Kitobni o'qish: «Дорога»
Нина звонкой оплеухой захлопнула перед Щепкиным дверь. Он потоптался в раздумьях и раздосадованный вернулся к себе. Жили они в коммуналке. Нина занимала самую большую из семи комнат. Щепкин ютился в комнатушке, служившей в давние времена кладовой, и зарабатывал на жизнь писательством.
Он мог бы стать успешным артистом. Про таких, как Щепкин, говорят: располагает к себе. Главной изюминкой его обаяния были ямочка на подбородке и грустные глаза. Во взгляде угадывались интеллект и душевная ранимость. Сидячая работа не испортила фигуру, и средний рост Щепкина гармонировал с умеренной худобой. Если в сорок пять – баба ягодка опять, то Щепкин в свои почти пятьдесят производил впечатление все еще молодого человека. Он знал, что нравится Нине, но в своих в чувствах к ней разобраться не мог. Мягкой, покладистой Нине это надоело, и она решила прекратить их невнятные отношения.
Щепкин сел за стол и уставился на белый лист бумаги. Вдохновение покинуло Щепкина. В прежние годы он писал короткие рассказы. Одна история – одна емкая мысль. Ироничные и позитивные, они находили отклик у читателей, и их охотно печатали в журналах. Щепкин всегда строчил сначала на бумаге, потом печатал текст на машинке. На бумаге фантазии растекались свободно, ничем не ограничиваясь – ни форматированием, ни внутренней цензурой. Наработав опыт и имя, Щепкин получил от издательства заказ на роман и принялся за работу. Писал о романтической любви, которой так остро не хватало в его собственной жизни. Щепкин понуро сидел за столом. Творческий порыв угас, и мысли упорно крутились вокруг отношений с Ниной.
«Нина – женщина хорошая, – размышлял Щепкин, – веселая, неунывающая и хозяйка отменная, только муза из нее никакая, а писателю без музы нельзя».
Готовила Нина замечательно, по выверенным рецептам. И жизнь свою строила по понятному житейскому плану. В столицу она приехала из далекой деревни. Ради жилья с пропиской устроилась на чулочную фабрику. Пока зарабатывала жилье, лучший детородный возраст грозил перейти в недетородную зрелость. И Нина родила. Без мужа, для себя. Получила и ребенка, и комнату. Какой пункт следующий в ее житейском плане, Щепкин догадывался. Нина стремилась замуж, и одинокий Щепкин – вполне подходящая кандидатура.
Встречались они в его комнате. Когда Щепкин садился работать, Нина уходила. Она не мешала, но и не вдохновляла. Романтическая любовь не складывалась ни в жизни, ни на бумаге. Жизнь кисла, как Нинино тесто по выверенному рецепту. Пузырилась, создавая видимость благополучия, и тут же оседала, оставляя пресный привкус разочарования.
Щепкин мечтал о доме у леса. Его манили простые радости: прогулки вдвоем по лесной тропинке, пение птиц, солнце по утрам. Щепкин мечтал то страстно и деятельно, просматривая газетные колонки о продаже недвижимости, то тихо и обреченно.
Годы шли, а Щепкин никак не мог продать свою угловую тесную клетушку. В ней едва помещались диван, стол и шкаф-пенал. Книги Щепкин держал на подоконнике, а стол делили рукописи и еда. На окне не было штор, чтобы не затенять и без того темное жилье.
Щепкин представлял, как на вырученные от продажи деньги купит дом. Поставит большой рабочий стол на толстых ножках у трехстворчатого окна. Вдоль стен пристроит застекленные книжные полки из светлого дерева. На стол водрузит круглую лампу под бежевым абажуром. Вечером, миновав узкий коридор, выйдет на низенькое крыльцо, спустится по мягкой песчаной тропинке вглубь сада и там, под высокой разросшейся черемухой, найдет широкую дубовую скамейку! Щепкин радовался, представляя, как утром раннее солнце заглянет в дом, пробежится по корешкам книг, поиграет бликами на узорном стекле и, ненадолго остановившись на часах, разольется по верхушкам сосен.
