Kitobni o'qish: «ТЕРПИМОСТЬ»

Конечная цель государства состоит не в том, чтобы доминировать над людьми, сдерживать их страхом, подчинять их воле других. Скорее, оно должно действовать так, чтобы его граждане в безопасности развивали душу и тело и свободно использовали свой разум. Истинная цель Государства – Свобода.

СПИНОЗА

Прощайте, господа, ухожу в будущее.

Я буду ждать Человечество в переломный момент, лет через триста.

ЛУИДЖИ ЛУКАТЕЛЛИ

В ПАМЯТЬ О

ДЖОНЕ У. Т. НИКОЛСЕ

1925 г.

ПРОЛОГ

СЧАСТЛИВО жило Человечество в мирной Долине Невежества.

На север, на юг, на запад и к востоку простирались хребты Вечных Холмов.

Небольшой поток Знаний медленно просачивался через глубокий изношенный овраг.

Он выходил из Гор Прошлого.

Он затерялся в Болотах Будущего.

Это было не так много, как текут реки. Но этого хватало на скромные потребности сельчан.

Вечером, когда они уже напоили свой скот и наполнили свои бочки, они были довольны тем, что садились и наслаждались жизнью.

Старцев, Которые Знали, выводили из тенистых уголков, где они провели свой день, размышляя над загадочными страницами старинной книги.

Они бормотали странные слова своим внукам, которые предпочли бы поиграть красивыми камешками, принесёнными из дальних стран.

Часто эти слова были не очень ясными. Но они были написаны тысячу лет назад забытым народом. Следовательно, они были святыми.

Ибо в Долине Невежества всё старое было почтенный. И тех, кто осмелился отрицать мудрость отцов избегали все порядочные люди.

И поэтому они сохранили свой мир.

Страх всегда был с ними. Что, если им откажут общей доли продуктов сада?

Были смутные истории, которые шептались по ночам среди узких улочек городка, расплывчатые истории мужчин и женщин, осмелившихся задавать вопросы.

Они ушли, и больше никогда их не видели.

Некоторые пытались взобраться на высокие стены скалистого хребта, который спрятал солнце.

Их побелевшие кости лежали у подножия скал.

Шли годы и годы .

Счастливо жило Человечество в мирной Долине Невежества.

* * * * * * * *

Из темноты выполз мужчина.

Ногти на его руках были вырваны.

Его ноги были покрыты тряпками, красными от крови долгих маршей.

Он доковылял до двери ближайшей хижины и постучал.

Потом он упал в обморок. При свете испуганной свечи его отнесли к раскладушке.

Утром по деревне стало известно: «Он вернулся».

Соседи встали и покачали головами. Они всегда знали, что это будет концом.

Поражение и капитуляция ожидали тех, кто осмелился отойти от подножия гор.

А в одном углу деревни Старцы качали головами и шептали жгучие слова.

Они не хотели быть жестокими, но Закон есть Закон.

Горько этот человек согрешил против воли Тех Кто Знал.

Как только его раны заживут, он должен предстать перед судом.

Они хотели быть снисходительными.

Они вспомнили странные горящие глаза его матери.

Они вспомнили трагедию его отца, заблудившегося в пустыне тридцать лет назад.

Закон, однако, есть Закон, и Закону нужно подчиняться.

Люди, которые Знали, позаботились бы об этом.

* * * * * * * *

Они отнесли странника на Рыночную Площадь, и люди стояли вокруг в почтительном молчании.

Он все еще был слаб от голода и жажды, и Старцы предложили ему сесть.

Он отказался.

Они приказали ему замолчать.

Но он заговорил.

К Старцам он повернулся спиной, и его глаза искали тех, кто совсем недавно были его товарищами.

“Послушайте меня", – взмолился он. “Слушайте меня и радуйтесь. Я вернулся из-за гор. Мои ноги ступали по свежей земле. Мои руки почувствовали прикосновение других рас. Мои глаза видели чудесные зрелища.

Когда я был ребенком, моим миром был сад моего отца.

На западе и на востоке, на юге и на севере лежали хребты от Начала Времен.

Когда я спросил, что они скрывают, последовала тишина и поспешное покачивание головами. Когда я настоял, меня отвели к скалам и показали выбеленные кости тех, кто осмелился бросить вызов Богам.

Когда я закричал и сказал: "Это ложь! Боги любят тех, кто храбр!" Люди, Которые Знали, приходили и читали мне из своих священных книг. Они объяснили, что Закон предопределил всё на Небе и на Земле. Долина была нашей, чтобы владеть ею и удерживать ее. Животные и цветы, фрукты и рыба были нашими, чтобы исполнять наши приказы. Но горы были от Богов. То, что лежит за пределами, было и остаётся неизвестным до Конца Времен.

Так они говорили и они лгали. Они лгали мне так же, как лгали вам.

На этих холмах есть пастбища. Луга тоже, такие же богатые, как и все остальные. И мужчины и женщины из нашей плоти и крови. И города, блистающие славой тысячелетнего труда.

Я нашел дорогу к лучшему дому. Я увидел обещание более счастливой жизни. Следуй за мной, и я поведу тебя туда. Ибо улыбка Богов там такая же, как здесь и везде».

* * * * * * * *

Он остановился, и раздался громкий ужасный крик.

«Богохульство!» кричали Старцы.  «Богохульство и святотатство! Он заслуживает наказания за преступление!  Он потерял рассудок. Он смеет насмехаться над Законом, как он был записан тысячу лет назад. Он заслуживает смерти!»

И они взялись за тяжелые камни.

И они его убили.

И его тело они бросили у подножия скал, чтобы оно лежало там в назидание всем, кто сомневается в мудрости предков.

* * * * * * * *

Затем, спустя короткое время, случилась сильная засуха.  Маленький Ручеек Знаний иссяк. Скот умер от жажды.  Урожай погиб на полях, и голод царил в Долине Невежества.

Однако Старцы, Которые Знали, об этом не унывали.

В конце концов все будет хорошо, пророчествовали они, ибо так было написано в их самых Святых Главах.

Кроме того, им самим требовалось совсем немного пищи.  Они были такими старыми.

* * * * * * * *

Наступила зима.

Деревня была пустынна.

Более половины населения умерло от крайней нужды.

Единственная надежда для тех, кто выжил, лежала за горами.

Но Закон говорил “Нет!”

И Закон должен быть соблюден.

* * * * * * * *

Однажды ночью произошло восстание.

Отчаяние придавало мужества тем, кого страх заставил замолчать.

Старцы слабо запротестовали.

Их оттолкнули в сторону. Они жаловались на свою участь. Они оплакивали неблагодарность своих детей, но когда последняя повозка выехала из деревни, они остановили возницу и заставили его взять их с собой.

Полет в неизвестность начался.

* * * * * * * *

Прошло много лет с тех пор, как Странник вернулся. Найти дорогу, которую он наметил, было нелегкой задачей.

Тысячи людей стали жертвами голода и жажды, прежде чем была найдена первая пирамида.

Оттуда путешествие было менее трудным.

Осторожный первопроходец проложил четкую тропу через лес и среди бесконечной пустыни скал.

Легкими этапами она вела к зеленым пастбищам новой земли.

Люди молча смотрели друг на друга.

“В конце концов, он был прав”, – сказали они. “Он был прав, а Старцы ошибались…”.

“Он говорил правду, а Старцы лгали…”.

“Его кости гниют у подножия скал, но Старцы сидят в наших повозках и поют свои древние песни…”.

“Он спас нас, и мы убили его…”.

“Мы сожалеем, что это произошло, но, конечно, если бы мы могли знать в то время. . .”.

Затем они распрягли своих лошадей и своих быков, и они погнали своих коров и коз на пастбища. Они построили себе дома, и разбили свои поля. И после этого они жили долго и счастливо.

* * * * * * * *

Несколько лет спустя была предпринята попытка похоронить отважного первопроходца в прекрасном новом здании, которое было возведено как дом для Мудрых Старцев.

Торжественная процессия вернулась в опустевшую долину, но когда они достигли места, где должно было находиться его тело, его там уже не было.

Голодный шакал притащил его в свое логово.

Затем у подножия тропы (ныне великолепное шоссе) был положен небольшой камень. В нем было названо имя человека, который первым бросил вызов темному ужасу неизвестности, чтобы его народ мог быть направлен к новой свободе.

И в нем говорилось, что он был воздвигнут благодарным потомством.

* * * * * * * *

Как это было в начале – как сейчас – и как когда-нибудь (мы надеемся) этого больше не будет.

ГЛАВА I. ТИРАНИЯ НЕВЕЖЕСТВА

В 527 году Флавий Аниций Юстиниан стал правителем восточной половины Римской Империи.

Этот крестьянин из Сербии (он приехал из Ускуба, очень спорного железнодорожного узла в конце войны) не нуждался в “книжном обучении”.  Именно по его приказу была окончательно создана древняя Афинская философская школа.  И именно он закрыл двери единственного Египетского храма, который продолжал работать спустя столетия после того, как в долину Нила вторглись монахи новой Христианской веры.

Этот храм стоял на маленьком острове под названием Филе, недалеко от первого большого водопада Нила.  С тех пор, как люди помнили, это место было посвящено поклонению Исиде, и по какой-то странной причине Богиня выжила там, где все ее африканские, греческие и римские соперники прискорбно погибли.  До тех пор, пока, наконец, в шестом веке остров не стал единственным местом, где все еще понимали древнее и самое священное искусство письма картинками и где небольшое число священников продолжало заниматься ремеслом, которое было забыто во всех других частях земли Хеопса.

И теперь по приказу неграмотного батрака, известного как Его Императорское Величество, храм и прилегающая к нему школа были объявлены государственной собственностью, статуи и изображения были отправлены в музей Константинополя, а священники и писцы были брошены в тюрьму.  И когда последние из них умерли от голода и пренебрежения, вековое ремесло создания иероглифов стало утраченным искусством.

Очень жаль что всё это произошло.

Если Юстиниан (чума на его голову!)  был бы немного менее тщательный и сохранил бы всего несколько старых экспертов по картинам в своего рода литературном Ноевом Ковчеге, он значительно облегчил бы задачу историка.  Ибо, хотя (благодаря гению Шампольона) мы можем еще раз произнести странные египетские слова, нам по-прежнему чрезвычайно трудно понять внутренний смысл их послания потомкам.

И то же самое справедливо для всех других народов древнего мира.

Что имели в виду эти странно бородатые вавилоняне, которые оставили нам целые кирпичные заводы, полные религиозных трактатов, когда они благочестиво восклицали: “Кто же сможет понять совет Богов на Небесах?”  Что они чувствовали по отношению к тем божественным духам, к которым они так постоянно взывали, чьи законы они пытались истолковать, чьи повеления они выгравировали на гранитных валах своего самого святого города? Почему они были одновременно самыми терпимыми из людей, поощряя своих священников изучать небеса и исследовать землю и море, и в то же время самыми жестокими из палачей, подвергая ужасным наказаниям тех из своих соседей, которые совершили какое-то нарушение божественного этикета, которое сегодня прошло бы незамеченным?

До недавнего времени мы этого не знали.

Мы отправляли экспедиции в Ниневию, мы рыли ямы в песке Синая и расшифровали километры клинописных табличек. И повсюду в Месопотамии и Египте мы делали все возможное, чтобы найти ключ, который должен отпереть входную дверь этого таинственного хранилища мудрости.

А потом, внезапно и почти случайно, мы обнаружили, что задняя дверь все время была широко открыта, и что мы могли входить в помещение по своему желанию.

Но эти удобные маленькие ворота находились не в окрестностях Аккада или Мемфиса.

Они стояли в самом сердце джунглей.

И они были почти скрыты деревянными столбами языческого храма.

* * * * * * * *

Наши предки в поисках легкой добычи соприкасались с тем, что они с удовольствием называли “дикими людьми” или “дикарями”.

Встреча не была приятной.

Бедные язычники, неправильно понявшие намерения белых людей приветствовали их залпом копий и стрел.

Посетители наносили ответный удар своими мушкетонами.

После этого было мало шансов на спокойный и беспристрастный обмен идеями. Дикаря неизменно изображали грязным, ленивым, хорошим-бездельником, который поклонялся крокодилам и мертвым деревьям и заслуживал всего, что ему причиталось.

Затем последовала реакция восемнадцатого века.  Жан-Жак Руссо начал созерцать мир сквозь пелену сентиментальных слез.  Его современники, сильно впечатлённые его идеями, вытащили свои носовые платки и присоединились к рыданиям.

Темноволосый язычник был одним из их самых любимых предметов.  В их руках (хотя они никогда его не видели) он стал несчастной жертвой обстоятельств и истинным представителем всех тех разнообразных добродетелей, которых человеческая раса была лишена за три тысячи лет порочной системы цивилизации.

Сегодня, по крайней мере, в этой конкретной области исследований, мы знаем лучше.

Мы изучаем первобытного человека так же, как изучаем высших домашних животных, от которых он, как правило, не так уж далек.

В большинстве случаев мы полностью вознаграждены за наши хлопоты. Дикарь, если бы не милость Божья, – это мы сами в гораздо менее благоприятных условиях. Внимательно изучив его, мы начинаем понимать раннее общество долины реки Нила и полуострова Месопотамия, и, зная его досконально, мы получаем представление о многих из тех странных скрытых инстинктов, которые лежат глубоко под тонкой коркой нравов и обычаев, которые наш собственный вид млекопитающих приобрел за последние пять тысяч лет.

Эта встреча не всегда льстит нашей гордости. С другой стороны, осознание условий, из которых мы вырвались, вместе с пониманием многих вещей, которые на самом деле были достигнуты, может только придать нам новое мужество для предстоящей работы, и, если что-то случится, это сделает нас немного более терпимыми к тем из наших дальних родственников, которые не смогли сохранить прежний темп.

Это не справочник по антропологии.

Это книга, посвящена теме толерантность.

Но толерантность – это очень широкая тема.

Искушение побродить будет велико. И как только мы сойдем с проторенной дороги, только Небеса знают, где мы приземлимся.

Поэтому я предлагаю, чтобы мне дали пол страницы, чтобы точно и конкретно изложить, что я подразумеваю под толерантностью.

Язык – одно из самых обманчивых изобретений человечества, и все определения неизбежно будут произвольными. Поэтому скромному ученику подобает обратиться к тому авторитету, который принимается как окончательный наибольшим числом тех, кто говорит на языке, на котором написана эта книга.

Я имею в виду Британскую энциклопедию.

Там на странице 1052 тома XXVI написано: «Tolerance (от лат. tolerare – терпеть): Предоставление свободы действий или суждений другим людям, терпеливое и беспристрастное отношение к несогласию со своим собственным или общепринятым курсом или взглядом».

Могут быть и другие определения, но для целей этой книги я позволю себе руководствоваться словами Британики.

И, посвятив себя (к лучшему или к худшему) определенному курсу, я вернусь к своим дикарям и расскажу вам, что я смог обнаружить о терпимости в самых ранних формах общества, о которых у нас есть какие-либо сведения.

* * * * * * * *

До сих пор принято считать, что первобытное общество было очень простым, что первобытный язык состоял из нескольких простых фраз и что первобытный человек обладал определенной степенью свободы, которая была утрачена только тогда, когда мир стал “сложным”.

Исследования последних пятидесяти лет, проведенные исследователями, миссионерами и врачами среди аборигенов Центральной Африки, Полярных регионов и Полинезии, показывают прямо противоположное. Первобытное общество было чрезвычайно сложным, первобытный язык имел больше форм, времен и склонений, чем русский или арабский, и первобытный человек был рабом не только настоящего, но и прошлого и будущего; короче говоря, жалкое и жалкое существо, которое жило в страхе и умирало в ужасе.

Это может показаться далеким от популярной картины храбрых краснокожих, весело бродящих по прериям в поисках буйволов и скальпов, но это немного ближе к истине.

Да и как могло быть иначе?

Я читал истории о многих чудесах.

Но одного из них не хватало – чуда выживания человека.

Как, каким образом и почему самое беззащитное из всех млекопитающих смогло защититься от микробов, мастодонтов, льда и жары и в конечном итоге стать хозяином всего творения. Это то, что я не буду пытаться разгадать в настоящей главе.

Одно, однако, можно сказать наверняка. Он никогда не смог бы сделать все это в одиночку.

Чтобы добиться успеха, он был вынужден утопить свою индивидуальность в сложном характере племени.

* * * * * * * *

Таким образом, в первобытном обществе доминировала единственная идея – всепоглощающее желание выжить.

Это было очень трудно.

И в результате все остальные соображения были принесены в жертву одному высшему требованию – жить.

Индивидуум ничего не значил, община в целом значила все, и племя превратилось в кочующую крепость, которая жила сама по себе, для себя и сама по себе и находила безопасность только в исключительности.

Но проблема оказалась еще сложнее, чем кажется на первый взгляд. То, что я только что сказал, справедливо только для видимого мира, а видимый мир в те ранние времена был ничтожно мал по сравнению с царством невидимого.

Чтобы полностью понять это, мы должны помнить, что первобытные люди отличаются от нас. Они не знакомы с законом причины и следствия.

Если я сажусь среди ядовитого плюща, я проклинаю свою небрежность, посылаю за доктором и говорю своему маленькому сыну, чтобы он избавился от этой дряни как можно скорее. Моя способность распознавать причину и следствие говорит мне, что сыпь вызвана ядовитым плющом, что врач сможет дать мне что-то, что остановит зуд, и что удаление лозы предотвратит повторение этого болезненного опыта.

Настоящий дикарь поступил бы совсем по-другому. Он вообще не связал бы сыпь с ядовитым плющом. Он живет в мире, в котором прошлое, настоящее и будущее неразрывно переплетены. Все его мертвые вожди выживают как Боги, а его мертвые соседи выживают как духи, и все они продолжают оставаться невидимыми членами клана, и они сопровождают каждого отдельного члена, куда бы он ни пошел. Они едят с ним, спят с ним и стоят на страже у его двери. Это его дело – держать их на расстоянии вытянутой руки или завоевать их дружбу. Если он когда-нибудь не сделает этого, он будет немедленно наказан, и поскольку он не может знать, как постоянно угождать всем этим духам, он находится в постоянном страхе перед тем несчастьем, которое приходит как месть Богов.

Поэтому он сводит каждое событие, которое вообще выходит за рамки обычного, не к первопричине, а к вмешательству со стороны невидимого духа, и когда он замечает сыпь на своих руках, он не говорит: “Черт бы побрал этот ядовитый плющ!”, но он бормочет: “Я оскорбил Бога. Бог наказал меня”, и он бежит к знахарю, однако не за примочкой, чтобы нейтрализовать яд плюща, а за “чарами”, которые окажутся сильнее чар, наложенных на него разгневанным Богом (а не плющом).

Что касается плюща, главной причины всех его страданий, он позволяет ему расти прямо там, где он всегда рос. И если вдруг белый человек придет с канистрой керосина и сожжет кустарник дотла, он проклянет его за беспокойство.

Отсюда следует, что общество, в котором все происходит в результате прямого личного вмешательства со стороны невидимого существа, должно зависеть для своего дальнейшего существования от строгого соблюдения таких законов, которые, по-видимому, смягчают гнев Богов.

Такой закон, по мнению дикаря, существовал. Его предки разработали его и даровали ему, и его самым священным долгом было сохранить этот закон в неприкосновенности и передать его в его нынешнем и совершенном виде своим собственным детям.

Это, конечно, кажется нам абсурдным. Мы твердо верим в прогресс, в рост, в постоянное и непрерывное совершенствование.

Но “прогресс” – это выражение, которое было придумано только в позапрошлом году, и для всех низших форм общества типично, что люди не видят никакой возможной причины, по которой они должны улучшать то, что (для них) является лучшим из всех возможных миров, потому что они никогда не знали другого.

* * * * * * * *

Допустим, что все это правда, тогда как можно предотвратить изменение законов и устоявшихся форм общества?

Ответ прост.

Путем немедленного наказания тех, кто отказывается рассматривать обычные полицейские правила как выражение божественной воли, или, говоря простым языком, жесткой системой нетерпимости.

* * * * * * * *

Если я заявляю, что дикарь был самым нетерпимым из людей, я не хочу оскорбить его, поскольку спешу добавить, что, учитывая обстоятельства, в которых он жил, его долгом было быть нетерпимым. Если бы он позволил кому-либо вмешаться в тысячу и одно правило, от которого зависела безопасность и спокойствие его племени, жизнь племени была бы поставлена под угрозу, и это было бы величайшим из всех возможных преступлений.

Но (и этот вопрос стоит задать) как группа людей, относительно ограниченная по численности, может защитить сложнейшую систему устных предписаний, когда нам в наши дни с миллионами солдат и тысячами полицейских трудно обеспечить соблюдение нескольких простых законов?

И снова ответ прост.

Дикарь был намного умнее нас. Он добился с помощью хитрого расчета того, чего не мог сделать силой.

Он изобрел идею “табу”.

Возможно, слово “изобретенный” – неподходящее выражение. Такие вещи редко бывают результатом внезапного вдохновения. Они являются результатом долгих лет роста и экспериментов. Как бы то ни было, дикие люди Африки и Полинезии изобрели табу и тем самым избавили себя от многих неприятностей. Слово "табу" имеет австралийское происхождение. Мы все более или менее знаем, что это значит. Наш собственный мир полон табу, вещей, которые мы просто не должны делать или говорить, например, упоминать о нашей последней операции за обеденным столом или оставлять ложку в чашке кофе. Но наши табу никогда не носят очень серьезного характера. Они являются частью руководства по этикету и редко мешают нашему личному счастью.

С другой стороны, для первобытного человека табу имело первостепенное значение.

Это означало, что определенные люди или неодушевленные предметы были “отделены” от остального мира, что они (если использовать еврейский эквивалент) были “святыми” и не должны обсуждаться или затрагиваться под страхом мгновенной смерти и вечных пыток. Довольно значительное предписание, но горе тому или той, кто осмелился ослушаться воли духов-предков.

* * * * * * * *

Было ли табу изобретением священников или жречество было создано для поддержания табу – это проблема, которая до сих пор не решена. Поскольку традиция намного старше религии, представляется более чем вероятным, что табу существовали задолго до того, как мир услышал о колдунах и знахарях. Но как только появились последние, они стали убежденными сторонниками идеи табу и использовали ее с такой большой виртуозностью, что табу стало знаком “запрещено” доисторических эпох.

Когда мы впервые слышим названия Вавилона и Египта, эти страны все еще находились в состоянии развития, в котором табу имело большое значение. Не табу в грубой и примитивной форме, как это было впоследствии найдено в Новой Зеландии, а торжественно преобразовано в негативные правила поведения, своего рода декреты “ты не должен”, с которыми мы все знакомы по шести из наших Десяти Заповедей.

Излишне добавлять, что идея терпимости была совершенно неизвестна в тех краях в то раннее время.

То, что мы иногда ошибочно принимаем за терпимость, было просто безразличием, вызванным невежеством.

Но мы не можем найти и следа какой-либо готовности (какой бы неопределенной она ни была) со стороны королей или священников позволить другим осуществлять ту “свободу действий или суждений” или ту «терпеливую и беспристрастную способность переносить несогласие с общепринятым доводом или точкой зрения», которая стала идеалом нашего современного века.

* * * * * * * *

Поэтому, за исключением очень негативного аспекта, эта книга не интересуется доисторической историей или тем, что обычно называют “древней историей”.

Борьба за терпимость началась только после открытия личности.

И заслуга в этом, величайшем из всех современных откровений, принадлежит грекам.