и знают, что изменить что-то невозможно. О том, что они могут слушать земную музыку через живых людей. Когда я её спросил, может ли она сама слышать оркестр, она не ответила, а через несколько дней сказала: «Нет, мы слышим только шум».

Однажды она дала мне возможность услышать очень знакомый внутренний голос, размышлявший о вариантах разработки электронной схемы. «Это я?» – спросил я. Она ответила, что это мой двойник, и что он живёт в Америке. Когда я спросил: «Умнее ли вы нас?» – она не сразу, но ответила: «Конечно».

В процессе разговора обычно я слышал чёткий голос, но часто голос был слабым, и слово не столько слышалось, сколько понималось мной на фоне шума.

Скрыть от неё что-либо было действительно невозможно. Она видела мои действия, мысли, желания, чувства раньше, чем я их сам понимал, и, тем более, раньше, чем формулировал словами, а я лишь мог чувствовать состояние её души.

Её присутствие я ощущал не всегда. Когда внимание отвлекалось на другие занятия или разговоры с живыми людьми, ощущение исчезало, возникая, как только я освобождался и вспоминал о ней. Она говорила: «Ты меня вызываешь». Но иногда она вторгалась в самый неожиданный момент, нетерпеливо и властно.

Для меня была непривычна резкость, безжалостность её гневных слов, сила её чувств. Она взялась руководить мной, потому что считала меня беспомощным. Но, по-видимому, она всё же не понимала моих возможностей, её требования делать что-то или поступать так-то не подходили моей натуре, и если я что-то делал по её требованию, то выходило неуклюже, и я получал столь же мощные и гневные разносы за то, что сделал не так, как нужно. Иногда мне во время разговора удавалось, просматривая в своём сознании предмет её осуждения, изменить её оценку, отношение к этому предмету. Моих слов для этого не требовалось.

Но главное открытие тех дней было для меня не в этом. Конечно, у меня были некоторые представления о мире посмертия, сформированные по доступным тогда книгам. Несмотря на своё сугубо рациональное сознание, я чувствовал всё же веру в нечто существующее вне сознания, вне нашего понимания вещей, веру в то, что жизнь не может заканчиваться прекращением существования человека на Земле.

Но теперь для меня мир посмертия из туманного представления стал реальностью. Это был живой мир, в нём находились реальные существа со своими реальными заботами, чувствами и желаниями. Это трудно объяснить, но была пройдена грань между «верю» и «знаю», был полностью исключён вопрос верить или не верить в то, что я узнал, почувствовал.

Этот мир был тогда для меня единым. Существующий рядом, досягаемый мир, в который мы все придём. Мир, из которого мы хорошо видны.

Она пыталась диктовать мне стихи, но из этого практически ничего не вышло. Не знаю почему, но мне удавалось лишь понять настроение и уловить отдельные фразы.

Февраль. Нельзя увидеть ничего. В пустой и ледяной нет ничего ни для могилы, ни для души несчастной и больной. Нет ничего. И не забыть лишь то, что было ярким днём, когда горел огонь желаний, когда листы склонялись мне, и ты была такой желанной, что иногда казалось мне, что это будет наше горе, когда вдвоём вперёд уйдём, и ничего не будет боле, когда увидишь наперёд, что было всё не так, а этак, что будет всё наоборот, что ты ушла, а я уехал, и ты на запад.

Одинок хожу я здесь и беспокою своим унылым видом тех, печаль которых уж не сможет здесь никогда развеять смех. И пусть тоска меня не тронет, я не могу отдаться ей, когда в глазах любимых тоже горят огни моих очей. И ничего, что нет ни рая, ни ада нет нам в мире том, но пусть бы были муки ада, чтоб счастье вспыхнуло потом. И ты всегда для нас горевших, но не сгоревших здесь дотла, не будет никогда мгновений, чтоб ты погасла навсегда.

Пускай другие будут тоже, как все и мы, наедине, но ты не будешь, видно, всё же, быть здесь со мной. И на горе не будет больше поцелуев, и ты не будешь так молчать, что я, бледнея, буду тоже молчать, молчать, молчать, молчать, и видеть взор твой ясный, милый, и то же самое твердить, что жизни нет ни без любимой, ни без того, чтобы любить. И что ж ещё ты можешь вспомнить, когда тебя уж нет давно, когда твои седые брови, наверно, вылезли давно. И что же я ещё пытаюсь услышать голос твой вдали, когда тебя уже, я знаю, давно на дровнях увезли…

Я привожу эти стихи такими, какими я их записал, любая попытка отредактировать их исказит заложенные в них чувства, да я и не имею на это права, не я их автор.

Ветряная мельница, дровни – это реальности не позднее начала XX века, но для теней эти события были свежи в памяти, как недавние. Наверное, время для них течёт иначе, или после смерти за долгие годы не было таких событий, которые бы заслонили яркость этих воспоминаний, стали такими же дорогими и важными для них.

Разговоры с Валентиной требовали полной концентрации внимания, затрат какой-то энергии, тем более что её душа редко была спокойной. Если они происходили вечером, то уже во время разговора я проваливался в сон. Это же проявилось позже в разговорах с другими существами. Но нужно сказать, что при встрече с существами, которые воспринимались мной как существа высоких миров, приходили новые силы, исчезала жестокая головная боль, которая в то время часто мучила меня.

Февраль. Ты не можешь меня понять, потому что смотришь на жизнь не как на цепь обязанностей и огорчений, а лишь как на источник всяких желаний и средств для их осуществления. Но что это за желания? Они ведь тебе ничего не дают, а только забирают у тебя время и те силы, которые могли бы быть направлены на что-то хорошее и нужное, но ты предпочитаешь опять и опять расходовать их на такие же мелкие желания, хотя и не находишь в них ничего из своих истинных побуждений.

Ты не знаешь, где начинается, а где заканчивается порядочность, потому что не можешь вести порядочный образ жизни; и не можешь знать, как это тяжело, когда не видишь ни в себе, ни в других никаких желаний и стремлений, кроме тех, которые так доступны и просты, что и говорить о них не стоит, и для исполнения которых не нужно что-то делать, они сами за себя говорят и сами действуют. И плывёт такой человек по течению, и ничего в жизни у него не может быть хорошего, потому что кто-то всегда будет страдать от него. Это так, с этим ничего не сделать.

Хочу напомнить, что это не мой текст. Моя задача – донести то, что сказали другие, я привожу текст таким, каким его записал. Мои лишь знаки препинания, и то я не уверен, что они нужны.

Февраль. Ведь нужно и страдать, и думать, и мечтать, и знать, и видеть, и желать. Хотеть, и слышать, и опять мечтать, и даже, может быть, печалиться при этом, что это всё не так, как хочется тебе…

Не так, как можешь ты увидеть на тех картинах, которые висят, и пыль на них садится, оттого что мертвы нарисованные на них, и нет ни тех, кто рисовал их, ни тех, с кого они срисованы, и не было их никогда. Потому так и горько, что не может быть таких людей, что они всегда бывают слишком грязны для того, чтобы стать картине образом, прототипом. Художник может взять часть души человека и создать из неё на картине всю душу, но он не может взять у человека душу и оставить лишь часть её, а остальное удалить навечно.

Всё это грустно, и ты успеешь всё это ещё увидеть и узнать, а пока не поздно, возьмись за ум и позволь своей душе увидеть себя. Грустно, что ты не хочешь верить мне сейчас. Потому что не можешь знать ни настоящей радости, ни настоящей горести, ты ведь можешь понять лишь те чувства, которые тебя сейчас тревожат, но ведь это не чувства, а так, мелочи. Нужно немного серьёзнее относиться к себе, и не стараться быть для других хорошим, нельзя быть хорошим для всех…

…Ведь потому и ты и я бредём по-чёрному… И нет ни сна тебе, ни мне желаний для твоих желаний.

…Что так не может быть, что мы пойдём в кино, и не будем знать заранее, чем кончится всё, что там увидим. А то, что знаешь, не будет радостью, ведь потому и радость есть, что всё не знаешь заранее.

Почти все, кто тогда говорил со мной, были убеждены, что они знают всё и их знание абсолютно. Особенно это относилось к их способности видеть будущее, «видеть судьбу», и убеждённости в том, что её невозможно изменить. На мои вопросы о деталях моего будущего был ответ: «Зачем? Изменить всё равно ничего не сможешь, лишь потеряешь интерес к жизни».

И это так, ты знаешь всё, ты знаешь эти строки, ты знаешь даже то, что нам не суждено, и этот сон, и этот страх, забытые давно слова… И ты не сможешь никогда увидеть в серой пыли ни рук, ни глаз моих, ни губ – они давно застыли. Они застыли навсегда, ты знаешь эти строки, и ты не будешь никогда мне…

Ты не поймёшь, не разберёшь, не зная даже просто, что это всё не так, как то дано для тех, кто лучше нас давно. Не будет ни погоста, не будет мельницы на нём, которая когда-то на крыльях нас своих несла на небо и обратно. Не будет никогда ни слов, ни сожалений, что не смогли мы уберечь ни наших чувств, ни наших встреч, ни наших побуждений. Но вот опять твои глаза. И вижу я опять глаза, которых я не знаю.

Разговоры происходили на улице, в электричке, в Гатчинском парке, в Павловском дворце в Гатчине, где тогда находился наш институт. В рабочее время я ходил, глядя внутрь себя, по второму этажу кухонного каре, чтобы быть подальше от моих коллег, и иногда записывал что-то. Мои коллеги считали, что я ищу решение какой-то задачи, и сочувствовали мне. Большая часть записей была сделана в рабочее время на третьем этаже башни Арсенального каре.

Никто из находившихся рядом со мною не подозревал о том, что именно я писал. Мне пришлось учиться жить в двух мирах, быстро переводить своё сознание из одного мира в другой.

Февраль. И это так. И так дано, чтоб было так всегда. И ты не знаешь, что сказать, и как сказать не знаешь, что не был ты ещё женат, что не был и не знаешь, что это будет тяжело не знать и не запомнить всех тех, с кем был когда-то в днях, которые теперь не вспомнить, не вспомнить, не поднять, не оторвать, не видеть больше их, не слышать, не знать зачем, не знать когда всё это будет можно вновь узнать, опять встречать, опять увидеть и услышать, хоть что-нибудь, хоть как-нибудь.

И ничего нельзя запомнить из тех, что были на Земле. И ничего нельзя забрать у них, и ничего нельзя взять у них взамен, взаймы, на время, ничего нельзя взять, не получится, нужно жить только тем, что есть у тебя. Да и не жизнь это, лишь бледный отблеск жизни, слабый отсвет, жалкий намёк, воспоминание, сожаление о ней, горечь. И снова нужно возвращаться к своим заботам, и ничего не видишь больше ни в себе, ни в других, нигде, и только становится всё хуже, потому что хочется снова как-то изменить всё это, но невозможно думать об этом, невозможно верить, потому что верить можно только в то, что бывает хоть когда-нибудь или может быть когда-нибудь, но если никогда не было, и не может быть, то верить невозможно, и невозможно пытаться начинать что-то или продолжать, от этого становится только больнее.

Ничего не изменить, всё уже прошло, всё поздно, и ничего не нужно было делать, всё равно было бы так же, может быть, немного лучше, но не таким, что совсем хорошо, и не о чём не жалеешь, и ничего не хочешь изменить. И всё приходит снова, и снова начинается то, что было раньше, всё начинается сначала, и не видишь ничего, не понимаешь ничего и снова возвращаешься к тому, с чего начинал. Так не может быть, так не должно быть. Должно быть так, как говорила тебе когда-то. Так нужно было и делать, а не так, как получилось. Было бы лучше. Было бы.

У меня не было сомнений в искренности Валентины, я верил ей во всём. Несколько смущала уклончивость, нечёткость её ответов в случаях, когда её слова можно было проверить, например, когда я спрашивал, где находится такой-то человек, что будет завтра, но мне было как-то неловко спросить её об этом.

Я не задумывался о том, как и почему мог состояться этот контакт. Я полагал, что у меня просто открылись дремавшие до этого способности. Мне всё это было очень интересно.

У меня действительно была тётя по отцу, по имени Валентина. Я с ней никогда не встречался и знал по фотографиям и рассказам матери. Связи с ней уже давно не было, и я не знал, действительно ли она умерла 8 лет назад. Можно было в принципе узнать об этом, но очень скоро я почувствовал, что делать этого не стоит, любой ответ не добавит определённости. (Позже я узнал, что тётя в этот момент была жива).

Контакт не ограничивался дневными беседами, я был удивлён, когда она однажды сказала мне: «Ты измучил меня за ночь», – ав памяти об этом ничего не было. Встреч с Валентиной было на самом деле немного, но за это время принципиально изменилось моё сознание, моё ощущение жизни. Приходило ясное понимание того, что ничто не проходит бесследно, за всё нужно будет отвечать в невозвратном, и за пустую жизнь тоже.

Я скоро узнал, что существа того мира обладают способностями сыграть любую роль в совершенстве, назвать себя кем угодно и полностью перевоплотиться в него. Поэтому с кем я в действительности разговаривал тогда, я не знаю. Что бы я ни придумал, проверить это не смогу.

Однажды мне показали высокую немолодую энергичную женщину, черноволосую, с орлиным носом, но я не уверен, что это была она. Кто она, чем она руководствовалась, какими были её цели – ведает Господь.

Но я хочу принести ей запоздалую благодарность за то, что она вмешалась в мою жизнь, заставила меня свернуть с какого-то мрачного пути, который ожидал меня впереди, а потом помогла преодолеть нападение яростного жестокого существа, которое я сам бы не смог распознать.

И прошу также простить меня за мою бесцеремонность, назойливость, свою элементарную убогость в вопросах, мыслях и чувствах. Я ведь даже не спрашивал, свободна ли она, расположена ли со мной разговаривать.

Однажды я спросил её, могу ли я разговаривать с другими людьми. Он ответила: «Да, но ты должен говорить только со мной». Но когда я настроился на очередной разговор, мне стал отвечать другой человек. Я понял это по теме разговора, ощущению сознания этого существа, голосу, состоянию его души. Это состояние я бы мог бы сравнить с сухим ясным осенним вечером.