Kitobni o'qish: «Вегетарианка»

Shrift:

* * *

Вегетарианка

* * *

Пока жена не стала вегетарианкой, мне и в голову не приходило, что она какая-то особенная. Если говорить начистоту, при первой встрече я не нашел в ней ничего привлекательного. Не высокого и не маленького роста, не длинная и не короткая стрижка, желтоватого оттенка сухая кожа, обычные глаза, немного выступающие скулы, одежда блеклых тонов – словно страх выразить свою индивидуальность мешал ей выбрать яркие цвета. Она подошла ко мне, ожидавшему ее за столиком в кафе, в черных туфлях самой простой модели. Подошла не быстрой и не медленной, не смелой и не тихой походкой.

В ней не было изюминки, однако и особые недостатки не бросались в глаза, и поэтому она стала моей женой. Мне не приходило в голову искать хоть какой-то намек на изящество, или изобретательность, или оригинальность, но меня вполне устраивал ее скромный характер. Для того чтобы понравиться ей, я не притворялся умным и образованным, не дергался, опаздывая на встречу с ней, не маялся, невольно сравнивая себя с мужчинами из модных журналов: причин для этого не было. Мне не пришлось особо нервничать ни по поводу живота, начавшего выпирать еще до тридцати, ни по поводу тонких ног и предплечий, при всем моем старании не желавших обрастать мускулами, ни по поводу маленького члена – источника моего тайного комплекса неполноценности.

Так уж я устроен, что мне никогда не нравилась чрезмерность, в чем бы она ни проявлялась. В детстве я ходил петухом, играя роль предводителя дворовой шпаны младше меня на два-три года; когда вырос, поступил в тот университет, где мог без усилий получать стипендию, а затем вполне довольствовался пусть небольшим, но стабильным жалованьем в маленькой фирме, где высоко ценили мои отнюдь не выдающиеся способности. Поэтому и женитьба на самой что ни на есть непримечательной с виду женщине стала для меня естественным выбором. Те, кого называли красивыми, или умными, или вызывающе сексапильными, или дочери богатого папеньки, изначально представлялись мне существами, с кем не оберешься хлопот, не более того.

Оправдав мои ожидания, она без всякой суеты выполняла обязанности заурядной жены. Каждое утро просыпалась ровно в шесть, варила рис, суп, поджаривала кусок свежей рыбы и подавала на стол; кроме того, имея опыт подработки еще со студенческих лет, вносила свою лепту в наш семейный бюджет. Уже год она, устроившись почасовиком, преподавала в каком-то институте, где обучают компьютерной графике, а еще подвизалась на ниве комиксов, выполняя дома работу для издательства: вставляла в «словесные пузыри» речь персонажей рисованных историй.

Жена была молчаливым человеком. С просьбами обращалась ко мне редко и, как бы поздно я ни возвращался с работы, не интересовалась почему. Иногда у нас совпадал выходной, но даже в такие дни она не просила меня куда-нибудь ее сводить. Каждый вечер, пока я с пультом в руке валялся у телевизора, жена торчала в своей комнате. Должно быть, занималась там своими комиксами или читала – если и было у нее какое-то увлечение, так всего лишь чтение, да и то почти все ее книги выглядели настолько скучными, что не вызывали никакого желания открыть и полистать, – и выходила только ко времени обеда или ужина, чтобы молча приготовить еду. В самом деле, жизнь с такой женой точно не назовешь интересной. Но я благодарил небо за то, что мне досталась не такая, что с утра до ночи сидит на телефоне, то и дело отвечая на звонки коллег и подруг, и не такая, что время от времени пилит мужа и устраивает крикливые семейные разборки: очень уж меня утомляют такие женщины.

Если и была какая-то особенность у жены, так это ее нелюбовь к бюстгальтерам. В наш короткий и пресный период ухаживания однажды я случайно положил руку ей на спину и, не ощутив под свитером бретелек, пришел в возбуждение. Может, она подает мне некий молчаливый знак, подумал я, и, чтобы понять, какой именно, стал наблюдать за ее поведением другими глазами. И выяснил: ничего она мне не подает, у нее и в мыслях нет никаких знаков. Но если это не знак, то что: лень или безразличие? Я не мог понять. Пышной грудью она похвастаться не могла, и, по правде, стиль «no bra» совсем ей не шел. Уж лучше бы она носила бюстгальтеры, заполненные поролоном, и я мог бы возвыситься в глазах друзей, показывая им будущую жену.

С первых же дней после свадьбы она ходила по дому без лифчика. Только летом, отправляясь куда-нибудь по делам, заставляла себя надевать его, да и то чтобы под одеждой не выступали пуговки сосков. Однако не проходило и часа, как она расстегивала крючки. В светлой тонкой блузке или облегающей кофточке такая вольность оказывалась заметной, но ее это не заботило. На мой упрек она сравнила бюстгальтер с жилеткой, напяленной в жаркий душный день. И в оправдание добавила, что не может терпеть, когда сдавливается грудь. Что касается меня, то мне не доводилось носить эту деталь дамского туалета, поэтому и знать не дано, насколько в нем тяжело дышится. Однако убедившись, что другие женщины не кажутся ненавистницами бюстгальтера, как она, я засомневался в такой повышенной чувствительности.

А все остальное меня в ней устраивало. Пошел уже пятый год нашей совместной жизни, но поскольку пылкой любовью мы никогда не страдали, то ни особых разочарований, ни усталости друг от друга мы не чувствовали. До прошлой осени, пока квартира не стала нашей собственностью, мы не планировали обзаводиться детьми, но потом я начал подумывать, не пора ли и мне услышать слово «папа». До того раннего февральского утра, когда я увидел жену, стоящую на кухне в ночной сорочке, мне трудно было даже вообразить, что наша жизнь может хоть как-то измениться.

* * *

– Ты чего там стоишь? – спросил я, собираясь зажечь свет в ванной. Кажется, до рассвета еще час-другой оставался. Из-за полутора бутылок сочжу¹, выпитых вечером в компании сослуживцев, я проснулся от ощущения переполненного мочевого пузыря и с пересохшим горлом.

– Не слышишь, что ли? Что ты там делаешь?

Я поежился от холода и посмотрел на нее. Сон пропал, я протрезвел. Она стояла как вкопанная, не сводя глаз с холодильника. Выражение лица жены, стоящей вполоборота, скрывала темнота, но вся ее фигура подействовала на меня как-то угнетающе. Некрашеные густые черные волосы взъерошились и торчали во все стороны. Как всегда, край белой ночной сорочки, доходящей до лодыжек, свернулся трубочкой и казался немного приподнятым.

По сравнению со спальней на кухне было довольно холодно. Обычно жена, любившая тепло, спешила накинуть кофту и сунуть ноги в меховые тапочки. Интересно, и давно она так стоит: босиком, в тонкой ночнушке, которую носила с весны до зимы? Стоит как истукан, с таким видом, будто ничего не слышит. Казалось, на месте холодильника стену подпирает невидимый глазу человек или, может быть, какой-то дух. Неужели она стала лунатиком? Где-то мне приходилось слышать об этой болезни.

Я подошел к жене, глядя на ее профиль, непроницаемый, как у каменного изваяния.

– Почему ты стоишь здесь? Что с тобой?..

Моя рука легла ей на плечо, и неожиданно для меня прикосновение совсем ее не испугало. Должно быть, она не потеряла разум и осознавала все: что я вышел из спальни, задал вопрос и даже то, что подошел к ней. Просто всему этому не придала значения. Как бывало иногда, когда, поглощенная телесериалом, который шел по ночам, она, даже услышав щелчок замка входной двери, не не реагировала на то, что я вернулся домой. Но что могло так завладеть ее вниманием в четыре утра на темной кухне перед белесой дверью холодильника объемом четыреста литров?

– Послушай, дорогая!

В темноте проступило ее лицо. Таким я видел его впервые: холодный блеск в глазах, плотно сжатые губы.

– …Я видела сон.

Голос прозвучал четко.

– Сон? О чем ты? И вообще, ты знаешь, который час?

Она отвернулась от меня и медленно двинулась в спальню. Переступив через порог, вытянула руку назад и тихо закрыла дверь. Я остался в темной кухне один, стоял и смотрел на эту дверь, за которой скрылась белая фигура жены.

Включил свет и вошел в ванную. В последние дни температура на улице держалась около десяти ниже нуля. Несколько часов назад, принимая душ, я забрызгал резиновые шлепанцы, и они до сих пор оставались холодными и влажными. От черной дырки вентилятора над унитазом, от пола и белого кафеля на стенах исходило ощущение печали и одиночества, навеянное холодной зимой.

Войдя в спальню, я не услышал никаких звуков с той стороны, где, свернувшись калачиком, лежала жена. Мне даже показалось, что в комнате, кроме меня, никого нет. Конечно же, я заблуждался. Прислушался и едва расслышал тихое дыхание. Однако спящий человек дышит иначе. Стоило только протянуть руку, и я нащупал бы теплое тело. Но почему-то я не смог дотронуться до нее. И говорить с ней совсем не хотелось.

* * *

Проснувшись, я обнаружил себя в постели и, на секунду потеряв ощущение реальности, уставился на окно с белыми занавесками, через которые вовсю светили лучи утреннего зимнего солнца. Приподнявшись, взглянул на настенные часы и тут же, подскочив, пнул дверь и выскочил из спальни. На кухне возле холодильника увидел жену.

– С ума сошла? Почему не разбудила? Посмотри, который уже…

Я остановился на полуслове, наступив на что-то мокрое. Передо мной предстала такая картина, что я не мог поверить своим глазам.

Все еще в ночной сорочке, распустив взлохмаченные волосы, она, как и ночью, сидела скорчившись перед холодильником. Все пространство на полу кухни вокруг ее белой фигуры было заставлено – некуда ступить – пластиковыми контейнерами и черными полиэтиленовыми пакетами. Тонко нарезанные кусочки говядины для сябу-сябу², свиная грудинка для жарки, две говяжьи ноги, кальмары в вакуумной упаковке, хорошо высушенный угорь и связка вяленой желтой горбуши, недавно присланные из деревни тещей, нераспечатанные пачки замороженных пельменей и еще много разных свертков неизвестно с чем. Всю эту еду, шелестя пакетами, одну за другой жена отправляла в огромный мусорный мешок.

– Что ты делаешь?!

Я закричал, потеряв, наконец, контроль над собой. Как и вчера, не замечая моего присутствия, она продолжала свое дело. Опустила в мешок упаковки с мясом, с кусочками курятины, с морским угрем стоимостью как минимум двадцать тысяч вон.

– Ты в своем уме? Зачем все это выбрасывать?

Я бросился к ней, спотыкаясь о разложенные пакеты, и вцепился в ее запястье. Неожиданно я наткнулся на сильное сопротивление, и, прежде чем она выпустила мешок из рук, мне пришлось так напрячься, что бросило в жар. Потирая левой рукой запястье правой, жена невозмутимо произнесла все ту же фразу:

– Я видела сон.

Опять за свое. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, когда она посмотрела прямо мне в глаза. Резко зазвенел мобильный телефон.

– Твою мать!

Я схватил пальто, оставленное вчера ночью на диване, и начал судорожно шарить по карманам. Из последнего, внутреннего, вытянул трезвонивший телефон.

– Прошу прощения. Дома возникли проблемы… Извините, пожалуйста. Я постараюсь выйти как можно скорее. Нет, я скоро буду в офисе. Только немного… Нет, пожалуйста, не надо. Только немного подождите. Я, честно, очень виноват. Мне нечего больше сказать…

Захлопнув крышку мобильного, побежал в ванную. Брился в такой спешке, что порезался в двух местах.

– Выглаженной рубашки нет?

Ответа не последовало. Я помчался назад, из стоящей перед ванной корзины для грязного белья вытащил брошенную туда вчера рубашку. К счастью, она оказалась не слишком мятой. Я обмотался галстуком, как шарфом, натянул носки, проверил, на месте ли ежедневник, кошелек, а она все это время так и оставалась на кухне. Впервые за пять лет жизни в браке жена не вышла меня проводить, и мне пришлось уйти на работу, не почувствовав на себе ее заботу.

– С ума сошла. Совсем двинулась.

Сминая задники, втиснул ноги в недавно купленные узкие туфли. Пинком распахнул входную дверь, выскочил из квартиры, увидел, что лифт торчит на последнем этаже, пробежал три пролета лестницы, в метро успел в последнюю секунду заскочить в вагон и только тогда увидел свое отражение в темном окне поезда. Пригладил волосы, повязал галстук, ладонью расправил складки на рубашке. Равнодушное до ужаса лицо жены, ее твердый голос всплыли в памяти уже после.

Она дважды сказала, что видела сон. Ее лицо промелькнуло в окне мчавшегося поезда, пронзило темноту тоннеля. Оно казалось незнакомым, как при первой встрече. Однако размышлять о жене, о ее странном поведении уже не было времени. За тридцать минут мне следовало продумать, как оправдаться перед клиентом, а затем – как преподнести ему проект предложения. «Сегодня во что бы то ни стало надо уйти с работы пораньше. Ведь с тех пор как тебя перевели в другой отдел, за несколько месяцев ты ни разу не пришел домой до полуночи», – бурчал я сам на себя.

* * *

Темный лес. Никого вокруг. Продираясь сквозь густые заросли, поцарапала лицо и руки об острые листья. Кажется, я пришла со спутником, но куда-то забрела одна и потеряла дорогу. Страшно. Холодно. Прошла через замерзшее ущелье, и появилось красное строение, похожее на сарай. Приподняла соломенную циновку, висевшую вместо двери, и вошла. И сразу их увидела. Несколько сотен кусков мяса. На длинных бамбуковых перекладинах висели огромные красные туши животных. Из некоторых еще капала не успевшая свернуться алая кровь. Я бросилась вперед, то и дело натыкаясь на мясо и отталкивая его от себя, но выхода на другом конце не было видно. Моя белая одежда вся пропиталась кровью.

Не знаю, как я вырвалась оттуда. Помчалась назад через ущелье и побежала дальше. Вдруг лес начал светлеть, показались весенние деревья с густой зеленой кроной. Повсюду копошились дети, запахло чем-то вкусным. Здесь собрались семьи, много семей, и устроили пикник. Эта картина показалась необыкновенно яркой. Весело журчал ручей, рядом с ним на ковриках сидели люди, они ели кимпап³. Где-то жарили мясо, раздавалась песня, звенел радостный смех.

Но мне было страшно. Моя одежда по-прежнему в крови. Пока меня никто не заметил, спряталась за деревьями. Мои руки в крови. Мой рот в крови. Ведь я подобрала и съела упавший кусок. Сочное сырое мясо терлось о мои десны и нёбо, оставляя кровавый след. В луже крови на полу сарая сверкнули мои глаза.

Не может быть настолько реальным вкус сырого мяса, которое я жевала. И мой взгляд, мое лицо. Оно кажется чужим, но это точно мое лицо. Нет, наоборот. Я видела его много раз, но это не мое лицо. Не могу объяснить. Привычное и в то же время незнакомое… это живое и странное, до ужаса странное ощущение.

* * *

На столе, накрытом женой для ужина, лежали листья салата, стоял вареный рис, соевая паста, суп из морской капусты, сваренный без говядины и моллюсков, и кимчхи. И все.

– Что это? Из-за своего дурацкого сна ты выбросила все мясо? Да знаешь ли ты, сколько денег пустила по ветру?

Я встал из-за стола и открыл морозильную камеру. Она оказалась почти пустой. Упаковка порошка из обжаренных зерен, молотый красный перец, молодой зеленый перец и пакетик измельченного чеснока.

– Пожарь хотя бы яичницу. Я и правда сегодня устал. И в обед не удалось нормально поесть.

– Яйца выбросила.

– Что?

– И молоко уже не пью.

– С ума сойти! И мне тоже прикажешь не есть мясо?

– Я не могу держать подобное в холодильнике. Не вынесу.

Как она может думать только о себе! Я посмотрел ей прямо в лицо. Опущенные глаза, выражение спокойное как никогда. Неожиданно для меня. Оказывается, где-то в ней сидел вот такой эгоизм, таилось вот такое своенравие. Оказывается, она просто безрассудная женщина!

– И что, теперь в этом доме нельзя есть мясо?

– Но ты же всегда здесь только завтракал. Ведь мясо ты часто ешь в обед, на ужин… И не умрешь, если утром останешься без мясного.

Жена ответила так, разложив все по полочкам, будто только ее выбор единственно разумный и правильный.

– Ладно. Оставим меня как есть, а ты? Ты теперь отказываешься от мяса, так?

Она кивнула.

– Да? До каких пор?

– …Навсегда.

Я онемел. О растительной пище как о модном веянии последних лет и мне приходилось слышать. Я знал, что люди становятся вегетарианцами или ради здоровья на долгие годы, или чтобы поправить свой организм, избавиться от аллергии, или, как ее еще называют, атопии, или чтобы помочь сохранить окружающую среду. Конечно, верующие, ушедшие в буддийские храмы, отказываются убивать живых существ – есть у них такой великий принцип, – но она-то не девочка в переходном возрасте, чтобы так себя вести. Зачем ей это? Вроде не собиралась ни худеть, ни лечиться от какой-то болезни, ни черт никакой в нее не вселялся, а просто ей, видите ли, однажды приснился кошмарный сон и она решила перестать есть то, что ела всю жизнь. И еще с таким упрямством взялась за это дело, а намерения мужа, его желания, значит, можно не учитывать?

Если бы с самого начала мясо вызывало у жены тошноту, я бы как-то мог ее понять. Однако еще до женитьбы я отметил ее интерес к вкусной еде, и это мне очень понравилось. Привычным движением переворачивая уложенные на жаровне тонкие куски мяса, она выбирала из них уже поджаренные до золотистой корочки и разрезала на маленькие кусочки, держа в одной руке щипцы, а в другой большие ножницы, и весь вид ее вызывал доверие. Еда, которую она готовила по выходным уже после женитьбы, также отличалась отменным вкусом. Замаринованная в имбирном сладком соусе и поджаренная ароматная свиная грудинка, тончайшие ломтики говядины для сябу-сябу, посыпанные черным перцем и солью, выдержанной в стволе бамбука, заправленные кунжутным маслом, обвалянные в рисовой муке и уложенные на сковородку, – так готовила только она. А каков был пибимпап⁴ из поджаренного на кунжутном масле говяжьего фарша, замоченного в воде риса и проросших соевых бобов! Нельзя не вспомнить и нарезанную на куски курятину, сваренную с крупной картошкой и сдобренную жгучим красным перцем. Я мог умять за один присест три миски этой вкуснятины, острый бульон которой проникал в каждую клетку тела.

А теперь на стол, накрытый женой, и смотреть не хочется. Невозмутимо сидя на стуле, она отправляла в рот даже на вид невкусный суп из морской капусты. В лист салата положила большую ложку риса с горкой, соевую пасту, завернула, отправила в рот и начала жевать.

Я ничего не знал. Я ничего не знал об этой женщине. Эта мысль вдруг пронзила меня насквозь.

– Не будешь есть?

Таким небрежным тоном средних лет мамаши, родившие и вырастившие четверых, а то и больше детей разговаривают со своими отпрысками. Не обращая никакого внимания на меня, стоящего в растерянности и не сводящего с нее глаз, она долго с хрустом пережевывала кимчхи.

* * *

До самой весны у жены ничего не изменилось. Каждое утро я должен был есть одну траву, но это меня уже не беспокоило. Если один человек меняется до мозга костей, то второму только и остается что подстроиться под него.

Она высыхала с каждым днем. И без того выступающие скулы некрасиво заострились. Без косметики кожа выглядела блеклой, как у больного. Если бы каждый, перестав есть мясо, худел бы так, как моя жена, то никто бы не тратил столько сил для снижения веса. Но я знал. Знал, что она худеет не из-за растительной пищи. А из-за своего сна. Хотя на самом деле она почти не спала.

Жена не отличалась расторопностью. Раньше часто бывало, что она уже видела десятый сон, когда я поздно ночью возвращался с работы. Однако сейчас она не спешила в спальню даже после того, как я, придя домой за полночь, принимал душ и ложился в постель. Книг не читала, в интернете не чатилась, ночной кабельный канал не смотрела. И работы по впихиванию прямой речи в словесные пузыри в комиксах не могло быть так много.

Лишь ближе к рассвету, около пяти, жена укладывалась рядом и то ли спала, то ли дремала, не знаю, но примерно через час раздавался короткий стон, и она вставала. Растрепанные волосы, смятое лицо, воспаленные глаза в окантовке покрасневших век – в таком виде она готовила мне завтрак. Сама же к еде не притрагивалась.

Но больше всего меня волновал ее отказ заниматься сексом. Раньше жена всегда без каких-либо отговорок шла навстречу требованиям моего тела, а порой и сама первая возбуждала во мне желание. Однако в последнее время едва я касался ее плеча, как она потихоньку отворачивалась. Как-то я спросил причину отказа:

– У тебя какие-то проблемы?

– Я устала.

– Вот поэтому я и говорю: ешь мясо. Без него и сил у тебя нет. Ведь раньше ты такой не была.

– На самом деле…

– Что?

– …Я не могу, потому что от тебя пахнет.

– Пахнет?

– Да, мясом. Твое тело пахнет мясом.

Я захохотал.

– Ты что, не видела? Я только что принял душ. Откуда взяться запаху?

Она ответила искренне:

– …Из каждой поры, откуда выходит пот.

Иногда меня посещали мрачные мысли. А если она находится на первой стадии безумия? Ведь такое поведение может оказаться началом болезни, связанной с какой-нибудь паранойей, или бредовой идеей, или неврастенией. Я только слышал о них.

Однако было бы трудно утверждать, что ее охватило какое-то сумасшествие. Как и прежде, она говорила мало и дом содержала в порядке. В воскресенье делала два салата из зелени, готовила лапшу из картофельной муки с жареными овощами и вместо положенного мяса добавляла туда грибы. Учитывая, что в наши дни вегетарианские блюда пользуются популярностью, никто не усмотрел бы в этом ничего странного. Вот только спать она не могла, и когда утром я спрашивал, почему она так выглядит – подавленной, с отсутствующим взглядом, словно что-то сильно гнетет ее, – отвечала лишь одно: «Видела сон». Я не интересовался, что это за сон. Желания выслушивать еще раз о каком-то сарае в темном лесу, о кровавой луже, где отразилось лицо, не возникало.

Она загнала себя в этот закрытый для меня сон, куда не было пути и о котором я и знать не хотел, и, мучаясь там, продолжала сохнуть. Сначала казалось, она станет худенькой, как балерина, но дело кончилось тем, что от нее остались только кожа да кости, как у больного человека. Каждый раз, когда в голове появлялись нехорошие мысли, я начинал размышлять. Если посмотреть на моего тестя – он живет в маленьком городке, где держит лесопилку и продуктовую лавку, а также на его старшую дочь и сына, людей с хорошим характером, то никогда не придет в голову, что в их роду у кого-то может быть психическое отклонение.

Стоит вспомнить родственников жены – и в памяти сразу всплывает их дом, где витает вкусный дымок, приправленный запахом подгорающего чеснока. Пока мужчины пьют сочжу, закусывая тонкими ломтиками мяса, капли жира с которого падают с треском на жаровню, женщины на кухне громко обсуждают новости. Все члены семьи, особенно тесть, любили сырое мясо под острым маринадом, теща сама умело разделывала живую рыбу, а их дочери, орудуя большим, как у мясников, тесаком, легко резали на кусочки курицу. Мне нравилась жизненная сила жены, которая ладонью могла прихлопнуть сразу несколько ползающих тараканов. Я долго искал себе пару, и разве мой выбор пал не на самую обычную женщину на свете?

Даже если ее здоровье и вправду вызывало опасения, я не собирался обращаться за помощью к консультантам или начинать лечение, как это делают все. Случись такая напасть с кем-то из знакомых, я мог бы утешить его словами: «Это всего лишь болезнь, и стыдиться тут нечего», поскольку сам был уверен, что с моей женой ничего подобного произойти не может. Однако сейчас у меня язык не повернулся бы такое говорить. Честное слово, я совсем не был готов к этим ее странностям.

* * *

За день до того, как мне приснился этот сон, утром я отреза́ла тонкие ломтики от замороженного куска мяса. Ты сердито подгонял меня:

– Твою мать, долго еще будешь копаться?

Ты ведь знаешь, что если меня торопить, я теряюсь. Становлюсь как будто сама не своя, все валится из рук, и, наоборот, получается только хуже.

– Быстрей, давай быстрей!

Руки двигались так быстро, что шея стала горячей. Вдруг разделочная доска скользнула вперед. Тогда-то я и порезала палец, а на лезвии ножа появилась зазубрина. Я подняла указательный палец вверх, на нем быстро растекалась красная капля крови. Круглее, еще круглее. Положила палец в рот и успокоилась. Кажется, алый цвет и, как ни странно, сладковатый вкус крови заставили прийти в себя.

Ты принялся за второй кусок только что поджаренного мяса, но вдруг стал жевать все медленнее, а затем выплюнул все, что было во рту. Поковырявшись в этой массе, нашел что-то блестящее и завопил:

– Что это? Это же осколок ножа!

Я растерянно смотрела на тебя, на твое перекошенное от ярости лицо.

– А если бы я не заметил и проглотил, что было бы?! Я же мог умереть!

Почему я тогда не испугалась? Наоборот, стало еще спокойнее. Словно чья-то холодная рука легла на лоб. Неожиданно все вокруг отхлынуло от меня, как вода во время отлива. Стол, ты, кухонная мебель. Казалось, в бесконечном пространстве остались только я и стул подо мной.

Утро следующего дня. В сарае лужа крови. В нем я впервые увидела свое отраженное лицо.

* * *

– Ну и губы у тебя! Ты что, не накрасилась?

Я разулся, схватил стоящую в растерянности жену за рукав черного полупальто и потащил в спальню.

– Ты собралась идти в таком виде?

В зеркале над туалетным столиком отразились наши лица.

– Давай мажься.

Она осторожно высвободилась из моей руки. Открыла пудреницу и прошлась по лицу спонжем. Белая крем-пудра легла на кожу, и жена стала похожа на пыльную тряпичную куклу. Накрасив пепельные губы помадой яркого кораллового цвета – жена раньше всегда пользовалась ею, – она стерла с лица мертвенную бледность, свойственную больным людям. Я успокоился.

– Опаздываем. Поторопись.

Я вышел первым. Нажав на кнопку лифта, с нетерпением смотрел, как жена не спеша сует ноги в синие кроссовки. Спортивная обувь совсем не подходила к полупальто, но другой обуви не было. Она не носила сапоги или ботинки. Все вещи и предметы из кожи она выбросила.

Первым забравшись в машину, стоявшую с заведенным мотором, я услышал сводку о ситуации на трассах. Прислушался, чтобы узнать, сколько времени займет дорога до центра, где в ресторане традиционной корейской кухни директором фирмы был заказан банкет, затем пристегнулся и опустил рычаг ручного тормоза. Через несколько секунд жена, обдав меня струей холодного воздуха, который исходил от ее пальто, уселась рядом и, повозившись с ремнем безопасности, защелкнула замок.

– Сегодня ты должна показать себя с лучшей стороны. Директор впервые позвал меня, менеджера, на такой ужин, где собирается только высшее руководство фирмы и их жены. Вот как он ценит меня.

Благодаря тому, что я выбрал маршрут по новой дороге и мчался с максимально дозволенной скоростью, мы смогли доехать впритык к назначенному времени. Сразу стало понятно, что этот двухэтажный ресторан с довольно широкой парковкой – весьма шикарное заведение.

Последние холода не сдавались. Жена в тонком осеннем пальтишке стояла у машины и зябла на ветру. Всю дорогу она молчала, но я уже привык к этому и ни о чем не беспокоился. Это хорошо, что много не болтает, и вообще, людям в возрасте нравятся такие женщины. Эти мысли легко сняли некоторую напряженность, сковывавшую меня.

Директор фирмы, исполнительный директор, коммерческий директор с супругами уже были на месте. Начальник моего отдела со своей половиной прибыли сразу вслед за нами. Обменявшись с ними приветствиями и шутками, я разделся, взял пальто у жены и повесил одежду на вешалку. По указанию супруги директора, дамы с тонко выщипанными бровями, обвешанной бусами из огромных нефритовых камней, мы встали у длинного стола, накрытого для банкета. Все вели себя непринужденно, словно не раз бывали в этом ресторане. Рассматривая потолок, стилизованный под крышу традиционного дома с коньками по четырем сторонам, и краем глаза поглядывая на сделанный из камня аквариум с золотыми рыбками, я сел на свое место. В тот момент, когда я без всякой мысли повернулся к жене, в глаза бросилась ее грудь.

Она надела слегка облегающую черную блузку, и через ткань четко вырисовывались очертания сосков. Сомнений быть не могло, она пришла сюда без бюстгальтера. Быстро оглядывая сидящих – заметил кто или нет, – я встретил взгляд супруги директора. Она притворялась невозмутимой, но в ее глазах светились изумление, любопытство, и сомнение, стоит ли выказывать презрение. Все это я понял в один миг.

Я почувствовал, как по щекам разлился румянец. Осознав, что именно кроется во взглядах, искоса бросаемых женщинами на мою жену, которая сидела с безразличным видом, не участвуя в их светской беседе, я сделал единственно правильный выбор – повел себя естественно.

– Вы без проблем нашли это место? – спросила жена директора.

– Да. Как-то проезжал мимо этого заведения. Двор перед рестораном так хорош, что захотелось побывать здесь.

– А, вот как… Согласна, сад они красиво оформили. Днем здесь еще лучше. А из того окна видна клумба.

Однако когда начали подавать кушанья, туго натянутая нить усилий, едва удерживаемая мной, оборвалась.

Первым подали блюдо, изготовленное по старинному рецепту. Оно состояло из нарезанных соломкой гречишного желе, трав, грибов и жареной говядины. Жена, до сих пор не проронившая ни слова, остановила официанта, занесшего над ее тарелкой маленький половник:

– Я не буду это есть.

Голос прозвучал очень тихо, но движение за столом прекратилось. Поймав на себе удивленные взгляды всех присутствующих, она повторила немного громче:

– Я не ем мясо.

– Так вы вегетарианка? – радостно воскликнул директор. – За границей кое-где встречаются строгие вегетарианцы. И в нашей стране, кажется, они начали появляться. В печати, особенно в последнее время, стали часто нападать на тех, кто питается мясом… Иногда думаешь: может стоит отказаться от животной пищи ради долгих лет жизни? Мне кажется, есть в этом разумное зерно.

– Но разве можно жить, совсем отказавшись от мяса? – сказала супруга директора, надев на лицо улыбку.

Тарелка жены оставалась на столе единственным белым пятном. Официант собрал остальные девять и исчез. Разговор, конечно, перешел к вегетарианству.

– Недавно нашли мумию человека, жившего пятьсот тысяч лет назад? Слышал об этом? Подумать только – рядом с ней обнаружили следы каких-то приспособлений для охоты. Поедание мяса – человеческий инстинкт. А то, что называют вегетарианством, противоречит этому инстинкту. И поэтому оно противоестественно.

– В наши дни можно встретить и тех, кто питается одной растительной пищей, руководствуясь принципами натурфилософии… Чтобы узнать, какой у меня конституционный тип телосложения, разобраться, к какой пище предрасположен мой организм, я посетила несколько заведений, и, куда бы ни пришла, везде говорили по-разному. И каждый раз я пробовала изменить свое меню, но все время на душе было как-то неспокойно… Вот я и подумала, а не лучше ли просто есть всего понемногу.

1.Сочжу – корейская водка.

2.Популярное японское блюдо, состоящее из тонких кусков мяса, грибов, овощей и соуса.

3.Корейский вариант японских роллов с различной начинкой.

4.Смесь из вареного риса, мяса, овощей, куриного яйца, острого соевого соуса.