Kitobni o'qish: «Нелегальный экзорцист»

Пролог

Деловито пыхтя и вспенивая винтом воду за кормой, кораблик шёл по свинцовым водам Ладожского озера. Его можно было бы назвать ушкуем, но распоряжались здесь не задорные, часто сквернословившие ушкуйники, а молчаливые монахи Валаамского монастыря. Удивительно, но отцу Никодиму почему-то было неуютно в их обществе. А вот с ушкуйниками, которые доставили его из Выборга на Валаам, путешествовалось куда приятнее и веселее.

Горько улыбнувшись, старый иеромонах подумал, что благости и строгости в нём стало сильно меньше, чем было во времена служения в братстве Скорби. А вот мирского прибавилось, и даже вера изменилась, так что Илия может и не узнать некогда истового в своём служении старого друга. Ежедневно отец Никодим молил Господа о том, чтобы даровал ему разум принять праведное решение и распознать козни нечистого. Найти верный путь во тьме непонимания. Каждую секунду он боялся, что оступится и утащит с собой во тьму не только доверившегося ему благочинного, но и странного дурачка, в одночасье ставшего слишком смышлёным.

То, как менялся этот парень, пугало священника, но одновременно казалось ему светлым чудом. Впрочем, молиться о принятии верного решения поздно, первый шаг уже сделан, и назад не воротишь. Путь, уводящий в пугающую неизвестность, начался, когда вместо обычного дурачка в Пинск на ушкуе вернулся кто-то другой. Объяснить, как дух недалёкого парнишки настолько усилился, что он внезапно сильно поумнел, священник не мог. При этом он был совершенно уверен, что дело тут не в бесноватости и в душе парня по-прежнему нет тьмы.

Когда-то Илия говорил, что обычные священники во всём необъяснимом видят чудо Господне, скорбники – козни нечистого, а церковные розмыслы пытаются отделить одно от другого. Только сейчас иеромонах понял, насколько тяжела ноша его старого друга. Ведь сомнения, которые постоянно терзали душу Илии, точно так же теперь мучают его самого. Но отступать поздно. Смышлёный и очень целеустремлённый парень уже выполнил свою часть дела. Теперь прошедшему через тяжкие испытания, рискнувшему ради нового знания своей жизнью, а может, и душой Степану нужен шаманский нож.

Отец Никодим постарался прогнать из головы мрачные думы, и это у него получилось на удивление легко. Скорее всего, помогли пусть и немного мрачноватые, но необычайно возвышенные красоты Ладоги. В сих благословенных местах сохранилась первозданная чистота, не запятнанная тёмными демонами. Сам священник верил, что всё благодаря посещению этих мест самим Андреем Первозванным и святому кресту, установленному им на горах Валаамских. Илия же порой смущал его рассказами о том, что ни бесы, ни природные духи, коим поклонялись шаманы, не смогли тут прижиться из-за очень старой силы, от которой остались лишь очень древние и непонятные рисунки.

От странных мыслей отца Никодима отвлёк приближающийся берег острова Путсаари, на котором и был расположен скит братства Смирения. Отец Никодим ранее здесь не бывал, потому что нечего делать бесогону там, где нет ни одного беса. Священник снова горько улыбнулся своим мыслям, потому что ни один истинный брат Скорби не стал бы даже мысленно употреблять непотребное слово, которое на скорбников навесила суеверная паства. Слова Степана о том, что искренность веры иеромонаха всё ещё сильна, радовали старика, но он всё же понимал, как далеко отошёл от своих старых принципов. Иначе зачем вообще ввязался в это мутное дело и отправился в дальний скит? Впрочем, проведать запертого там навечно старого друга следовало уже давно. Раньше просто совестно было за то, что сам он живёт почти мирской жизнью, а бывший розмысл братства принял строгое покаяние. С другой стороны, молитвы в уединении пу́стыни намного полезнее для спасения бессмертной души. К тому же судьи обещали позволить узнику владеть личной библиотекой, а Илье от этого мира ничего более и не надобно.

Небольшой пароходик причалил к деревянной пристани, и отец Никодим решительно зашагал по тропинке, ведущей к расположенному в небольшом отдалении от берега скиту. Первым делом он отправился к настоятелю, поведение которого сразу же насторожило иеромонаха. Поначалу настоятель никак не хотел допускать посетителя к схимнику, напирая на строгость его послушания, но письмо благочинного как одного из церковных судей всё же заставило упрямца уступить. В сопровождении настоятеля и двух дюжих монахов отец Никодим спускался в подвал, обуреваемый самыми тревожными предчувствиями. Но какими бы мрачными они ни были, реальность оказалась намного хуже.

Как только открыли низкую, толстую, обитую железом дверь, в нос ударили кислые запахи давно не стиранной одежды и застарелой мочи. Сквозь маленькое окошко у потолка с трудом пробивался солнечный свет, и священник не сразу рассмотрел низенький топчан, накрытый каким-то тряпьём. Тряпки зашевелились, и появилась голова, опутанная длинными седыми волосами, которые тоже явно давно не мыли.

– Илия? – дрогнувшим голосом позвал узника иеромонах.

Тот, подслеповато прищурившись, посмотрел в сторону двери и прохрипел:

– Кто? Зачем? – Узник весь сжался, прикрылся руками и прохрипел: – Не мучьте меня.

Отец Никодим попробовал шагнуть вперёд, но внезапно почувствовал на плече тяжёлую ладонь сопровождавшего его дюжего монаха.

– Руку убери, – сквозь зубы прошипел иеромонах и снова почувствовал себя братом-скорбником, не знающим смирений и скорым на действия.

Он даже принялся шептать молитву праведного гнева, почувствовав, как зазудели выжженные на теле слова молитв, но тут же послышался властный оклик настоятеля:

– Уйми свой гнев, Никодим. Смиренные братья, конечно, не чета скробникам, но ты уже стар, а они молоды. Благочинный просил позволить тебе узреть схимника. Ты его узрел, теперь уходи.

Гнев клокотал в душе старого священника, не находя выхода, и пришлось действительно гасить его, но разумом, а не покорностью. Илия явно не в себе. Была надежда, что, заведя разговор о былых временах, удастся как-то аккуратно подвести его к нужной теме. На общение без лишних ушей отец Никодим изначально не рассчитывал. Теперь понятно, что никакого разговора вообще не будет. Придётся отступиться. До времени. Смиренные братья вряд ли стали бы измываться над узником по собственной воле, так что спорить с настоятелем смысла нет, тут нужно давить на совсем других людей или же решиться на то, о чём даже думать не хочется.

Глава 1

Альберт опустился на колени перед Натали и повинно склонил голову. Его страстные слова прожгли ледяную броню её праведного гнева, но не исцелили душевных ран девушки. И всё же в её груди разливался огонь желания, противиться которому бедняжка была не в силах. Затрепетав, как пёрышки на крыльях голубки, тонкие пальцы легли на тёмные волосы возлюбленного.

– Ну не дура ли, – тихо ругнулся я, отбрасывая в сторону книгу в мягкой обложке.

Теперь до меня окончательно дошло, что имел в виду Дима, обзывая бульварные романы безвкусицей. Почему же тогда эта ерунда снова оказалась в моих руках? Ответ прост, как мычание. Логики в поступках героев нет, сюжеты примитивны и одинаковы, но всё же в бульварных романах имелось кое-что полезное для меня, а именно описание светской жизни и примеры того, как ведут себя и разговаривают люди, не живущие в трущобах и рабочих районах. Удивительно, но во всей библиотеке даже с помощью Димы я не нашёл внятного учебника по поведению в относительно нормальном обществе. Общение с семьёй Спанос и парочкой очаровательных представительниц семьи Шаровых помогало лишь отчасти. Конечно, этот способ тоже не идеальный, и Элен часто смеялась над некоторыми моими фразочками, называя сладкоречивым мальчиком, но что-то мне подсказывало, что привычные в моём родном Речном районе манеры понравились бы ей куда меньше.

Хорошо хоть, первый попавшийся мне в руки любовный роман о страданиях чувственной, но не очень умной девушки Софи был написан относительно вменяемым автором. А эта «Тёмная страсть» просто ужас какой-то. Взялся читать её лишь бы понять, почему книга так хорошо раскупается дамами всех возрастов, даже пятнадцатилетними пигалицами. Ох и сомневаюсь я, что юным барышням стоит брать пример с откровенно похотливой дамочки, наивно полагающей, что блудливый мужчина может исправиться после третьей измены. Третьей всего за первые двадцать страниц романа! Мелькнуло желание сжечь эту пакость, но стало жаль уплаченных за неё денег.

Посмотрев на часы, я поспешно поднялся с удобного кресла за конторкой библиотекаря. Дел сегодня невпроворот, так что засиживаться некогда. В зале почти два десятка читателей, уткнувшихся в книги, поэтому к лестнице на второй этаж я шёл, стараясь создавать как можно меньше шума. После того как мы решили проблему со слишком назойливым купцом и в библиотеку вернулись читатели, воцарившаяся здесь возвышенная атмосфера вызывала у меня чувство благоговения. Так что я старался ничем не нарушить её хрустальную безупречность. По этой же причине испытал лёгкий приступ раздражения, когда, поднявшись на второй этаж, услышал отголоски заливистого смеха. Открыв дверь в столовую, откуда и доносился смех, увидел, что обладательница звонкого голоса сидит вместе с хозяйкой дома и чаи распивает. Ладно бы она ей в чём-то помогала, а так байки травит и от работы отлынивает.

– Ефросинья. – Войдя внутрь, я встал на пороге и изобразил на лице строгость. – Нам нужно обсудить значение слова «минуточка». Вам известно, сколько в минуте секунд?

Фрося отрицательно замотала головой, и рыжие локоны выбились из не очень тугой причёски. Она тут же вскочила со стула и, потупившись, чуть присела в книксене:

– Простите, Степан Романович, уже бегу.

И действительно, тут же убежала, зараза такая. В зелёных глазах почему-то вместо раскаяния или страха плясали бесенята. Тётя Агнес с укоризной посмотрела на меня:

– И зачем ты с ней так строго? Это я уговорила девочку попить со мной чаю, а ты её испугал.

– Ну да, её испугаешь. Наглая сделалась – спасу нет.

– Зато исполнительная, – тут же возразила мне Агнесса Георгиевна и спросила: – Чаю выпьешь?

– Нет, спасибо, мне нужно бежать. Дел невпроворот.

– Хорошо, – покладисто согласилась хозяйка дома, и вообще с момента моего возвращения они с Димой вели себя как-то странно.

Такое впечатление, что меня назначили старшим в доме. Мало того, что не возражали, когда я принимал какие-либо решения, но и постоянно спрашивали моё мнение даже по пустякам. Я до сих пор не понял, как вообще к этому относиться и с чего такие перемены.

Возможно, они просто привыкли жить под постоянной опекой и даже контролем покойного главы семьи и после его смерти растерялись, не зная, на кого опереться. И тут появился я, невольно встав между ними и всеми опасностями, грозившими осиротевшей семье. Да и благосостояние Спаносов значительно окрепло тоже не без моей помощи. А ещё, оказавшись без поддержки на время моего проживания в селении язычников, они могли вновь почувствовать растерянность, что и вылилось в такую странную ситуацию. С одной стороны, такая ответственность пугала, а с другой – мотивировала и не давала расслабиться.

В комнате, которая теперь окончательно стала моей, уже не было вещей Димы. Он перенёс их все в комнату своей сестры и начал переделывать там всё под себя. Я пока ещё не стал ничего менять, но за этим дело не станет, когда появится чуть больше свободного времени. Правда, неизвестно, когда это случится. С момента моего возвращения в Пинск всё так завертелось, что даже читать успевал только перед сном.

Середина весны выдалась очень тёплой, поэтому дома и в библиотеке я ходил в рубашке и жилетке, но выходить на улицу в таком виде было бы неприлично. Так что пришлось надевать лёгкий пиджак и шляпу, которая хоть как-то добавляла солидности моей семнадцатилетней физиономии. Когда жил у язычников, пробовал даже бородку отпустить, но этим добился лишь насмешек Василисы и сбрил всю куцую растительность к чертям.

Нахлобучив на голову шляпу, посмотрел в зеркало, и увиденное мне не понравилось. Нет, в плане привлекательности, особенно для дам, там всё было не так уж плохо, а вот для разговоров с солидными людьми выглядел я не впечатляюще. Так что попытался состроить серьёзную морду. Уже чуть лучше, но всё равно не очень. Возможно, помогли бы очки, но зрение у меня прекрасное, и сожалеть об этом явно не стоит, особенно видя, как мучается Дима, которому для чтения приходится пользоваться этим устройством.

– Ну что же, другой морды у меня всё равно нет, так что будем пользоваться этой, – сказал я своему отражению, ткнув пальцем в шляпу снизу вверх.

Головной убор съехал чуть назад и набок, отчего мой вид стал залихватским и немного придурковатым. И вообще непонятно, почему придираюсь к своей внешности. Как ещё должен выглядеть семнадцатилетний парень? Но что-то внутри подсказывало, что легкомысленный вид в предстоящих делах может помешать. Так что я снова вернул шляпу на прежнее место, а на физиономию нацепил строгую и немного угрюмую маску.

Продержалась она недолго, треснув улыбкой, ведь я представил, как издевалась бы надо мной Васька, увидев все эти гримасы.

Закончив крутиться перед зеркалом, как какая-то барышня, я вышел в коридор и, быстро сбежав по лестнице, строго кивнул сидевшей за регистрационной стойкой Фросе. Она снова изобразила на конопатом личике совершенно неискреннее покаяние.

Вот егоза эдакая, но я всё равно не жалел, что взял на работу именно её. Живое лицо девушки тут же приобрело прежний вежливо-угодливый вид, и Ефросинья вернулась к разговору с клиенткой. Это была очередная любительница бульварных романов. Она уже рассчиталась за книгу, но задержалась у стойки, выбирая для себя подарок. К каждой покупке в женском отделе предлагался пакетик с травяным сбором.

Выйдя на улицу, я зашагал по мостовой, хваля себя за хорошую идею. Когда вернулся с мешком разной травы от Василисы, встал вопрос, куда всё это девать. Другие товары ушли аптекарю. Он хотел купить и травяные сборы, но цену предложил слишком маленькую. К тому же распробовавшие Васькино зелье участницы книжного клуба захотели купить себе такое и домой. Бревном на пути к нашему коммерческому успеху легли ограничения в арендном договоре, по которому Спаносы не могли торговать в библиотеке ничем, кроме книг. Я полдня гонял в голове оказавшиеся не такими уж шустрыми и разумными мысли, пока, глубоко уйдя в размышления, чуть не подскочил от звонка телефона, стоявшего на регистрационной стойке. Первой мыслью было: в библиотеке такой громкий аппарат держать не стоит либо нужно сменить звуковой сигнал на световой, как в моторном отсеке у глухонемого Гордея. А затем выскочила мысль, до этого скромно жавшаяся в сторонке от более активных и совершенно бестолковых товарок.

Заказы по телефону и доставка на дом! Так мы и товар продадим, и условия аренды не нарушим!

Мои партнёры пришли от этой идеи в полный восторг. В итоге пришлось нанимать универсальную помощницу. Фрося с задачей справилась, успевая везде – и в читальном зале сидела, когда Дима был занят, и тёте Агнес помогала по хозяйству, но основной её деятельностью стал приём заказов по телефону и контроль нашего посыльного. Девушка действительно исполнительная, но слишком уж своенравная, так что приходилось временами осаживать, чтобы на шею не села.

За размышлениями я быстро добрался до трамвайной остановки и дождался прибытия необходимого номера. Вообще-то с моими нынешними доходами можно было бы воспользоваться извозчиком, но почему-то поездки в трамвае по-прежнему вызывали у меня какой-то детский восторг. Вскоре это наверняка изменится, и не хотелось упускать ни капли радости. Я словно заново открывал для себя этот мир, ведь семнадцать лет до этого практически не видел ничего, кроме захудалого трактира тётушки и его унылых окрестностей. От одной мысли, что вскоре я доберусь до театра, синематографа, а может быть, даже полетаю на дирижабле, охватывала такая щенячья радость, что с трудом удавалось сдерживать глупую улыбку. Уж она-то точно не к лицу серьёзному ушкуйнику, имеющему намерение стать капитаном.

Так, хватит мечтать. До этого ещё далеко, а сейчас мне нужно выполнить данное самому себе обещание и наконец-то озаботиться тем, чтобы меня перестали бить все кому не лень. Первым этапом для достижения этой цели стало посещение оружейного магазина. Туда можно было и пешкой дойти, но время поджимало.

Звон колокольчика на двери магазина для меня стал каким-то сакральным, словно вхожу в магазин игрушек. Кстати, может, стоит и туда наведаться? Покупать себе я, конечно, ничего не стану, но можно сделать вид, что выбираю подарок для младшего братика, и просто побродить по этому сказочному месту.

Встряхнувшись, словно пёс, которого внезапно окатили водой, я решительно зашагал к прилавку, за которым стоял Олег Остапович. Бывший ушкуйник тут же узнал меня и расплылся в приветственной улыбке. Он даже вспомнил моё имя:

– Степан Романович, рад снова видеть вас. Я так понимаю, вы уже вернулись из похода.

– Да, Олег Остапович, вернулся и благодаря вашим советам даже сумел уцелеть.

Оружейник посерьёзнел и спросил:

– Было жарко?

– Немного, – пожав плечами, ответил я, намекая на то, что не собираюсь делиться подробностями.

Он всё правильно понял и подтвердил это кивком.

– Пришли восполнить боевой припас?

– Не сегодня. Мне хотелось бы поговорить вон о той чудно́й сабле, – указал я рукой на стенку за прилавком секции белого оружия.

– Однако, – озадаченно протянул оружейник, немного подумал и сказал: – Позвольте полюбопытствовать, вам этот меч нужен для коллекции или планируете носить его по праву ушкуйника?

Я было решил сказать, что начинаю собирать разные диковинки, но не хотелось врать хорошему человеку.

– Нет, носить такое я точно не стану. Хочу вернуть владельцу.

– Как интересно, – ещё больше удивился Олег Остапович. – И кто же этот владелец? Спрашиваю из праздного интереса. Когда купил этот клинок, наводил справки. Узнал лишь, что меч осел в ломбарде после посещения нашего города каким-то восточным вельможей. Может, пропил или подарил кому.

Не похоже, что оружейник особо усердствовал. У меня ещё в первый раз один вид меча, который я специально называл саблей, вызвал целую волну ассоциаций, связанных с далёким островным государством. Вчера с помощью Димы нашёл пару книг об этой стране и многое узнал. Но основная часть информации, связанная с этим клинком и его владельцем, пришла от околоточного надзирателя Речного района. С Поликарпом Степановичем мы сблизились ещё до моего отплытия в Крачай. Тогда я занёс в околоток обещанный дежурному городовому червонец, а также поклонился самому околоточному пакетом дорогого табака. Отец Никодим отсоветовал совать Поликарпу Степановичу деньги, но и так получилось весомо. Табак мне обошёлся почти в сорок рублей на ассигнации. Зато теперь околоточный надзиратель стал не только источником важнейшей информации, но и гарантией того, что Речной мне можно посещать без опаски, чтобы там ни злоумышляла моя тётушка.

Пока я всё это обдумывал, мы с оружейником перешли к другому прилавку, и он снял со стены предмет нашего разговора. Полученная мной информация не казалась особо ценной, поэтому я счёл возможным поделиться ею с явно заинтересовавшимся человеком. Взяв из рук оружейника меч, вблизи оказавшийся не таким уж длинным, я чуть выдвинул клинок из ножен и начал свой рассказ:

– Вы правы, этот меч, который нихонцы называют катаной, оказался в нашем городе благодаря посещению родовитого вельможи. Посланник нихонского императора направлялся в Прагу ко двору императора Священной римской империи. Неполадки на дирижабле заставили их задержаться в Пинске, и посланник решил ознакомиться с достопримечательностями нашего славного города. Тогда и случился неприятный инцидент. Один из воинов посланника, оскорблённый непочтительным поведением наглого коробейника, зарубил его прямо на глазах у всей честной публики. Назревал грандиозный скандал, и вельможа разрешил его быстро и жёстко. Он счёл, что поступок самурая бросил тень на честь господина, приказал ему срезать косицу, выгнал из свиты и отказал в праве ритуального самоубийства. Самурай впал в боевое безумие и напал на дружинников, чтобы умереть хоть таким способом. Те, без особых затей, пальнули в чудака, вздумавшего с мечом кидаться на княжьего дружинника с револьвером. Нихонец чудом выжил. Его подлечили и отправили в боярские шахты, а этот чудный клинок в конце концов оказался у вас. – Говоря это, я полностью извлёк меч из ножен и провернул его так, чтобы солнечные блики заплясали на действительно красивом клинке.

Хорошо получилось. Прямо сам заслушался и, судя по всему, произвёл впечатление на оружейника. Его глаза горели как у ребёнка, услышавшего новую сказку. Всё-таки какая-то польза от прочтения бульварных романов была, потому что из серьёзных книг научиться разливаться такими вот соловьиными трелями не получится. А так просто нужно сдерживаться и не впадать в особо приторный пафос. Это заковыристое слово я узнал из научного труда по философии, а не из духовного наследства чужака, что меня особо радовало. Не всё же жить заёмным умом и знаниями. Нужно развивать свои собственные.

– И что же дальше случилось с этим самураем? – старательно проговаривая явно незнакомое ему слово, спросил оружейник. – Вы ведь не собираетесь выкупать его из боярской шахты?

– В этом нет никакой нужды, – вернув клинок в ножны, ответил я. – Он уже пару лет как отработал виру и вернулся в Пинск. Сейчас нанялся в речные доки охранником. Говорят, пришёл в крайнее уныние и почти спился.

– И вы решил взбодрить его таким подарком? – недоверчиво спросил оружейник. – Но зачем?

– Я хочу обучиться у него нихонскому бою без оружия.

От удивления седые брови Олега Остаповича взлетели ещё выше.

– Вы планирует участвовать в кулачных боях?

– Нет, – улыбнулся я такому странному предположению. – Просто не люблю, когда меня бьют. Вот и решил научиться давать отпор.

Оружейник сначала нахмурился, а затем, похоже, вспомнил, в каком непотребном виде я к нему пришёл в первый раз, и понятливо кивнул, но всё же решил вставить своё возражение:

– К чему все эти сложности? Коль уж возникла нужда, так найдите кого из старых кулачных бойцов, они вас и обучат. Или просто носите с собой, к примеру, этот меч, и ни один бузотёр к вам и близко не подойдёт. А если сунется, так зарубите его, и вся недолга. Супостата с ножом такой клинок быстро отправит на тот свет, даже если будет в не особо умелых руках. И вы как ушкуйник будете в своём праве.

Не во всём я был согласен – не очень умелыми руками этим мечом и порезаться можно, но дело всё равно не в этом. Да и что-то наш разговор получился слишком уж откровенным, впрочем, никаких своих тайн я сейчас и не выдавал.

– Чтобы пояснить свои мотивы, Олег Остапович, я расскажу вам ещё одну историю. Как-то довелось услышать разговор двух биндюжников. Одного из них разозлило поведение какого-то оборванного инородца, работавшего в доках простым сторожем, вот он и решил проучить нахала. Попытка вышла неудачной. Мнивший себя хорошим бойцом биндюжник сам не понял, каким образом оказался на полу, попытавшись ударить невысокого, щуплого и явно пьяного с утра пораньше сторожа. Поначалу он решил, что просто оступился, и напал снова, да ещё и палку прихватил, но опять полетел кубарем. При этом сторож его ни разу не ударил, лишь толкнул легонько, но так, что бедолага с третьей попытки едва не проделал своей головой дырку в кирпичной стене. Дальше – больше, биндюжник подговорил дружков, и на сторожа напали уже четверо. Но им это не помогло, и история повторилась. За время сшибки нихонец ударил только один раз, и то всего лишь отвесив пощёчину заводиле.

– Согласен, – кивнул выслушавший меня, но явно всё ещё не убеждённый оружейник, – диковинное умение, но, как по мне, проще всё же освоить кулачный бой и быстро выбить пару зубов супостату, а не возиться с ним, валяя по полу. Или же, как и говорил ранее, зарезать, чтобы другим неповадно было. Мастера ножевого боя я вам и сам смогу посоветовать.

В его словах, конечно же, имелась правда, но своя, ушкуйная, а мне было ближе именно то, что говорил отец Никодим. Поэтому я печально вздохнул и сказал со всем доступным мне смирением:

– Шестая заповедь, Олег Остапович. Отнимать чужую жизнь, даже во спасение своей, есть грех великий. Резать кого-то или бить так, что можно и жизни лишить только за дурость или жадность, я не хочу.

– Ох и странный же вы ушкуйник, Степан Романович, – озадаченно покачал головой оружейник.

Я так и не понял, чего было в его словах больше – осуждения или одобрения. Олег Остапович решил не углубляться в явно спорный для него вопрос и сменил тему, указав на ещё один недостаток в моём плане.

– Ну и как ваш нихонец сможет носить меч, будучи простым обывателем, да ещё и с меткой о каторге в документах. Это у себя дома он был кем-то, а тут никто и звать его никак.

– Я сделаю его ушкуйником.

– Захар точно не согласится принять такого ватажника, – уверенно заявил оружейник и даже скрестил руки на груди, показывая, что его довод неоспорим.

– Я не стану просить об этом Захария Андроновича, ведь и сам ушёл из его ватаги.

– Тогда какой капитан примет каторжного к себе? – поинтересовался оружейник.

– Я приму, когда получу капитанский патент.

А вот это заявление вызвало на лице моего собеседника гримасу разочарования. Он посмотрел на меня уже другим взглядом, словно только что понял, что видит перед собой всего лишь слишком самонадеянного юнца. Здравый смысл подсказывал, что нужно сдать назад и самому оспорить собственное заявление, но пренебрежение оружейника вызвало в душе бурю ярости, и здравый смысл не смог её победить. Как чёртик из табакерки, выскочила мысль о некоем Остапе, которого понесло. Понять, при чём тут Остап, если меня зовут Степан, не удалось, да и не так уж это важно. Давно заметил, что в таком состоянии мысли не затормаживаются, но становятся какими-то совсем уж извилистыми. Вот и сейчас они, завертевшись особо хитрым образом, выдали более чем странную идею:

– Предлагаю пари. – Я на секунду замолчал, но по глазам оружейника понял, что и ему значение этого слова прекрасно известно. – Если не секрет, за сколько вы купили этот меч?

– Сто тридцать пять рублей. Брал в ломбарде, – явно всё ещё не зная, как реагировать на моё поведение, ответил Олег Остапович.

– Я дам вам за него семь золотых, но, если за три месяца не стану капитаном ушкуя, верну меч либо уплачу полсотни червонцев отступных.

– Степан Романович, вы поступаете крайне неразумно, – попытался урезонить меня оружейник, хотя я видел, что его глаза азартно заблестели.

Неразумно – не то слово, но отступать я не собирался, поэтому открыто улыбнулся и заявил:

– Что же, значит, это станет мне уроком и в будущем убережёт от значительно больших глупостей.

А вот теперь снисходительность из взгляда оружейника ушла, и он согласно кивнул:

– Тогда сойдёмся на тридцати золотых. За меньшее я бы с мечом не расстался. Вы очень порадовали меня своим рассказом. И знаете, мне почему-то хочется, чтобы вы всё же выиграли наше пари, хотя ума не приложу, как это у вас получится.

Я-то как раз представлял, потому что уже обсудил всё с Настей. Нашу шуструю адвокатессу сложное дело не отпугнуло, а, наоборот, взбудоражило. Похоже, она действительно нашла своё призвание, что бы там ни говорил её отец. Не побоявшись связаться со мной, девушка получила возможность действовать, а не сидеть красивой куклой у папы в конторе. Любые возражения родителя она заткнула ещё моим первым чеком, так что получила полную свободу действий. Я доверял ей и очень на неё надеялся.

Попрощавшись с оружейником и забрав меч, по моей просьбе укутанный для маскировки в обёрточную бумагу, я вышел из магазина. В этот раз всё же подозвал извозчика. До самого порта можно было бы доехать прямым маршрутом трамвая, хоть и долговато, но затем мне нужно ещё как-то добраться до доков. И делать это пешком на виду у биндюжников что-то не хотелось. Авторитет околоточного надзирателя Речного района у них, конечно, очень высок, но зачем лишний раз злить этих нервных ребят.

Пока эдаким вальяжным господином ехал по городу в пролётке, задумался о том, зачем вообще разоткровенничался с Олегом Остаповичем. Поразмыслив, пришёл к выводу, что просто нуждался в одобрении своего плана кем-то умудрённым жизненным опытом. Казалось бы, сколько раз планы, разработанные моими неугомонными мыслями, пусть и с огрехами, но всё же приводили к успеху, но поддержка со стороны всё же требовалась. Не получалось у меня доверять себе полностью. Жаль, что отец Никодим, как только узнал, что я научился выходить из себя, и после того, как проверил на отсутствие во мне тьмы и чужих духов, тут же поспешно куда-то уехал. При этом даже не объяснил куда именно. Поэтому я поделился своим планом не с духовным наставником, а, можно сказать, с первым встречным.

Странно, конечно. Вроде оружейник и не одобрил идею насчёт вербовки нихонца, но это почему-то не заставило меня отказываться от плана. Впрочем, окончательное решение всё равно буду принимать на месте, взглянув на дух бывшего самурая. Вполне возможно, там обнаружится такая гниль, что тут же уберусь восвояси несолоно хлебавши. Правда, всё ещё не уверен, что стоило тратиться на меч.

Вот так, пытаясь понять, не наделал ли глупостей, я и доехал сначала до порта, а затем и до нужного мне сектора доков. Тут складские биндюжники попадались не так уж часто, наведываясь, только когда корабельщикам нужна была помощь в авральных работах. Наверное, при таких обстоятельствах и случилась страстная встреча нихонца с биндюжником, печальный рассказ которого я подслушал в трактире тётушки. Будучи тогда ещё дурачком, мало что понял, но запомнил, и сейчас это пригодилось.

Впрочем, расслабляться не стоило, большая часть чернорабочих и подмастерьев, трудившихся в доках, тоже жила в Речном, так что на неласковый приём можно нарваться и здесь. Так оно и получилось. Едва пролётка остановилась у здания управления этой части доков и я направился к крыльцу, как почувствовал на себе неприязненные взгляды. Узнали-таки. Впрочем, отступать я не собирался.

Помощник управляющего если и слышал о нашумевшей ловле бесноватого, то, скорее всего, лишь по пересказам других. Поэтому встретил меня по моей недешёвой одёжке и без проблем объяснил, где найти нихонца.

Выходя наружу, я надеялся, что всё обойдётся просто враждебными взглядами. Поликарп Степанович пустил по району весть, что он не отец Никодим и несогласных с его волей будет отлучать не от церкви, а от лишних зубов. Но, похоже, кое-кто либо глухой, либо слишком самонадеянный.