Kitobni o'qish: «Фавориты Екатерины Великой»

Shrift:

Предисловие

Герои этой книги – вовсе не великие люди, но когда-то они были весьма известны и влиятельны. Современники им завидовали; многие знатные и выдающиеся персоны искали их расположения, а иностранные дипломаты считали нужным сообщать своим правительствам об их поступках и пристрастиях. По-иностранному их называли фаворитами, а по-русски – любимцами или временщиками. (Конечно, в других обстоятельствах должны были существовать и фаворитки, но так уж распорядилась судьба, что в российской истории XVIII столетия существовала целая эпоха женского правления, а до нынешних гендерных чудес было ещё далеко.)

При обращении к истории долгого царствования Екатерины II (1762–1796) неискушённый читатель едва ли не в первую очередь обращает внимание на череду придворных красавцев, приближенных к великой государыне. В своё время библиограф, историк и по совместительству главный цензор империи Михаил Николаевич Лонгинов (1823–1875) составил список этих персон, много лет спустя опубликованный издателем журнала «Русский архив» и поклонником императрицы (современники даже называли его «посмертным любовником» Екатерины) Петром Ивановичем Бартеневым:

«1. Сергей Васильевич Салтыков. 1753 – октябрь 1754.

2. Князь Понятовский. 1756–1758.

3. Князь Григорий Григорьевич Орлов. 1759–1772 (летом).

4. Александр Семёнович Васильчиков. 1772 (сентябрь) – 1774 (летом).

5. Князь Григорий Александрович Потёмкин. 1774. С ноября 1774 супруг Екатерины.

6. Граф Пётр Васильевич Завадовский. 1776 (ноябрь) – 1777 (июнь).

7. Семён Гаврилович Зорич. 1777 (июнь) – 1778 (июнь).

8. Иван Николаевич Корсаков. 1778 (июнь) – 1779 (до 10 ноября)…

9. Василий Яковлевич Левашов. 1779 (октябрь).

10. Николай Петрович Высоцкий. 1780 (март).

11. Александр Дмитриевич Ланской. 1780 (апрель) – 1784 (июля 25).

12. Мордвинов. 1781 (май – июль).

13. Александр Петрович Ермолов. 1783 (февраль) – 1786 (июня 28).

14. Граф Александр Матвеевич Мамонов. 1786 (июль) – 1789 (июль).

15. Князь Платон Александрович Зубов. 1789 (июль) – 1796 (ноябрь).

Кроме того, упоминаются: в конце 1779-го и в начале 1780-го г.: Ранцов, Страхов, Стянов (?), армянский купец»¹.

Видимо, знаток истории XVIII столетия собрал все встретившиеся ему упоминания о любимцах императрицы. Некоторых из названных персонажей трудно идентифицировать, о других почти ничего не известно; сведения о близости иных к Екатерине едва ли достоверны – трудно представить, например, даже вполне достойного «армянского купца» на церемонии императорского выхода или в избранном обществе, собиравшемся в покоях государыни. Но большинство перечисленных особ – фигуры более или менее известные и даже не раз описанные в научной, околонаучной и художественной литературе. Зачем же о них писать? Хотя бы для того, чтобы лучше понимать историю российского XVIII века, когда преобразованное Петром I Московское царство превратилось в великую державу с мощными армией и флотом, новыми структурами управления, европейскими науками и искусствами. «Фасадом» государства стали новая столица, дворцы-резиденции и блестящий императорский двор, участвовавший не только в череде официальных церемоний и празднеств, но и в принятии важных решений, вершении судеб подданных, внедрении культурных инноваций.

В популярной публичной интерпретации придворный мир и фаворитизм оцениваются скорее негативно, а сами фавориты воспринимаются как персоны, незаслуженно получавшие титулы, чины, поместья, деньги и интимные милости². Маститый историк Н. И. Павленко писал про самое блестящее царствование XVIII века: «Ни до Екатерины, ни после неё распутство не достигало столь широких масштабов и не проявлялось в такой откровенно вызывающей форме»³. Относительно недавно изданный школьный учебник для седьмого класса противопоставил фаворита-иностранца Бирона «богатырям-красавцам» братьям Орловым – «любителям кулачных боёв, вина и карт» – и Потёмкину, имевшему привычку «бить кулаком по зубам седых генералов». Ответить на предлагаемый в этом же издании вопрос, кто из них принёс «больше вреда или пользы»⁴, при сравнении «личных качеств, поступков и интересов наиболее известных фаворитов» весьма затруднительно. Другой учебник, уже для десятого класса, отметил «гениальность» Потёмкина, несколько меньшую годность «голантов» Елизаветы Петровны и заклеймил всё того же Бирона, который внедрял «распущенность нравов и безвкусную роскошь, казнокрадство и взяточничество, беспардонную лесть и угодливость, пьянство и азартные игры, шпионство и доносительство», чем, очевидно, заразил до того исключительно трезвых и чистосердечных россиян⁵. На уровне массового сознания фаворитизм является любимым сюжетом для киношников и сочинителей романов об альковных тайнах петербургского двора⁶. Начало фильмографии было положено немой картиной «Фавориты императрицы Екатерины II», снятой Антонием Воротниковым в революционном 1917 году⁷.

Между тем люди XVIII века в отношении фаворитов не были единодушны. Желчный министр, князь Михаил Михайлович Щербатов, удостоенный императрицей звания официального историографа, давал её любимцам нелестные характеристики: «…каждый любовник, хотя уже и коротко их время было, каким-нибудь пороком за взятые миллионы одолжил Россию (окроме Васильчикова, который ни худа, ни добра не сделал). Зорич ввёл⁸ в обычай непомерно великую игру. Потёмкин – властолюбие, пышность, подобострастие ко всем своим хотениям, обжорливость и, следственно, роскошь в столе, лесть, сребролюбие, захватчивость и, можно сказать, все другие знаемые в свете пороки, которыми или сам преисполнен и преисполняет окружающих его, и тако дале в империи. Завадовский ввёл в чины подлых малороссиян, Корсаков приумножил бесстыдство любострастия в жёнах; Ланской жестокосердие поставил быть в чести, Ермолов не успел сделать ничего, а Мамонов вводит деспотичество в раздаянии чинов и пристрастие к своим родственникам»⁹. В то же время младший из «птенцов» Петра I, администратор и учёный Василий Никитич Татищев полагал: «…Таковый, ежели не льстец и хищник казны, а народу не обитчик и довольно себя по правилам мудрости содержит, не токмо в жизни счасливы, но и по смерти похвалу вечную оставляют»¹⁰.

Уже существуют документальные публикации и историко-биографические работы об А. Д. Меншикове¹¹, Э. И. Бироне¹², И. И. Шувалове¹³, братьях Орловых¹⁴, П. А. Зубове¹⁵ и других «случайных людях»¹⁶ славного столетия российской истории. Предлагается даже незатейливая классификация фаворитов – «государственный служащий» или «любимец»: первый действует «не только в своих личных интересах, но и для блага государства», а второй «пользуется своим положением в личных целях»; впрочем, автор этого ранжирования замечает, что даже хороший фаворит плох тем, что «мог стать причиной грусти императора, отстранив его от важных дел»¹⁷. В недавно опубликованной книге с обязывающим названием «Верховная власть и фаворитизм в России», содержашей биографии Меншикова, Бирона, Орлова и Потёмкина, делаются выводы о личной близости фаворитов к монаршим особам как «особенности русского абсолютизма» и констатируется, что среди них были и «труженики», и случайные люди «без способностей и мыслей», а то и открытые «антигосударственники»¹⁸.

Такое деление едва ли плодотворно для понимания сути фаворитизма. Однако тема представляет интерес в плане понимания механизма функционирования власти, ведь иные фавориты на самом деле были государственными деятелями; другие же, пусть и не столь выдающиеся, являлись важными «пружинами» в системе управления, своеобразной неформальной государственной институцией.

Возлюбленная государя или фаворит королевы с незапамятных времён являлись фактором политики. Однако именно в эпоху перехода от позднесредневековых королевств к монархиям Нового времени фигура «министра-фаворита» стала весьма важным элементом управления. Выдвижение в XVII веке таких фигур (кардиналы Ришелье и Мазарини во Франции, герцоги Лерма и Оливарес в Испании, канцлер Гриффенфельд в Дании, кардинал Клесль в Австрии, герцог Бекингем и герцогиня Мальборо в Англии) было вызвано увеличением объёма правительственной деятельности в эпоху строительства национальных государств, когда административный аппарат только формировался, а власть монарха ограничивалась сложившимися корпорациями подданных и группировками знати со своими клиентами. Перед ними стояли масштабные задачи: создать централизованную систему управления вопреки традиционным местным учреждениям и практикам наследственного замещения или покупки должностей, преодолеть последствия раздробленности с многообразием локальных законов и привилегий, сломить сопротивление аристократии и сделать всех дворян подданными. Эту-то тяжелую, а порой даже грязную работу и делали «министры-фавориты», что позволяло избавить их королевские величества от обвинениий в нарушении божественных и человеческих законов.

К концу столетия великие «министры-фавориты», исполнив свою историческую роль, сошли со сцены. Однако фаворитизм не исчез (при французском дворе у главной фаворитки появился даже официальный статус «мaîtresse en titre», что современные толковые словари трактуют как «официальная любовница»), просто любимцы венценосцев переместились из сферы публичной политики в придворный мир – блистали в обществе, возглавляли дворцовые «партии», задавали тон в модах и развлечениях. В одних случаях это были фигуры проходные (саксонский курфюрст и польский король Август II Сильный от аристократок и простолюдинок имел около двухсот детей), в других – являлись важными картами в придворном раскладе, и тогда малейшие изменения в их отношениях с монархами фиксировались вельможами и дипломатами.

В патриархальной России дело обстояло несколько иначе. Трудно себе представить появление в Боярской думе незнатного министра-правителя, не говоря уже об официальном оформлении статуса любовницы православного государя при дворе. Первыми фигурами такого рода стали боярин князь Иван Телепнёв-Оболенский при овдовевшей в 25 лет великой княгине Елене Глинской, регентше своего маленького сына Ивана IV, и «правитель и конюший боярин» Борис Годунов при царе Фёдоре Иоанновиче. Но судьба не была к ним благосклонна: первый умер в тюрьме; второй после недолгого царствования вошёл в историю с незаслуженным клеймом убийцы царевича Дмитрия и похитителя престола.

Царевна Софья Алексеевна, в конце XVII века фактически правившая Московским царством при малолетних государях Иване и Петре, подарила своему фавориту, «государственные большие печати и государственных великих посольских дел оберегателю» князю Василию Васильевичу Голицыну кровать с зеркалами и писала «свету моему братцу Васенке» трогательные письма: «…подай тебе Господи и впредь враги побеждати, а мне свет мой веры не имеется, што ты к нам возвратитца; тогда веры поиму, как увижу в объятиях своих тебя света моего». По сообщениям иностранных дипломатов, Голицын разрабатывал планы преобразований, включавшие создание регулярной армии, введение подушной налоговой системы, ликвидацию государственных монополий, и даже вроде бы хотел отменить крепостное право¹⁹. Но должность «галанта» ещё не воспринималась соотечественниками как норма; к Голицыну пристало прозвище «временщик», и с этим обращением в 1688 году на него набросился простолюдин. Князь не сумел создать в правящем кругу надёжных креатур, а в решающий момент не смог или не захотел бороться за власть. Итогом стал смертный приговор, заменённый северной ссылкой, где фаворит и окончил свои дни.

При обладавшем разносторонними талантами, железной волей и огромной работоспособностью Петре I должность влиятельного фаворита была не нужна, да и невозможна. Личный друг царя, фельдмаршал, губернатор и президент Военной коллегии Александр Данилович Меншиков или «князь-кесарь» Фёдор Юрьевич Ромодановский получали ответственные задания, в отсутствие часто отъезжавшего государя оставались «на хозяйстве», однако никакой самостоятельной политики не проводили. Но в последующую «эпоху дворцовых переворотов» институт «случайных людей» достиг расцвета, чему существовали объективные причины.

Характерной чертой на первый взгляд стройной системы петровской администрации было постоянное нарушение субординации и нормального течения дел: многие из них, порой весьма незначительные, попадали прямиком на царский стол. Сосредоточение в руках государя огромной власти не только порождало борьбу придворных «партий», но и вызывало необходимость в институтах, призванных облегчить груз забот, ложившийся на плечи некомпетентных и неспособных к повседневному труду преемников Петра – домохозяйки Екатерины I, подростка Петра II, охотницы Анны Иоанновны, любительницы балов и маскарадов Елизаветы Петровны.

С одной стороны, для координации работы правительственного аппарата при государях и государынях создавались высшие совещательные органы: Верховный тайный совет (1726–1730), Кабинет министров (1731–1741), Конференция при высочайшем дворе (1756–1762), Императорский совет (1762). С другой стороны, утверждался институт «случайных людей». В 1725–1727 годах одни царские любимцы, подобно Петру Сапеге, сходили со сцены; другие, как братья Карл и Рейнгольд Лёвенвольде, занимали свою нишу в придворном мире; третьи, подобно А. Д. Меншикову, неудачно претендовали на место у руля государства. Пожалуй, первым «правильным» фаворитом в России можно считать Эрнста Иоганна Бирона – сомнительного происхождения курляндского дворянина, служившего при дворе бедной вдовствующей герцогини и природной русской царевны Анны Иоанновны, призванной на отеческий престол в 1730 году.

Обер-камергер императрицы успешно руководил её личной канцелярией, выступал информированным и влиятельным посредником между заинтересованными лицами и государыней. Он приучил должностных лиц предоставлять ему информацию «для препровождения до рук её величества» и принимал – сугубо неофициально – иностранных послов. Для общения фаворита с просителями во дворце появилась «аудиенц-камора» с отдельными «палатами» для знатных и для «маломощных и незнакомых бедняков». «Я должен обо всём докладывать», – писал Бирон в 1736 году российскому послу в Саксонии К. Г. Кейзерлингу, называя в числе своих основных забот подготовку армии к боевым действиям против Турции, снабжение её провиантом, обмундированием и амуницией. Должность ночного «временщика» Бирон превратил в настоящий институт власти с неписаными, но чёткими правилами.

К середине столетия фигура фаворита встроилась в систему российской монархии, взлёты и отставки «случайных людей» уже не сопровождались опалами и ссылками. Выработанные Бироном нормы поведения стали общепринятыми. «Не будучи ни к чему употреблён, не смею без позволения предпринимать, а если приказано будет, то вашему сиятельству отпишу» – так обозначил своё место фаворит Елизаветы Петровны Иван Иванович Шувалов. «Генерал-адъютант, от армии генерал-поручик и действительный камергер» не занимал должностей в государственном аппарате, но курировал образование и культуру. Именно эта его деятельность широко известна. Однако в конце елизаветинского правления Шувалов являлся чем-то вроде «министра без конкретных обязанностей», играл важную роль во внешней политике и даже сочинил проект о введении в России «фундаментальных и непременных законов». В конце жизни он писал императору Павлу I о своих заслугах:

«…В царствование блаженной и достойной памяти императрицы Елисаветы Петровны я был случаем возведён в знатность, имел её милость всё время её жизни; не был никогда ослеплён самолюбием, отказывал великие чины, деревни и другие награждения; чем[у] все оставшиеся люди свидетели. Сия моя бескорыстность, усердие и преданность удостоили меня доверенности во всех важных государственных делах! Был употреблён в иностранных переписках, при заключении трактатов с Франциею, Венским и Датским дворами за что от оных предлагаемы мне были великие подарки и графство от императора, которого диплом граф Цинцендорф здесь с собою имел; но я оные все по совести моей отказал. Малые мои, но усердные услуги отечеству были в основании Московского университета, Академии художеств, гимназии в Казани, учреждение банка; которые при установлении ордена Св. Владимира почтены были услугами от Сената и от коллегиев, и удостоен, по большинству голосов кавалером ордена Большого креста. По кончине блаженной памяти государыни Елисаветы Петровны был поставлен у меня сундук с золотою монетою; но как я об оном особливого приказания не имел, то я его в тот же день отдал, чему свидетельствовать может Катерина Константиновна Скороходова. Всё время моего при дворе пребывания я никогда ни каких откупов, подрядов и заводов не имел…»²⁰

Время Екатерины II считается кульминацией российского фаворитизма. Происходит гласная и публичная институционализация «известной должности» с вменением в обязанность занимавшему её участвовать в придворных церемониях, получением звания генерал-адъютанта и выделением апартаментов во дворцах. Череда «случайных людей» блистает при дворе, притягивает к себе толпу просителей и порой может осчастливить кого-то из них желанным «местом» или наградой.

Екатерина II начала заводить любимцев ещё при жизни супруга-императора Петра III и продолжала до самой своей кончины. Были ли тому причиной её сексуальный темперамент, желание отомстить неверному мужу, нереализованное материнское чувство (заметим в скобках, что отношения Екатерины с собственным сыном всегда были напряжёнными, а все её избранники были значительно моложе её – за исключением Г. Г. Орлова, разница в возрасте с которым составляла всего пять с половиной месяцев), потребность иметь рядом родственную душу? Или в компании очередного гвардейского молодца она хотела вновь почувствовать себя молодой и желанной либо подпитывалась энергией от юных избранников?

Так или иначе, взойдя на престол, Екатерина, как карточный игрок, получивший при раздаче очередного джокера²¹, стремилась сделать из него не просто валета²², исполнявшего её прихоти, а единомышленника, разделявшего её интересы и увлечения, воспитать государственного мужа, помощника в делах управления огромной империей. Если любимец не справлялся со своими обязанностями или начинал вести себя слишком самостоятельно, императрица без колебаний превращала его в шестёрку. «…он беспристрастен и не имеет собственного мнения»²³ – эти слова императрицы о её последнем фаворите Платоне Зубове, зафиксированные в дневнике её статс-секретаря Александра Васильевича Храповицкого, можно отнести ко всем его предшественникам, занимавшим место в покоях и сердце государыни. Пожалуй, лишь обладавший сильным характером и бурным темпераментом Григорий Орлов несколько выбивается из этого ряда.

Особняком стоит фигура Григория Александровича Потёмкина (1739–1791) – виднейшего государственного деятеля екатерининской эпохи, ближайшего советника, фактического соправителя императрицы. Их роман, по-видимому, завершился в 1774 году тайным браком. Через полтора года супруги расстались, но не распался их политический союз. Потёмкин получил чин генерал-фельдмаршала, должности президента Военной коллегии; екатеринославского, таврического и харьковского генерал-губернатора, командовал армией во время Русско-турецкой войны (1787–1791), вёл переговоры с иностранными послами и разрабатывал стратегические планы внешней политики империи. Судя по бумагам и распоряжениям светлейшего князя, он был талантливым администратором, организатором строительства армии и флота, освоения Северного Причерноморья. Он осуществил присоединение Крыма к России и основал города Новороссии – Херсон, Николаев, Севастополь, Екатеринослав. Потёмкин не удовольствовался ролью валета или даже туза в карточной колоде императрицы, а предпочёл стать банкомётом, поставлявшим ей новых джокеров. С. Г. Зорич, И. Н. Римский-Корсаков, А. Д. Ланской, А. П. Ермолов, А. М. Дмитриев-Мамонов попали на «известную должность» из адъютантов светлейшего и по его воле.

До конца жизни Потёмкин оставался ближайшим к императрице человеком и масштабным государственным деятелем. Поэтому его подробной биографии нет в нашей книге – рассказ о столь крупной личности негоже втискивать в рамки небольшого очерка; к тому же ему посвящены несколько добротных и интересных книг, к которым мы и отсылаем читателей²⁴.

На фоне мощной фигуры светлейшего князя Потёмкина-Таврического бледнеют образы других фаворитов. И всё же среди них были люди незаурядные, оставившие след в истории. Григорию Орлову и его братьям императрица была обязана восхождением на трон. Сентиментальный «Петруса» Завадовский искренне любил Екатерину, но недолго удержался в фаворитах, зато стал первым министром народного просвещения России. Платон Зубов сумел дважды – в конце правления Екатерины и в начале царствования её внука Александра I – стать у руля великой державы. Другие, как Семён Зорич, Александр Ермолов Иван Римский-Корсаков, ничем себя не проявили и покинули двор бесславно. Александр Дмитриев-Мамонов добровольно отказался от роли фаворита, а Александр Ланской ушёл в мир иной молодым, на вершине своего «случая».

Что объединяло этих несхожих персонажей? Как и почему они получили роли на сцене истории? Чем, помимо близких отношений с повелительницей, они реально занимались в «известной должности»? Какие достоинства искала и находила в них умная и опытная Екатерина?

Писатель-беллетрист может вдохновенно проникать в душевный мир своих героев, читать их мысли, представлять образы, придумывать диалоги и красочно описывать так нравящиеся читателю бурные страсти и альковные сцены. Историк же этой возможности лишён, а потому в этой книге не будет интимных подробностей отношений государыни со своими любимцами; впрочем, можно полагать, что со времён Екатерины в этой деликатной сфере мало что изменилось… К тому же задача автора осложняется ограниченностью круга источников. Влияние (выражаясь языком той эпохи, «кредит») фаворитов определялось их тесными личными отношениями с государыней. Они жили всегда рядом, но не были видны и слышны тем, кто не допущен в императорские покои. Те же, кто там служил и видел их в повседневной частной жизни, умели молчать и свидетельств почти не оставили – в этом смысле они разительно отличаются от наших болтливых современников, «сливающих» любую информацию.

Да и сами избранники государыни подробностями своего «случая» не хвастались. К тому же личные документы иных фаворитов, не оставивших прямых потомков – Орлова, Зорича, Васильчикова, Завадовского, Ланского – исчезли. Остаётся черпать сведения из официальных ведомостей придворных событий – ежегодных камер-фурьерских церемониальных журналов. Сохранились также разнообразные бумаги тех учреждений, которые по должности возглавляли или к которым имели отношение наши герои; правда, в отличие от имевших целые канцелярии Г. Г. Орлова и П. А. Зубова, иные их «коллеги» служебными обязанностями себя не обременяли. Кроме того, имеются не слишком многочисленные и весьма пристрастные рассказы свидетелей, наблюдавших царских любимцев в публичном пространстве – в императорских резиденциях и на великосветских приёмах. Самыми же ценными источниками являются письма и записочки, которыми государыня обменивалась со своими фаворитами. В беседах с доверенными лицами и посланиях своим российским и заграничным корреспондентам Екатерина охотно рассказывала об очередных любимцах, нередко давая им ёмкие остроумные характеристики, которые стали названиями очерков нашей книги (единственное исключение – прозвище А. П. Ермолова, полученное им от Потёмкина и не встретившее возражений императрицы).

1.Любимцы Екатерины Второй: Хронологический список // Русский архив. 1911. № 7. С. 319.

2.См.: Три века Санкт-Петербурга: Энциклопедия: В 3 т. Т. 1. Кн. 2. Осьмнадцатое столетие. СПб.; М., 2003. С. 441.

3.Павленко Н. И. Екатерина Великая. М., 2006. С. 351.

4.См.: Данилов Д. Д., Павлова Н. С., Рогожин В. А. Российская история Нового времени. XVI–XVIII вв. М., 2006. С. 220–221, 225, 248.

5.См.: Буганов В. И., Зырянов П. Н. История России, конец XVII–XIX в. М., 2007. С. 49, 50, 71–73.

6.См.: Уханов Н. И. Фавориты и фаворитки. Тверь, 2001; Перевезенцев С. Век переворотов и фаворитов. М., 2001; Арсеньева Е. А. Фавориты и фаворитки: Хроники любви. М., 2005; Каратыгин П. П. Временщики и фаворитки: В 3 кн. М., 2005; Крылов-Толстикович А. Н. Великие фавориты любви: История запрещённой страсти. М., 2007; Молева Н. М. Тайны золотого века Екатерины II: царедворцы, масоны, фавориты. М., 2007; Соротокина Н. М. Фавориты Екатерины Великой. М., 2010.

7.Последний на сегоняшний день пример обращения кинематографистов к теме отношений императрицы с её любимцами – сериал телеканала «Россия» «Екатерина. Фавориты» (режиссёр Дмитрий Петрунь), изобилующий любовными интригами и постельными сценами, вышедший, когда наши очерки уже готовились к печати.

8.Автор, являясь сторонником употребления буквы «ё», для более точной передачи фонетики позволил себе вольность использовать её и при цитировании документов XVII–XVIII веков, когда она ещё не была введена в русский алфавит.

9.«О повреждении нравов в России» князя М. Щербатова и «Путешествие» А. Радищева. М., 1985. С. 121.

10.Татищев В. Н. Лексикон Российской, гисторической, географической, политической и гражданской: В 3 ч. Ч. 1. СПб., 1793. С. 296.

11.См.: Шенкман Г. С. Генералиссимус Меншиков. СПб., 2000; Павленко Н. И. Меншиков: полудержавный властелин. М., 2005; Беспятых Ю. Н. Александр Данилович Меншиков: мифы и реальность. СПб., 2005; Агранцев И. Александр Меншиков: царевич без трона. СПб., 2005; Калязина И. В. Александр Меншиков – строитель России. СПб., 2005.

12.См.: Курукин И. В. Бирон. М., 2006.

13.См.: Философский век: Альманах. Вып. 8. Иван Иванович Шувалов (1727–1797): просвещённая личность в российской истории. СПб., 1998; Сахаров В. И. Граф И. И. Шувалов как основатель Пажеского корпуса: К 200-летию корпуса // Хозяева и гости усадьбы Вяземы: Материалы X Голицынских чтений, 25–26 января 2003 г. Б. м., 2003. С. 177–181.

14.См.: Кабанов В. В. Орловы: Историческая хроника. М., 1997; Полушкин Л. П. Братья Орловы. 1762–1820. М., 2007.

15.См.: Исмагулова Т. Д. Братья Куракины и братья Зубовы в царствование Екатерины II и Павла I // Куракинские чтения. М., 2006. С. 222–231; Шунин А. А. Реформа медной монеты в России по проекту князя Платона Зубова (1796–1797 гг.): Автореф. дис. канд. ист. наук. Нижний Новгород, 2004; Курукин И. В. Последний фаворит: Платон Зубов. СПб., 2022.

16.См.: Хотеенков В. Ф., Чернета В. Г. Первый министр народного просвещения Российской империи Пётр Васильевич Завадовский. М., 1998; Антонов Б. И. Дворцы царских фаворитов в Санкт-Петербурге. СПб., 2006.

17.Пархоменко Е. О. Модели фаворитизма в России XVIII в. // Сборник материалов по итогам научно-исследовательской деятельности молодых учёных в области гуманитарных, естественных и технических наук в 2004 г. М., 2005. С. 26–27.

18.См.: Вьюнов Ю. А., Манько А. В. Верховная власть и фаворитизм в России (конец XVII–XVIII в.). М., 2010. С. 7, 9.

19.См.: Буганов В. И. «Канцлер» предпетровской поры // Вопросы истории. 1971. № 10. С. 154–155; Лавров А. С. «Записки о Московии» де ла Невилля (преобразовательный план В. В. Голицына и его источники) // Вестник ЛГУ. История, языкознание, литература. 1986. № 4. С. 89–90.

20.Цит. по: Нивьер А. Автобиографическое письмо Ивана Ивановича Шувалова // Иван Иванович Шувалов (1727–1797): просвещённая личность в российской истории // Философский век. Вып. 8. С. 190–193.

21.Джокер (англ. joker – шутник) – игральрная карта из 54-листовой колоды, по воле игрока превращающаяся в любую другую карту.

22.От фр. valet – слуга.

23.См.: Екатерина II: искусство управлять / А. В. Храповицкий, А. М. Грибовский, Р. Дама. М., 2008. С. 233.

24.См.: Шляпникова Е. А. Государственная деятельность Г. А. Потёмкина. Липецк, 1997; Сизенко А. Г. Г. А. Потёмкин – основатель Черноморского флота. Новороссийск, 1998; Jena D. Potemkin: favorit und feldmarschall Katharinas der Grossen. München, 2001; Димов В. А. Потёмкин в жизни: человек-миф восемнадцатого века. М., 2002; Себаг-Монтефиоре С. Потёмкин. М., 2003; Данилова А. М. Ожерелье светлейшего. Племянницы Г. А. Потёмкина: Биографическая хроника. М., 2003; Елисеева О. И. Григорий Потёмкин. М., 2005; Болотина Н. Ю. Князь Потёмкин: герой эпохи Екатерины Великой. М., 2006.