«Волчонок» kitobidan iqtiboslar
Эволюция научила вас видеть в человеке раба, но лишила возможности видеть в рабе человека.
— Вы хотите взломать корабельную сеть?!
— Взломать? — Пробус ухмыльнулся. — Я законопослушный гражданин. Я плачу налоги и исправно хожу голосовать. Я просто войду без стука, и все.
Работает мама. К ней в кабинет приходят тети с большими животиками. У теть в животиках сидят мальчики и девочки. Мама следит, чтобы никто не выпрыгнул раньше срока. Мама строгая, у нее не попрыгаешь.
— Удав? — не поверил мальчик.
Глаза его горели от восторга.
— Огромный, — подтвердил дед. — Тигровый. Метров семь, не меньше.
Он не стал объяснять внуку разницу между удавом и питоном. Подрастет — узнает, если захочет.
— А как его звали?
— Катька.
Мальчик подпрыгнул от удивления:
— Это была удавиха?
— Точно так, парень. Тигровая удавиха Катька. Добрейшей души тварь…
Мы редко выбираем. Выбор делают за нас. Родители, друзья, коллеги. Люди, к чьим советам мы прислушиваемся. Общественное мнение, реклама — они формируют наши привычки и вкусы. Дальше мы плывем по течению. Этот сыр я пробовал в гостях, и он мне понравился. Это пиво очень хвалил приятель. Этот покрой сюртука сейчас в моде. Этот мобиль рекламировали по визору — у него замечательные ходовые качества, маневренность и безопасность… Иллюзия. Самообман. Мы выбираем без выбора из тысяч вариантов, сортов и моделей. Боимся признаться в этом самим себе. Столкнувшись с необходимостью выбирать по-настоящему, мы умираем от страха. Не привыкли. Не умеем. Паникуем. Как бы не прогадать? Ведь выбрав, мы — о ужас! — теряем тьму нереализованных возможностей, получая взамен одну-единственную. Верную? Ошибочную? В любом случае с ней нам жить дальше.
Выбор для человечества — потеря. А должен быть находкой.
...упрямства тебе не занимать. Характер — оружие; главное, не стрелять по своим…
Забыть родину трудно. Скажу больше: невозможно. Она всегда первая, даже в изгнании.
Мы любим благородных разбойников. Неблагородных — тоже, если у них хороший вкус и чувство юмора. Мы ценим элегантных аферистов, рукоплещем ловким ворам, восхищаемся мошенниками, блестящими, как новенькая монета. Авантюрист в кружевном жабо — ты наш кумир!Мы сочувствуем киллерам, попавшим в трудную ситуацию. Если киллера хотят убить бывшие заказчики, а его дома (в отеле, на берегу моря, в бомбоубежище) ждет верная жена — сочувствию нашему нет предела. Если киллер плачет украдкой, плачем и мы.Мы интересуемся войнами. Залп, штурм, артподготовка.Когда дерутся, мы забываем обо всем. Крюк справа, ногой в челюсть, бросок через бедро. Тот, кого бьют, непременно воспрянет. И отомстит, чего уж там. Захват, болевой, удушающий. Титры на фоне заката.Таково наше искусство, духовная пища обывателя.Тех, кто боится темных подворотен. Кто двумя руками держится за кошелек. Трясется от ужаса в кабинете дантиста. Страдает поносом при звуках тревожной сирены. Скорее сломает себе шейку бедра, чем бросит через бедро пятилетнего ребенка. Разучился принимать решения, не способен на поступки.Титры на фоне заката нам заменяют две даты на надгробии. Думаете, между этими датами — жизнь? Не смешите меня. Это ведь я — клоун, а не вы.
Всем известно гордое высокомерие, с каким помпилианцы относятся к людям иных рас. Отметим: к свободным людям. Чужую свободу они воспринимают иначе, чем мы -- для Помпилии это нефть и газ, ядерный распад, энергия для промышленности. Но стоит свободному человеку стать рабом, как он больше не может рассчитывать на высокомерие помпилианца. Он вообще ни на что уже не может рассчитывать. Равнодушие -- толстая, могучая корка льда, под которой колышется черная бездна, скрывающая чудовищ.
Собственно, тут -- в уникальном симбиозе помпилианца и раба -- кроется суть нашего взаимонепонимания. Здесь же зарыт корень всех неврозов и комплексов, лежащих в основе психики здорового (подчеркиваю: здорового!) помпилианца…»
Адольф Штильнер, доктор теоретической космобестиологии
та. Всю жизнь взывай, Чтоб к смерти отозвались. Убивая В себе ребенка, юношу, скота, Любовника, бродягу, я в конце Стою с пустой ухмылкой на лице Под ливнем, за которым – темнота. А как хотелось, чтобы тот, в венце… Мы – комики, нам имя – суета.