Kitobni o'qish: «Ветер над пропастью»
Ника
Теплый летний ветерок слегка колыхал высокую траву, шелестели листья старой липы. По дорожке, посыпанной песком, бежала девочка лет пяти, размахивая панамкой, пытаясь поймать бабочку, которая, хаотически меняя направление, легко ускользала. Длинные черные, слегка вьющиеся волосы и небесно голубой взгляд чистых детских глаз вызывал восхищение любого, кто мог ее видеть. Звонко хохоча, девочка приближалась к беседке, где сидела ее мать, молодая приятная женщина, наблюдая за игрой своего ребенка. Следом быстрыми шагами шла няня, уже немолодая с доброй улыбкой на лице.
– Ника! Хватит баловаться. Тебе пора обедать, потом няня расскажет тебе сказку… Возможно, вечером у нас будут гости…
– Только не отправляй меня к тете Ани, там так скучно… А когда мы поедем домой в Павловск?
– Возможно, в Павловск мы не поедем, а поедем сразу в Санкт-Петербург. К осени папа должен уладить все дела и приедет за нами.
В усадьбе не было детей возраста Ники, поэтому вечером наигравшись в куклы, под присмотром няни, она улеглась спать в детской. Сон у нее всегда был крепок, но в этот раз она что-то слышала. Со стороны взрослой половины дома донесся звук упавшего стула или чего-то тяжелого, затем послышались возбужденные мужские голоса. Странно, – успела подумать она, – ведь мужчин в доме быть не должно. Но в этот момент она снова погрузилась в сон.
Утром ее разбудила няня, Ника с удивлением смотрела на ее распухшее, заплаканное лицо.
– Давай будем быстро одеваться деточка… – Всхлипывая заговорила она, – сейчас поедем к тете Ани.
– А где мама?
– Потом, деточка… Все потом тебе расскажут. Василий сейчас запряжет коляску, мы с тобой умоемся, чаю попьем…
В этот момент появился конюх Василий.
– Какой чай! – Крикнул он почти зло. – Быстро в коляску!
– Дай хоть одеть дите, – ответила няня.
Василий вышел, няня быстро одела полусонную Нику, схватили ее на руки, и выбежала из дома. Коляска стояла у крыльца. Женщина усадила девочку и села сама. Василий щелкнул кнутом и коляска покатила.
– Там тебя накормят, десять верст недалече, быстро доедем, – тихо говорила няня.
Ника, привалившись к теплому боку женщины, засыпала, несмотря на легкую дорожную тряску.
Когда ее разбудили, коляска стояла во дворе. Няня помогла полусонной девочке выбраться и повела ее в усадьбу.
– Быстрее там! – Крикнул вслед Василий. – Велено тотчас назад.
Тетка встретила ее в доме с какой-то дикой злобой во взгляде.
– Привезли! Шлюхина дочь…
Ника ничего не понимала: ни злость тети Ани, ни того, что она говорила. Няня быстро выбежала во двор и Ника услышала, как коляска выехала из ворот. Потом пришла большая полная женщина, взяла ее за руку и увела на кухню. Там ей дали стакан чаю и ломоть белого хлеба с маслом. Она съела хлеб и выпила чай.
– Я хочу домой к маме, – сказала Ника, глядя на женщину ясными голубыми глазами.
Кухарка ничего ей не сказала, но взяв за руку отвела в одну из комнат.
– Посиди здесь, придет твоя тетя, ей скажешь, что ты хочешь и чего не хочешь. А лучше ничего не говори, очень уж они не в духе… Да уж… Не приведи господь…
Женщина ушла, Ника села на низкий диванчик и стала ждать тетю Ани. Она уже не раз бывала здесь раньше, и эта комната была ей знакома. Она даже ночевала однажды на этом диванчике, но тогда с ней был папа и еще какие-то гости… Однако, она не любила здесь бывать, не с кем было играть, да и игрушек не было. А сейчас она просто не понимала, почему ее привезли сюда, оставили одну, почему плакала няня, отчего тетя такая сердитая. Впрочем, доброй она и раньше не была, скорее равнодушной. Ника сидела долго, даже очень долго, она собралась уже выйти и поискать тетю, но та вдруг появилась сама.
– Тетя Ани! «Я хочу домой к маме!» – сказала она, твердо глядя на тетку, в конце концов, она ничего плохого не сделала, почему они все так с ней…
– Во-первых: не смей называть меня тетя Ани! Я для тебя Анна Федоровна. Во-вторых: не смей задавать никому никаких вопросов. Все, что тебе нужно знать, я скажу тебе сама, когда придет время. В-третьих: жить ты пока будешь здесь. Это твоя комната. Няньки у тебя больше не будет, одеваться и умываться будешь сама. Кормить тебя будут на кухне. Со двора не выходить. Все понятно?!
Ника потеряно смотрела на нее, не в силах что-либо сказать.
– Тебе все понятно? – повторила тетка.
– Да, тетя А… Да, Анна Федоровна.
Вот так! – ответила бывшая тетя Ани, теперешняя Анна Федоровна, и вышла из комнаты.
Только теперь у Ники хлынули слезы. Она долго беззвучно плакала, потом незаметно заснула на своем диванчике.
Потянулись длинные, скучные дни, похожие один на другой. К тетке Ника заходить боялась, прислуга в доме старалась не замечать ее, явно опасаясь хозяйского гнева, и Ника слонялась по дому, находила старые игрушки, занималась сама с собой. Иногда она выходила во двор, там бегали два здоровенных пса на цепи, они злобно рычали и громко гавкали. Впрочем, скоро девочка привыкла к ним, и они к ней. Она без опаски ходила по двору, но там ничего интересного не было, только в дальнем конце двора стоял маленький домишко. В нем жил Семен, который шил обувь своим и деревенским, иногда ездил в город, где покупал кожу, дратву, что-то еще, и продавал готовые ботинки или сапоги. В комнаты, где чаще всего можно было встретить Анну Федоровну, Ника заходить боялась, однако, однажды, заслышав ее голос, она проскользнула в какую-то дверь и спряталась за шторой, надеясь потом незаметно выбежать во двор.
Тетка вошла в комнату, вслед за ней вошел мужик, в котором Ника узнала Прохора. Она иногда видела его в своей усадьбе, он служил денщиком у ее отца.
– Ну, так что за новость у тебя Прохор?
– Барин просил присмотреть за дочкой, пока его нет…
– За дочкой? А его ли это дочка?..
– Это уж не нашего ума дело-с… Я передал, что велено.
– Ну, а с ним-то что?
– Разжаловали в солдаты и отправили на войну с японцем. Слыхали, небось, что война нонче… Вот война кончится, они и вернутся и дальше уж сами воспитывать будут дитя.
– Во как! Значит, проскакал сто верст с места службы до своего именья, застал жену с полюбовником прямо тепленькими, жену застрелил, полюбовника отпустил, а теперь солдатом на войну? Кто полюбовник-то хоть успел заметить?
– Конечно-с. Это их светлость…
– Вона как! Значить карьеру мужу делала. То-то в Санкт-Петербург засобиралась… Ну теперь одна на погосте, другой на войну едет, а мне дите неизвестно чье.
– Так ведь по бумагам ваша племянница получается…
– По бумагам… Знать бы кто брата надоумил домой прискакать… Ведь наверняка известили! Знаешь, небось?
– Никак нет!
– Не ври мне! Я тебе не унтер!
– Барин мне записку не показывали, да я и не прочитаю?
– Значит, была записка? Кто доставил?
– Ну, барыня, вам бы дознавателем быть… Сами, небось, догадались…
– Значит, графиня посыльного отправила, а теперь из кожи лезет, чтоб дело замять…
– Так я пойду? Все, что велено, я передал. Что не так, извиняйте… Уж за дитем то озаботьтесь, сирота ведь…
– Иди. Сама знаю, что делать.
Прохор вышел. Анна Федоровна еще некоторое время стояла в задумчивости, затем тоже вышла. Ника стояла за шторой не шевелясь, она понимала, что разговор касался и ее, но суть его понять не могла. Правда казалась настолько страшной, что она постаралась скорее забыть все, что слышала. Только детская память особенная: все забытое может вдруг вспомниться через много лет. Ника, потихоньку выглянув из-за шторы, выбежала во двор и буквально налетела на Семена.
– Куда бежим, барышня? Испугались чего? О! Сандалики-то совсем порвались, идемте ко мне в мастерскую, враз все починим…
В мастерской Семена Макаровича пахло кожей, варом, чем-то еще. Ника, взобравшись на стул, смотрела на работу сапожника, который ловко что-то подшивал в ее сандаликах. Потом она ходила по мастерской, рассматривала инструменты, всякие железки, колодки разных размеров, начала играть с ними, как с куклами.
– Ну-ка, примерь, – сказал Семен.
Ника обула сандалики, они были уже чуть маловаты. Семен сразу увидел это.
– Ничего, завтра растяну, впору будут, сегодня так походи, – сказал он.
– Расскажи мне сказку, – неожиданно сказала девочка.
Семен Макарович с удовольствием откликнулся на предложение Ники и до вечера рассказывал ей сказки и разные истории, которых знал великое множество, при этом он занимался своей работой, склонившись над башмаком, орудуя шилом и дратвой. С тех пор девочка стала частым гостем в его мастерской. Он с удовольствием ходил с ней на прогулки, привозил ей из города обновки и сладости. Ника тоже привязалась к нему. Тетка не обращала внимания на эту дружбу и вообще смотрела на Нику, как на пустое место. Так прошел почти год. Ника стала замечать, что Семен Макарович иногда вдруг бледнеет, ложится на спину на свою лежанку, и лежит неподвижно едва дыша.
– Грудь прихватило… Ничего, сейчас пройдет… – говорил он в такие моменты.
Ника молча садилась рядом и ждала, или ходила по мастерской, стараясь не шуметь. Через некоторое время Семен Макарович вставал:
– Ну вот, отпустило, – говорил он, но за верстак уже не садился, а брал девочку за руку и они шли на кухню пить чай.
Но вот произошел случай, который снова перевернул жизнь Ники. Семен Макарович опять лежал на лежанке, бледный и едва дыша, лежал уже долго и не реагировал на осторожные прикосновения девочки к его руке. Ника испугалась и побежала на кухню, где Авдотья, большая полная женщина, готовила еду. В кухне, кроме Авдотьи сидела Марина, прислуга барыни.
– Там… Семен Макарович! – крикнула она и, схватив Марину за руку, потащила ее в мастерскую сапожника. Марина неохотно пошла увлекаемая девочкой. Взглянув на сапожника, она сказала:
– У барыни на комоде стоит лекарство в склянке, налей немного воды в стакан и накапай несколько капель дай ему попить. Только быстрее, а то помрет. Да без спроса не бери, – осерчает барыня.
Ника побежала в комнату тетки и, не застав там никого, схватила склянку с комода, прибежала на кухню и, проделав то, что сказала Марина, со стаканом и склянкой бегом кинулась в мастерскую. Там Марина приподняла голову Макарыча и стала потихоньку вливать ему в рот лекарство. Вскоре Семен задышал и лицо его стало розоветь.
– Иди, верни микстуру, – сказала Марина. – Сейчас ему полегчает.
Ника отправилась в комнату тетки, та встретила ее на пороге. Девочка протянула ей склянку.
– Почему взяла без спроса?
– Вас не было…
– И что с того… Докторица, значит у нас объявилась! Кто надоумил?
Ника молчала, уставившись в пол.
– Не хочешь говорить? Ну пойдем со мной, посидишь в чулане, поумнеешь может…
В чулане было темно и страшно, пахло пылью и еще чем-то знакомым. Через щель в двери пробивался свет. Скоро Ника стала различать вещи, стоящие на полу. Неподалеку увидела огромный сундук и ворох какого-то тряпья сверху. Она взобралась на него. Зато Семен Макарович теперь поправится, – подумала она, и сразу чулан перестал ей казаться страшным. Она пыталась разглядеть еще что-нибудь, но ничего определенного не увидела и стала думать, что скоро Семен Макарович встанет, обязательно узнает, где она и выпустит ее. Время шло в чулане стало темнее… Наконец послышались голоса, засов двери сдвинули и послышался голос тетки:
– Выходи!
Ника зажмурилась от света, который после чулана, казался очень ярким, а когда открыла глаза, увидела Семена Макаровича и Анну Федоровну.
– Смотри, ни одной слезинки! Какова! Ну, так кто тебя надоумил взять лекарство?
– Так это… Я это… – сказал Семен Макарович.
– Иди во двор, погуляй, – сказала она Нике, затем продолжила, глядя на сапожника. – Слушай, Семен, я не дура, знаю, кто надоумил. Да и не злыдня я, микстуру тебе отдам, хоть и немного от нее толку, ну хоть что-то. А вот с девкой надо что-то решать, подросла уже, учиться ей надо. Вон глянь во двор, посмотри, что она с собаками сделала. Два здоровенных волкодава бегают вокруг нее будто щенки, а тронь ее кто, вмиг порвут… Этак лет через пять, она сама меня в чулан посадит… Значит так, Семен, знаю, что друзья вы с ней, но отправлю я ее к осени в пансионат. Не далеко, пятьдесят верст от Павловска, есть там такой, «пансионат искусств» называется. Попасть туда не просто, но пусть уж их светлость похлопочет… грехи замолит. Вот так и объясни своей подопечной… Да не страдай, хороший пансионат и навещать ее сможешь. А тут ей не место, понимаю, что ребенок малой, но не лежит душа…
Осенью Ника оказалась в пансионате, тетка и Семен отвезли ее, Семен надел ей на шею крестик и сказал, что будет навещать ее. Тетка ничего не сказала, только молча перекрестила. А за неделю до этого в имение приехал Прохор, сильно хромая он подошел к Нике долго молчал, потом сказал, что батька ее погиб в сражении с японцами и теперь осталась у нее только тетка, Анна Федоровна. Потом Прохор ушел в мастерскую Семена и они долго разговаривали там о войне, о жизни и о доле сиротской. Потом тетка вызвала Прохора:
– Отправлю племянницу в пансионат, за наследством пригляжу, возьму под опеку. К восемнадцати годам вернется, богатой невестой будет… очень богатой. А до той поры знать ей об этом не надобно, и приезжать сюда ни к чему.
Жизнь в пансионате Нике понравилась. В младшей группе воспитанниц, куда ее определили, было двадцать девочек от семи до девяти лет. Почти у всех не было родителей, только дальние родственники. Они быстро сдружились, поскольку не были избалованы родительской лаской, друг ко дружке относились без спеси и пренебрежения. Целый день с ними проводили занятия воспитатели и учителя, особенно много времени уделялось физическим упражнениям, так что к вечеру они буквально валились с ног от усталости и мгновенно засыпали в своих кроватях. Иногда к ним приходили девочки из старшей группы, помогали им содержать в порядке одежду и выполнять посильные хозяйственные работы.
Пансионат состоял из двух больших каменных зданий, одного деревянного немаленького дома, нескольких хозяйственных построек, большой конюшни и все это было обнесено высоким деревянным забором. Воспитатели и учителя жили там же, в пансионате.
По воскресеньям к некоторым воспитанницам приезжали родственники. К Нике раз в месяц приезжал Семен Макарович, привозил гостинцы, рассказывал о том, что происходило в усадьбе и другие новости уездного города. Они проводили вместе несколько часов, после обеда Семен уезжал, чтоб до темноты успеть домой. Так шло время, скучать было некогда, поскольку занятий в пансионе находилось великое множество. Летом на месяц девочек отпускали на каникулы домой, но уезжали не все, многим некуда было ехать, Ника тоже оставалась в пансионате. Она подружилась с Верой – светловолосой хрупкой девочкой с большими темно-зелеными глазами. Она никуда не уезжала на каникулы и к ней никогда никто не приезжал.
– У меня никого нет, – сказала она Нике. – Я была в приюте, потом меня взяли сюда.
– А у меня есть Семен Макарович, – ответила Ника, о тетке она почему-то не подумала.
– А он тебе кто?
– Не знаю, но он у меня есть. Наверное, это грустно, когда никого нет.
– Я привыкла.
Девочки, вернувшись после каникул в пансионат, рассказывали разные истории.
– Меня мама попросила показать, чему я научилась в пансионате, – начала свой рассказ Оля. – Для начала я села на шпагат, потом подвязала платье и скрутила сальто, сначала вперед, потом назад. Все просто онемели. А я сделала мостик, колесо, но тут меня остановили. Мама сказала, что девочки этим заниматься не должны. Наше дело музицировать, петь, рисовать, вышивать, и пообещала забрать меня домой. А я не хочу! Пришлось мне показывать и музыкальные достижения. Им понравилось мое пение, а особенно мои рисунки и мама разрешила мне остаться в пансионате. Мне и самой нравится рисовать, но бегать, прыгать и плавать мне нравится больше, а дома плавать нельзя, на речку меня не пускают.
Время шло Ника, подрастала, Семен Макарович перестал приезжать, и, однажды вместо него приехала тетка, грустно посмотрела на Нику и сказала:
– Не жди, не приедет. Схоронили Семена. Не помогла микстура. Сердце у него больное было. Вот и у меня тоже… даст бог дотяну до твоего выпуска, а нет так сама определишься в жизни… Ну, да тебе не привыкать.
Тетка ушла в корпус к попечителю пансионата, Ника ждала ее сидя на ступеньках своего корпуса, слезы катились по щекам, ей вдруг стало горько и страшно. Тетки не было долго, но когда она вышла, то, не взглянув на Нику, быстро села в коляску и укатила. Вдруг Ника обнаружила, что рядом сидит Вера.
– Теперь у меня тоже никого нет, я осталась одна, – сказала она, глядя на Веру.
– Привыкнешь, – ответила та.
Некоторое время девочки молчали.
– Нет! Не привыкну, – ответила Ника, – и знаешь что, я не одна. У меня есть ты. И ты не одна, у тебя есть я. Мы есть друг у дружки, и мы не одни.
Вера смотрела на Нику сначала удивленно, а потом улыбнулась и ответила:
– Да, мы не одни, мы вместе!
С тех пор девочки стали неразлучны, на всех занятиях и тренировках они были рядом. Скоро и звать их стали Вера-Ника.
Вера-Ника
В непрерывных занятиях быстро проходили дни и месяцы, девочки росли и развивались. Музыкальные занятия, танцы и общеобразовательные дисциплины, чередовались с физическими тренировками. С двенадцати лет их стали интенсивно обучать боевым искусствам. Не всем девочкам это нравилось и их разделили на группы, для усиленного обучения восточным единоборствам и другим воинским умениям отобрали шесть воспитанниц, другую группу из шести человек, интенсивно обучали танцевальному искусству, у остальных основное внимание уделяли живописи, литературе и техническим наукам. Однако, всех обучали владению оружием, верховой езде, ориентированию на местности, плаванию и некоторым видам рукопашного боя. Вера-Ника были в той шестерке, которую особенно активно обучали военной науке.
К четырнадцати кодам, когда девочка подросток превращается в девушку, занятия проходили в виде соревнований, и это вызывало особый интерес у воспитанниц несмотря на то, что зрителей на этих состязаниях было немного. Инструкторами в обучении были в основном женщины, часто бывшие воспитанницы пансионата. Однако, некоторые дисциплины вели мужчины. Инструктором по пулевой стрельбе был отставной подпоручик Разин. На последнем зачетном занятии вся шестерка девушек отстрелялась неплохо, набрали больше 40 из 50. Стреляли парами, последней парой работали Вера-Ника. Подпоручик взглянул на их мишени и замер в удивлении.
– Так, – сказал он, – все свободны, а Вера и Ника останьтесь.
– Но почему? – Возмутилась Вера. – Ведь мы уложились в норматив.
– Да, уложились, но в твоей мишени, три пули в десятке, одна в шестерке и одна в пятерке. Так не бывает. Будете стрелять еще раз, каждая отдельно. Ты первая, возьми пять патронов, прицепи свежую мишень и вперед.
Вера повесила мишень, зарядила карабин и встала в стойку для стрельбы без упора, хотя это было необязательное условие. Выстрелы звучали равномерно, словно удары молота, причем девушка больше внимания уделяла подпоручику, чем мишени. Ника стояла рядом, уставившись в пол, и явно чувствовала себя неуютно. Вера, отстрелявшись, принесла мишень, и Разин лишился дара речи. Три десятки, пятерка и шестерка. Мало того, сам рисунок пулевых отверстий совпадал, словно его сделали под копирку.
– Как ты это делаешь? – Наконец, спросил он.
Вера молча пожала плечами, глядя на него невинным темно-зеленым взглядом. Ника переминалась с ноги на ногу, ожидая своей очереди.
– Можете быть свободны, – вдруг сказал он, продолжая рассматривать мишени.
Затем он взял ведомость, поставил всем воспитанницам зачет, а в графе Веры поставил еще плюсик. После этого подпоручик отправился в кабинет инструкторов боевых искусств. Там он встретил учителя рукопашного боя Касидава.
– Смотри, что вытворяют Вера-Ника, – сказал он, и показал ему мишени с одинаковым рисунком пулевых отверстий.
– Видел бы ты их на моих занятиях. Когда они работают, парой им нет равных. Вдвоем они могут справиться с четырьмя тренированными противниками. Ника – сильная и быстрая, а Вера – гибкая и ловкая – выводит противника на Нику, а та легко укладывает его на ковер. Они действуют как один механизм, не переговариваясь и не глядя друг на друга, тем не менее, всегда определяют свое местоположение и не ошибаются в спаррингах. Но друг против друг дружки их ставить нельзя. Кроме того Ника очень точно бросает ножи. Удар у нее быстрый и сильный. Кстати, на занятиях по скалолазанию они всегда первые, когда идут парой. Вера карабкается наверх и вбивает крючья, Ника страхует и взбирается следом. Эта пара дорогого стоит. Впрочем, остальные четверо тоже неплохо смотрятся. Еще два года тренировок и эта шестерка справится с ротой гренадеров, только я не знаю, где они могут найти применение своим талантам. Ну, не на фронт же их посылать.
– Да, какой фронт. Там есть дочери благородных семейств, и даже титулованные особы. Правда, в наших стенах все равны.
Следующие два года кроме спортивных тренировок, их обучали ориентированию на местности, плаванью, работе на телеграфе, вождению автомобиля. Пансионат денег не жалел, ни на учителей, ни на закупку оборудования. Были у него меценаты, которые пожелали остаться неизвестными.
Нике исполнилось шестнадцать, через два года девочек должны выпустить из стен пансионата. У некоторых уже были женихи. Ника все годы никуда не выезжала и что с ней будет после выпуска не знала, да и не задумывалась об этом. Она, конечно, догадывалась, что ей должно достаться именье родителей, которым сейчас управляла тетка.
Теплым летним вечером Ника и Вера сидели на веранде и отдыхали после напряженных дневных тренировок. Большинство девочек разъехались на каникулы, оставшиеся продолжали учебу, а физические упражнения должны были делать вообще все воспитанницы, где бы они ни находились.
– Ника, зайди к Татьяне Павловне! – крикнула проходившая мимо воспитательница младшей группы.
– Зачем это ты понадобилась директрисе? – удивилась Вера.
– Сейчас узнаю, – ответила Ника и отправилась в административный корпус.
В кабинете директора, кроме самой директрисы, Татьяны Павловны, сидел крепкий мужчина, среднего роста, похожий на кучера, что тотчас и подтвердилось.
– Вот, Ника, за тобой прислали. Тетка твоя, Анна Федоровна, просила срочно отправить тебя, возможно насовсем. Савелия за тобой прислала.
– Но я не хочу, тем более, насовсем!
– Ты вот что, не держи на нее зла, плоха твоя тетка. Доктора говорят, долго не протянет. Съезди, сама решишь, как дальше быть.
– Надо ехать, барышня, – добавил Савелий.
Ника замолчала, Савелий и Татьяна Павловна не торопили ее.
– Можно Вера со мной поедет?
– Хорошо, – разрешила директриса, – завтра с утра отправитесь. У вас неделя на все дела, а сейчас проводите Савелия к коменданту, пусть определит его на ночлег и накормит.
Вера обрадовалась неожиданному приключению. Две девочки из их группы Оля и Аля (впрочем, уже барышни), уехали к родственникам на каникулы, а Таня и Света помогли собрать Вере и Нике свои саквояжи. Рано утром они в дорожных костюмах вышли во двор пансионата. Одежду воспитанницам шили в мастерских, но многое, конечно, закупалось в городе. Дорожные костюмы шили в пансионате специально для боевой группы амазонок, так среди преподавателей стали называть эту шестерку воспитанниц. Внешне одежда выглядела обычно, серая блузка и длинная черная юбка. Однако юбка была не совсем обычной: это была юбка-штаны, что из-за пышных складок было совершенно незаметно, даже при ходьбе. В одинаковых шляпках на головах, наши амазонки, совершенно не отличались от провинциальных барышень.
Савелий уже запряг кобылу, помог забраться в коляску барышням и погрузил их саквояжи.
– А вот я слышала, варнаки на дорогах балуются… – придурашным голосом вдруг сказала Вера.
– Да, не-е… – басом ответил Савелий, – Не бойтесь барышни, доставлю вас как положено. Никто не посмеет обидеть деточек, да я ежели чего… – и кучер щелкнул кнутом внушительного размера. Дворник, открывавший ворота и услышав это, вдруг захохотал.
– Ты чего? – удивился Савелий.
– Да ничего, езжайте с богом, – ответил тот.
Коляска мягко катила по пыльной грунтовой дороге. Солнце стояло на горизонте согревая воздух летнего утра. Вокруг расстилались поля с созревающим жнивьем, а далеко впереди сквозь утренний туман виднелся лес. Девочкам быстро наскучило смотреть по сторонам и они, спрятавшись от солнца в глубину коляски, тихо переговаривались. Они уже давно все рассказали о себе друг дружке. Ника мало, что помнила о своем детстве, но некоторые эпизоды не рассказывала никому. Будущее свое она представляла смутно, но покидать пансионат ей очень не хотелось. Иногда ей хотелось обучать малышей в стенах пансионата всему, что знала и умела сама. А хорошо знала она только искусство рукопашного боя и некоторые технические дисциплины. Иногда она представляла рядом с собой красивого юношу, с которым было легко идти по жизни, занимаясь любимым делом, как пишут в романах. В пансионате была хорошая библиотека. У Веры были сходные мысли, которыми она делилась с Никой, только о себе она почти ничего не знала. Однажды директриса сказала, что, когда ее нашли, у ворот приюта, на ней был золотой крестик очень странной формы и ей вернут его после совершеннолетия.
– Вера, почитай стихи, – попросила Ника.
Мне снился очень страшный сон,
Ко мне пришел огромный слон,
Он ждал меня на берегу,
И я к нему одна иду,
Иду рассудку вопреки,
Совсем одна по дну реки…
– Все, хватит! А ты слона-то когда-нибудь видела?
– Нет, только на картинке. И в книгах читала, в романах Майн Рида.
Так переговариваясь, иногда замолкая, девочки все дальше удалялись от пансионата. Время шло, Савелий остановил коляску, девочки вышли размяться и перекусить, тем что взяли с собой, да и лошади нужен отдых. Солнце было уже в зените, а до усадьбы Анны Федоровны было еще не близко.
– Успеем засветло! Зимой бы не успели, а сейчас запросто, – сказал Савелий.
После непродолжительного отдыха и перекуса, он усадил барышень в коляску и собрался взобраться сам, но тут из ближнего лесочка появился мужик.
На плече у него лежала какая-то палка.
– Стой, – крикнул мужик Савелию и палка вдруг превратилась в обрез.
В этот момент с двух сторон к коляске стали подходить еще четверо мужиков.
– Барышни, выходите. Вы уже приехали, – продолжил мужик с обрезом, – дальше придется пешочком. Охальничать с вами не будем, только вы уж денежки-то отдайте. Да и золотишко тоже, цепочки и крестики.
Со стороны Веры подошли два здоровых мужика, у одного в руках была дубина, у другого ничего. Дурашливо улыбаясь, он потянул к ней руки.
– Будут вам и цепочки с браслетами, и крестики… деревянненькие,– поднимаясь ответила Вера и четким, многократно отработанным ударом впечатала каблук ему в лоб.
Мужик отшатнулся назад и упал на спину. Вера спрыгнула с коляски. Второй оторопело смотрел то на своего подельника, то на шуструю барышню.
– Ты чего, это… – сказал он, замахиваясь дубиной.
Но барышня вдруг подняла ногу выше головы и с разворотом впечатала пятку ему в ухо. Мужик рухнул под ноги лошади. С другой стороны коляски события развивались не менее драматично. Ника не торопилась вставать, но в руке у нее оказался короткий нож с зазубренным лезвием. Молодой ухмыляющийся парень взялся за поручень коляски, но тотчас завопил от боли. Его ладонь оказалась намертво пришпиленной к поручню с помощью вышеупомянутого ножа. Попытки вынуть нож здоровой рукой успехом не увенчались. Ника выпрыгнула из коляски. Перед ней оказался мужик с армейским палашом в руке. Он уже сообразил, что дела идут вразнос, и осторожно пятился, выставив палаш вперед. Но в руке у барышни снова появился короткий нож, только без зазубрин. Мужик, слушая вопли своего товарища, который никак не мог освободиться, решил, что церемониться дальше не к чему и бросился на Нику размахивая палашом. Однако его удары попадали в пустоту, а перед глазами у него мелькал короткий кинжал. Внезапно Ника отскочила на несколько шагов и замерла. У мужика появилась злобная улыбка и он попытался прыгнуть на нее, но в этот момент с него слетели штаны. Исподнего на нем не было.
– Вера, смотри какой у него бантик… – крикнула Ника, – ты такой еще не видела.
Тем временем Вера уже вооружилась кнутом и ловким ударом вырвала обрез у главаря, который тотчас подобрал Савелий. Главарь тотчас метнулся в лес, куда уже бежал, поддерживая штаны единственный оставшийся на ходу подельник. Пришпиленный к поручню парень уже не орал, а тихо скулил. Подошла Ника, выдернула нож, он тотчас бросился бежать и с криком: «Ведьмы! Ведьмы!», скрылся в лесу.
Барышни забрались в коляску, а Савелий еще долго рассматривал обрез, затем взял его за дуло и зашвырнул в кусты.
– Ружьишко-то негодящее, да и без патронов, – со вздохом сказал он. – Да-а, видно не зря слухи идут про ваше обучение… Ну, да не нашего ума дело…
– Странные разбойнички, – добавила Вера, – будто клоуны нанятые. Может это Татьяна Павловна для нас испытание придумала.
– Нет, – ответила Ника, – мы ведь могли и по-другому с ними поступить.
– Это верно, было у меня такое желание…
Коляска катила дальше. Остановки еще были, но без приключений. Вечером показалась усадьба Анны Федоровны. Никто не вышел их встречать, Савелий дождался, пока дворник откроет ворота и коляска въехала во двор.
Девочки спустились на землю и направились к дому. Навстречу им вышла молодая женщина и пригласила войти.
– Барыня ждет вас. А почему вас двое? Она ждет племянницу.
– Племянница я, а это моя подруга, Вера, – ответила Ника.
– Меня зовут Катерина, я ухаживаю за барыней, идемте за мной, – сказала женщина и двинулась вперед.
Девушки поднялись вслед за ней на второй этаж и прошли в спальню. Анна Федоровна лежала на кровати бледная и осунувшаяся, но даже в этом состоянии в лице ее проступала властность и решительность. Ника подошла к кровати и склонилась к ее руке, лежавшей поверх одеяла.
– Вы звали меня, Анна Федоровна, – тихо произнесла она.
– Да, звала… Оставьте нас вдвоем, – сказала Анна Федоровна, слабо махнув рукой.
Катерина взяла Веру за руку и увела из комнаты.
– Времени у меня совсем не осталось, – слабым голосом продолжила больная, – до завтра может и не доживу. Вот видишь, как все получилось. Попечительский совет назначит тебе опекуна, до совершеннолетия. Будет это Иван Михайлович Финберг, хороший человек… Я добилась, чтоб его назначили. Есть у него сын, двадцати двух лет, военный, служит в Санкт-Петербурге… Может слюбитесь и будет у вас все путем… Но, я думаю пансионат тебе покидать не надо пока… Впрочем, теперь все тебе решать самой… Теперь о твоем наследстве… Слушай внимательно, повторять не буду… Две усадьбы: моя и твоих родителей, царство им небесное… Ну и земли, конечно… Далее, деньги в банке, в Павловске, почти миллион… Немало, с умом надо распорядиться, если своего не хватит, обратись к управляющей пансионата… она женщина достойная, поможет тебе, и деньги не пустит по ветру. Далее драгоценности, собрала я все, что было у твоей матери, у меня, все, что от предков осталось… спрятала там, где никто не найдет. Никто про это место не знает, теперь ты будешь знать… В чулане вашей усадьбы есть подвал. Замка на нем нет, да он и не нужен. Там много всякого хлама, поломанной рухляди, но в правом дальнем углу стоит пустая бочка, справа от нее в стене на высоте вытянутой руки вбит крюк. Как будто, вбит, но надо взяться за него и потянуть вверх до щелчка. Силы у тебя хватит. После этого бочку можно подвинуть в сторону, а в полу будет люк. Вниз ведет лестница, за лестницей есть ниша, в нее я поставила ларец с драгоценностями, а сверху бросила тряпье. Дальше идет подземный ход до беседки, там выход наверх в беседку… С остальным сама разберешься… Все… Устала… Иди, Катерина тебя устроит… Даст бог, утром свидимся, а не даст…
