Kitobni o'qish: «Последняя битва Корнилова»

Слышали, деды?

Война началася,

Бросай свое дело,

В поход собирайся.

Припев:

Мы смело в бой пойдем

За Русь Святую,

И, как один, прольем

Кровь молодую.

Русь полонили

Чуждые силы,

Честь опозорена,

Храм осквернили.

Припев.

Вот показались

Красные цепи,

С ними мы будем

Драться до смерти.

Припев.

Рвутся снаряды,

Трещат пулеметы,

Скоро покончим

С врагами мы счеты.

Песня первопроходцев

«Мы смело в бой пойдем»

Исход с Дона

Дон не принял. Дон отверг. Использовав малочисленные добровольческие части в боях за самостийность, донская земля выплюнула корниловцев, как чуждый, отработанный материал. В антибольшевистских кругах говорили: «Уж на что Корнилов вояка, и тот не смог поднять станицы за Учредительное собрание».

22 февраля (9 февраля по старому стилю) 1918 года Добровольческая армия со штабом, обозом и строевыми частями покинула Новочеркасск. К 11 февраля¹ она была сосредоточена в районе станицы Ольгинской. На следующий день вечером был назначен военный совет.

Накануне военного совета, вечером 12 февраля, Корнилов вспоминал и размышлял о событиях последних двух месяцев, проведенных на Дону. На Дон он прибыл 6 декабря 1917 года после бегства из Быховской тюрьмы. Две недели со своими верными текинцами пробивался на Дон с боями. За несколько дней до прибытия в Новочеркасск Корнилов распустил конвой и с документами на имя крестьянина Иванова, беженца из Румынии, прибыл в столицу Войска Донского. Сюда, уже разными путями, прибыли его сокамерники по Быховской тюрьме – генералы Деникин, Марков, Лукомский и Романовский.

К его приезду почти месяц на Дону действовал бывший начальник Генерального штаба Русской императорской армии и Верховный главнокомандующий генерал-адъютант Михаил Васильевич Алексеев. Сразу же по прибытии в Новочеркасск Алексеев обратился к атаману Всевеликого Войска Донского Каледину за помощью в создании добровольческих формирований для борьбы с большевиками. На что Каледин заявил, что «Войсковое правительство не признаёт большевистскую власть, а поэтому Область провозглашается независимой до образования законной российской власти», он попросил Алексеева «не задерживаться в Новочеркасске более недели» и перенести формирование добровольческих сил за пределы области.

Но защищать Область от наседавших с севера, юга и запада красногвардейских отрядов было некому. Возвращавшиеся глубокой осенью 1917 года казаки-фронтовики спешили домой, к женам, отдыхать и отъедаться. На укоры стариков: «Навоевались, что ль, служивые?» – кто был совестливее, отвечали: «Хватит, отцы! Навоевались. Нуждишки хлебнули». А иные, которые поотчаянней, позлей, матерно ругались, советовали: «Пойди-ка ты, старый, потрепи хвост! Чего допытываешься? Какого тебе надо? Вас тут много, шептунов!». Среди казаков-фронтовиков широкое распространение получила идея «нейтралитета» в отношении к советской власти. А иные полки прямо склонялись на её сторону.

Все это побудило Каледина вскоре изменить отношение к Алексееву. К нему на Дон потянулись офицеры, юнкера, кадеты, студены. Они получили название «Алексеевская организация». На Дону они считались «беженцами». Каледин нападки на них сдерживал только старинным казачьим законом: «С Дона выдачи нет!». В общей сложности, к Алексееву собралось около 700 человек. Офицеры составляли треть организации, и до половины – юнкера. «Зелёная молодёжь» в кадетской форме или в форме учащихся светских и духовных школ составляла 10 %.

В конце ноября алексеевцы и казачьи добровольцы отвоевали у большевиков Ростов. После помощи Каледину в освобождении Ростова «Алексеевская организация» получила на Дону легальный статус. А когда различными путями на Дон прибыли «Быховские сидельцы», теперь уже к Корнилову пробирались группами и в одиночку офицеры и солдаты Корниловского, Георгиевского и Текинского полков. Сюда же явились Родзянко, Милюков, Савинков, другие политические деятели и множество гражданских беженцев. Некоторое время был и Керенский, но донской атаман не захотел с ним встретиться, и тот отбыл с Дона, а затем вообще из России. Отбыл с Дона и Борис Савенков, договорившись с Корниловым о создании «Союза защиты Родины и свободы», или так называемой Северной добровольческой армии. Уехал и Павел Милюков, отправившись в румынский город Яссы на совещание представителей стран Антанты с антибольшевистскими силами. Оттуда он отбыл в Лондон, навсегда покинув Россию, в которой он в числе первых замутил воду.

***

Воспоминания Корнилова прервал его адъютант, поручик Долинский, сообщивший, что прибыл генерал Марков со своим отрядом. Теперь в Добровольческой армии, вместе с присоединившимися к ней донскими партизанами, было около 3,5 тыс. активных штыков. Невесть какая сила против многотысячных красногвардейских отрядов, но это были испытанные, верные войска. За своих бойцов генерал Корнилов ручался головой. Вчера вечером он здоровался с подходящими в Ольгинскую частями, те отвечали ему нескладной, но задушевной песней:

Дружно, корниловцы, в ногу

С нами Корнилов идет;

Спасет он, поверьте, Отчизну,

Не выдаст он русский народ.

Со строевыми частями прибыл обоз с ранеными, прибывали и беженцы, которые только сковывали активность армии. В обозе 200 раненых, их бросать нельзя. Для них попасть в руки красных – неминуемая смерть. Но что делать с двумя тысячами гражданских беженцев?

Решение пришло тут же.

– Поручик Долинский, пишите приказ, – сурово сказал генерал Корнилов. – Приказываю гражданским лицам покинуть армию. Каждому из беженцев предоставляется право самостоятельно распоряжаться своей судьбой: спасаться по станицам, или вернуться в Россию.

Потом, подумав немного, добавил:

– Исключение делается только для отдельных лиц по личному распоряжению командующего.

До назначенного на вечер военного совета оставалось еще два часа. Корнилов опять углубился в свои мысли. Не сделал ли он ошибки, прибыв на Дон два месяца назад, и оставшись там, не поехал поднимать на борьбу с большевиками Сибирь?

Первоначально, увидев, что вопрос формирования на Дону Белой гвардии успешно решается генералом Алексеевым, Корнилов решил взять Деникина, Лукомского и ехать дальше – поднимать Сибирь. Организация войск в замкнутом пространстве юга России представлялась ему делом местного масштаба, тем более что на территории казачьих войск придется зависеть от казачьих правительств, кругов и атаманов. Корнилов рвался на простор, в Сибири и Поволжье, где можно развернуться в полную силу. На это его решение влияли и личные взаимоотношения с Алексеевым.

Но политические деятели, главным образом представители московского Национального центра, настояли, чтобы борьбу на юге России против большевиков возглавил именно генерал Корнилов. В результате 25 декабря 1917 года три высших начальника подписали соглашение об образовании армии, получившей название Добровольческой. Корнилов принял на себя командование. Алексеев ради пользы дела отошел на второй план, оставил себе финансовые проблемы, вопросы внутренней и внешней политики. Третий подписавший, Каледин, ведал формированием Донской армии и вопросами жизни Дона.

В начале командования Корниловым Добровольческой армией дела шли вроде неплохо. В среднем в день в армию вливалось по 70-80 человек. До половины записавшихся добровольцев были обер-офицеры, до 15 % – штаб-офицеры, были так же юнкера, студенты и гимназисты (более 10 %). Казаков было около 4 %, солдат – 21 %. К концу декабря 1917 г. в армию записалось добровольцами 3 тыс. чел. Отличительным знаком новой армии был нашиваемый на рукав угол из лент национальных цветов.

План Корнилова и Алексеева был таким: довести численность армии до 10 тыс. чел. и лишь затем приступить к выполнению крупных задач. Жизнь решила иначе. Большевистские фронты перекрыли дороги, отрезали Дон от России и Украины. Приток добровольцев резко упал – добирались лишь единицы. Хотя только в Ростове находилось несколько тысяч офицеров, которые не спешили вливаться в ряды Добровольческой армии, предпочитая кутить в кафе и ресторанах.

В январе 1918 года красные отряды хлынули на Дон с четырех сторон: Харькова, Воронежа, Таганрога, и Ставрополя. Большинство казаков, вернувшихся с фронта, объявили нейтралитет и разошлись по домам. А в станице Каменской представители некоторых полков образовали ревком во главе с Подтелковым и требовали передачи власти на Дону Советам.

На вновь образовавшихся «фронтах» противостояли красному нашествию на Дон лишь части Добровольческой армии в 2 тыс. штыков и около 400 донских партизан, из которых особенно отличился отряд есаула Чернецова. Но после гибели есаула и разгрома его отряда² Корнилов принял единственно, как ему казалось, правильное решение – уходить с Дона. Он отдал приказ частям Добровольческой армии соединиться в станице Ольгинской и телеграфировал о своем решении атамана Каледина.

Корнилова часто мучила совесть: не способствовал ли он своим решением печальной участи Алексея Максимовича? Как вскоре стало известно, на заседании Войскового правительства атаман Всевеликого Войска Донского Алексей Максимович Каледин заявил: «Добровольческая армия уходит. Для защиты области и Новочеркасска осталось 147 штыков… Положение наше безнадежно. Население не только нас не поддерживает, но настроено к нам враждебно. Сил у нас нет, и сопротивление бесполезно. Я не хочу лишних жертв, лишнего кровопролития. Предлагаю сложить свои полномочия и передать власть в другие руки…».

В тот же день донской атаман, генерал от кавалерии Алексей Максимович Каледин застрелился³. На следующий день войсковым Кругом наказным атаманом Донского войска был выбран Анатолий Михайлович Назаров. Смерть генерала Каледина, как бы пробудила совесть казаков старшего возраста, из соседних станиц в Новочеркасск съехалось несколько сотен казаков. Но помитинговав несколько дней и не имея вождя, они разошлись по домам. Это еще больше укрепило решение Корнилова уходить с Дона.

Дон не дал Корнилову своих казаков, Ростов – офицеров: местных и сбежавших сюда от большевиков, а их было больше, чем в Добровольческой армии, ростовское купечество – денег⁴. Добровольцы откровенно негодовали: «Из-за этих шкурников мы должны отдавать свои жизни?!»…

И вот он, Корнилов, и все его небольшое воинство на границе Донского и Кубанского войска, в станице Ольгинской. Куда дальше идти – решит военный совет.

Военный совет в Ольгинской

Военный совет начался вечером 12 февраля 1918 года. Пришли генералы Алексеев, Деникин, Романовский, Марков, Боровский, Богаевский, полковники Кутепов, Неженцев, Тимановский и еще несколько строевых офицеров. Корнилов разложил на столе карту Северного Кавказа. По правую руку от него сел седой, сухощавый Алексеев. По левую руку – Деникин. Вид у него был болезненный: он сильно простудился при отступлении из Новочеркасска. Далее сели генералы Романовский, Боровский и Богаевский, полковники Кутепов, Неженцев, Тимановский. Марков стоял у окна, у дверей столпились строевые офицеры.

Как и положено, совет открыл Корнилов. Перед ним стояла трудная задача – решить, куда вести Добровольческую армию. Было два варианта: или на юг, на Кубань, или на восток, в Сальские степи. Умом Корнилов понимал, что логичнее было идти на Кубань. В Екатеринодаре держалась Кубанская Рада во главе с атаманом Филимоновым, а в окрестностях действовало несколько казачьих добровольческих отрядов, самый крупный из которых возглавлял штабс-капитан Покровский. Это давало минимум две-три тысячи казачьего пополнения, да и кубанские казаки были активнее донских. При успехе можно было поднять все Кубанское войско. Но какое-то предубеждение удерживало Корнилова от похода на Кубань. Он склонялся к движению в район зимовников, становища донских табунов, в Сальский округ Донской области.

– Я предлагаю идти в Сальские степи, – начал совещание Корнилов. – Там, вдали от железных дорог, легко можно отбиться от большевиков, чувствующих себя неуверенно без броневых поездов. Без дорог, без тяжелой артиллерии силы бы сравнялись. Там бы мы могли отдохнуть, собраться с силами, и, когда поднимется Дон, а я верю, что такой момент наступит, мы могли бы быстро прийти на помощь донскому войску… У кого какое мнение, прошу высказываться, господа.

Слово взял генерал Алексеев. Не спеша, как бы развивая свою мысль, он начал:

– Надеяться на скорое восстание казаков на Дону не приходится. Сегодня в 12 часов положение рисуется в таком виде: атаман Назаров слагает свои полномочия; вся власть переходит к военно-революционному комитету. Отряд походного атамана Попова, не сложивший оружие, сегодня выступает в Старочеркасскую. Силы слишком не равны, Дон в ближайшие дни будет полностью в руках большевиков.

Далее, – продолжал генерал Алексеев, все более и более повышая голос, – в зимовниках отряд будет очень скоро сжат с одной стороны разливом Дона, а с другой – железной дорогой Царицын – Торговая – Тихорецкая – Батайск. Все железнодорожные узлы и выходы грунтовых дорог будут заняты большевиками, что лишит нас совершенно возможности пополнения людьми и снаряжением. Кроме того, пребывание в степи поставит нас совершенно в стороне от общего хода событий в России.

Алексеев сделал паузу и оглядел присутствующих генералов, как бы определяя, кто еще разделяет его точку зрения. Этим воспользовался Корнилов и спросил с явным раздражением:

– Что вы предлагаете, Михаил Васильевич?

– Я предлагаю идти на Кубань, где нас ожидает не только богатый край, но и противоположное Дону сочувствие. Наконец, уцелевший от захвата большевиков центр власти, Екатеринодар, даст нам возможность начать новую большую организационную работу.

– Хорошо! Теперь мы имеет два варианта решения. Других вариантов нет, – подвел черту генерал Корнилов. – Прошу господ генералов и полковников высказывать свое мнение.

В результате голосования генерала Алексеева поддержали Деникин, Романовский, Марков, Боровский, Кутепов и Тимановский. За Корнилова были только Богаевский и Неженцев.

В итоге Корнилов склонился к большинству и принял решение идти на Кубань.

Генерал Попов и другие

Однако на другой день обстановка изменилась. Вечером к командующему прискакали походный атаман Войска Донского генерал Попов и его начальник штаба полковник Сидорин. С ними был и генерал Лукомский, прикомандированный к Донской армии. В штабной хате собрался почти тот же состав, что и вчера. Поздоровавшись, прибывшие сели за стол. Алексеев задал несколько вопросов о дороге, эвакуации Новочеркасска, судьбе атамана Назарова. Попов ответил:

– Вечера атаман Назаров и весь его штаб арестованы Голубовым. По всей видимости, судьба их предрешена.

– Неужели Голубов расстреляет своего старого товарища, которого тот когда-то спас от тюрьмы? – с тревогой спросил Алексеев.

– На это и рассчитывал Назаров, когда складывал свои полномочия, но вряд ли «старый товарищ» помилует его, в гражданской войне сватьев, братьев нет, – твердо произнес Попов⁵.

– Скажите, генерал, какова численность вашего отряда? – спросил Корнилов, глядя в упор на Попова.

– Полторы тысячи сабель, пять орудий и сорок пулеметов с прислугой.

– Вам известны, атаман, – продолжал Корнилов, – обстоятельства, побудившие Добровольческую армию уйти из Ростова и Новочеркасска. Вчера у нас был военный совет. Принято решение идти на Кубань. Мы идем на Екатеринодар, по пути увлекая кубанское казачество и громя те неорганизованные красногвардейские отряды, которые попытаются воспрепятствовать нашему движению. Мы предлагаем вам с вашим отрядом присоединиться к нам и совместно идти на Екатеринодар. Дробить силы – не в наших интересах.

При этих словах Корнилов внимательно посмотрел на Попова, тот сощурился и смущенно отвел глаза в сторону. Наступила напряженная пауза.

– Я не могу этого сделать! – вдруг решительно и круто заявил Попов.

– Почему, разрешите вас спросить?

– Потому, что я не могу покинуть территорию Донской области и идти куда-то на Кубань. В районе зимовников мы переждем события. Разлив Дона не позволит красным перейти к активным действиям. Район зимовников весьма обеспечен фуражом и хлебом, здесь мы сможем развить партизанское движение. К тому же есть еще один сугубо важный фактор, и мы, командование Донской армии, не можем его не учитывать: это настроение наших казаков.

Попов, оглядел всех присутствующих тяжелым взглядом и, повысив голос, продолжал:

– В том случае, если мы повернем на Кубань, появится опасность распадения отряда. Казаки могут не пойти. Да и настроение кубанского казачества вселяет в меня немалые опасения. Я полагаю, что, исходя из вышеизложенного, Добровольческой армии было бы благоразумнее идти не на Кубань, а вместе с донским отрядом двинуться в задонские степи. Там она оправится, пользуясь передышкой, и к весне пополниться новыми силами из России.

Атаман закончил свою речь и грузно сел в кресло. Корнилов задумался. Еще вчера он рассуждал так же, как генерал Попов, и только упорное оспаривание его мнения Алексеевым заставило генерала принять решение идти на Кубань. И вот теперь неожиданная помощь в лице Попова давала возможность вернуться к изначальному плану. Корнилову хотелось сказать, что в доводах Попова есть резон, но вместо слова «да», командующий произнес:

– Нет! Нет смысла идти в зимовники. Нас около шести тысяч с беженцами…

Корнилов предупредительно посмотрел на Алексеева. Видно было, что он все еще колеблется в выборе направления и ищет подтверждение своих слов у другого авторитета. И старый генерал, привыкший кратко и четно изъясняться, в нескольких фразах высказался в пользу похода на Екатеринодар.

– В данном направлении нам легче всего прорвать большевистское кольцо и соединиться с отрядом Покровского, действующего под Екатеринодаром, – закончил он.

Но тут вдруг прозвучало противоположное мнение.

– А если это не удастся, Михаил Васильевич? – осторожно спросил генерал Лукомский.

– Даже если мы не пробьемся к Екатеринодару, у нас остается возможность дойти до Кавказских гор и распылить армию.

Алексеева поддержали Романовский и Марков. Однако Лукомский решил выровнять весы.

– Я все же склонен поддержать предложение генерала Попова, – заявил он. Поход на Кубань сопряжен с большими трудностями. Прежде всего нам придется два раза пересекать железную дорогу. Бронированные поезда большевиков перекроют нам путь. Будет трудно перейти с тяжелым обозом и массой раненых. Затем мне непонятно: откуда такая уверенность, что кубанское казачество пойдет за нами? Мы в этом уже убедились на горьком примере донского казачества. Кубанцы болеют той же заразой, какую принесли домой с фронта донские полки. Они могут быть враждебно настроенными. Я еще раз повторяю, что целесообразнее идти на восток, в степи.

Корнилов опять глубоко задумался, он уже не был так непреклонен и уверен в движении на Кубань.

– Хорошо, я еще раз взвешу все мнения, оценю обстановку и приму окончательное решение завтра. Вам, генерал Попов, я пришлю вестового, – закончил совещание командующий.

Попов с Сидориным, звеня шпорами, вышли на крыльцо, где им подали лошадей. Один из офицеров сопровождения подошел к Сидорину и шепотом спросил:

– Ну что, господин полковник?

– Неплохо, Изварин, – с бодростью в голосе ответил Сидорин. – Наш отказался идти на Кубань.

К Изварину подошел офицер из конвоя и спросил:

– Какие известия, есаул?

– Все чудно, сотник, – ответил тот. – Мы не пойдем с кадетами. Донское казачество не должно упустить свой исторический шанс избавиться от политической опеки Москвы. Мы восстановим свои порядки, уничтоженные русскими царями…

На следующий день после встречи с Поповым Корнилов, еще раз взвесив все риски походов в Сальские степи и на Кубань, принял окончательное решение – идти на Кубань. Вестовой, информировавший генерала Попова о выборе командующего, в тот же день привез ответ, что казачий отряд не присоединится к Добровольческой армии.