Kitobni o'qish: «Соседи»

Право, можно было подумать, будто в пруду что-то случилось, а на самом-то деле ровно ничего! Но все утки, как те, что преспокойно дремали на воде, так и те, что опрокидывались на головы, хвостами кверху – они ведь и это умеют – вдруг заспешили на берег; на влажной глине отпечатались следы их лапок, и вдали долго-долго ещё слышалось их кряканье. Вода тоже взволновалась, а всего за минуту перед тем она стояла недвижно, отражая в себе, как в зеркале, каждое деревцо, каждый кустик, старый крестьянский домик со слуховыми оконцами и ласточкиным гнездом, но самое главное – большой розовый куст в полном цвету, росший над водой у самой стены домика. Но всё это стояло в воде вверх ногами, как перевёрнутая картина. Когда же вода взволновалась, одно набежало на другое, и вся картина пропала. На воде тихо колыхались два пёрышка, обронённых утками, и вдруг их словно погнало и закрутило ветром. Но ветра не было, и скоро они опять спокойно улеглись на воде. Сама вода тоже мало-помалу успокоилась, и в ней опять ясно отразились домик с ласточкиным гнездом под крышей и розовый куст со всеми его розами. Они были чудо как хороши, но сами того не знали, – никто ведь не говорил им этого. Солнышко просвечивало сквозь их нежные ароматные лепестки, и на сердце у роз было так же хорошо, как бывает иногда в минуту тихого, счастливого раздумья у нас.

– Как хороша жизнь! – говорили розы. – Одного только хотелось бы нам ещё – поцеловать тёплое красное солнышко да вон те розы в воде! Они так похожи на нас! Хотелось бы, впрочем, расцеловать и тех миленьких нежных птенчиков в гнезде, вон там, внизу! Наверху, над нами, тоже сидят птенчики! Эти верхние высовывают из гнезда головки и попискивают! На них нет ещё пёрышек, как у их отца с матерью. Да, славные у нас соседи и вверху и внизу. Ах, как хороша жизнь!

Верхние и нижние птенчики – нижние-то являлись только отражением верхних – были воробьи; мать и: отец их – тоже. Они завладели прошлогодним ласточкиным гнездом и расположились в нём, как у себя дома.

– Это утиные дети плавают по воде? – спросили воробышки, увидав утиные перья.

– Не задавайте глупых вопросов! – отвечала воробьиха-мать. – Не видите разве, что это перья, живое платье, какое будет и у вас, – только наше-то потоньше! Хорошо бы, впрочем, заполучить эти пёрышки в гнездо – они славно греют!.. А хотелось бы мне знать, чего испугались утки? Что-нибудь да случилось там, под водой, – не меня же они испугались… Хотя, положим, я сказала вам «пип» довольно громко!.. Тупоголовые розы должны были бы знать это, но они никогда ничего не знают, только глядятся на себя в пруд да пахнут. Надоели мне эти соседки!

– Послушайте-ка этих милых верхних птенчиков! – сказали розы. – Они тоже начинают пробовать голос! Они ещё не умеют, но скоро выучатся щебетать! Вот-то будет радость! Приятно иметь таких весёлых соседей!

В это время к пруду подскакала пара лошадей; их надо было поить. На одной из них сидел верхом деревенский парнишка; он поснимал с себя всё, что было на нём надето, кроме чёрной широкополой шляпы. Парнишка свистал, как птица, и въехал с лошадьми в самое глубокое место пруда. Проезжая мимо розового куста, он сорвал одну розу и заткнул за ленточку своей шляпы; теперь он воображал себя страсть каким нарядным! Напоив лошадей, парнишка уехал. Остальные розы глядели вслед уехавшей и спрашивали друг друга:

– Куда это она отправилась?

Но никто этого не знал.