Kitobni o'qish: «Делайте ставки!»

Ложь сладко потянулась и поудобнее устроилась на ветке дерева. Дул приятный июльский ветер, свежий и не холодный, обманчивый: недостаточно сильный для того, чтобы спрятать её, ложь, от миллиардов и миллиардов потенциальных ушей всех живых существ, но и не настолько слабый, чтобы её не слышали ясно, отчётливо… С таким ветром она могла пробраться в любые уши.

Неправду говорят, будто бы ложь не имеет отношения к животным. Ложь и борьба с ней – сила, управляющая Вселенной. Ложь, поскольку была ложью, хорошо знала правду.

Ложь размечталась. Вот бы слететь с ветки, всосать в себя весь ветер со всей его силой, набухнуть, объять собой Земной шар, подчинить его своей воле, набраться энергии ото всех тех, кому не повезло жить на планете, – и устремиться дальше, в космос, чтобы…

Но ложь понимала, что такого никогда не случится. Ложь, поскольку была ложью, знала и неправду.

Но ведь люди-то способны заблуждаться даже на этот счёт…

И только тёплая волна самолюбования и самопоклонения обволокла её, как чей-то приглушённый и заторможенный голос раздался над самым её нематериальным ухом:

– Эээ. Не помешаю… а?

Ложь обернулась и увидела сидящую рядом глупость. Эта встреча не доставила лжи удовольствия.

– Нет, конечно, всегда тебе рада, – привычно соврала ложь; краснеть она никогда не умела.

– Знаешь… ммм… эээ… знаешь?

– Знаю, – снова обманула ложь.

– А я нет, – быстро сказала глупость и отрывисто, дисгармонично загыгыкала.

Ложь почувствовала себя неуютно. Сидеть рядом с глупостью, которая врала не ради высокого искусства, а по природной и достойной величайшего сожаления глупости, было очень, очень противно.

«Ладно, у каждого свои недостатки, надо с ними мириться», – подумала ложь – себе она тоже не любила признаваться в правде. Особенно себе. Хоть и хорошо, как известно, правду знала.