Kitobni o'qish: «Все в лес пошли… (сборник)»

Shrift:

* * *

Я с удивлением и радостью узнал, что некоторые мои книги переведены на русский язык в Институте международных отношений. Спасибо тем, кто проделал эту работу. Я испытал сильнейшее волнение, когда узнал, что мои повести будут читать по-русски. Ведь на этом языке творили такие великие, всемирно известные писатели, как Александр Пушкин, Толстой, Достоевский, Чехов. Похоже, мне сильно повезло.

Хумаюн Ахмед

От составителя

Есть такая страна Бангладеш. И живут в ней бангладешцы. Впрочем, назывался этот народ по-разному. Населяя до 1947 года восточную часть провинции Бенгалия в Британской Индии, звались они восточными бенгальцами. По вере своей были мусульманами. После ухода англичан из Индии и раздела ее на два государства добровольно вошли в Пакистан и стали именоваться восточными пакистанцами. Другие бенгальцы, западные, исповедующие индуизм, остались в Индии, образовав штат Западная Бенгалия. Говорят и восточные, и западные бенгальцы на одном и том же – бенгальском – языке. И всегда считали, да и продолжают считать, себя наследниками единой великой бенгальской культуры. А культура эта дала миру много гениев, не буду их перечислять, так как все индийцы, о которых знает мир, почти наверняка, за исключением разве что Махатмы Ганди, – бенгальцы. Упомяну лишь самого известного из них – Рабиндраната Тагора, первого неевропейского нобелевского лауреата по литературе.

Отделенные от Западного Пакистана тысячей километров индийской территории, восточные пакистанцы плохо вписывались в структуру нового исламского государства, да и центральные пакистанские власти смотрели на свою далекую провинцию скорее как на колонию. В то время как западные пакистанцы говорили на урду – общем языке мусульман Южной Азии, восточные – продолжали говорить на родном бенгальском и не собирались не только жертвовать им в пользу государственного урду, но даже переходить со своей особой системы письма на общемусульманскую – арабскую. Это их упорство, будившее ярость пакистанских властей, привело в конце концов к борьбе за независимость. Борьба была жестокой и кровавой. Бенгальцы до сих пор с горечью называют число потерь в освободительной войне – три миллиона человек. Но эти многочисленные жертвы оказались не напрасными, и в 1971 году на карте мира появилось новое государство – Народная Республика Бангладеш, с тех пор и стали люди, ее населяющие, гордо именовать себя бангладешцами.

Автор этой книги – Хумаюн Ахмед (род. в 1948 г.) – бангладешец. Химик по образованию, некоторое время проживший в Америке и защитивший именно там, в университете Северной Дакоты, докторскую диссертацию по химии полимеров, он вернулся в Бангладеш и стал преподавать в столичном, Даккском, университете. Даже написал научную книгу, но не она принесла ему славу в родной стране. Наука вообще не приносит славы среди бенгальцев. Ученых уважают, почитают, могут даже гордиться ими. Но громкую известность, настоящую славу в обеих Бенгалиях приносит только литература. Не думаю, что Х. Ахмед был тщеславен и раздосадован на невнимание публики к химии полимеров, просто бенгальцы такие люди, которые не могут не писать. В жизни каждого из них, даже самого степенного и серьезного ученого, рано или поздно наступает момент, когда он берется за перо. С разным, надо заметить, успехом. Иногда и вовсе без него… Успех же Х. Ахмеда с первых его публикаций был ошеломляющим. Страна полюбила не только его самого, но и его героев, которые вошли в жизнь бангладешского среднего класса на правах близких людей, почти родственников, с которыми не хочется расставаться. Если бы Хумаюн Ахмед вдруг раздумал писать, ему бы просто не дали этого сделать. Читающая публика готова ждать новых рассказов о любимых персонажах, но не долго. Писателю приходили и приходят письма с просьбами, даже требованиями, поскорее рассказать, что случится с тем или иным героем дальше, а издатели торопят с новыми книгами, чтобы попытаться удовлетворить ненасытный аппетит читателей. Многие книги Х. Ахмеда, вовсе не задумывавшиеся им как истории с продолжением, превратились в своего рода сериалы. А бангладешцы все ждут и ждут новых приключений странного даккского паренька Химу, разгуливающего по столице в своей неизменной желтой рубахе и непременно босиком, или проницательного, обладающего тонким умом и отменной логикой Мисира Али, непринужденно распутывающего сложнейшие преступления. Впрочем, «литературный сериал» о Мисире Али еще ждет своих переводчиков.

Кстати, о сериалах… Второй, после литературы, страстью бенгальцев является кино. Вот здесь попрошу не путать великое бенгальское кино с бомбейской киноиндустрией, наводняющей своей продукцией всю Индию и кинорынок стран, которые раньше именовались «третьим миром». Ничего не имея против массового кинопроизводства, замечу только, что бенгальское, а точнее, калькуттское, кино – это штучный товар, если слово «товар» вообще применимо к творениям Сатьяджита Рая, Мринала Сена или Ритвика Гхатака, великих бенгальских режиссеров. Сатьяджита Рая называют Феллини Востока, а знаменитый японец Акира Куросава и вовсе считал С. Рая своим учителем в киноискусстве. С. Рай между прочим тоже, уже будучи «оскароносным» режиссером (первого «Оскара» он получил за свой дебютный фильм, а потом, на склоне лет, стал обладателем еще одного), начал писать замечательные книги. Это так, ремарка в подтверждение моего тезиса о том, что все бенгальцы рано или поздно начинают заниматься литературой. Не назову, пожалуй, ни одного мало-мальски известного международного кинофестиваля, призы которого хотя бы раз не отправлялись в Калькутту. А что это за город, Калькутта? Это столица современного индийского штата Западная Бенгалия, которая до 1911 г. была столицей Британской Индии, а до раздела Индии в 1947 г. столицей единой Бенгалии. И живут там тоже бенгальцы. И если все бенгальцы мечтают заниматься литературой, то почти все еще и пытаются попробовать себя на поприще киноискусства. Попытался и Х. Ахмед. И, замечу, тоже успешно. Его фильмография насчитывает несколько десятков фильмов, полнометражных, для широкого экрана, и телевизионных, в том числе – сериалов. Новая страсть захватила Х. Ахмеда целиком, и, если бы не настойчивость читателей и издателей, он, наверное, целиком ушел бы в кинематограф. По крайней мере, застать его дома, в Дакке, в последние годы невозможно. Его домашние регулярно сообщают, что он то ли уже уехал на очередные съемки, то ли еще не приехал с них.

Я узнала имя Хумаюна Ахмеда в 2000 г., когда случайно мои московские друзья – бангладешцы дали почитать несколько его повестей и рассказов. Тут я поняла: вот он, мой союзник в деле преподавания бенгальского языка и пропаганды бенгальской культуры среди молодого поколения – моих студентов, изучающих бенгальский язык в МГИМО. Мы начали читать его произведения на втором курсе и занимались этим во время всех лет учебы. Отважились взяться за перевод. Читали студенты с восторгом, а переводили с азартом. И хотя художественный перевод не входит в программу нашего почтенного учебного заведения, я понимала, что не трачу времени зря. Чем дольше студенты работали над переводом книг Х. Ахмеда, тем глубже проникали в логику языка, в психологию народа, чьим отражением язык и является, а главное – тем больше симпатизировали людям, которые живут, влюбляются, горюют, радуются, плачут, шутят, умирают в этой далекой и почти никому не известной Бангладеш. Результатом наших усилий явились две публикации в журнале «Чётки» и изданные крошечным тиражом две небольшие книжки «Из Бангладеш с любовью» и «Бродяга из Дакки, или Истории из жизни Химу, рассказанные им самим». Выход обеих книг сопровождался их презентацией в Центре восточной литературы Российской государственной библиотеки, на которых присутствовал посол Бангладеш и много других гостей, бенгальцев и русских. Мы открыли «Клуб Химу», членами которого могут стать все, кто полюбил бенгальскую литературу и симпатичного героя повестей Х. Ахмеда, носящего это странное не только для русских читателей имя. Единственным условием принятия в клуб является готовность приходить на его заседания в желтых, как у героя, рубашках. Кстати, эта готовность говорит о многом, прежде всего – о внутренней раскованности, ребячливости, незакомплексованности и, конечно, о чувстве юмора – качествах, без которых и вовсе не стоит читать Хумаюна Ахмеда. Сам автор недавно давал интервью ВВС и с радостью поделился новостью о том, что его не только знают и переводят в далекой России, но и открыли там клуб друзей его героя. «А главное, – сказал он интервьюеру, – вы только представьте: они приходят туда в желтых рубашках!» Значит, мы угадали: и для автора желтая рубаха тоже – знак непосредственности, искренности и открытости, готовности принять новую культуру.

Я хотела бы поблагодарить переводчиков этой книги, моих учеников, тогда студентов МГИМО: Инну Ашмянскую, Юлию Калинину, Андрея Волкова, Павла Бронникова и Артура Гербста. Сейчас это уже солидные и занятые люди, какими бывают только очень молодые специалисты. Кто-то из них стал дипломатом, кто-то избрал другую стезю. Но мне кажется, что месяцы, потраченные на перевод повестей, составивших эту книгу, еще не раз всплывут в их памяти как замечательное время, наполненное творчеством и восторгом общего дела. Для меня же – это период полного счастья, полного единения со своими учениками, тот момент, о котором, наверное, мечтает каждый преподаватель – когда видишь, как увлечены твои подопечные делом, которому ты отдаешь всю свою жизнь.

Ирина Прокофьева

Все в лес пошли…

I

Ну и погода. Настроение портится от одного взгляда на небо. Нанесло туч, стало темно, и словно бы сам Шива разошелся в яростной пляске, предвещавшей бурю.

Анис собирался выпить кофе, погода его немного расстроила, эти тучи вызывали ностальгические воспоминания.

Андерсен шел на стоянку, но, увидев Аниса, остановился.

– Ты еще не уехал? – спросил он своим высоким голосом. – Ожидается сильная гроза, возможно, буря – особое предупреждение метеобюро.

– Сначала кофе попью.

– Может, тебя подвезти? Я могу. Я на машине.

– Нет, не стоит.

Здесь сильных дождей не бывает, вот все и переполошились. Студенческий городок опустел. В кофейне, неожиданное дело, несмотря на уик-энд, никого не было. Обычно сидят приодетые по случаю девушки, ребята назначают здесь свидания.

Анис взял чашку кофе и пошел в левую часть зала. Там, в дальнем конце кофейни, стояли пять разделенных перегородками столиков. Анис больше всего любил третий, даже в час пик там всегда было пусто. Сегодня же вся кофейня была пуста, но за его столиком сидела какая-то старушка.

– Можно здесь присесть?

Старушка, вероятно, спала – от слов Аниса она вздрогнула.

– Да-да, конечно.

Уже сев, Анис понял, что совершил ошибку. Эти американские старушенции молча сидеть не умеют: своей трескотней за десять минут доведут до головной боли.

– Ты из Индии, конечно?

– Нет, я не индиец.

– Значит, из Малайзии?

– Нет, я бангладешец.

– Это где?

– Маленькая страна между Индией и Бирмой.

– Насколько маленькая?

– Очень маленькая, в два раза меньше Северной Дакоты.

Старушка уставилась на Аниса. Он затаил дыхание: сейчас она передохнет немножко, и снова начнется.

– Слыхали, особое предупреждение: ожидается гроза, возможно, буря.

– Да, слышал, очень плохая погода.

– Ты здесь в университете учишься?

– Нет, я здесь преподаю.

– А какой предмет?

– Химию. Химию полимеров.

Анис начинал раздражаться. Нет границ старушечьему любопытству, оно может кого угодно из себя вывести. Его собеседница тем временем вынула из сумочки сигареты и зажигалку и, прикуривая, спросила:

– Ты слышал об Эмили Джахан?

– Нет, а кто это?

– Здесь она известный поэт, в прошлом году получила награду Писательской гильдии.

– Нет, не слыхал, я не силен в литературе.

Старушка сильно затянулась сигаретой и протянула Анису руку:

– Я Эмили Джахан, очень рада с тобой познакомиться.

Анис растерялся, а старушка, помолчав немного, продолжала:

– Я подумала, раз ты так долго выбирал столик в пустой кофейне и в конце концов сел со мной, значит, ты меня знаешь и хочешь поговорить. Ну скажи, кто еще сядет со старухой?

Анис не знал толком, что сказать, но что-то сказать было надо.

– Ты еще не сказал, как тебя зовут.

– Анис Сабет. Рад знакомству с таким известным поэтом.

Старушка тихо, почти шепотом, произнесла:

– Да я не слишком и «такая». Награду Писательской гильдии вручают только самым посредственным поэтам. Ни один стоящий автор ее еще не получал. Я тогда так расстроилась, что и сказать не могу. Это не награда, а ярлык: «Осторожно, третий сорт!»

Старушка поднялась.

– Может, еще увидимся? – спросила она и, прежде чем Анис что-нибудь ответил, произнесла:

Один полетел в чащу,
Другой полетел к опушке,
А третий пролетел над гнездом кукушки.

Анис долго еще сидел один. Отсюда не было видно неба, только падающие капли воды. Нет, разница слишком велика: не слышно ни звона дождя, ни шороха листьев, ни кваканья лягушек. Так сразу и не скажешь, что снаружи небо объято тьмой и штормовой ветер рвет облака.

– Внимание, внимание. Через десять минут кофейня закрывается. Внимание…

«Глупо это, – подумал Анис, выйдя из кофейни, – надо было давно уже ехать домой. Ну и гроза!»

На улице было пусто, на стоянке ни одной машины. Анис отправился в здание Мемориал-холла, там можно было почитать журналы, а в крайнем случае – даже скоротать ночь на диване. В зале стояло пианино в викторианском стиле и два автомата: с горячим шоколадом и пепси.

В дальнем углу на диване парень обнимался с совсем молоденькой девушкой. Одной рукой он пытался расстегнуть крючки на ее блузке, а она хихикала и делала вид, что сопротивляется. Анис притворился, будто ничего не видит, и прошел к автоматам, как вдруг выключили свет. Обычно здесь такого не бывает. Что бы ни произошло, электричество есть всегда.

Анису показалось, что девушка поднялась с дивана.

– У тебя сигаретки не найдется?

– Найдется.

– Не одолжишь?

Анис достал сигареты, девушка щелкнула зажигалкой и затянулась. Стали видны волнистые каштановые волосы и большие глаза. Виной тому свет зажигалки или по какой другой причине, но Анису подумалось, будто лицо девушки только что написали акварелью.

– Спасибо за сигарету, – произнесла девушка.

Парочка скрылась за пианино. Девушка все время как-то странно хихикала, наверняка выпила пива больше чем надо. Анис вытянулся на диване, света все еще не было.

– Это неприлично, руки убери, пожалуйста, – зашипела девушка на своего приятеля и захихикала. Потом наступила долгая тишина, только гроза на улице разошлась еще сильнее, молнии сверкали непрерывно. Анис еще полежал и заснул.

Когда он открыл глаза, буря уже улеглась, дали электричество, и зал Мемориал-холла был ярко освещен. Девушка сидела в полном одиночестве, забравшись с ногами на диван.

– Можешь мне еще сигаретку дать?

Анис дал ей сигарету, девушка спокойным тоном продолжала:

– Ты на машине?

– Нет, а что?

– Я бы тогда попросила подбросить меня до дома.

– Извини, но машины у меня нет.

– А где ты живешь?

– Двенадцатая авеню.

– А я могу с тобой дотуда прогуляться?

– Можешь.

– У меня сильно болит голова, – девушка провела рукой по лбу.

– А где твой приятель? – спросил Анис.

– Мой приятель? С чего это ты взял? Где он? Кто его знает. От его болтовни у меня голова разболелась.

Дождь перестал, дул холодный ветер. На улице девушка с самым непринужденным видом взяла Аниса под руку.

– У тебя дома аспирин есть?

– Есть.

– По-моему, у меня жар. Сейчас бы пару таблеток аспирина и чашку горячего кофе.

Анис ничего не ответил, у нее и вправду была температура, рука очень горячая.

– Я могу выпить у тебя чашку горячего кофе? Время еще раннее, вот я и спрашиваю.

– Да, на здоровье.

– Дай мне еще сигаретку.

– Голова только сильнее разболится.

– А мне все равно. Мне абсолютно все равно.

– Это хорошо.

– Хорошо, плохо – мне все равно.

Подойдя к дому, девушка встала как вкопанная и удивленно произнесла:

– Ну и здоровый! И он твой?

– Нет, я его снимаю.

– Я думала, ты студент.

– Нет, я не студент.

Анис принес аспирин и бутылку воды.

– У меня жар, – тихим голосом произнесла девушка, – у тебя есть термометр?

– Нет, нету.

– Была бы у тебя машина, ты бы мог меня подвезти.

– Я позвоню своему другу, он тебя подбросит.

– А я могу у тебя сегодня переночевать? Не хочу возвращаться домой.

Анис промолчал.

– Можно? – немного погодя переспросила девушка.

– Да, можно.

– Покажи мне спальню, я себя очень плохо чувствую.

Спальня была хорошо обставлена. Девушка некоторое время внимательно ее разглядывала, а потом немного нерешительно спросила:

– Ты будешь спать со мной?

– Нет.

– У тебя еще есть спальня?

– Да.

Девушка сняла туфли, развязала и сняла с головы шарф, вытерла им лицо и как ни в чем не бывало произнесла:

– Огромное тебе спасибо. Если хочешь, ты, конечно, можешь спать со мной, мне совершенно все равно.

– А как тебя зовут?

– Мелисса.

– Спокойной ночи, Мелисса.

Мелисса ничего не ответила. Анис нахмурился. «Что-то здесь не так, – подумал он. – Нельзя пускать домой всяких бродяжек.

Может, она проститутка, очередная испорченная городом девчонка». Но верить этому не хотелось – только настроение себе портить.

По телевизору шло шоу Джонни Карсона. Тот показывал, как президент Картер скалит зубы, когда улыбается. Хотя ничего забавного в этом не было, люди в студии просто корчились от смеха. Было непоздно, сеанс ночного кино на четвертом канале только начинался. Еще и часа не было. Анис заварил кофе. Эта странная привычка – пить кофе перед сном – появилась у него только в Америке. Интересно, Мелисса кофе будет? Наверное, нет. Зря он ее пустил. Кто знает, может она наркоманка, утром шум поднимет или еще что.

Лег Анис поздно. Он уже собирался гасить свет, но остановился. Странно, он совсем не помнил, как звали ту поэтессу. Необычное имя, начиналось вроде бы на «М». Теперь, пока не вспомнит, глаз не сомкнет, будет ворочаться в постели – это его старая болезнь, да и нервишки пошаливают. В висках застучало. Как же ее звали? И спросить некого… Хотя Шафик здесь уже давно. Можно ли будет ему звонить в такое время?

– Алло, Шафик? Ты не спишь?

– Нет, что такое?

– Да ничего. Ты слыхал о какой-нибудь местной поэтессе? Очень пожилая.

Шафик помолчал и спросил:

– Анис, что случилось?

– Да ничего, просто спросил. Имя у нее с буквы «М» начинается.

– Я никак не пойму… Вам это зачем?

Анис положил трубку и отключил телефон, ведь Шафик точно будет перезванивать.

Всю ночь Анис не сомкнул глаз. Заснул только на рассвете.

II

Фарго – очень маленький городок.

Американцы их называют не «сити», а «таун».

В этом городке, правда, есть все то же, что и в больших городах. Вот только небоскребов нет. Зато есть два ночных клуба, где танцуют обнаженные девушки, и большое казино: там шесть дней в неделю двадцать четыре часа в сутки играют в блэк джэк. Есть несколько современных торговых центров – моллов, но все же Фарго не «сити», Фарго – «таун». Приезжают сюда бенгальцы из Нью-Йорка или Чикаго и удивляются: «О, да это же наш городишко Кумилла. Ни толпы, ни суматохи. Ах, замечательно-то как!»

Но никто не остается надолго. Зимы здесь лютые, из Канады приходят холода. Столбик термометра постепенно опускается все ниже и в феврале застывает на минус тридцати. Невыносимый, немыслимый холод. После подобной зимы исчезает все очарование Фарго – разве можно провести полгода в четырех стенах? Бенгальцы кривятся: «И здесь могут жить люди? Да здесь выживут только полярные медведи и тюлени».

Но все же многие приезжают. Некоторые покупают дома и остаются. Вот и Амин остался. Живет в городе, купил дом на берегу озера Пеликан в Миннесоте. И сейчас даже не скучает по той стране, из которой приехал двадцать лет назад.

Однако каково было в начале! Вечером, усталый, он возвращался из университета. А дома Рахела, одна. Ей даже заняться нечем, разве только сидеть все время перед телевизором. Кому понравится в одиночестве ходить по магазинам? Амин ее утешал: «Ну, еще только один годик. Диссертацию писать не буду. Только магистратуру закончу. Потерпи еще чуть-чуть».

Очень медленно, но все менялось. Однажды Амин с удивлением заметил, что Рахела свободно говорит по-английски:

– Ба, да у тебя замечательный английский! Как это ты его так выучила? Прямо настоящий американский акцент. Откуда?

– Вот телевизор все смотрела и выучила. А что мне еще делать?

Через два года у Рахелы появилась работа. Причем серьезная: сортировка семян подсолнуха в исследовательской лаборатории. В том же году Амин купил машину. Додж-полар семьдесят первого года выпуска, громадная новая машина. Поехал как-то Амин с женой на собственном додже на озеро Дедилс. И Рахеле уже казалось, что она не такая несчастная, как раньше.

Прошли годы. Как бы сильно ни хотелось, на родину поехать они так и не собрались. Все никак не получалось: то одна проблема, то другая. В год, когда Амин защищал диссертацию, не поехали. Новая работа – опять никуда не поедешь. Пока не получат вид на жительство, вообще лучше не выезжать. Купили новый дом. Теперь нужно его обставить, поездка снова откладывается. Первый ребенок должен родиться, тоже лучше остаться в Америке.

Впервые они поехали в Бангладеш, когда Рунки было уже четыре года. Казалось, целый век прошел. Как же они волновались! Но когда приехали, им все не нравилось. Грязные дома. Грязные заборы. Ночью вокруг тьма непроглядная. И люди будто изменились, стали какими-то неестественными. Даже тетя, которая всегда раньше говорила «ты», теперь начала обращаться на вы.

Через месяц заболела Рунки: желудок не переваривал местную пищу. Только вернувшись в Америку, Рахела вздохнула спокойно.

Прошли годы. Двадцать лет – большой срок. Умерли родители Рахелы. Давно уже не было в живых и родителей Амина. Ничто их больше не связывало с родиной. Младшая сестра Рахелы вышла замуж. Где она сейчас, кто знает? Но и искать как-то не хотелось. Все словно бы потерялось. Теперь при виде своего отражения в зеркале Рахела испытывает острую боль: кожа стала дряблой, у висков как змеи извиваются седые пряди. Ее охватило новое чувство – апатия. Все утро сидит одна в кресле на веранде. Амин ее старается не беспокоить. Они словно бы отдалились друг от друга. Иногда ураганом пролетит Рунки:

– Снова в кресле сидишь? Кончишь тем, что пустишь корни и станешь деревцем, ма.

– Подойди, сядь.

– Мне что, больше делать нечего?

Рунки, хоть и не в нее пошла, но красавицей выросла. Кожа оливкового цвета. И какие спокойные черные глаза! Глядишь в них, и будто с ума сходишь. Когда Рунки перед зеркалом расчесывает волосы, Рахела стоит и как зачарованная смотрит. Рунки злится:

– Ма, ты почему так смотришь?

– Как так?

– Как мужчина.

Рахела не могла понять собственную дочь. Однажды она осторожно спросила:

– Рунки, ты какого мужа хочешь?

– Да я и не думаю о свадьбе. Год за годом жить с одним парнем – это ужасно.

– Это что за новости!

– Правду говорю. Неужели ты думаешь, что замуж выходят за тех, с кем встречаются? Еще чего! И парни жениться не собираются, им бы только девушку в постель затащить.

Лицо Рахелы помрачнело:

– Но ты, конечно, не соглашалась?

– Ма, соглашалась – не соглашалась, не хочу я обсуждать это с тобой. Мне девятнадцать. Ты за меня ответственность уже не несешь.

Рахеле хотелось, чтобы Рунки вышла замуж за хорошего, умного бенгальца и насладилась тем счастьем и радостью, которые сама Рахела рисовала себе всю жизнь. Вот только где в этой чужой стране найти такого? Рахела уже всех, даже дальних знакомых спрашивала. И нельзя сказать, что подходящих молодых людей не находилось. Но сначала они хотят знать, есть ли у девушки вид на жительство. Поможет ли им эта женитьбы остаться здесь? Не хотят видеть фотографию девушки, не хотят видеть саму девушку, хотят видеть лишь ее грин-карту.

Амин сидел в своем кабинете и что-то писал. Его кабинет – маленькая комната на первом этаже в дальнем, западном, крыле. В комнате из мебели был только небольшой письменный стол, а еще кресло да книжная полка. На полке не было ничего, кроме нескольких справочников, пары старых номеров «Нешнл Джеографи» и одного романа Бибхутибхушона Бондхопаддхая. Амин иногда закрывается в этой комнате и все что-то пишет. Но хотя Рахелу и мучает любопытство, она никогда ничего не спрашивает – Амин этого не любит.

Рахела два раза постучала в дверь и тихим голосом спросила:

– Можно?

Еще до того, как услышала ответ, она отодвинула занавеску и вошла. Амин постарался спрятать то, что писал. Рахела сделала вид, что ничего не заметила.

– Амин, я позвала гостей сегодня на ужин.

Амин ничего не ответил. Рахела продолжала:

– Пойди купи судака.

– А что, здесь бывает судак?

– Иногда бывает.

– Тогда пойду куплю.

Рахеле показалось, что Амину не по себе, словно она ему мешает. Но почему? Рахела вдруг спросила:

– Что пишешь?

– Так, ничего.

Рахела посмотрела на мужа, вздохнула и ушла на второй этаж к Рунки. Из-за запертой двери слышалась музыка.

– Рунки, открой-ка дверь. Это мама.

Рунки открыла. Глаза у нее были заплаканные.

– Рунки, что случилось?

– Ничего, ма. Просто слушала песни Нила Даймонда. От его песен появляется такое чувство одиночества…

Рунки мечтательно улыбнулась. Рахела, немного помолчав, сказала:

– Сегодня на ужин я позвала нескольких молодых людей. Ты вечером никуда не уходи.

– Хорошо, ма.

– И надень свое синее сари.

– Ладно. Ты кого-то особенного пригласила?

Рахела ответила не сразу:

– Должен прийти один человек по имени Анис, преподаватель университета из Северной Дакоты. Очень хороший молодой человек.

– Откуда ты знаешь, что он очень хороший?

– Шафик сказал.

– И конечно, не женат, – улыбнулась Рунки. – И конечно, ты хочешь, чтобы я вела себя с ним очень мягко и вежливо.

– А что, этого хотеть нельзя?

– Ну почему же, можно. Вот только я недолюбливаю преподавателей.

Рахела посмотрела на дочь тяжелым взглядом. И Рунки уступила:

– Не беспокойся. Никаких глупостей я вытворять не буду. Буду и вежливой, и мягкой, и улыбаться буду. Сладко-сладко.

III

Анис проснулся около одиннадцати.

Несколько мгновений он не мог поверить своим глазам: «Неужели уже одиннадцать?» Сегодня понедельник, и в полдесятого должно было быть занятие по химии полимеров в триста шестой группе. Сейчас, конечно, уже ничего не поделаешь. Надо будет позвонить мисс Кэтрин. Пропустить занятие – это пустяк, можно иногда. Но проспать – вот это уже стыдно.

Не успел Анис включить телефон, как тут же раздался звонок.

– Алло! Анис, вы? Это я, Шафик.

– Я так и понял.

– Я вам шесть раз с вечера звонил. Вы что, телефон выключили?

– Да.

– А я-то думал, в чем дело? Кстати, вспомнил имя этой вашей поэтессы. Мери Стюарт.

– Нет, не Мери Стюарт. Ее зовут Эмили Джохан. Вечером не мог вспомнить, а сейчас вот само вспомнилось.

– Анис, вы не больны?

– Нет, со мной все в порядке.

– Вы помните, что мы едем к господину Амину?

– Только не сегодня, завтра.

– Да, завтра. Послушайте-ка, я сейчас приеду.

– Сейчас?

– Минут через десять. Есть важное дело.

Анис положил трубку и поставил чайник на огонь. Пока закипала вода, он пошел умыться, и вдруг вспомнил, что в доме была еще одна живая душа. Странно, как же он мог это забыть?

Но Мелиссы в доме не оказалось. Кровать аккуратно застелена, и на ней клочок бумаги – короткая записка карандашом: «Та спал, и я не стала тебя будить. Большое спасибо».

Непонятно почему, но Анис немного расстроился, хотя грустить было не о чем. Сегодня ужасно неудачный день. Редко бывают такие дни. Все идет кувырком.

Шафик должен был приехать через десять минут, но не появился и через два часа. До мисс Кэтрин дозвониться не удалось. Появляться сейчас в университете не было смысла. Анису стало казаться, что у него температура. Какой пугающе плохой день. На канале новостей не было ни одного хорошего сообщения.

В Кентукки сгорели два ребенка.

Провалились переговоры по поводу подписания договора ОСНВ-2.

В Бельгии, в городе Льеж, поезд упал в реку, погибло сто пятьдесят человек.

В саду поставили стулья.

Рунки казалось, что ее мать излишне суетится. Два раза меняли скатерть. Принесли вазу с цветами. На улицу вытащили стерео.

– Ма, ты слишком суетишься, – сказала Рунки.

– Мы вынесли стулья в сад – это что-то особенное? – сухо и недовольно спросила Рахела.

– Нет, но цветы – это уже слишком. Ты на них шесть долларов потратила.

– Если тебе не нравятся цветы, можешь их убрать.

Рунки смутилась. Ясно, что мама была раздражена. Она не могла понять свою мать, когда та злилась без причины.

– Мам, если хочешь, я надену синее сари, – улыбнулась Рунки.

– Что значит «хочу», Рунки? Я никогда ничего ни от кого не хочу.

Нахмурившись, Рунки пошла к себе в комнату. Такой замечательный день, и вдруг все идет шиворот-навыворот. Рунки заперла дверь своей комнаты. Тут можно было поплакать в одиночестве, послушать музыку на полную громкость. Это был ее тайный мир.

Кто-то постучал в дверь. Конечно, папа. Кроме папы, никто так вежливо не может стучаться.

– Что, папа? – нежно спросила Рунки.

– Открой дверь, дочка. У меня для тебя сюрприз.

– Что за сюрприз?

– Открой и увидишь.

Рунки вышла с заплаканными глазами.

– Тебе пришла посылка. Из Италии. Кто у тебя в Италии?

– Том. Он поехал туда на лето.

Открыв посылку, Рунки остолбенела. Там была удивительная гипсовая фигурка женщины. Наверное, копия какой-нибудь скульптуры Микеланджело.

– Ну как? Красивая? – спросила Рунки.

– Да, красивая. Очень красивая.

– Пойду покажу маме.

Рунки выбежала.

Рахела была на кухне. Еда давно приготовлена, ее оставили в духовке, чтобы не остыла. Готовились к ужину очень долго, но Рахеле все казалось, будто что-то упущено. Не было свежего перца, здесь его не достать. Она и Амин не едят острого, но бенгальцам-эмигрантам нравится видеть на столе перец.

– Ма, посмотри, что Том прислал!

– Что за Том? Сумасшедший Том?

Рунки сильно разозлилась. Скольких она знала Томов, чтобы надо было уточнять: сумасшедший Том?

– Я поставлю скульптуру в сад? – спросила Рунки. – Твои гости увидят и удивятся.

– Нет, Рунки. Поставь ее у себя. Она неприличная, – помолчав, ответила Рахела.

Рунки молча продолжала посмотрела на мать, а потом стремглав взбежала на второй этаж.

Первым из гостей пришел Нишанатх Рай, профессор математики из университета Гранд-Фокс. Ему было пятьдесят пять, но выглядел он на все семьдесят. Когда его куда-то приглашали, он приходил раньше всех и сидел в безлюдном углу с закрытыми глазами или спал. Даже странно, как он вел занятия в университете. Его не выгоняли только потому, что он до сих пор считался лучшим специалистом по топологии (несмотря на то, что бросил ее десять лет назад). Многие полагали, что люди знают про университет Гранд-Фокс только благодаря тому, что там преподает Нишанатх.