Kitobni o'qish: «Шепчущий во тьме»

Говард Филлипс Лавкрафт

Shrift:

Перевод

Олега Алякринского, Вадима Эрлихмана,

Григория Шокина, Дениса Попова

Иллюстрации Ивана Иванова

Шепчущий во тьме

I

Прошу заметить: в последний момент ничего ужасного я не увидел. И нельзя сказать, будто окончательный вывод я сделал в состоянии психологического шока – последней соломинки, заставившей меня среди ночи спешно покинуть уединенную ферму Айкли и помчаться в его автомобиле по безлюдной дороге меж округлых холмов Вермонта. Невзирая на увиденное и услышанное ранее, невзирая на неизгладимое впечатление, произведенное на меня этими тварями, я даже теперь не могу в точности сказать, прав я был или нет, придя к ужасающему умозаключению. В конце концов, исчезновение Айкли ни о чем не говорит. В его доме не нашли ничего подозрительного, кроме следов от пуль, продырявивших стены снаружи и внутри. Можно было подумать, что он просто вышел на прогулку по окрестным горам и не вернулся. Ничто не указывало на то, что у него побывали некие гости, и в его кабинете не нашли тех жутких металлических цилиндров и машин. А в том, что высокие лесистые горы и бесконечный лабиринт журчащих ручьев, среди которых он родился и вырос, внушали ему смертельный ужас, тоже нет ничего необычного; тысячи людей подвержены аналогичным болезненным страхам. Дикое же поведение, как и обуревавшие его приступы ужаса, можно легко объяснить эксцентричностью натуры.

Все началось с исторически значимого небывалого потопа – наводнения в Вермонте, случившегося 3 ноября 1927 года. Тогда, как и сейчас, я преподавал литературу в Мискатоникском университете в Аркхеме, штат Массачусетс, и изучал древние поверья Новой Англии. Вскоре после наводнения среди сонма публикаций в прессе о разрушениях, бытовых тяготах населения и организации помощи пострадавшим появились и странные сообщения о существах, обнаруженных в речных запрудах; тогда многие мои знакомые пустились с азартом обсуждать эти новости и попросили меня пролить свет на сей предмет. Мне было лестно сознавать, что они столь серьезно относятся к моим штудиям местного фольклора, и я постарался разоблачить те дикие россказни, которые, как мне представлялось, выросли на почве невежественных деревенских суеверий. Меня немало забавляло, как иные весьма образованные люди с полной серьезностью настаивали на том, будто циркулировавшие слухи основывались на фактах – хотя и искаженных, неверно истолкованных.

Источником небылиц, привлекших мое внимание, были главным образом газетные публикации; впрочем, одну историю, или скорее сплетню, мой приятель узнал из письма матери, жившей в Хардвике, штат Вермонт. В ее пересказе описывалось примерно все то же самое, что фигурировало в прочих слухах, но там речь шла о трех не связанных между собой находках: одна была обнаружена в Винуски-ривер близ Монпелье, другая – в Вест-ривер в округе Уиндем за Ньюфаном, а третья – в реке Пассампсик округа Каледония, выше Линдонвилля. Разумеется, разные источники упоминали о множестве находок, но по всему выходило, что они толкуют именно об этих трех. В каждом случае местные сообщали, что бурные воды, низвергнувшиеся с пустынных холмов, принесли некие диковинные жуткие объекты, причем молва связывала их с полузабытым циклом древних тайных преданий, о которых ныне помнили лишь одни старики.

Людям чудилось, будто они видели фрагменты органических существ, не похожих ни на какие доселе известные. Естественно, в те трагические дни разлившиеся реки выбрасывали на берег тела погибших при наводнении; но очевидцы, описывавшие странные фрагменты, уверяли, что это не были человеческие останки, хотя и походили на них размерами и общими очертаниями. Вместе с тем утверждалось, что эти фрагменты явно не принадлежали ни одному из животных, что водятся в Вермонте. Тела этих существ были розоватого цвета, длиной около пяти футов; по виду напоминали ракообразных и имели множество пар то ли спинных плавников, то ли перепончатых крыльев и несколько пар членистых конечностей, а иные напоминали спиралевидный эллипсоид, покрытый множеством крохотных щупальцев там, где у обычных ракообразных находится голова. Казалось удивительным, сколь точно совпадали описания из разных источников. Впрочем, чему здесь удивляться? Ведь старинные легенды этого горного края изобиловали живописными подробностями, которые исподволь питали возбужденное воображение так называемых очевидцев и расцвечивали их россказни. Мой же вывод заключался в том, что очевидцы, наивные и простодушные обитатели провинциальной глуши, замечали в потоках воды изуродованные и вздутые трупы людей и домашних животных, но под влиянием полузабытых местных легенд приписывали обычным жертвам наводнения самые фантастические свойства.

Предания старины, туманные, невнятные и большей частью давно забытые нынешним поколением, были весьма необычны и явно отражали влияние еще более древних индейских сказаний. Все это мне было прекрасно известно (хотя никогда до той поры я не бывал в Вермонте) по редчайшей монографии Эли Давенпорта, где описаны устные народные предания, собранные до 1839 года среди долгожителей штата. Эти предания к тому же совпадали с рассказами, которые я лично слышал от стариков в горных селениях Нью-Гемпшира: поговаривали о неведомой расе ужасных существ, обитавших в самых отдаленных горных районах – в глухих чащах на вершинах высоких пиков и в уединенных долинах, где протекают ручьи, бьющие из неведомых ключей. Этих существ нечасто удавалось увидеть воочию, и свидетельства об их существовании передавались теми, кто некогда отважился забраться на самые дальние склоны гор или спуститься в глубокие горные ущелья, которых избегали даже волки.

На илистых берегах тамошних ручьев и на иссохших клочках земли они находили диковинные отпечатки лап и клешней, а также выложенные из камней таинственные круги с вытоптанной по периметру травой, которые явно не были созданы природой. А на склонах гор обнаруживались диковинные пещеры неведомой глубины, заваленные – отнюдь не случайно! – гигантскими валунами, и множество следов, ведущих как внутрь пещер, так и прочь от них – если, конечно, направление следов было верно определено. Но хуже того: там были замечены существа, которые обычно не попадаются на глаза даже самым безрассудным следопытам в сумеречных долинах и в непроходимых чащах мачтового леса, далеко за привычными границами областей, обычно посещаемых туристами.

Все это вызывало бы куда меньшую тревогу, если бы отрывочные рассказы об этих тварях не были столь похожи. А так сложилось, что почти все местные байки сходились в ряде важных подробностей: очевидцы уверяли, будто эти существа напоминают гигантских алых крабов со множеством лап и с парой огромных крыльев, точно у летучей мыши, посередине спины; иногда передвигаются на всех конечностях, а порой лишь на паре задних лап, используя остальные для переноски крупных предметов неясного назначения. Кто-то однажды наблюдал целую их стаю значительной численности, которая организованно перемещалась по обмелевшей речушке стройными колоннами по трое в ряд. Как-то этих тварей видели в полете – они взмыли с вершины одинокой голой скалы ночью и исчезли в вышине, шумно махая огромными крыльями и на миг заслонив яркий диск луны.

Похоже, горным чудовищам не было дела до людей; впрочем, их кознями объясняли загадочные исчезновения поселенцев – особенно тех, кто намеренно строил дома слишком близко к печально известным долинам или слишком высоко на склонах гор. Многие места в тех краях считались нежелательными для поселения, причем даже и после того, как повод для этого общераспространенного опасения давно позабылся. На иные окрестные горы люди смотрели с содроганием, хотя никто уже и не помнил, сколько поселенцев пропало в горных лесах и сколько домов сгорело дотла у подножия этих угрюмых зеленых часовых.

Согласно самым ранним легендам, инфернальные твари нападали лишь на тех, кто вторгался в пределы их владений, но вот более поздние поверья утверждали, что те выказывали любопытство в отношении людей и даже высылали тайные отряды слежения за поселенцами. Известны также рассказы о странных отпечатках когтей, что находили по утрам на оконных рамах фермерских домов, а также об исчезновении людей далеко от всем известных опасных мест. И еще рассказывали о странных жужжащих голосах, явно копирующих человеческую речь (якобы твари озвучивали ужасающие предложения одиноким путникам на пеших тропинках или проезжих дорогах в лесных чащах), и о детишках, насмерть перепуганных увиденным или услышанным в тех местах, где вековые леса вплотную подступали к жилищам. И наконец, в преданиях совсем недавнего прошлого – когда все прежние суеверия уже истерлись из памяти и люди вовсе перестали посещать те заповедные места – фигурируют дикие истории об отшельниках и обитателях уединенных ферм, которые внезапно подвинулись рассудком и будто бы продали душу богомерзким тварям. А в одном из северо-восточных округов в самом начале девятнадцатого века возникло даже поветрие обвинять эксцентричных и нелюдимых затворников в том, что они-де заключили союз с отвратительными тварями или стали их посланцами в нашем мире.

Что же до самих тварей, то тут описания, понятное дело, разнились. Обыкновенно их называли «те самые» или «те древние», хотя в разных местах к ним прилипали иные наименования, но не слишком надолго. Многие поселенцы-пуритане считали их порождением дьявола и на этом основании пускались истово строить теологические спекуляции. Те же, в чьих жилах текла кельтская кровь (а таковыми были нью-гемпширские потомки шотландцев и ирландцев, а также их родичи, прибывшие в Вермонт осваивать дарованные губернатором Уэнтвортом земли), связывали этих тварей со злыми духами келпи и болотными «маленькими человечками» и оберегали себя от их козней заговорами, передававшимися из поколения в поколение. Но самые фантастические домыслы на их счет распространяли местные индейцы. При всем различии древних сказаний у разных племен, они совпадали в некоторых важнейших деталях. Так, существовало единодушное мнение, что эти твари – не с Земли. В богатых на живописные подробности мифах пеннакуков рассказывается, что Крылатые прилетели с неба, с Большой Медведицы, и вырыли в земных горах глубокие шахты, где они добывают особые минералы, которых не найти нигде в других мирах. Они вовсе не поселились на Земле, говорят нам мифы, а просто выставили тут временные форпосты и регулярно улетают к своим звездам в северной части неба с обильной ношей добытых минералов. И уничтожают они лишь тех земных жителей, которые подбираются к ним чересчур близко или пытаются их выслеживать. Дикие звери сторонятся их из природного инстинкта, а не потому, что твари на них охотятся. Питаться земными растениями и животными Пришлые не могут, поэтому они принесли с собой свою пищу с далеких звезд. Подходить к их колониям опасно – вот почему молодые охотники, забредавшие в облюбованные тварями горы, пропадали навсегда. Столь же опасно слушать их ночное перешептывание в лесах, когда они жужжат по-пчелиному, пытаясь подражать человеческой речи. Им ведом язык всех людей – пеннакуков, гуронов, пяти ирокезских племен, – но у них самих, похоже, нет своего звукового языка, они в нем попросту не нуждаются: передают друг другу сообщения, меняя цвет головы.

Разумеется, все легенды и предания, как индейские, так и белых поселенцев, в течение девятнадцатого века полностью забылись, за исключением разве что редких древних суеверий. После того как жители Вермонта прочно обосновались здесь и начали строить дороги и поселения по четкому плану, они все меньше и меньше вспоминали о старинных страхах и запретах, которые учитывались при составлении этого самого плана. Большинство фермеров просто знали, что такие-то горные районы издавна считаются опасными, невыгодными для освоения или непригодными для проживания, и чем дальше от них держаться, тем лучше. Со временем вошедшие в привычку обычаи и соображения экономической выгоды столь глубоко укоренились, что поселенцам более не было смысла выходить за границы своих мест обитания, а запретные горы так и остались необитаемыми – скорее волею случая, нежели по умыслу. Если не принимать во внимание редкие вспышки панических страхов в тех местах, лишь суеверные бабульки да девяностолетние старички, вспоминая о юных годах, судачили о тварях, обитающих на дальних горах; но даже пересказывая шепотом древние предания, рассказчики соглашались, что теперь нечего бояться тварей: ведь те давно смирились с присутствием ферм и поселков, коли люди раз и навсегда оставили их в покое, не посягая на выбранные ими для обитания места.

Все это мне давно было известно из книг и устных преданий, собранных мною в Нью-Гемпшире; вот почему, когда после наводнения появились все эти нелепые слухи, я легко догадался, на какой благодатной почве они возникли, и поспешил разъяснить это моим друзьям. Забавно, что несколько особенно задиристых спорщиков продолжали настаивать, будто во всех этих нелепых сообщениях содержится изрядная доля истины. Эти упрямцы указывали на то, что все древние предания объединяет сходство общей канвы событий и деталей и что было бы крайне глупо безапелляционно судить о таинственных обитателях малоизученной вермонтской глухомани. Я заверял их, что все мифы повторяют хорошо известную, общую для всего человечества сюжетную структуру, что они возникли на ранних стадиях творческой деятельности человека и отражают одинаковые заблуждения, – но это не рассеяло их сомнений.

Было бесполезно доказывать таким оппонентам, что в сущности вермонтские мифы мало чем отличаются от универсальных легенд о персонификации природных явлений, благодаря которым древний мир населяли фавны, дриады и сатиры, а уже в современной Греции возникли легенды о калликандзарах, а в древнем Уэльсе и Ирландии – предания о троглодитах и землероях, жутких существах, обитающих глубоко под землей. Упрямцев не убедили мои рассуждения о схожей вере народов горного Непала в ужасного Ми-го или «мерзких снежных людей», что бродят по ледникам Гималайских хребтов. Когда я сослался на эти факты, мои оппоненты обратили их против меня, увидев в них намек на историческую достоверность старинных преданий и получив лишний аргумент в пользу реального существования диковинной расы древних обитателей Земли, вынужденных прятаться от господствующего на планете homo sapiens и, с большой долей вероятности, доживших в незначительной численности до относительно недавних времен, а то и сущих по сей день.

И чем усерднее я обличал теории моих друзей, тем с бо́льшим упорством они настаивали на их истинности, добавляя, что даже без свидетельств древних мифов недавние сообщения слишком недвусмысленны, подробны и объективны, чтобы от них можно было просто отмахнуться. Два-три самых отъявленных фанатика договорились до того, что сослались на древние индейские сказания, указывающие на внеземное происхождение таинственных тварей, и цитировали экстравагантные труды Чарльза Форта, уверявшего, будто посланцы иных миров из глубин космоса частенько посещали нашу Землю в прошлом. Большинство же моих противников, однако, были всего лишь романтиками, упрямо пытавшимися пересадить на реальную почву фантастические вымыслы о таинственных «маленьких человечках», которые популяризовал блистательный маэстро сверхъестественного ужаса Артур Мейчен.

II

Естественно, наши острые дебаты в конце концов дошли до прессы и были опубликованы в «Аркхем эдвертайзер» в форме переписки спорящих сторон; кое-какие из писем были затем перепечатаны в газетах тех районов Вермонта, где и возникли фантастические россказни в связи с недавним наводнением. «Ратлэнд геральд» посвятила половину полосы выдержкам из писем с обеих сторон, в то время как «Братлборо реформер» полностью перепечатал мой обширный историко-мифологический обзор, снабдив публикацию глубокомысленным комментарием своего обозревателя, пишущего под псевдонимом Пендрифтер, – тот всячески поддержал и одобрил мои скептические выводы. К весне 1928 года я стал в Вермонте чуть ли не местной знаменитостью, хотя никогда не посещал этот штат. Вот тогда-то я и начал получать от Генри Айкли письма с опровержениями моих взглядов. Эти письма произвели на меня глубокое впечатление и вынудили в первый – и последний – раз в жизни посетить этот удивительный край молчаливых зеленых гор и говорливых лесных ручьев.

Многое из моих сведений о Генри Уэнтворте Айкли было почерпнуто уже после моего посещения его уединенной фермы из переписки с его соседями и его единственным сыном, проживающим в Калифорнии. Генри Айкли был, как я выяснил, последним представителем старинного местного клана почтенных юристов, администраторов и земледельцев, однако именно на нем древний род резко уклонился от практических занятий в сторону чистой науки, и он многие годы уделил математике, астрономии, биологии, антропологии и фольклористике в Вермонтском университете. До той поры я никогда не слышал его имя, и он не слишком щедро делился автобиографическими подробностями в письмах, но из них мне сразу стало ясно, что это человек большого ума и эрудиции, с сильным характером, давно уже живущий затворником и посему мало искушенный в обычных житейских делах.

Несмотря на всю фантастичность высказанных Айкли идей, я с самого начала отнесся к нему куда более серьезно, чем к кому-либо из иных своих оппонентов. Во-первых, он, похоже, и впрямь сталкивался с конкретными явлениями – зримыми и осязаемыми, – о которых говорил; а во-вторых, его отличало подкупающее стремление облекать свои умозаключения в форму предположений и гипотез, как и подобает истинному ученому мужу. Он не старался убедить меня в чем-то, неизменно основывался в своих выводах исключительно на базе того, что считал неопровержимым свидетельством. Разумеется, первым моим порывом было объявить его гипотезы ложными, но при всем том я не мог не испытывать уважения к его интеллектуальным заблуждениям. И я никогда не был склонен, в отличие от его знакомых, объяснять взгляды Айкли, равно как и его безотчетный страх перед лесистыми горами вокруг его фермы, безумием. Я понял, сколь неординарен был этот мужчина, и сознавал, что факты, излагаемые им, порождены весьма странными и требующими изучения обстоятельствами, пусть даже и не связанными с теми фантастическими причинами, на которые он ссылался. Позднее я получил от него определенные вещественные доказательства, переведшие всё на совершенно иную – весьма странную! – почву.

Я не могу придумать ничего лучше, нежели полностью привести здесь длинное письмо, в котором Айкли поведал кое-что о своей жизни и которое сыграло поворотную роль в моих взглядах. Я более не располагаю этим посланием, но в моей памяти запечатлелось буквально каждое его слово; и я вновь хочу подтвердить, что не сомневаюсь в душевном здоровье автора. Вот это письмо. Дошедший до меня текст, замечу, был написан несколько старомодными затейливыми каракулями, выведенными рукой ученого отшельника, ведущего тихую уединенную жизнь и почти не поддерживающего связей с внешним миром.

п/я № 2

д. Тауншенд, округ Уиндем, Вермонт.

5 мая 1928 года

Альберту Н. Уилмарту, эск.,

на Солтонстолл-ст., 118,

в г. Аркхем, штат Массачусетс

Уважаемый сэр,

Я с большим интересом прочитал в «Братлборо реформер» (от 23 апреля 1928 г.) перепечатку Вашего письма касательно недавних сообщений о странных телах, замеченных в наших реках во время наводнения прошлой осенью, и о любопытных народных преданиях, с которыми они столь детально совпадают. Легко понять, почему у Вас – человека, никогда не бывавшего в наших краях, – возникла подобная точка зрения и по какой причине мистер Пендрифтер с Вами согласился. Такого же мнения обыкновенно придерживаются образованные люди как в самом Вермонте, так и за его границами; такова была и моя собственная позиция в юности (сейчас мне 57 лет), задолго до того, как научные изыскания общего характера и изучение книги Элайджи Давенпорта сподвигли меня исследовать некоторые здешние горы, куда никто не осмеливается заходить.

На это меня натолкнули странные древние сказания, которые я слышал от престарелых фермеров, не отличавшихся ученостью (теперь я убежден, что было бы лучше не браться за эти изыскания вовсе). Должен сказать, со всем должным смирением, что антропология и фольклор не чужды моим интересам. Я много занимался этими предметами в колледже и хорошо знаком с трудами признанных корифеев в данной области – таких, как Тайлор, Лаббок, Фрэзер, Катрефаж, Мюррей, Осборн, Кейт, Буль, Г. Эллиот Смит и др. Мне отнюдь не в новинку, что предания о скрывающихся расах стары как человечество. Я читал перепечатки Ваших писем, а также и тех, кто разделяет вашу точку зрения, в «Ратлэнд геральд» и, пожалуй, понимаю, в чем суть вашего диспута.

Пока же спешу заявить, что Ваши противники, боюсь, скорее более правы, нежели Вы, хотя представляется, что здравый смысл на Вашей стороне. Они даже более правы, нежели сами это осознают, – ибо, разумеется, руководствуются лишь теорией и не могут знать того, что известно мне. Если бы мои познания в данном предмете были столь же ничтожны, как их, я, подобно им, считал бы свои убеждения справедливыми и был бы целиком на Вашей стороне.

Как видите, мне весьма непросто перейти к предмету моего письма – вероятно, потому, что он меня страшит. Дело в том, что я располагаю определенными свидетельствами о жутких лесных тварях, живущих в горах, где никто не осмеливается ходить. Сам я не видел останки тварей, замеченные после наводнения, как о том писали в газетах, но лично встречал подобных существ при обстоятельствах, говорить о коих мне просто страшно. Я видел их следы и в последнее время встречал их в непосредственной близости от моего дома (я живу на старой ферме Айкли, южнее селения Тауншенд, на склоне Темной горы). Несколько раз в лесу я слышал голоса, которые не осмелился бы даже вкратце описать.

Однажды мне довелось слушать их настолько долго, что я даже записал производимые ими звуки при помощи фонографа и диктофона на восковой валик; постараюсь прислать Вам сделанную мной запись. Я воспроизвел ее на аппарате и дал послушать нашим старикам. Так вот, их буквально парализовал страх, когда они узнали голос, очень похожий на тот, о котором в детстве им рассказывали бабушки и даже пытались имитировать (о таком же жужжащем голосе в лесу упоминает Давенпорт). Я знаю, как большинство обывателей относится к человеку, который будто бы «слышал голоса», – но прежде чем делать выводы, просто прослушайте мою запись и поинтересуйтесь у кого-то из сельских стариков, что они об этом думают. Если Вы сможете найти этому другое объяснение – очень хорошо; но за этим стоит нечто неведомое. Ибо, как Вы сами знаете, ex nihilo nihil fit¹.

Итак, цель моего письма не в том, чтобы затеять с Вами спор, но предоставить информацию, которую, я полагаю, человек Вашего склада ума сочтет весьма и весьма интересной. Но это в приватном порядке. Публично же я на Вашей стороне, ибо, как свидетельствует ряд вещей, людям нет нужды знать слишком много об этом деле. Мои собственные исследования теперь целиком и полностью носят сугубо приватный характер, и я бы не стал делать какие-либо заявления, могущие привлечь внимание широкой публики и побудить людей к посещению обследованных мною мест. Но правда – ужасная правда! – в том, что за нами постоянно наблюдают существа внеземного происхождения, чьи шпионы из числа людей собирают о нас сведения. От одного несчастного человека, который, ежели он был в здравом уме (а в этом мне сомневаться не приходится), служил у них шпионом, я почерпнул бо́льшую часть разгадки этой тайны. Потом он покончил с собой, но у меня есть основания полагать, что помимо него есть еще и другие.

Эти твари прибыли с другой планеты, они способны жить в межзвездном пространстве и перемещаться в эфире с помощью неуклюжих, но весьма мощных крыльев; ими довольно трудно управлять, вот почему эти крылья практически бесполезны для передвижения на Земле. Я остановлюсь на этом подробнее чуть позже, если Вы не сочтете меня безумцем, недостойным Вашего внимания. Они прилетают к нам ради добычи металлов в глубоких горных шахтах, и мне кажется, что я знаю, откуда они родом. Они не причинят нам вреда, если мы оставим их в покое, но никто не может предсказать, что произойдет, если мы будем проявлять слишком большое любопытство. Разумеется, армия вооруженных людей могла бы стереть с лица земли их горную колонию. Вот этого они и опасаются. Но если так случится, из космоса сюда прилетят их бесчисленные полчища. Они с легкостью смогут завоевать Землю и до сих пор не пытались этого сделать только потому, что это им не нужно. Они скорее оставят все как есть, лишь бы не предпринимать лишних усилий.

Я думаю, они хотят избавиться от меня – из-за моих открытий. В лесу на Круглом холме, что к югу отсюда, я нашел большой черный камень, покрытый полустертыми загадочными иероглифами; и после того, как я принес его домой, все изменилось. Если твари сочтут, что я узнал о них слишком много, они меня либо убьют, либо утащат с Земли на свою планету. Они привыкли время от времени умыкать с собой ученых, чтобы оставаться в курсе событий человеческого мира.

Итак, я подошел ко второй цели моего обращения к Вам: побудить Вас притушить разгоревшийся в прессе спор, а не раздувать его ради более широкой огласки. Местные жители должны держаться подальше от этих гор; чтобы отвадить их, нам не следует возбуждать любопытство публики. Бог свидетель, местных жителей и так подстерегает масса иных опасностей, исходящих от предпринимателей и торговцев недвижимостью, наводнивших Вермонт, и от орд дачников, спешащих захватить свободные участки земли и застроить горные склоны дешевыми коттеджами.

Буду рад получить от Вас ответ и попытаюсь отправить Вам экспресс-почтой фонографический валик с записью и черный камень (надписи на нем настолько стерты, что никакая фотография их не передаст), если Вы соизволите проявить свой интерес. Я говорю «попытаюсь», ибо думаю, что эти мерзкие твари способны вмешаться в ход событий. Есть тут у нас один тип по имени Браун, угрюмый и скрытный, он живет на ферме неподалеку от нашей деревни… Так вот: я полагаю, что он их шпион. Мало-помалу твари стараются пресечь все мои связи с внешним миром, потому что я слишком много узнал о них.

У них есть весьма удивительный способ выведывать все, чем я занимаюсь. Это письмо, возможно, даже не попадет к Вам в руки. Думаю, если ситуация ухудшится, мне придется переехать к сыну в Сан-Диего, в Калифорнию, хотя будет очень нелегко покинуть дом, где ты родился и вырос и где прожили шесть поколений твоего рода. К тому же едва ли я осмелюсь продать кому-нибудь дом именно теперь, когда эти твари взяли его на заметку. Похоже, они пытаются завладеть этим черным камнем и уничтожить фонографическую запись, но я, если смогу, им в этом воспрепятствую. Мои большие сторожевые псы всегда отпугивают тварей, потому как в здешних краях они все еще малочисленны и боятся разгуливать в открытую. Как я уже сказал, их крылья не приспособлены для коротких полетов над землей. Я вплотную подошел к расшифровке иероглифов на камне и надеюсь, что Вы, с Вашими познаниями в области фольклора, поможете мне восполнить недостающие элементы. Полагаю, Вам многое известно о страшных мифах, предшествующих периоду возникновения человека – а именно о властвовании Йог-Сотота и Ктулху, – на которые есть ссылки в «Некрономиконе». Как-то я держал в руках эту книгу и, как слышал, у Вас в университетской библиотеке под замком хранится один ее экземпляр.

В заключение, мистер Уилмарт², хочу выразить убеждение, что с багажом наших знаний мы можем оказаться весьма полезными друг другу. Я вовсе не желаю, чтобы Вы каким-то образом пострадали, и должен Вас предупредить, что обладание камнем и записью представляет опасность; но я уверен, что Вы сочтете любой риск во имя знания оправданным. Я поеду в Ньюфан или Братлборо, чтобы отправить Вам все, что Вы сочтете желательным, так как тамошней почтовой службе доверяю больше, чем нашей. Должен заметить, что теперь я живу в совершенном одиночестве, ибо никто из местных не хочет наниматься ко мне на ферму. Они боятся тварей, которые по ночам подбираются близко к дому, заставляя моих псов беспрестанно лаять. Мне остается радоваться, что я не увлекся всеми этими вещами еще при жизни моей жены, ибо это свело бы ее с ума.

С надеждой, что Вы не сочтете меня чересчур назойливым и захотите связаться со мной, а не выбросите это письмо в мусорную корзину, приняв его за бред сумасшедшего, остаюсь

искренне Ваш,

Генри У. Айкли

P.S. Намерен сделать дополнительные отпечатки некоторых фотографий; надеюсь, они помогут проиллюстрировать ряд моих утверждений. Местные старцы находят их отвратительными, но правдоподобными. Вышлю их незамедлительно, если интересно.

Трудно описать чувства, охватившие меня при первом прочтении этого странного документа. По здравом рассуждении, подобные экстравагантные излияния должны были рассмешить меня куда сильнее, чем значительно более безобидные измышления простаков, ранее вызвавшие мое бурное веселье. Но что-то в тоне письма заставило меня отнестись к нему, как ни парадоксально, с исключительной серьезностью. Не то чтобы я хоть на секунду поверил в существование загадочных обитателей подземных шахт, прилетевших с далеких звезд, о чем рассуждал мой корреспондент; но, отбросив первые сомнения, я необъяснимым образом поверил в полное здравомыслие и искренность Айкли, как и в его противостояние с реально существующим, пускай и исключительным, сверхъестественным феноменом, для объяснения которого он призвал на помощь свое буйное воображение. Все обстояло совсем не так, как ему казалось, размышлял я; с другой стороны, эта тайна требовала тщательного расследования. Несомненно, его сильно взволновало и встревожило нечто, и едва ли его волнение и тревога были беспричинны. Он был по-своему конкретен и логичен, и главное – его повесть четко укладывалась, что особенно любопытно, в сюжеты древних мифов, в том числе самых невероятных индейских преданий.

1.«Из ничего ничто не происходит» (лат.). Наш эквивалент – «Нет дыма без огня». (Здесь и далее примечания переводчика.)

2.«Фольклорист Уилмарт» – эрудит, чьи познания «сосредоточены в области, крайне далекой от приятного», – упоминается также в повести «Хребты безумия». Судя по всему, это один и тот же персонаж.