Kitobni o'qish: «Золотой век Испанской империи»

Ванессе – постоянному вдохновению

Hugh Thomas

THE GOLDEN AGE

The Spanish Empire of Charles V

Печатается с разрешения автора и литературного агентства The Wylie Agency (UK) Ltd.

© Hugh Thomas, 2010

© Перевод, комментарии. В. Гончаров, 2016

© Издание на русском языке AST Publishers, 2016

Предисловие

Эта книга хотя и представляет собой законченную работу, является второй в серии монографий, которые я пишу об Испанской империи. Первый том, опубликованный в 2003 году, назывался «Реки золота». Сейчас я работаю над третьим томом, который доводит нашу необычайную историю до 1580 года, когда Испания перестала расширять круг зависящих от нее земель: это был год, когда король Филипп II отказался от попыток завоевать Китай.

Несколько слов об именах. Карлос I и V в этой книге по умолчанию зовутся «Карлами». В «Реках золота» я предпочитал, говоря о Фердинанде, короле Арагонском, называть его «Фернандо»; это же употребление сохранено и здесь. Моктесума именуется Монтесумой, в соответствии с английской транслитерацией его имени – именно такое написание я обнаружил в нескольких испанских источниках XVI века. С другой стороны, я оставил за ацтеками их собственное, более точное наименование «мешики» (мексики), хотя их столицу, как правило, называю согласно испанскому употреблению: «Мехико».

Я хочу выразить несколько благодарностей: прежде всего Стюарту Проффиту и его коллегам в лондонском отделении «Penguin Books». Они показали себя людьми терпеливыми и дотошными, работать с ними было очень приятно. Стюарт оказался таким издателем, дружеское отношение которого дало мне не меньше, чем его компетентность и рассудительность. Моя благодарность Мартину Дэвису, превосходному и знающему редактору, потрудившемуся над этим текстом. Я должен сказать редакторское спасибо и моему агенту и творческому другу Эндрю Уайли и его замечательным помощникам. Тереза Веласко многократно со всей бережностью и тщательностью перепечатывала рукопись. Она и Сесилия Каламанте проделали для меня большую и тяжелую работу, за что я премного им обязан.

Суммировать все мои задолженности перед другими писателями представляется сложной задачей. Однако я проявлю выдающуюся неблагодарность, если не отмечу, сколь многим я обязан следующим людям: Мануэлю Фернандесу Альваресу, чья работа, посвященная XVI столетию, является примером для всех нас, а также великому историку, автору «Завоевания Перу» Джону Хэммингу, чьим исследованиям и трудам бесконечно обязаны все, кто работал над этим вопросом. Джон Хэмминг взял на себя труд выправить мою корректуру, чем избавил меня от множества ошибок. Моя жена Ванесса тоже вычитывала корректуру с величайшим вниманием. Я весьма благодарен Джеймсу Локхарту за его выдающееся исследование «Люди Кахамарки» и его предшествующий труд – «Испанское Перу». Как и всем исследователям Перу VI столетия, мне принесла большую пользу работа Гильермо Ломанна, которого я обычно встречал в восемь утра на ступеньках Архива Индий, – он ждал, пока его пропустят в salуn de lectores в старинном здании Эрреры в Севилье¹. Он всегда оказывался за своим столом раньше, чем я за моим. Среди других работ, имевших для меня огромную ценность, были книги Марселя Батайона «Эразм и Испания» и Хосе Мартинеса Мильяна «Двор Карла V».

Хью Томас

Примечание относительно валюты

Наиболее распространенной денежной единицей была мараведи – медная монета ценностью в 1/96 золотой марки, которая в свою очередь равнялась 230,045 грамма золота. Дукадо (дукат) равнялся 375 мараведи, 1 реал – 34 мараведи, 1 песо – 450 мараведи, а 1 кастельяно – 485 мараведи. В хождении были также крузадо – старинные монеты, иногда золотые, иногда серебряные, а время от времени и медные, имевшие различную ценность. Эскудо равнялось 40 реалам, а куэнто имело неопределенную ценность.

Пролог
Повесть о двух городах: Вальядолид и Мехико

Глава 1
Вальядолид

Если грозит война, папы должны прилагать все усилия, чтобы либо обеспечить урегулирование дела без кровопролития, либо, если бушующая в делах человеческих буря делает это невозможным, настоять на том, чтобы война велась с меньшей жестокостью и не длилась долго

Эразм Роттердамский, «Enchiridion» («Оружие христианского воина»)

Карл Гентский из династии Габсбургов, король Испании и император Германии, властелин многих земель и правитель еще больших территорий за океаном, добрался до Вальядолида, своей временной, украшенной многими башнями столицы на северо-западе Испании, в конце августа 1522 года. Сей монарх, уже немало попутешествовавший, несмотря на то что ему было всего лишь двадцать два года, прибыл из Нидерландов; с ним было две тысячи человек пеших и более тысячи конных – эскорт, оказавшийся чересчур большим для англичан, когда Карл решил по пути посетить своего дядю по жене², Генриха VIII – ввиду чего половина свиты была оставлена в Кале. Генрих подписывал свои письма «votre pиre, frиre, et cousin et bel oncle Henry»³¹. В двор Карла входили горничные, лакеи, конюхи и чистильщики гобеленов, наряду с солдатами и писцами, придворными и графами.

Особенно значительное положение при дворе Карла V занимал хранитель гобеленов Жильсон де Варенгьен, чьи предки находились в услужении у бургундской королевской семьи на протяжении нескольких поколений. Ведь в те давние, еще полные рыцарским духом времена короли повсюду возили с собой гобелены. Когда тетка Карла Маргарита в 1497 году прибыла в Испанию, чтобы выйти замуж за инфанта Хуана, в порту Сантандер ее встречали 120 мулов, нагруженных столовой утварью и гобеленами².

Карл прибыл в Испанию через тот же славный порт Сантандер, расположенный на северном побережье и основанный, по преданию, самим Ноем; а в Вальядолид император и его свита вступили по большому мосту над глубокой, быстрой и мутной рекой Писуэрга, как раз в том месте, где в нее впадает меньший приток, Эсгева. Затем Карл пересек Пасео-де-лас-Морерас – Шелковичный бульвар, – и миновал внушительный новый дворец Бенавенте, носящей многие титулы герцогской фамилии, рядом с которым еще поколение назад располагался еврейский квартал.

Карл останавливался у Бенавенте в свой предыдущий визит в этот город в 1517 году. На этот раз он избрал обиталищем беспорядочно разросшийся особняк Энрикесов, своих испанских кузенов⁴. Жилище Энрикесов располагалось в центре Вальядолида, на Калье-де-лас-Ангустиас³. Остальной двор селился в арендованных домах, большей частью в восточной части города, возле верховного суда.

Хорошее изображение Вальядолида XVI столетия имеется в собрании работ фламандского художника Антона ван ден Вингерде. Вингерде, родом из Антверпена, в молодости работал в Нидерландах, затем, в среднем возрасте – в Англии и Италии и позже в Испании, где стал придворным художником короля Филиппа II. Ему принадлежат эскизы большинства городов Кастилии, которые он рисовал с таким усердием, что в 1572 году был вынужден вернуться в Мадрид с искалеченными руками. Его рисунки могут служить достаточно точным топографическим справочником⁴.

Вальядолид был городом церквей, монастырей и частных дворцов, часть которых впоследствии была отведена под общественные здания. Так, например, верховный суд (аудиенсиа) в 1479 году разместился в здании дворца некогда влиятельного семейства Виверо, который был построен главным казначеем короля Хуана II Алонсо Пересом де Виверо, убитым в 1453 году – это был жестокий период в испанской истории, уже почти забытый к 1520-м годам. Сын Переса де Виверо, Хуан, занимал такую же должность при дворе Энрике IV. Их семья была из обращенных евреев (конверсо), как и большинство высоких должностных лиц династии Трастамара, служивших кастильской королевской династии с 1369-го по 1516 год. Эти сановники ревностно служили короне, и именно Хуан де Виверо обеспечил встречу короля Фернандо с королевой Изабеллой в своем дворце, а затем их бракосочетание там же, в Сала-Рика.

В Вальядолиде начала XVI столетия было, наверное, около 400 господских (seсorial) домов. Это были каменные здания, часто беленные известкой в стиле мудехаров⁵ – но было легко заметить, что Ренессанс, столь долго добиравшийся до Испании, наконец пришел и в Вальядолид. Окна здесь были шире, чем в других городах, двери располагались точно посередине фасадов. Над парадными входами порой можно было видеть медальоны в итальянском стиле, изображающие портреты владельцев. Здешние патио, как и фасады, были больше, чем в других городах. На первый взгляд дворец Бенавенте выглядел средневековой крепостью, но при ближайшем рассмотрении становился заметен дух Ренессанса, царивший уже во внутреннем дворе, – с листьями аканта на капителях колонн, медальонами с портретами прежних членов семьи Бенавенте и фризом в стиле платереско. Вскоре там появится также и ренессансный сад, разбитый графом-герцогом, который являлся одним из регентов страны на протяжении недавнего тревожного времени.

Другие аристократы тоже строились в Вальядолиде – по мере того как становилось очевидным, что этот город, по меньшей мере на текущее время, превращается в столицу новообразованного Испанского королевства. Поэтому маркизы Асторга, Вильяфранка, Дения, Виана, Вильясантес, Поса и Вильяверде (в Испании титул маркиза был гораздо более употребителен, чем в Англии)⁵ строили здесь особняки, помещая свои гербы над парадным входом; так же поступали графы Миранда и Ривадавия. Эти постройки в основном располагались в западной части города, и поскольку они были новыми, а некоторые даже еще достраивались, их вид оказывал весьма воодушевляющее действие на горожан. Владельцы не жили в них постоянно, однако они служили одновременно и достопримечательностью, и местом работы для многих из 40000 местных жителей – цифра, делавшая Вальядолид крупнейшим городом в Кастилии. Особняки знати часто служили пристанищем для двора, и если таких придворных, как толедский архиепископ Альфонсо⁶ де Фонсека или королевский секретарь Альфонсо де Вальдес, было приятно иметь в качестве гостей, то некоторые другие попросту требовали все, что они пожелают.

Но даже еще больше, чем дворцы, в глаза бросались монастыри – их здесь было около тридцати, как женских, так и мужских, а также доминиканский «беатерио» («дом благочестивых») и выстроенная позже молельня последователей святого Филиппа Нери⁶. На иноземных путешественников, должно быть, производило большое впечатление количество крупных построек, принадлежащих различным религиозным орденам. Крупнейшей из них было здание монастыря иеронимитов, возведенное в середине XV столетия и ко времени нашего повествования окруженное садами. Когда Карл останавливался здесь прежде, в 1517 году, некоторые из тамошних монахов выступали против фламандцев, в то время окружавших монарха⁷. Почти настолько же большим был францисканский монастырь, построенный в конце XIII века на Пласа-дель-Меркадо неподалеку от Пласа-Майор. Прилегающий к этому строению сад занимал всю близлежащую территорию⁸. Кроме того, был еще доминиканский монастырь XIII века в центре города, обширный и беспорядочно построенный, с его великолепным собором Сан-Пабло.

Собор Сан-Пабло начали строить в XIII столетии и значительно расширили при Марии де Молина, хитроумной вдове короля Санчо IV Кастильского (она умерла в Вальядолиде в 1321 году). Фасад собора был перестроен в 1460-х годах знаменитым богословом, кардиналом Торквемадой⁹, а фрай Алонсо де Бургос сделал пристройки к церкви, прибегнув к услугам двух прославленных архитекторов: Хуана Гуаса и Симона де Колонья. Бургос – конверсо, так же, как и Торквемада, – был грубый, безнравственный, но умный доминиканец, некоторое время он служил исповедником королевы Изабеллы. Сперва он был епископом Куэнки, а затем возглавил богатую епархию Паленсия, к которой относился и Вальядолид. Он читал превосходные проповеди – возможно, потому что он много лет прожил в келье, практикуя уединение, и позднее оно вдохновило его на цветистые речи.

Именно в церкви Сан-Пабло в 1517 году испанская знать, возглавляемая графом Оропеса с мечом правосудия в руках, принесла присягу Карлу Гентскому¹⁰. Трое архиепископов, семеро епископов, восемь герцогов, пять маркизов, двадцать один граф, два виконта, пятеро комендадорес (командоров) и семеро архивариусов рыцарских орденов взошли на три ступеньки у алтаря, чтобы преклонить колени перед королем. Такая присяга была церемонией настолько же религиозной, насколько и политической, и завершилась клятвой, принесенной самим Карлом на кресте и Библии, после чего пропели «Te Deum». Такое событие было поводом для празднования, и многие представители знати, сами не приносившие присягу, собрались здесь просто чтобы посмотреть на происходящее.

Среди других значительных вальядолидских церквей были также церковь Санта-Клара, заложенная другом этой святой в 1247 году (хотя более новые здания относились к 1490-м годам), церковь Санта-Мария-ла-Антигуа, с ее прекрасными колоннами и квадратной башней в романском стиле, и Санта-Мария-де-лас-Уэльгас¹¹ – женский цистерцианский монастырь, выстроенный на востоке за чертой города, на месте дворца Марии де Молина. Прекрасная церковь Сантьяго, недавно построенная купцом Луисом де ла Серной, вскоре будет украшена восхитительной алтарной картиной «Поклонение волхвов» кисти лучшего испанского художника тех дней, Алонсо Берругете (сына Педро Берругете). Берругете родился в Паредес-де-Нава, маленьком городке в сорока милях к северу от Вальядолида, с которым связано имя еще одного деятеля испанского Возрождения – поэта Хорхе де Манрике, чей отец был графом Паредеса¹². Он находился в Риме, когда в 1506 году на Эсквилинском холме была обнаружена знаменитая греческая мраморная скульптура Лаокоона – возможно, величайшая археологическая находка Ренессанса, – и это событие оставило в нем трепет на всю жизнь.

Император Карл сделал Берругете нотариусом канцелярии Вальядолида – синекура, оставлявшая ему достаточно времени, чтобы рисовать. Тетка Карла Маргарита Австрийская наверняка одобрила бы это назначение: оно придавало смысл ее покровительству.

Мы не должны также забывать, что монастырь регулярных канонисс Святого Августина в небольшом городке Портильо, к юго-востоку от стен Вальядолида, был заложен с целью помощи душам бедных в богадельнях. Тут же неподалеку находился и августинский монастырь, основанный в начале XV века знаменитым коннетаблем Кастилии Руем Лопесом Давалосом, – первым из знаменитой фамилии Давалосов, запечатлевшим себя в испанской истории; существовал также и цистерцианский монастырь, расположенный на Пласа-де-ла-Тринидад, церковь которого была известна своими прекрасными алтарями и тосканскими колоннами.

Бенедиктинский монастырь прежде был королевским дворцом, который передал монахам король Хуан I в конце XIV столетия, а церковь была выстроена по заказу Альфонсо де Вальдивьесо, епископа Леонского. Маленькая капелла была пристроена Инес де Гусман, вдовой главного казначея Алонсо Переса де Виверо. Резные сиденья в главной церкви были искусно выполнены Андресом де Нахера, незаконным отпрыском прославленного знатного семейства, носящего это имя («Мы не происходим от королей – короли происходят от нас» – таков был знаменитый девиз герцогов Нахера). Церковь, известная как «Колегиата», была расширена по настоянию ее аббата Хуана, а городской советник, родом из другой знаменитой семьи, Нуньо де Монрой, счел планы незаконченными. Церковь Сан-Андрес была известна тем, что являлась местом погребения лиц, казненных по приказу короля, – в их числе был и Альваро де Луна, долгое время исполнявший обязанности первого министра при короле Хуане II.

У Вальядолида, как у любого современного города, была и своя мирская жизнь. Здесь в 1481 году начали печатать книги – первая книгопечатня открылась при церкви Нуэстра-Сеньора-дель-Прадо, и первыми из-под пресса вышли буллы об отпущении грехов.

Для знати с менее интеллектуальными запросами в Вальядолиде имелись другие привлекательные объекты. Местные женщины, по мнению Андреа Наваджеро, венецианского посла в Испании в 1520-х годах, были прекрасны – хотя, как заметил фламандский придворный Лоран Виталь, слишком сильно красились¹³. Граф-герцог Бенавенте держал слона. В эти счастливые дни, предшествовавшие Реформации, часто устраивались праздники: «Tout est prйtexte а fкtes»⁷¹⁴. Летом на берегах Писуэрги постоянно устраивали танцы, а на Рождество, Страстную неделю (особенно в Великий четверг, когда из дверей церкви Святой Магдалены выходила яркая процессия) и праздник Тела Господня – пышные торжества; не стоит забывать и ночь на Святого Иоанна в июле, и Успение в августе, и Рождество Девы Марии в сентябре. В Страстную пятницу выступали процессии двух религиозных братств (кофрадиас) – «Девы у подножия Креста» и «Молитвы в Оливковом саду». Вторая из этих процессий в начале XVI столетия состояла из более чем 2000 пилигримов (насаренос⁸) и нескольких прекрасных платформ с фигурами святых и изображениями Тайной вечери и Туринской плащаницы. Все эти величественные религиозные празднества давали повод для музыки и танцев, а также боев быков¹⁵. Часто исполнялись пьесы, в особенности короткие сценки из повседневной жизни, называемые «сайнете».

Университет, который к тому времени был уже достаточно древним учреждением (он был основан в 1346 году), но в прежние годы контролировался Церковью, к 1522 году был полон гуманистами. Здесь можно было изучать юриспруденцию, медицину, богословие и «изящные искусства». Регулярно учреждались новые кафедры. В те времена, со своей тысячей студентов, он был третьим по величине университетом в Испании после Саламанки и Алькалы¹⁶. Лучший из современных ученых, занимающихся Вальядолидом, французский историк Беннассар, говорит, что в XVI веке ни в одном другом городе Кастилии не было настолько интеллектуальной атмосферы. Без сомнения, здесь, как и в большинстве учебных учреждений Испании, существовало два взгляда на классических авторов: сицилиец Лючио Маринео, Петр Мартир и братья Джеральдини были среди тех, кто прежде всего видел в поэзии красоту; другие, как Небриха, Диего де Мурос и Диего Рамирес де Вильяэскуса, ценили поэзию за ту истину, которую она выражала¹⁷.

Когда разговор заходит об интеллектуальной жизни в 1522 году, остается лишь один шаг до упоминания Эразма Роттердамского. Великий нидерландский гуманист и ученый отказался приехать в Испанию – но его идеи добрались сюда и проникли во все учебные и богословские учреждения. Сам Эразм по-прежнему чувствовал оптимизм относительно и европейского общества, и религии; разве он не написал: «Я могу лишь пожелать, чтобы мне довелось помолодеть на несколько лет, ибо передо мной рассвет золотого века»? Он подчеркивал, что все европейские правители пребывают в согласии и склоняются к миру. «Я не могу не чувствовать, – продолжал он, – что нас ждет новое Возрождение и в чем-то открытие заново законопослушных нравов и христианского общества, однако на этот раз в нем будет обновленная и более искренняя литература. Благодаря нашим благочестивым умам мы можем наблюдать пробуждение и расцвет умов блистательных…»¹⁸

Увы, его оптимизм был преждевременным. Тем не менее, книги Эразма Роттердамского пользовались в Испании необыкновенной популярностью. Ни в одной другой стране не было ничего подобного:

«…при дворе императора, в городах, в церквях, в монастырях, даже в тавернах и на больших дорогах – повсюду у кого-нибудь имелся экземпляр Эразмова «Оружия христианского воина» на испанском языке. До этих пор его читали лишь небольшое число латинистов, и даже они не всегда все в нем понимали; однако теперь его читают по-испански самые разные люди»¹⁹.

Эразм сумел увидеть необходимость рассмотрения проблем христианизации новых земель в Америках. В примечании к диалогу из «Ихтиофагии», добавленному в 1526 году, он размышляет о малых размерах территории, контролируемой христианами. Его собеседник спрашивает: «Разве ты не видел, как много южных берегов и островов несут на себе символы Христа?» «Да, – отвечает Ланио, персонаж, говорящий от лица самого Эразма, – и я узнал также, что оттуда можно привезти немалые богатства. Но я не слышал, чтобы туда привезли христианство»²⁰.

Если даже Эразм смотрел в будущее с оптимизмом, то и многие простые христиане, очевидно, верили, что впереди их неотвратимо ждет новое, толерантное и интеллектуально насыщенное католичество. Вальядолид, должно быть, тоже в это верил. Многие из его образованных граждан проводили часы досуга за чтением знаменитых рыцарских романов, которыми в то время полнилась Испания. Фаворитом по-прежнему оставался «Амадис Гальский», но существовали и продолжения («Деяния Эспландиана», «Лизуарте Греческий»), новые романы в том же духе («Пальмерин Оливский»), а также исторический роман Овьедо «Дон Кларибальте».

Что касается одежды, то фламандские придворные, оказавшись в Вальядолиде, были удивлены, увидев тяжелые цепи из золота и яркие цвета одеяний. Женщины носили камчатные юбки и жакеты. В женских платьях 1520-х годов преобладали узкие плечи, узкая талия и широкий шлейф до пола. Мужчины проявляли тягу к роскоши не меньше чем женщины – они носили шелк, парчу, бархатную камку и тафту. Неудивительно, что в Вальядолиде того времени имелась целая армия портных – в 1560 году здесь был один портной на 200 жителей, – не говоря уже о торговцах тканями, изготовителях тесьмы, сапожниках и ювелирах. Самыми известными в городе ювелирами была семья Арфе из Германии. Энрике Арфе и его сын Хуан не только создали множество прекрасных украшений для повседневной жизни, но также усовершенствовали искусство изготовления золотых и серебряных сосудов для религиозных целей.

Как легко представить, в городе, где размещался роскошный, хотя и меняющий местоположение двор, имелась обширная армия рабов, как черных, так и мавров, а также колония «новых христиан» мусульманского и еврейского происхождения. Район города, известный под названием «Санта-Мария», расположенный к востоку от Калье-Сантьяго, представлял собой морериа — мавританское гетто; кроме того, здесь было значительное количество строителей, работающих на новых дворцах знати, многие из которых были мусульманами. Нигде в Кастилии бедняки не встречали лучшего к себе отношения, чем в Вальядолиде – без сомнения потому, что здесь было много работы, а также много благотворительных учреждений²¹. Время от времени мусульман обвиняли в тайной пропаганде, в том числе в распространении утверждения, что в местной общине появился пророк²². Итоги жизни в Вальядолиде хорошо подвел Мартин де Салинас, посол брата Карла V, Фернандо, в чьей глубокомысленной прозе мы можем увидеть описания епископов, герцогов, королей и монахов²³.

А что насчет империи в Америке? В Вальядолиде было два здания, которые напоминали монахам, знати и даже самому королю о ее существовании: коллегии Сан-Грегорио и Санта-Крус. Здание первой располагалось сбоку от большой церкви Сан-Пабло, оно было заложено в 1480-х годах. Инициатором проекта был Диего Деса, друг Колумба из Саморы, впоследствии ставший архиепископом Севильи и Великим инквизитором. Свою лепту в оформление внесли Энрике де Эгас – брюссельский архитектор, построивший осталь (постоялый двор) в Сантьяго-де-Компостела, а также перестроивший собор в Толедо, – Хуан Гуас и Хиль Силоэ; Фелипе Вигарни создал в коллегии надгробие епископа Альфонсо де Бургоса, того самого, что перестраивал Сан-Пабло.

Из вышеперечисленных Вигарни представляет наибольший интерес. Бургундец, он в 1498 году прибыл в Бургос в возрасте около тридцати лет; историки считают его «одним из трех иностранных мастеров, научивших испанцев превосходной архитектуре и скульптуре»²⁴. Он создал капеллу в кафедральном соборе Гранады, где своим «изящным резцом» высек надгробия короля Фернандо и королевы Изабеллы²⁵. Уже к 1520 году он плодотворно сотрудничал с Берругете. Возможно, именно они двое были вдохновителями создания медальонов итальянского стиля в коллегии Сан-Грегорио, которые столь впечатлили фламандских придворных, прибывших вместе с королем Филиппом Красивым и королевой Хуаной, когда те слушали здесь мессу в 1501 году.

Элементом, демонстрировавшим внимание двора к Новому Свету и к конкистадорам, был фасад коллегии Сан-Грегорио: на нем были изображены волосатые дикари с дубинками в руках, наподобие тех, которых, по его словам, нашел на островах Карибского моря новоиспеченный вальядолидец Колумб. Их называли «масерос», т. е. «вооруженные дубинами». Примитивная дикость сцены компенсировалась изображением родового древа королевской фамилии и Альфонсо Бургосского, наряду с изображением самого названного епископа, преклоняющего колена перед святым Григорием.

В этой коллегии в XVI веке доминиканцы предоставляли семилетний курс обучения философии, логике, богословию и изучению Библии. Среди учившихся там были известные позднее теологи, отстаивавшие мнение, что у индейцев Нового Света есть душа (как фрай Франсиско де Витория и фрай Доминго де Сото), общественные деятели, управлявшие новой империей (например, фрай Гарсия де Лоайса, которому предстояло стать долгосрочным председателем учрежденного Карлом Совета Индий), а также первый епископ Лимы⁹ фрай Висенте де Вальверде. Бывшим выпускником этого заведения был также и фрай Бартоломе де Карранса, архиепископ Толедский, чья интеллектуальная траектория доставила ему столько несчастий.

Находящаяся неподалеку коллегия Санта-Крус была выстроена не менее изящно, чем Сан-Грегорио, но ее стиль являл собой характерный образчик Ренессанса – чего и следовало ожидать от здания, выстроенного «Третьим испанским монархом», Педро Гонсалесом де Мендосой, который был архиепископом Толедо вплоть до своей смерти в 1494 году. Однако здесь мы не видим никаких признаков стремления кардинала увековечить в памяти своих студентов достижения его протеже Колумба, успеху которого он сам столь много способствовал. А ведь именно Гонсалеса де Мендосу мы должны вспоминать, думая о втором королевстве Карла V в Новой Испании, поскольку родственники кардинала, один Мендоса за другим, будут в дальнейшем играть не менее важную роль в установлении там испанских порядков, чем они сыграли в расцвете Возрождения в своей родной стране²⁶.

В 1522 году при дворе Карла был еще один человек, связанный с Новым Светом. Среди прибывших вместе с императором в Вальядолид находился некто Жан Глапион, его французский духовник и советник. Он родился в местечке Лафес-Бернар в графстве Мэн и провел много лет во францисканском монастыре в Брюгге. Это был человек просвещенный и аскетический, беззаботный и набожный, он находился на попечении тетки Карла, разносторонне образованной эрцгерцогини Маргариты. Став духовником Карла, он пытался убедить его, чтобы тот поручил распространение идей Лютера Эразму, которому сам был весьма предан.

Глапион сопровождал императора на заседаниях главных советов, управлявших его королевствами. Однако затем, в 1520 году, Глапион и его соратник по францисканскому братству фрай Франсиско де лос Анхелес, услышав об открытиях Кортеса, выразили желание отправиться в Новую Испанию, чтобы обращать индейцев. Папа Лев X в своей булле «Alias felicis recordationis» от апреля 1521 года одобрил это стремление. Однако затем фрай Франсиско был провозглашен генералом ордена францисканцев, а Глапион стал помимо императорского духовника еще и его советником. Продолжал ли он после этого думать о поездке в Новую Испанию, сказать невозможно.

Глапион играл важную роль в принятии имперских решений в период с 1520-го по 1522 год, включая и назначение должностных лиц. Увы, в сентябре 1522 года харизматичный францисканец умер, оставив свое место более традиционно мыслящему духовнику-советнику, Гарсии де Лоайсе²⁷. Останься Глапион жить, история Испании, Европы и католической церкви могла бы быть более толерантной, открытой новым идеям – и разумеется, более проникнутой идеями Роттердамца.

Вальядолид в 1522 году уже был крупнейшим центром. Затем подобные ему города будут воздвигаться по всей территории обеих Америк. Вскорости Новый Свет будет представлять собой такое же смешение дворцов и церквей, монастырей и рынков, площадей и улиц, зачастую носящих те же самые имена, что и в Вальядолиде. Испания перенесла в Индии традиции градостроительства, развитые в Риме и Средиземноморье. Они существуют там и по сей день.