«Норвежский лес» kitobidan iqtiboslar

Даже если бы не встретились тогда, рано или поздно это бы произошло. Видимо, встретились, потому что должно было произойти.

Почему они не пытаются стараться? Палец о палец не ударят, а только кричат на всех углах о несправедливости. Я удивленно смотрел в лицо Нагасавы. – На мой взгляд, люди и так работают на износ. Или я не прав? – Это не старание, а простой труд, – отрезал Нагасава. – Под старанием я имею в виду другое. Старание – это нечто более активное и целенаправленное.

– Что, и даже это? – Я не знаю, как это можно изменить, поэтому пусть остается, как есть. – Как сильно ты меня любишь? – Как если бы расплавились и стали маслом все тигры джунглей в мире. – Хм-м, – недовольно протянула Мидори. – Обними-ка меня еще раз. Мы обнимались на кровати в ее комнате. Прислушиваясь к каплям дождя, мы целовались под одеялом и говорили обо всем на свете: от происхождения мира до методов варки яиц.

Светлячок исчез, но во мне еще долго жила дуга его света. В толще мрака едва заметное бледное мерцание мельтешило, словно заблудшая душа. Я тянул во тьме руку, но ни к чему не мог прикоснуться. Чуть-чуть не дотягивался до тусклого мерцания.

горевать – не значит непременно приближаться к истине.

– Я не люблю одиночество. Просто не завожу лишних знакомств, – сказал я. – Чтобы в людях лишний раз не разочаровываться.

есть только один прекрасный уголок. Мы с нею впервые осталась наедине, и мне было здорово.

Пожалуй, так, – согласился я, но за тихим спокойным ужином среди этих людей я вдруг понял: удивительно, мне не хватает людской суеты. Вдруг стали милы смех, бессмысленные окрики и надменные фразы. Одно время мне действительно надоела вся эта канитель, но сейчас, жуя в странной тишине рыбу, я не мог найти себе места.

любил в одиночестве почитать или послушать музыку, но считал себя человеком обычным и неприметным.

1969 год почему-то напоминает мне трясину. Глубокую липкую топь, в которой при каждом шаге вязнут ноги. И я с трудом бреду по этой грязи. Ни впереди, ни позади ничего не видно. И только бесконечно тянется темная трясина. Даже само время текло неравномерно – под стать моим шагам. Все двигались вперед, и только я и мое время ползали по кругу в этой жиже. Менялся мир вокруг меня. В ту пору умер Колтрейн и многие другие. Люди призывали к переменам. И перемены, казалось, уже поджидали за углом. Но все эти события – не более чем бессмысленный и нереальный фон. И я провожу день за днем, почти не поднимая лица. В моих глазах отражается лишь бескрайняя трясина.