Kitobni o'qish: «Лейденская красавица»

© Веденеев В.В., наследники, 2016

© ООО «Издательство «Вече», 2016

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2016

Сайт издательства www.veche.ru

Генри Райдер Хаггард

Библиография Генри Райдера Хаггарда

Книжные публикации

[герои серий: *А – Аиша, *А.К. – Аллан Квотермейн]

«Рассвет» (Dawn, 1884)

«Голова ведьмы» (The Witch,s Head, 1884)

«Копи царя Соломона» (King Solomon,s Mines, 1885) *А.К.

«Она» (She. A History of Adventure, 1886) *А

«Джесс» (Jess. A Tale of the Boer War, 1887)

«Аллан Квотермейн» (Allan Quatermain, 1887) *А.К.

«Завещание мистера Мизона» (Mr. Meeson’s Will, 1888)

«Месть Майвы» (Maiwa’s Revenge, 1888) *А.К.

«Полковник Кварич» (Colonel Quaritch, V.C., 1888)

«Клеопатра» (Cleopatra, 1889)

«Жена Аллана» (Allan’s Wife, and Other Tales, 1889) *А.К.

«Беатрис» (Beatrice, 1890)

«Мечта Мира» (The World’s Desire, 1890) – соавтор Эндрю Лэнг

«Эрик Светлоокий» (Eric Brighteyes, 1891)

«Нада» (Nada the Lily, 1892)

«Дочь Монтесумы» (Montezuma’s Daughter, 1893)

«Люди тумана» (The People of the Mist, 1894)

«Сердце мира» (Heart of the World, 1895)

«Джоанна Хейст» (Joan Haste, 1895)

«Колдун» (The Wizard, 1896)

«Доктор Терн» (Doctor Therne, 1898)

«Ласточка» (Swallow: A Tale of the Great Trek, 1899)

«Черное Сердце и Белое Сердце, и др. истории» (Black Heart and White Heart, 1900)

«Лейденская красавица» (Lysbeth. A Tale of the Dutch, 1901)

«Жемчужина Востока» (Pearl-Maiden: A Tale of the Fall of Jerusalem, 1903)

«Стелла Фрегелиус. История трех судеб» (Stella Fregelius: A Tale of Three Destinies, 1903)

«Братья» (The Brethren, 1904)

«Аиша: Она возвращается» (Ayesha: The Return of She, 1905) *А.

«Путь духа» (The Way of the Spirit, 1906)

«Бенита» (Benita: An African Romance, 1906)

«Прекрасная Маргарет» (Fair Margaret, 1907)

«Короли-призраки» (The Ghost Kings, 1908)

«Желтый бог, африканский идол» (The Yellow God; an Idol of Africa, 1908)

«Хозяйка Блосхолма» (The Lady of Blossholme, 1909)

«Утренняя Звезда» (Morning Star, 1910)

«Перстень царицы Савской» (Queen Sheba’s Ring, 1910)

«Красная Ева» (Red Eve, 1911)

«Махатма и заяц» (The Mahatma and the Hare: A Dream Story, 1911)

«Мари» (Marie, 1912) *А.К.

«Дитя Бури» (Child of Storm, 1913) *А.К.

«Ожерелье Странника» (The Wanderer’s Necklace, 1914)

«Священный цветок» (The Holy Flower, 1915) *А.К.

«Дитя из слоновой кости» (The Ivory Child, 1916) *А.К.

«Кечвайо Непокорный, или Обреченные» (Finished, 1917) *А.К.

«Вечная любовь» (Love Eternal, 1918)

«Луна Израиля» (Moon of Israel: A Tale of the Exodus, 1918)

«Когда мир содрогнулся» (When the World Shook, 1919)

«Древний Аллан» (The Ancient Allan, 1920) *А.К.

«Суд фараонов» (Smith and the Pharaohs, and Other Tales, 1920)

«Она и Аллан» (She and Allan, 1921) *А, *А.К.

«Дева Солнца» (The Virgin of the Sun, 1922)

«Дочь Мудрости» (Wisdom’s Daughter, 1923) *А

«Хоу-Хоу, или Чудовище» (Heu-Heu, or The Monster, 1924) *А.К.

«Владычица Зари» (Queen of the Dawn: A Love Tale of Old Egypt, 1925)

«Сокровище Озера» (The Treasure of the Lake, 1926) *А.К.

«Аллан и боги льда» (Allan and the Ice Gods: A Tale of Beginnings, 1927) *А.К.

«Мэри с острова Марион» (Mary of the Marion Isle, 1929)

«Валтасар» (Belshazzar, 1930)

Книга первая. Посев

Глава I. Волк и барсук

События, о которых пойдет речь, относятся примерно к 1544 году, когда в Нидерландах правил император Карл V¹. Место действия – город Лейден. Кто побывал в этом городе, знает, что он лежит среди обширных ровных лугов и что его пересекает множество каналов, наполненных водами Рейна. Описываемые события происходили зимой, около Рождества. Луга и высокие остроконечные крыши городских строений были покрыты ослепительным снежным покровом. На каналах, вместо лодок и барок, по замерзшей поверхности скользили во всех направлениях конькобежцы. За городскими стенами, недалеко от Болотных ворот, поверхность широкого рва, окружавшего город, представляла оживленное и красивое зрелище. Именно здесь один из рейнских рукавов впадал в ров, и по нему съезжали катающиеся в санях, бежали конькобежцы, шли гуляющие. Большинство было одето в свои лучшие наряды, так как в этот день предполагалось устройство карнавала на льду с забегами на призы в санях и на коньках и другими играми.

Среди молодежи выделялась молодая особа лет двадцати трех в темно-зеленой суконной шубе, опушенной мехом и плотно обхватывающей талию. Спереди шуба раскрывалась, и можно было увидеть вышитую шерстяную юбку, но на груди она была плотно застегнута и у шеи заканчивалась плойкой из брюссельского кружева. На голове у молодой девушки была высокая войлочная шляпа с эгретом из страусовых перьев, прикрепленных пряжкой из драгоценных камней. Камни были такой ценности, что сразу указывали на принадлежность молодой девушки к богатой семье. Действительно, Лизбета была единственной дочерью корабельного капитана и собственника Каролуса ван Хаута, умершего в среднем возрасте год тому назад и оставившего своей наследнице очень значительное состояние. Это обстоятельство в соединении с хорошеньким личиком, оживленным парой глубоких, задумчивых глаз и фигурой более грациозной, чем у большинства нидерландских женщин, привлекало Лизбете ван Хаут много поклонников и ухажеров, особенно среди лейденской холостой молодежи.

На этот раз Лизбета отправлялась кататься на коньках одна, взяв с собой единственную спутницу – свою служанку Грету, которая была намного старше ее. Грета, уроженка Брюсселя, была привлекательна по наружности и крайне скромна по манерам.

Когда Лизбета скользила по каналу, направляясь ко рву, многие из известных лейденских бюргеров, особенно молодые, снимали перед ней шапки: некоторые из этих молодых людей надеялись, что она выберет их себе в кавалеры на сегодняшний праздник. Несколько бюргеров, из числа более пожилых, предложили ей присоединиться к их семьям, предполагая, что она как сирота, не имеющая близких родственников-мужчин, будет рада их покровительству. Но Лизбете удалось под разными предлогами отделиться ото всех: у нее был собственный план.

В это время жил в Лейдене молодой человек двадцати четырех лет по имени Дирк ван Гоорль, дальний родственник Лизбеты. Он происходил из небольшого городка Алкмара и был вторым сыном одного из самых влиятельных местных горожан – меднолитейщика по профессии. Так как дело должно было перейти к старшему сыну, то отец определил Дирка учеником в одну из лейденских фирм, где он после восьми или девяти лет прилежной работы сделался младшим компаньоном. Отец Лизбеты полюбил молодого человека, и последний скоро стал своим в доме, где был сначала принят как родственник. После смерти Каролуса ван Хаута Дирк продолжал бывать у его дочери, в основном по воскресеньям, когда его с подобающими церемониями принимала тетка Лизбеты, бездетная вдова по имени Клара ван Зиль, ее опекунша. Таким образом, благоприятные обстоятельства способствовали тому, что молодых людей объединяла прочная привязанность, хотя до сих пор они еще не были женихом и невестой и даже слово «любовь» не было произнесено между ними.

Эта сдержанность может показаться странной, но объяснением ей отчасти служил характер Дирка. Он был очень терпелив, не сразу принимал решения, но, приняв, уже непременно выполнял. Точно так же, как другие люди, он чувствовал порывы страсти, но не поддавался им. Уже больше двух лет Дирк любил Лизбету, но, не умея быстро читать в женском сердце, не был вполне уверен, отвечает ли она на его чувства, и больше всего на свете боялся отказа. К тому же бн знал, что девушка богата, его же собственные средства невелики, а от отца ему нельзя ожидать многого. Поэтому он не решался сделать предложение прежде, чем приобретет более обеспеченное положение. Если бы капитан ван Хаут был жив, то дело устроилось бы иначе, так как Дирк обратился бы прямо к нему. Но он умер, и молодой человек при своей чувствительности и благородной натуре содрогался от одной мысли, что могут подумать, будто он воспользовался неопытностью родственницы для приобретения ее состояния. Кроме того, в глубине души у него таилась еще более серьезная причина к сдержанности, но об этом мы скажем ниже.

Таковы были отношения между молодыми людьми. В описываемый нами день Дирк после долгою колебания, ободряемый самой молодой девушкой, попросил у Лизбеты позволения быть ее кавалером во время праздника на льду и, получив согласие, ждал ее у рва. Лизбета надеялась на несколько большее: ей хотелось, чтобы он проводил ее по городу. Но когда она намекнула на это, Дирк объяснил, что ему нельзя будет освободится раньше трех часов, так как на заводе отливался большой колокол, и он должен был дождаться, пока сплав остынет.

Итак, сопровождаемая только Гретой, Лизбета, легкая как птичка, скользила по льду рва, направляясь к замерзшему озеру, где должен был происходить праздник.

Здесь открывалась красивая картина. Позади виднелись живописные остроконечные, покрытые слоем снега крыши Лейдена с возвышающимися над ними куполами двух больших церквей – святого Петра и святого Панкратия – и круглой башней «бургом», стоящей на холме и выстроенной, как предполагают, римлянами. Впереди простирались покрытые белым покровом луга, над ними возвышались ветряные мельницы с узкими корпусами и тонкими длинными крыльями, а вдали виднелись церковные башни других селений и городов.

В самой непосредственной близости, составляя резкий контраст с безжизненным пейзажем, расстилалось окруженное по краям каймой высохших камышей озерко, на льду которого кишел народ. На этом озерке собралась едва ли не половина всего населения Лейдена, тысячные толпы народа двигались взад и вперед с веселыми возгласами и смехом, напоминая своими яркими нарядами стаи пестрых птиц. Среди конькобежцев скользили плетеные и деревянные сани на железных полозьях с передками, вырезанными в форме собачьих, бычьих или тритоновых голов, запряженные лошадьми в сбруе, увешанной бубенчиками. Тут же сновали продавцы пирогов, сладостей и спиртных напитков, хорошо торговавшие в этот день. Немало нищих, которых в наше время призревали бы в приютах, сидело в деревянных ящиках, медленно передвигая их костылями. Многие конькобежцы запаслись стульями и предлагали их дамам на то время, пока они привяжут коньки к своим хорошеньким ножкам. Тут же сновали торговцы с коньками и ремнями для их крепления. Картину завершал огненный шар солнца, спускавшийся на западе, между тем как на противоположной стороне начинал вырисовываться бледный облик полного месяца.

Зрелище было так красиво и оживленно, что Лизбета, которая была молода и теперь, оправившись от своего горя по умершему отцу, весело смотрела на жизнь, невольно остановилась на минуту в своем беге, любуясь картиной. В тот момент, когда она стояла несколько поодаль, от толпы отделилась женщина и подошла к ней, будто не нарочно, а скорее случайно, как игрушечный кораблик, вертящийся на поверхности пруда.

Это была замечательная по своей наружности женщина лет тридцати пяти, высокая и широкоплечая, с глубоко сидящими серыми глазами, временами вспыхивавшими, а затем снова потухавшими, как бы при воспоминании о большом страхе. Из-под грубого шерстяного капора прядь седых волос спускалась на лоб, как будто челка у лошади, а выдающиеся скулы, все в шрамах, точно от ожогов, широкие ноздри и белые зубы, странно выступавшие из-под губ, придавали всей ее физиономии удивительное сходство с лошадиной мордой. Костюм женщины состоял из черной шерстяной юбки, запачканной и разорванной, и деревянных башмаков с привязанными к ним непарными коньками, из которых один был гораздо длиннее другого. Поравнявшись с Лизбетой, странная личность остановилась, задумчиво глядя на нее. Вдруг, будто узнав девушку, она заговорила быстрым шепотом, как человек, живущий в постоянном страхе, что его подслушивают:

– Какая ты нарядная, дочь ван Хаута! О, я знаю тебя. Твой отец играл со мной, когда я была еще ребенком, и раз, на таком же празднике, как сегодня, он поцеловал меня. Подумать только! Поцеловал меня, Марту-Кобылу! – Она захохотала хриплым смехом и продолжала: – Да, ты тепло одета и сыта и, конечно, ждешь возлюбленного, который поцелует тебя. – При этих словах она обернулась к толпе и указала на нее жестом. – И все они тепло одеты и сыты, у всех у них есть возлюбленные и мужья, и дети, которых они целуют. Но я скажу тебе, дочь ван Хаута, я отважилась вылезти из своей норы на большом озере, чтобы предупредить всех, кто захочет слушать, что если они не прогонят проклятых испанцев, то наступит день, когда жители Лейдена будут гибнуть тысячами от голода в стенах города. Да, если не прогонят проклятого испанца и его инквизицию! Да, я знаю его! Не они ли заставили меня нести мужа на своих плечах к костру? А слышала ли ты, дочь ван Хаута, почему? Потому что все пытки, которые я перенесла, сделали мое красивое лицо похожим на лошадиную морду, и они объявили, что «лошадь создана для того, чтобы на ней ездили верхом».

В то время как бедная взволнованная женщина – одна из целого класса тех несчастных, что бродили в это печальное время по всем Нидерландам, подавленных своим горем и страданиями, не имея другой мысли, кроме мысли о мести, – говорила все это, Лизбета в ужасе пятилась от нее. Но женщина придвинулась к ней, и Лизбета увидала, что выражение ненависти и злобы вдруг сменилось на ее лице выражением ужаса, и в следующую минуту, пробормотав что-то о милостыне, которую она может прозевать, женщина повернулась и побежала прочь так скоро, как позволяли ей коньки.

Обернувшись, чтобы посмотреть, что испугало Марту, Лизбета увидела за оголенным кустом на берегу пруда, но так близко от себя, что каждое ее слово могло быть слышно, высокую женщину несимпатичной наружности, державшую в руках несколько шитых шапок, будто для продажи. Она начала медленно перебирать эти шапки и укладывать в мешок, висевший у нее за плечами. Все это время она не спускала проницательного взгляда с Лизбеты, отводя его только затем, чтобы следить за быстро удалявшейся Мартой.

– Плохие у вас знакомства, сударыня, – заговорила торговка хриплым голосом.

– Это была вовсе не моя знакомая, – отвечала Лизбета, сама удивляясь, что вступает в разговор.

– Тем лучше, хотя, по-видимому, она знает вас и знает, что вы станете слушать ее песни. Если только мои глаза не обманывают меня – а это бывает не часто, – эта женщина злодейка и колдунья, как и ее умерший муж ван Мейден, еретик, хулитель святой Церкви, изменник императору. И, насколько я знаю, она одна из тех, чьи головы оценены, и скоро денежки попадут в мешок Черной Мег.

Сказав это, черноглазая торговка медленным твердым шагом направилась к толстяку, по-видимому ожидавшему ее, и вместе с ним смешалась с толпой, где Лизбета потеряла их из виду.

Смотря им вслед, Лизбета содрогнулась. Насколько она помнила, ей никогда не приходилось встречаться с этой женщиной прежде, но она была достаточно хорошо знакома с временем, в которое жила, и сразу узнала в ней шпионку инквизиции. Подобные личности, которым платили за указание на подозрительных еретиков, постоянно смешивались с толпой и даже втирались в частные дома.

Что же касается другой женщины, прозванной Кобылой, то, без сомнения, она была из тех отверженных, проклятых Богом и людьми созданий, называемых еретиками, из тех, что говорят ужасные вещи про Церковь и ее служителей, введенные в заблуждение и подстрекаемые дьяволом в образе человеческом – неким Лютером². При этой мысли Лизбета содрогнулась и перекрестилась, так как в то время она была еще ревностной католичкой. Бродяга сказала ей, что знала ее отца, следовательно, она была такого же благородного происхождения, как сама Лизбета, – и вдруг такой ужас… Молодой девушке страшно было вспомнить об этом. Но, конечно, еретики заслуживают такого отношения к себе – в этом не могло быть сомнения; ведь ее духовник сказал ей, что только таким образом их души можно вырвать из когтей дьявола.

В этой мысли было много утешительного, однако Лизбета чувствовала себя расстроенной и очень обрадовалась, увидев Дирка ван Гоорля, бежавшего ей навстречу вместе с другим молодым человеком, также ее родственником с материнской стороны, Питером ван де Верфом, которому впоследствии суждено было стяжать себе бессмертную славу. Оба поклонились, сняв шапки. Дирк улыбнулся, тряхнув своей светловолосой шевелюрой, на его спокойном лице с немного грубоватыми чертами светились голубые глаза. Лизбета, всегда несколько несдержанная, была недовольна и высказала это.

– Мне казалось, что мы договорились встретиться в три, а часы уже пробили половину четвертого, – сказала она, обращаясь к обоим молодым людям, но смотря (не особенно нежно) на ван Гоорля.

– Я не виноват, – отвечал ей Дирк медленным, тягучим говором, – у меня были дела. Я обещал дождаться, пока металл достаточно остынет, а горячей бронзе дела нет до катания на коньках и санных бегов.

– Стало быть, вы остались, чтобы дуть на нее? Прекрасно, а результат тот, что мне пришлось идти одной и выслушивать такие вещи, каких я вовсе не желала бы слышать.

– Что вы хотите сказать этим? – спросил Дирк, сразу изменяя своему хладнокровному тону.

Лизбета сообщила, что ей сказала женщина по прозвищу Кобыла, и прибавила:

– Вероятно, бедняга еретичка и заслужила то, что произошло с ней, но все же это очень грустно. Я же пришла сюда, чтобы веселиться, а не печалиться.

Молодые люди обменялись многозначительными взглядами. Заговорил же Дирк, между тем как Питер, более осторожный, молчал.

– Почему вы говорите это, кузина Лизбета? Почему вы думаете, что она заслужила все случившееся с ней? Я слыхал об этой несчастной Марте, хотя сам не видал ее. Она благородного происхождения, гораздо более знатного, чем мы трое, и была очень красива, так что ее звали Лилией Брюсселя, когда она была фроу³ ван Мейден. Она перенесла ужасные страдания только за то, что не молится Богу так, как молитесь Ему вы.

– Вы не зябнете, стоя на одном месте? – прервал Питер ван де Верф, не дав Лизбете ответить. – Смотрите, начинается бег в санях. Кузина, дайте руку. – И, взяв девушку под руку, он побежал с ней по рву. Дирк и Грета последовали на некотором расстоянии.

– Я занял не свое место, – шепотом заговорил Питер, не останавливаясь, – но прошу вас, если вы любите его… простите, – если вы жалеете преданного родственника, то не входите с ним в рассуждения о религии здесь, в общественном месте, где даже у льда и неба есть уши. Надо быть осторожной, милая кузина! Уверяю вас, надо остерегаться.

В центре озера начиналось главное событие дня – бег в санях. Так как желающих принять участие было много, то они разделились на партии, и победители каждой партии становились на одну сторону, ожидая решающего состязания. Этим победителям предоставлялось преимущество, похожее на то, которое иногда предоставляется танцорам в современном котильоне. Каждый правивший санями должен был везти кого-нибудь на маленьком плетеном сиденье впереди себя, между тем как сам стоял на запятках позади, откуда и управлял лошадьми. Пассажира себе победитель мог выбирать из числа дам, присутствовавших на бегах, если только сопровождавшие их кавалеры не выражали формального протеста.

Среди победителей был молодой испанский офицер, граф Хуан де Монтальво, исполнявший в настоящее время обязанности находившегося в отпуску начальника лейденского гарнизона. Это был молодой человек лет тридцати, знатный по происхождению, красивого кастильского типа, то есть высокий, грациозный, с темными глазами, резкими чертами лица, имевшими несколько насмешливое выражение, и хорошими, хотя немного натянутыми манерами. Он совсем недавно приехал в Лейден, и потому об этом привлекательном кавалере знали мало. Известно было лишь, что духовенство отзывалось о нем хорошо и называло его любимцем императора. Все дамы восхищались им.

Как и можно было ожидать от человека столь богатого и знатного, все принадлежавшее графу носило отпечаток такого же изящества, как и он сам.

Так, сани его по форме и окраске изображали черного волка, готового броситься на добычу. Деревянную голову покрывала волчья шкура, и украшали ее желтые стеклянные глаза и клыки из слоновой кости, между тем как на шее был надет золоченый ошейник с серебряной бляхой. На бляхе был изображен герб владельца – рыцарь, снимающий цепи с плененного христианского святого, и девиз рода Монтальво: «Вверься Богу и мне». Вороной конь, вывезенный из Испании, лоснился под золоченой сбруей, а на голове его возвышался роскошный панаш из разноцветных перьев.

Лизбета случайно оказалась около того места, где кавалер остановился после своей первой победы. Она была одна с Дирком ван Гоорлем, так как Питера ван де Верфа, принимавшего участие в беге, отозвали в эту минуту. От нечего делать она подошла поближе и, весьма естественно, залюбовалась блестящей упряжью, хотя, правда, ее интересовали гораздо больше сани и лошадь, чем возничий. Графа она знала в лицо: он был из городских вельмож. Монтальво при первой встрече отнесся к ней с любезностью на испанский лад – по ее мнению, преувеличенной. Но поскольку все кастильские кавалеры держали себя так с бюргерскими девушками, она оставила это без особого внимания.

Капитан Монтальво увидал Лизбету на льду и, узнав ее, приподнял шляпу, кланяясь с тем оттенком снисхождения, с каким относились к людям, которых считали ниже себя. В шестнадцатом столетии все, не имевшие счастья родиться в Испании, считались низшими. Исключение делалось только для англичан, умевших заставить признать свое достоинство.

Около часу спустя, когда окончился бег последней партии, распорядитель громко объявил оставшимся соперникам, чтобы они выбирали себе дам и готовились к последнему состязанию. Каждый из кавалеров, передав лошадь конюху, подходил к молодой особе, очевидно ожидавшей его, и, взяв ее за руку, подводил к саням. Лизбета с любопытством следила за этой церемонией, так как само собой разумелось, что выбор обусловливался предпочтением, оказываемым избираемой. Вдруг с удивлением она услышала свое имя. Подняв голову, она увидела перед собой дона Хуана де Монтальво, который кланялся ей чуть не до самого льда.

– Сеньорита, – сказал он на кастильском наречии, которое Лизбета понимала, хотя сама говорила на нем только в случаях крайней необходимости, – если мои уши не обманули меня, я слышал, как вы похвалили мою лошадь и сани. С разрешения вашего кавалера, – и он вежливо поклонился Дирку, – я приглашаю вас быть моей дамой в решающем беге, зная, что это принесет мне счастье. Вы разрешаете, сеньор?

Если и существовал народ, ненавистный Дирку, то это были испанцы, и если и существовал кто-либо, с кем он не желал бы отпустить Лизбету на катание вдвоем, то это был граф Хуан де Монтальво. Но Дирк обладал замечательной скромностью и так легко конфузился, что ловкому человеку ничего не стоило заставить его сказать то, чего он вовсе не намеревался. Так и теперь, видя как этот знатный испанец раскланивается перед ним, скромным голландским купцом, он совершенно растерялся и пробормотал:

– Конечно, конечно.

Если бы взгляд мог уничтожить человека, то Дирк моментально превратился бы в ничто, так как сказать, что Лизбета рассердилась, было бы мало: она буквально была взбешена. Она не любила этого испанца, и ей невыносима была мысль о долгом пребывании с ним наедине. Кроме того, она знала, что ее сограждане вовсе не желают, чтобы в этом состязании, составлявшем чуть ли не главное событие года, победа осталась за графом, и ее появление в его санях могло быть истолковано, как желание с ее стороны видеть его победителем. Наконец, – и это причиняло больше всего досады, – хотя соревнующиеся и имели право приглашать в свои сани кого им вздумается, но обыкновенно их выбор останавливался на дамах, с которыми они были близко знакомы и которых заранее предупреждали о своем намерении.

В минуту эти мысли пронеслись в уме молодой девушки, но она только проговорила что-то о господине ван Гоорле.

– Он совершенно бескорыстно дал свое согласие, – прервал ее капитан Хуан, предлагая ей руку.

Не устраивая сцены, – что дамы считали неприличным тогда, как считают и теперь, – не было возможности отказать графу на глазах у половины жителей Лейдена, собравшихся посмотреть на «выбор». Скрепя сердце, Лизбета взяла предлагаемую руку и пошла к саням, уловив по дороге не один косой взгляд со стороны мужчин и не одно восклицание действительного или притворного удивления со стороны знакомых дам…

Эти выражения враждебности заставили ее овладеть собой. Решившись, по крайней мере, не казаться надутой и смешной, она сама мало-помалу начала входить в роль и милостиво улыбнулась, когда капитан Монтальво стал окутывать ей ноги великолепной медвежьей шкурой.

Когда все было готово, Монтальво взял вожжи и сел на маленькое сиденье позади, а слуга-солдат вывел лошадь под уздцы на линию.

– Сеньор, где назначен забег? – спросила Лизбета, надеясь в душе, что дистанция назначена небольшая.

Но ей пришлось разочароваться, так как Монтальво ответил:

– Сначала к Малому Кваркельскому озеру, вокруг острова на нем, потом обратно сюда, всего около четырех миль⁴. А теперь, сеньорита, прошу вас не говорить со мной. Держитесь крепко и не бойтесь: я хорошо правлю, у моей лошади нога твердая, и она подкована для льда. Я дал бы сотню золотых, чтобы выиграть на этот раз, так как ваши соотечественники клялись, что я проиграю, и, поверьте мне, сеньорита, борьба с этим серым рысаком будет нелегкая.

Следуя за направлением взгляда испанца, глаза Лизбеты остановились на санях, стоявших рядом. Это были маленькие саночки, по форме и окраске представлявшие серого барсука – это молчаливое, упрямое и, при случае, свирепое животное, не выпускающее свою добычу прежде, чем голова отделится от туловища. Лошадь, подходившая по цвету к экипажу, была фламандской породы, широкая в кости, с широким задом и некрасивой головой, но известная в Лейдене своей смелостью и выносливостью. Особенный же интерес пробудило в Лизбете открытие, что возница был не кто иной, как Питер ван де Верф, и она теперь вспомнила, что он называл свои сани «барсуком». Не без улыбки она заметила также, что он выказал свой осторожный характер в выборе дамы, пренебрегая каким бы то ни было мимолетным успехом, пока не достигнута главная цель: в его санях сидела не изящная, нарядная дама, про которую можно бы сказать, что она смотрит на него нежными глазами, но белокурая девятилетняя девочка – его сестра. Как он объяснил после, правилами предписывалось, чтобы в санях сидела женщина, но ничего не упоминалось о ее возрасте и весе.

Все соперники, их было девять, выстроились в одну линию, и распорядитель бега, выйдя вперед, громким голосом провозгласил условия забега и награду – великолепный хрустальный кубок, украшенный гербом Лейдена. После этого, спросив, все ли готовы, он опустил маленький флаг, и лошади понеслись.

В первую минуту Лизбета, забыв свои сомнения и досаду, вся предалась волнению минуты. Рассекая, как птица, холодный застывший воздух, они скользили по гладкому льду. Веселая толпа осталась позади, сухие камыши и оголенные кусты, казалось, убегали от них. Единственными звуками, отдававшимися в ушах, были свист ветра, визг железных полозьев и глухой стук лошадиных копыт. Некоторые сани выдвинулись вперед, но «волка» и «барсука» не было между ними. Граф Монтальво сдерживал своего вороного, а серый фламандец бежал растянутой некрасивой рысью. Выехав из небольшого озерка на канал, их сани занимали четвертое и пятое места. Они ехали по пустынной снежной равнине, миновав село Алькемаде с его церковью. В полумиле впереди виднелось Кваркельское озеро, а посередине его – остров, который надо было обогнуть. Они доехали до него, обогнули, и, когда снова повернули к городу, Лизбета заметила, что «волк» и «барсук» заняли уже третье и четвертое места в забеге, а прочие сани отстали. Еще через полмили они выдвинулись на второе и третье места, а когда до цели оставалась всего миля, они были уже первыми и вторыми. Тут началась борьба.

С каждым ярдом скорость увеличивалась, и все больше и больше выдвигался вперед вороной жеребец. Теперь соперникам предстояло преодолеть пространство, покрытое неровным льдом и глыбами замерзшего снега. Сани прыгали и качались из стороны в сторону. Лизбета оглянулась.

– «Барсук» нагоняет нас, – сказала она.

Монтальво слышал и в первый раз коснулся бичом коня. Тот рванулся вперед, но «барсук» не отставал. Серый рысак был силен и напрягал свои силы. Его некрасивая голова пододвинулась вплотную к саням, в которых сидела Лизбета. Девушка чувствовала его горячее дыхание и видела пар, выходивший из ноздрей.

В следующую минуту серый начал обгонять их. Пар уже несся Лизбете в лицо, и она увидела широко раскрытые глаза девочки, сидевшей в серых санях. Когда кончилось неровное пространство, обе лошади шли голова в голову. До цели оставалось не более шестисот ярдов, и кругом, за линией бега, уже теснилась толпа конькобежцев, спешивших за санями.

Ван де Верф крикнул на своего серого, и он начал забирать вперед. Монтальво снова обжег ударом бича вороного и опять обогнал «барсука». Но вороной, видимо, слабел, и это не укрылось от его хозяина – Лизбета услыхала, что он выругался по-испански. Затем вдруг, бросив искоса взгляд на своего противника, граф тронул левую вожжу, и в воздухе раздался резкий голос маленькой девочки из других саней:

– Братец, берегись! Он опрокинет нас.

Действительно, еще секунда, и вороной толкнул бы боком серого… Лизбета увидела, как Ван де Верф поднялся со своего сиденья и, откинувшись назад, осадил свою лошадь. «Волк» пролетел мимо не больше чем в нескольких дюймах⁵, однако оглобля вороного задела за передок «барсука», и отскочивший кусок дерева порезал ему ноздрю.

– Сумасшедший! – раздался крик из толпы конькобежцев, но сани уже неслись дальше.

Теперь вороной был ярдов на десять в выигрыше, так как серому понадобилось несколько секунд, чтобы выехать на прямую дорогу. Сотни глаз следили за бегом, и у всех присутствующих как у одного вырвался крик:

– Испанец побеждает!

В ответ раздался глухой ропот, прокатившийся по толпе:

– Нет, голландец! Голландец забирает вперед!

Среди этого крайнего возбуждения, – может быть, как следствие этого самого возбуждения – в уме Лизбеты произошло нечто странное. Бег, его подробности, все окружающее исчезли. Действительность сменилась сном, видением, в котором Лизбета жила. Что она видела в эту минуту?