Kitobni o'qish: «День, когда он сошел с ума»

Хавьер Кастильо

Shrift:

В коллаже на обложке использованы фотографии: © progressman, Zacarias da Mata / Shutterstock.com / FOTODOM

* * *

Той, что для меня все,

той, за которую я отдал бы свою жизнь

и ради которой сделал бы все что угодно.

Все в жизни случается

по какой-то причине,

но узнать ее можно,

лишь обернувшись назад.

Введение

24 декабря 2013 года. Бостон

Двенадцать часов дня, 24 декабря. День до Рождества. Глядя по сторонам отсутствующим взглядом, я спокойно иду по улице. Все будто движется в замедленной съемке. Я поднимаю голову и вижу, как четыре белых воздушных шара улетают к солнцу. Отовсюду слышны женские крики, а люди, не отрываясь, следят за мной. По правде говоря, я понимаю, почему они смотрят на меня и кричат. В конце концов, я иду голый, весь в крови, а в моих руках человеческая голова. Кровь на моем теле почти высохла, но вот с головы все еще медленно падают красные капли. Какая-то женщина, завидев меня, застыла прямо посреди улицы. Я с трудом сдерживаю смех, когда ее пакеты с покупками падают на землю.

Я все еще не могу поверить в то, что сделал прошлой ночью, хотя внутри меня царят такие спокойствие и умиротворение, каких я никогда не испытывал. Странно, но это так.

Я снова смотрю на женщину: она не двигается. Одариваю ее широкой улыбкой и вижу, как она начинает дрожать. Боже, как я хорош!

С ностальгией вспоминаю те четыре месяца, которые я провел перед зеркалом, репетируя этот пустой взгляд. По четыре часа каждый день! Мне приятно думать, что я самоучка, но, полагаю, это то самое мнимое чувство самоудовлетворения, которое испытывает каждый, кто объявляет себя самоучкой. Актер из меня всегда был паршивый, врать я никогда не умел. Я не смог сделать этого и тогда, когда сказал той, что была для меня всем, зачем мы идем куда-то посреди ночи. Ее улыбка сводила меня с ума, а я готов был навсегда затеряться в ее глазах. Этому взгляду невозможно было лгать. Я бы мог любоваться им всю жизнь в часы рассвета, когда лучи солнца освещали ее волосы, когда она открывала глаза и, просыпаясь, улыбалась мне.

Вдруг мою внутреннюю тишину разорвал вой полицейских сирен, и понемногу я начинал осознавать все остальное: хаос, прохожих, плач малышей, чьи-то шаги.

Я замираю на месте, выпускаю голову Д. Т. и улыбаюсь вооруженным полицейским, которые окружают меня. Я падаю на колени и, прежде чем потерять сознание от удара по голове, успеваю произнести:

– Один день до Рождества.

Глава 1

26 декабря 2013 года.

Бостон

Думаю, пошел уже второй день с того момента, как меня заперли здесь. Я открыл глаза, но ничего не увидел. Света, пробивающегося из-под двери, едва хватает, чтобы разглядеть руку на расстоянии двадцати сантиметров. Иногда снаружи слышны шаги смотрителей, а издалека доносится то один, то другой голос. Все это время я думал, что будет намного страшнее, однако в густой темноте мне спокойно. Возможно, это происходит из-за того, что я сделал несколько ночей назад.

Мне кажется, постепенно все начинает вставать на свои места, и, несмотря на все свои действия, как добрые, так и злые, я остаюсь самим собой. Возможно, не совсем тем же, но, в конце концов, собой. В ушах все еще раздаются плач и душераздирающие крики той ночи. Засыпая, я содрогаюсь от вида огня. Однако еще никогда в жизни мне не было так хорошо.

Глава 2

26 декабря 2013 года.

Бостон

В коридоре раздались суетливые шаги, послышался шум. «Идут», – подумал заключенный. Из камеры он услышал чей-то разговор.

– В этой? – спросил низкий голос по ту сторону двери.

– Да, директор, – пробормотал другой.

– Сколько он уже здесь? Кто-нибудь приходил к нему? – снова спросил низкий голос.

– По вашему распоряжению, директор, со вчерашнего утра все визиты запрещены. Журналисты в нетерпении, они хотят все разузнать. Сегодня утром один из них попытался прикинуться родственником заключенного, чтобы поговорить с ним. Он сумел пройти через всю охрану и добраться до этой двери, но отсюда я лично выгнал его. Мы уже приняли меры, чтобы подобное больше не повторилось. Со смотрителями прямо сейчас проводятся беседы, – ответил второй голос.

– Уволить всех, кто дал ему пройти. Кроме того, составьте для меня список их имен. Я прослежу, чтобы никто из них никогда больше не получил место в психиатрической клинике, – резко, приказным тоном отозвался низкий голос. – Вам же большое спасибо. Вы хорошо справились с работой. Можете идти, – добавил он.

– Благодарю, директор. Я в вашем распоряжении, – ответил второй.

После этих слов послышался звук удаляющихся по коридору шагов. Во мраке камеры единственным источником света был зазор между порогом и дверью, где теперь было видно тени от ног человека.

«Вот он», – подумал заключенный. Все погрузилось в тишину, будто пустота заполнила пространство камеры и поглотила звук.

Вдруг ослепляющий свет прорвал мрак: заключенный сидел на полу, сжавшись в комок, и с бесхитростной улыбкой смотрел на директора. Он был одет в белую форму пациентов психиатрической клиники. На бледной коже лица особенно выделялись глубокие темные круги под глазами. У него были темно-каштановые волосы, и, несмотря на общий изможденный вид, взгляд его голубых глаз поражал красотой.

Заключенный сидел в углу камеры, прижав к груди колени, и даже не шевельнулся, несмотря на грозное выражение лица посетителя. Стены комнаты были обиты белым мягким материалом, так как в ней содержали наиболее опасных душевнобольных пациентов со склонностями к самоповреждению. Хотя до настоящего момента заключенный и не проявлял признаков подобного поведения, директор все же предпочел защитить самого медийного пациента за всю свою карьеру.

Как только стало известно, что его центр станет временным пристанищем «обезглавливателя», как прозвали его в прессе, директор сразу же собрал весь персонал в столовой и в течение получаса объяснял, как важно для всей их психиатрической клиники следить за лечением постояльца и ухаживать за ним, а также исполнять все предписанные меры предосторожности.

– Помните, пока идет психологическая экспертиза, перед нашими дверями каждый день будут дежурить журналисты. Они будут пытаться пробраться внутрь любой ценой, чтобы добиться встречи с вами или с самим «обезглавливателем». Они попытаются подкупить вас деньгами, путешествиями – чем угодно. Я скажу вам одно: деньги, которые вам предложат, закончатся через несколько дней, недель, возможно, месяцев, а вот новую работу вы будете искать всю оставшуюся жизнь. Если кто-то из вас сообщит прессе что-либо о том, что происходит в клинике, или о том, в каком состоянии находится пациент, я лично позабочусь, чтобы вы не нашли места ни в одном другом психиатрическом центре!

Он прекрасно владел ораторским искусством и хорошо знал человеческие страхи, а еще умело пользовался своим положением, чтобы с выгодой для себя управлять сотрудниками.

Директор остановился и посмотрел в глаза заключенному, который, все так же улыбаясь и не моргая, тоже не отводил от него взгляда. Вдруг пленник улыбнулся еще шире. Его улыбка с идеальными белыми зубами удивила директора. В некоторой степени, несмотря на бледный вид, он был красив. Он напомнил директору Тома, его бывшего однокурсника, с которым они часто сидели за одной партой. В годы учебы на факультете психологии они делились всем: конспектами, вечеринками, женщинами. Директора удивляла та легкость, с которой Том добивался свиданий со студентками. Его улыбка, взгляд, умение быть дерзким и наглым помогали ему флиртовать с девушками, а спустя пару минут после знакомства он возвращался с листком бумаги, где были написаны имя и номер телефона.

Под ногтями заключенного скопились остатки земли, костяшки пальцев были сбиты. Лицо и руки покрыты царапинами. Директор снова пристально посмотрел ему в глаза. «Что за человек может отрезать голову другому и спокойно прогуливаться по улице?» – подумал он. Взгляд заключенного сбил его с толку.

– Вставай, – приказал он.

Заключенный медленно поднялся, не отводя глаз от посетителя.

– Вот твое дело, – сказал директор. – Более ста пятидесяти страниц. Следственный департамент составил полное описание двенадцати последующих часов после твоего задержания. Было опрошено более тридцати человек, которые видели, как в двенадцать часов дня ты бродил по улице голый. Первый звонок в полицию поступил в 12:01 от одного продавца с Ирвинг-стрит. В 12:03 было принято семнадцать звонков от видевших тебя людей, – продолжал он. – В течение последних двух дней все только о тебе и говорят. В новостях, телевизионных эфирах, газетах, даже в социальных сетях. За два дня ты стал самой актуальной темой в «Твиттере» по всему миру. Ты вызвал большой переполох. И все задаются одним и тем же вопросом: кто же такой «обезглавливатель»? Меня же, наоборот, интересует лишь один вопрос, который действительно требует ответа: за что ты убил и обезглавил эту женщину?

Заключенный ничуть не смутился категоричностью этих слов. Он выпрямился, внимательно посмотрел на директора и улыбнулся.

– Мне уже сообщили, что за двенадцать часов допроса ты не произнес ни слова. Полиция перетасовывает две гипотезы: первая – что ты немой и не можешь говорить. Эту теорию я отбрасываю сразу же. В ином случае ты бы уже ответил письменно или подал какой-то знак, чтобы тебе дали письменные принадлежности. Вторая – ты умнее, чем кажешься, и хочешь поиграть со всем отделом полиции.

Заключенный улыбнулся.

– Судя по тому, что я вижу, даже после двух дней заключения в изоляторе первого уровня ты не изменил своего решения и говорить не собираешься. Думаю, еще пару дней, на этот раз без еды, помогут тебе вернуть дар речи.

Лицо заключенного изменилось и стало абсолютно серьезным. Директор подумал, что его слова возымели должный эффект. Через несколько часов можно будет начинать психологическую экспертизу.

– Думаю, мы найдем общий язык. Я здесь, чтобы помочь тебе и сделать твое пребывание в нашей клинике настолько комфортным, насколько это возможно. Если ты пойдешь мне навстречу и поможешь понять, что произошло и почему, все разрешится.

В течение многих лет работы психологом в различных психиатрических клиниках страны он, обращаясь к душевнобольным, использовал одну и ту же фразу. В первый год работы в одном медицинском центре в Алабаме его пациенткой стала девушка с шизофренией, которая пыталась утопить своего малыша в раковине. Доктора думали, что она слышала голоса, которые приказывали ей это делать. Девушка начала лечение от шизофрении на шестом месяце беременности и в день, когда ребенку исполнился год, погрузила его с головой в раковину на кухне. Муж услышал плач и прибежал на помощь. Спустя неделю в клинике и всего лишь три сессии доктор Дженкинс понял, что женщина симулировала шизофрению, чтобы избавиться от младенца и мужа и сбежать с любовником. Он как талантливый психолог не остался незамеченным судьями и прокурорами. Вскоре доктор Дженкинс приобрел солидную репутацию, благодаря чему его назначили на пост директора небольшого психиатрического центра на юге штата Вашингтон. Спустя три года, накопив профессиональный и довольно успешный опыт работы, он получил место директора психиатрической клиники в Бостоне, самой престижной во всей стране.

– Не хочешь говорить? – спросил директор.

Он надеялся, что ему удалось наполнить пространство одиночной комнаты страхом.

Неожиданно заключенный снова улыбнулся.

Глава 3

13 июня 1996 года.

Солт-Лейк-Сити

Солт-Лейк-Сити был излюбленным местом проведения летних каникул для сотен семей. За последние годы рекламная кампания под руководством мэра города и капиталы, вложенные в облагораживание прибрежной зоны вокруг озера, привлекли к этому месту внимание среднего класса из восточной части страны. Многие семьи приобрели второе жилье в новом районе Солт-Лейк-Сити, растянувшемся на два километра вдоль озера от центра города. Несмотря на обновленный вид, Солт-Лейк-Сити не был самым популярным туристическим направлением, однако было в его воздухе нечто чарующее, что напоминало Новый Орлеан пятидесятых годов. Владельцы больших частных домов с широкими окнами и облицовкой из белых досок в течение летних месяцев сдавали их в аренду за три тысячи долларов в неделю, что вдвое превышало месячную зарплату плотника или ремонтника ковровых покрытий. Это спровоцировало бум строительства жилья в новых кварталах и реконструкции самых старых домов, стоящих неподалеку от озера.

К востоку от одноименного озера Солт-Лейк-Сити расширялся в форме буквы «С». В центре, на главной площади, стояла небольшая колокольня, где в летние месяцы обычно разворачивался небольшой рынок подержанных вещей. Две параллельные улицы соединяли центральную площадь с пристанью на озере. Обогнув площадь, можно было выйти на улицу Уилфрид – новый торговый район города, похожий на муравейник с множеством мелких магазинчиков одежды, мебели и антиквариата, между которыми то тут, то там стояли передвижные ларьки с едой.

Длинная деревянная пристань сохраняла первоначальный вид и служила местом швартовки для нескольких десятков маленьких прогулочных судов. Ночью она освещалась старыми, до сих пор работавшими фонарями, и под их тусклым светом гуляли многочисленные пары влюбленных.

Семья Аманды уже несколько лет приезжала в Солт-Лейк-Сити на лето. Здесь они находили спокойствие, которое крала у них суматоха Нью-Йорка, где ее отец работал адвокатом в одном из самых авторитетных бюро города. В этом году он получил повышение до статуса партнера, и в качестве премии летний отпуск ему был предоставлен в июне: раньше, чем в предыдущие годы. Стивен Маслоу стал самым успешным адвокатом бюро благодаря череде выигранных дел. Он защищал преступников самых разных рангов: от воров ювелирных украшений и грабителей банков до убийц и политиков, замешанных в сексуальных скандалах. Как адвокат, он прекрасно разбирался в людях и с удивительной легкостью умел использовать их в своих интересах. В семейной жизни он был строгим отцом, который верил в пользу дисциплины и усердного труда. Однако, несмотря на строгость, он обожал своих дочерей: Аманду и Карлу.

Аманда была шестнадцатилетней девушкой с медно-каштановыми волосами и глазами цвета меда, такими же как у ее матери. Когда девушка улыбалась, на ее щеках появлялись милые ямочки. Ее семилетняя сестра Карла, с темными волнистыми волосами до плеч, всегда предупреждала ее, чтобы она не улыбалась так широко, а то сквозь ямочки будет видно язык. И Аманда, широко улыбаясь, всегда отвечала сестре:

– Так мне того и надо!

В такси, которое они поймали на маленьком железнодорожном вокзале Солт-Лейк-Сити, сидели Аманда, Карла, их отец Стивен и мать Кейт.

Кейт была женщиной сорока одного года со светло-каштановыми волосами и точно такими же, как у двух ее дочерей, глазами ярко-медового цвета. На ее лице выделялись три родинки, и Стивену они напоминали пояс Ориона. Кейт обожала играть с Карлой, как прежде и с Амандой, но в последнее время ее старшую дочь, казалось, больше интересовало что-то другое, нежели игры с матерью и сестрой.

Такси проезжало по бульвару Сен-Луи, старинному французскому кварталу, где еще сохранилось несколько винных магазинов. Стивену нравилось покупать здесь изысканные напитки на подарки судьям, прокурорам и коллегам. Бульвар заканчивался въездом в новую часть города, огибающую озеро, где стояли только что построенные дома.

– Номер тридцать пять? – уточнил водитель.

– Тридцать шесть, – поправил его Стивен.

– Точно, тридцать шесть. Я просто хотел вас проверить, – пошутил таксист.

– Улыбайся, улыбайся! – закричала Карла, увидев, что отец не смеется, и принялась двумя пальцами растягивать его губы в улыбку.

– Карла, прошу тебя, успокойся, – отмахнулся отец.

– Я просто хотела, чтобы ты улыбнулся, папочка, – ответила она.

– Карла, милая, ты же знаешь, что папа не очень любит шутить, – объяснила мать.

– Приехали, – прервал их водитель. – Нью-Порт Авеню, тридцать шесть.

Каждое лето в Солт-Лейк-Сити они останавливались на маленькой вилле семьи Рочестер в старой части города. Это был небольшой одноэтажный деревянный домик. С течением времени краска постепенно начала отколупываться от стен, и каждый год мистер Рочестер изобретал тысячи причин, мешавших ему перекрасить дом: работа, плохая погода как раз тогда, когда он собирался этим заняться, отъезды из города, а однажды он даже заявил, что служба доставки потеряла банки с краской особого цвета, которые он заказал в магазине в Нью-Йорке. Стивен Маслоу прекрасно понимал, что мистер Рочестер просто бездельник, но даже при этом ему нравился тот домик. Он обладал каким-то особым очарованием. Его маленькое крылечко было свидетелем многих их совместных ужинов, за которыми они собирались с Кейт задолго до рождения девочек. В те времена Стивен больше заботился о том, чтобы жить и прежде всего улыбаться, чем о работе, судах и деловых обедах.

В этом же году в честь повышения до партнера компании мистер Маслоу решил арендовать на несколько недель одну из новых построек в викторианском стиле в новой части города. Белый дом под номером тридцать шесть на Нью-Порт Авеню был в два этажа высотой, с большими окнами, голубой крышей и такого же цвета занавесками, выглядывавшими из-за за оконных стекол. Дом стоял на просторном участке. От тротуара до главного входа вела дорожка из крупных белых плит, разделявшая ярко-зеленый газон в саду на две половины. Жители Солт-Лейк-Сити доверяли друг другу, уровень преступности был очень низким, а потому практически ни у кого не было заборов. Вид дома впечатлял прохожих. Его свежевыкрашенные в идеально белый цвет стены резко выделялись на фоне остальных домов.

– Вау! – закричала Карла еще в такси.

Аманда молча смотрела на дом, не выходя из машины. Несмотря на то что в этом году ей совсем не хотелось ехать на несколько недель в Солт-Лейк-Сити, увидев виллу, она оживилась. Она терпеть не могла запах старого дома мистера Рочестера. К тому же в этом году она надеялась провести лето в компании своей лучшей подруги Дианы, с которой делила не только школьную парту, но и вкусы относительно парней.

– Двенадцать долларов двадцать центов? – спросила Кейт у водителя, доставая из кошелька двадцатидолларовую банкноту. – Вот, сдачу оставьте себе. Аманда! Выходи и помоги отцу с чемоданами! – крикнула она старшей дочери, которая до сих пор сидела в такси.

Медленно Аманда вышла из машины и подошла к отцу, который пытался установить сумки на тротуаре. Она взяла их и, не говоря ни слова и только ворча что-то себе под нос, потащила к дому. Когда Аманда наступила на одну из плит в начале дорожки, та сдвинулась так, что девочка споткнулась и чуть не упала вместе с чемоданами. Ручка одного из них зацепилась за ее браслет и порвала его. Маленькие разноцветные бусины рассыпались по земле.

– Ай! Из-за этой дурацкой плитки у меня порвался браслет! Отличное начало!

– Аманда, прекрати жаловаться, это всего лишь браслет, – укорила ее мать. – Твой отец усердно работал, чтобы добиться заслуженного отпуска на этой чудесной вилле. Или тебе больше хотелось бы провести каникулы в старом доме мистера Рочестера?

– Ну уж нет… – нахмурившись, ответила дочь.

Аманда наклонилась, чтобы собрать шарики от браслета, и заметила, что под одним из углов отошедшей плиты лежал камень. Она протянула руку, чтобы убрать его, и увидела маленький желтоватый листок бумаги, свернутый пополам и весь испачканный в земле. Она взяла его и спрятала в карман.

– Что это там у тебя? – спросила мать, заметив волнение дочери.

– Бусины… – ответила Аманда, протягивая матери полную руку шариков.

– Положи их в доме, я постараюсь починить.

– Да ладно, мам. Не надо, – с облегчением сказала Аманда. – Карла, пойдешь выбирать комнату?

– Да-а-а! – закричала Карла. – Чур мне самую большую!

– Еще чего! – с улыбкой передразнила ее сестра. – Давай, пойдем! – сказала она, оставляя чемоданы на крыльце.

Пока девочки входили в дом, Стивен и Кейт переглянулись с серьезными лицами. Когда они были молоды, в каждом таком взгляде светились страсть и радость. Теперь в их глазах не было любви, только чувство удовлетворенности, согласия и отчужденности, как у двух прохожих на улице, которым на одну секунду кажется, что они знакомы, но это не так.