Kitobni o'qish: «Сергей Сергеевич, или Записки меломана»
1
– Сергей Сергеевич, тут какой-то странный звонок был. Позвонил мужчина, представился пионером. Спросил, на месте ли Вы. Я сказала, что пока нет. Но, что уже подъезжаете к офису и будете приблизительно через полчаса. Тогда он попросил обязательно передать Вам довольно странную фразу, я даже вот на листочке записала: «Сегодня в нашем клубе будут танцы. Все будут модными, как иностранцы». Я лично ничего не понимаю. Какой клуб? Какие иностранцы? – выпалила очередью словно Анка-пулеметчица из «Максима» Машенька.
– Что-что? Дай-ка взгляну, – взял листок у стреляющей своими умными любопытными глазками с выражением лица, как минимум, старшего следователя прокуратуры девушки, – Сегодня в нашем клубе будут танцы. Все будут модными, как иностранцы, – громко прочел я, – Ну-ну. Бу-дут тан-цы, – в размышлении над внезапно обозначившейся задачкой направился к себе кабинет.
– Как, говоришь, он назвал себя? – обернулся у двери к уже успевшей сменить маску следователя на образ обиженного ребенка Маше.
– Сергей Сергеевич, а он так и сказал: скажи, мол, своему Сергею Сергеевичу, что звонил пионер и просил передать вот это вот: про танцы с иностранцами. Я еще подумала – какой такой пионер может быть? Голос-то у него явно не пионерский, – короткою очередью пальнула воодушевленная возобновившимся к ее персоне вниманием девушка.
– Пионер-пионер, пи-о-нер.
Это для Машеньки переданная фраза загадочна. Потому как, когда Володя Кузьмин исполнял эту песню, она быть может уже и предполагалась своими родителями на перспективу, но явно далек еще был день непосредственного ее явления на свет божий. Даже нынешние поклонницы артиста, Машины ровесницы, могут не знать этих слов. А она-то, к сожалению, пока еще не сумела осмыслить своей умной головкой, что дядя Вова – это очень даже хорошо. Особенно в сравнении с тем, что иной раз доносится из ее крикливых наушников.
Непонятная девушке фраза мне-то, ценителю Кузьмина с без малого тридцатилетним стажем, ой, как была знакома. Потому и озадачился.
2
Да. Веселая, бесшабашная была в ту пору жизнь. Компания наша состояла из пяти парней. Все мы учились в одном классе и знали друг друга, как облупленных. Да и дружба, конечно же, была настоящая – не разлей вода. В школе вместе, на спортивную секцию вместе, на соревнования вместе, к девчонкам вместе, всякого рода юношеско-подрывные проделки тоже вместе. И как-то так сложилось, что частенько тусила наша компания с ребятами, да и с девчонками также, старшими нас на один-два года. Вот с кого-то из старших легкой руки к нам и приклеилось прозвище пионеры. А поскольку я увлекался творчеством Владимира Кузьмина, то и друзья мои были приобщены к прослушиванию, осмыслению, смакованию и, наконец, пению под гитару его творений.
Выходит, звонок был от человека, мало того, что ведающего о моем «пионерском» прошлом, так еще и знакомого с творчеством Кузьмина. Как ни крути, а это кто-то из нашей бравой пятерки. Тем более, что он и представился пионером. Да и чего голову ломать зря? В Москве волею судеб из нас оказалось двое: я и Стас. Собственно, только он один и мог бы позвонить мне на рабочий телефон. Ну, Стасик, ну шутник. Помнит еще. Я про пионеров-то совсем забыл. Надо же, а он помнит. Видать, тетушка ностальгия заглядывала. Решил значит и мне память освежить.
Набираю Стаса сотовый, он с кратким «перезвоню» сбрасывает. Ну, конечно, мы же теперь вон как высоко, очень большой портфель носим. Впрочем. Что поделаешь, чиновник, даже если и на высокой должности, должен действовать по чину. Видимо, просто не вовремя. А может быть хочет, чтобы я подольше один «поностальгировал»? А ведь это именно Стаса была тогда затея.
В девятом классе мы решили оригинально поздравить с юбилейной датой любимую учительницу, по совместительству и нашего классного руководителя. Как раз в этот день был урок литературы, которую она нам преподавала. Уж не помню, каким образом мы со Стасом сумели покинуть класс, суть не в этом. Проникнув в школьный радиоузел, мы по внутреннему радио, которое работало во всех учебных кабинетах, посреди урока выразительно поздравили учительницу с днем рождения и в подарок еще и Песню крокодила Гены с гитарами в руках спели. Правда, заканчивали сие действо уже под стеноломные громыхания в дверь с требованием голосом вездесущего завуча немедленно эту так паскудно предавшую его дверь отворить. Которое мы никак не могли сиюсекундно исполнить, потому как «трансляция» была в прямом эфире, и мы, как истинные пионеры, не имели никакого морального права оборвать на середине свой скромный подарок любимой учительнице.
Да. Это была она. Маленькая, но бомба. Директор в процессе своего слабо контролируемого рвало-метания даже заявил, что нам со Стасом не следовало заканчивать школу и вовсе, а звездным транзитом сразу же махнуть на большую сцену. На что мы, впрочем, не преминули заметить, как ему самому впоследствии должно быть стыдно, после наших повествований с рекомендуемой большой сцены о кровожадном директоре-диктаторе, безжалостно вышвырнувшем прилежных учеников из родной школы за их искреннее сердечное поздравление любимого учителя исполнением самой на свете невинной песенки.
Звонок телефона решил не церемониться с моими уж затянувшимися воспоминаниями.
– Здоров, Серега. Извини, не мог говорить. У меня люди были. Сам понимаешь, работа, – прозвучали те самые Стасовы нотки, которыми он частенько оправдывался за опоздание на урок или за не сделанное домашнее задание. Я даже представил себе выражение его удивленно-невинной физиономии. Мы его называли Великим Отмазаном. Не было такого случая, чтобы Стас не смог придумать «отмазку», когда что-нибудь отчебучит. Видимо не без помощи этой науки он добрался и до занимаемого ныне кресла.
– Да, я понимаю, Стас. Работа ведь в первую очередь.
– Помню, помню, что работа в первую очередь, а личные дела должны быть вне всякой очереди. Но, понимаешь, на сей раз совершенно не тот случай, – принялся за свое Стас.
– Ты, скажи лучше, – остановил его неспешный словоход, – чего вдруг тебе вспомнилось наше «пионерское» прошлое?
– Это ты о чем?
– Как о чем? О твоем утреннем звонке.
– Каком звонке? Когда? Сегодня? Я с самого утра общаюсь лишь внутри министерства. Не думаю, что тебе известно содержание моих служебных разговоров, – начал он закручивать сюжет, но я опять не предоставил ему возможности раскочегарить топку и в лоб заявил, что вычислил его, поведав о странном звонке в офис.
Каково же было мое искреннее удивление, когда оказалось, что Стас не имел ни малейшего отношения к полученной «телефонограмме». Его самого мой рассказ прилично заинтриговал, и мы принялись рассуждать, кто бы мог закрутить такой замысловатый сюжет, и даже согласились друг с другом, что из остальных входящих в нашу славную пятерку ребят вряд ли кто стал бы звонить мне на работу. И что вообще круг лиц может быть гораздо шире. Меня, как пионера, знало немалое количество людей. И, уж тем более, многим из них известно о моем увлечении творчеством Владимира Кузьмина. Но с тех пор ведь прошло уже более двадцати лет. У какого в голове может остаться эта связь, и на кой ляд ему все это нужно?
Сославшись на неотложные дела государственной важности, Стас вскоре попрощался, а я занялся своими рабочими вопросами, коих, как ты их не решай, всегда будет в изобилии. Как всегда будет солнце, как всегда будет небо, так всегда будут и рабочие вопросы. И это есть ничуть не менее значимая, чем солнце с небом, составляющая гармонии жизни. Работа с документами, как ей и полагается, на некоторое время отвлекла меня от загадочного звонка. Однако, вскоре я уж вновь рассуждал о возможном сочинителе загадочной задачки.
Получается, что Стас отпадает. Феликс тоже должен отвалиться. Он уж лет пятнадцать, как живет в Германии. Общаемся последнее время крайне редко, не чаще двух раз в году, поздравляя друг друга с днем рождения. Он уж точно не стал бы заниматься такими пустяками. Этот дойче предприниматель уже и забыл, как мыслится по-русски. А в истории со звонком однозначно наш, русский, подход прослеживается. Мишка тоже не стал бы звонить. У него несколько другие ныне интересы. Да и переданные слова из песни он навряд ли вспомнит, ибо давно уже пошел по наименьшему «попсовому» сопротивлению. Остается Ёрик, ныне уж сорокалетний, да практически вечный, футболист в погонах полковника милиции, теперь уж, как полагается, полиции, и с душою настоящего рыбака. Вообще-то зовут его Юрием. Мы называли его поначалу Юриком. Затем Юрик, как-то незаметно, трансформировался в Ёрика, а последний так и прилепился к нему на всю оставшуюся жизнь.
