Kitobni o'qish: «Система-в-себе»
Энтропер
Порой не видишь вещи, потому что они слишком малы, а порой не замечаешь их, поскольку они слишком велики.
Стивен Кинг, «Лангольеры»
Уинк не понял, что произошло: просто в один момент он осторожно шёл внутри густой вязкой тьмы, затапливавшей неосвещаемый коридор космического корабля, а в другой – нечто быстрое, массивное и мощное обхватило его, сдавив, казалось, сразу всё тело. Воздух разом вышел из лёгких Уинка; он пытался сопротивляться, вырываться, драться за свою жизнь, но то, что пленило его, издевательски легко обнуляло результат всех стараний.
Начало жечь горло, в голове помутилось, туман наполз снаружи и изнутри, Уинк начал терять сознание. В процессе этого он предельно ясно – гораздо чётче, чем в любое другое, обычное время, – ощущал, что его руки и ноги выворачиваются, бесконечно покорные чужой враждебной воле. Стали трещать кости, потом – ломаться. Хотелось закричать, он даже выдавил из себя некое слабое подобие звука, что, впрочем, мгновенно и навсегда погибло во мраке длинного широкого холодного коридора.
Раздался удар – будто здоровенным молотком били по стене звездолёта… а затем и по полу, а после и по потолку. Уинка – или то, что от него оставалось: полуживое, полудышащее, полумыслящее – подняло в воздух. Высота коридора – три с лишним метра, однако поражённого беспомощностью человека, испытывающего колоссальные и (какая-то часть сознания твердила и твердила это!) нереальные, ни коим образом не вероятные в обыденной жизни перегрузки и боль, – что-то без всякого сомнения убеждало несчастного: он преодолел намного большее расстояние.
Правда то или нет, выяснить Уинку не удалось – точнее, даже если ответ и проник внутрь сознания и назвал себя, незримый могущественный пленитель сдавил покорное, наполовину мёртвое тело так, что превратил человеческую фигуру в бесформенный, полный мяса и крови мешок. Кровь потекла струйками и закапала на идеально ровный, поделённый на сегменты пол космического корабля.
Далее последовала… полная неподвижность. Через несколько секунд – глухой удар об пол. Массивная смертельная угроза почти беззвучно покинула этот отсек корабля, и сцена событий опустела. Ни звука, ни движения; лишь плотная тьма – всёпоглощающая и безразличная.
Ботинки Гросснера – высокие на толстой подошве, с механическими заклёпками и шнуровкой, – ступали по самоочищающемуся титану сектора H-7. Двухметровый брюнет с короткой стрижкой и мощными плечами водил из стороны в сторону самоподзаряжающимся от среды фонариком в надежде с его помощью развеять окружающий мрак и тайну, что пряталась в чёрном чреве. Слева от Гросснера вышагивал среднего роста блондин с зачёсанной наверх чёлкой, значительно сдобренной гелем; рука бортмеханика Маккинена держала фонарик чуть меньшего размера, который, хоть и светил не столь ярко, обладал функцией автоматического регулирования луча. По правую от Гросснера руку вышагивала доктор Вишницкая – совсем невысокая женщина с большими голубыми глазами (но предпочитавшая зелёные линзы), с объёмной высокой грудью, крутыми бёдрами и удивительно изящными руками; в распоряжении врача не было источника света, зато ей достались два миниатюрных, лёгких, с малой зарядкой энергера. У старпома и бортмеханика «обойма» энергеров в два раза превосходила такую вместительность, поэтому шансы, в целом, уравнивались.
Гросснер ступал по непонятно как и откуда здесь взявшемуся стеклу. При каждом новом похрустывании старпом непроизвольно морщился.
– Зря мы согласились, чтобы туда отправился Уинк, – вполголоса – давила тишиной и неизвестностью темнота коридора – проговорил Маккинен.
– Он капитан, – просто и тоже сохраняя определённую таинственность в голосе ответил Гросснер.
– Ну и что? Без него нам…
Гросснер не дослушал – резко повернул голову и недовольно бросил:
– Хватит. Может, с ним всё в порядке, а мы зря волнуемся.
– Тогда почему он не выходил на связь? – вступила в разговор Вишницкая.
Гросснер не стал заниматься измышлениями:
– Не мог.
– Но почему?
– Это мы и пытаемся выяснить. – Старпом замер на месте и внимательно посмотрел на Вишницкую. – Разве нет?
Двое спутников также были вынуждены остановиться.
– Да, – подтвердила врач. – Но неужели ты не чувствуешь…
– Верно, – поддержал Маккинен. – Тишь, и ни хрена не видать. И разбитое стекло… Откуда оно взялось-то? Хотя есть у меня предположение…
– А что тут предполагать? – Вишницкая направила луч фонарика вглубь коридора и на стену, потом щёлкнула кнопкой усиления. – Глядите.
Гросснер подошёл ближе; на ходу, не сдержавшись, пнул осторчетевшие осколки. Старпом поднял фонарик и посветил туда же, куда и Вишницкая.
– Отлично… – и выдохнул, и выплюнул он, после чего прибавил пару подходящих случаю выражений. – Лампы разбиты…
Действительно, шагов через двадцать пять – тридцать от них начинался участок коридора, где все – все без исключения лампы оказались уничтожены. Будто бы взорваны изнутри. Стильные, надёжные и яркие светильники в сверхпрочном прозрачном корпусе и не менее крепкие «вечные» лампочки теперь превратились в ворох осколков под ногами. Этакий снег из стекла XXIV века.
– Но там, сзади, осветительные приборы целы, – указала Вишницкая.
– Верно. – Маккинен кивнул. – Значит, что бы тут ни случилось, это случилось в дальней части H-7.
– Но почему мы ничего не слышали?
Гросснер усмехнулся.
– Дорогой доктор, а вы вообще имеете представления, что произошло?
– Увы, нет.
– В том-то и дело. Если причина обыденна, мы, скорее всего, отыщем её. Если же нет…
Все трое некоторое время помолчали.
– Хочешь сказать, – заговорила наконец Вишницкая, – суть кроется не в системных неполадках корабля и не в прописанных возможных сторонних факторах?
– Ничего я не хочу сказать, – чуть импульсивнее, чем следовало, отозвался Гросснер. – Хочу только понять, куда делся Уинк.
Тут раздался голос Маккинена: пока коллеги рассуждали, он прошёл дальше и повернул за угол. А там…
– Да идите же сюда!
Ни старпому, ни врачу не понравилось, каким голосом звал бортмеханик. Взволнованные, они ускорили шаг. Миновав прямой участок коридора, свернули направо и едва не натолкнулись на Маккинена.
– Ну… – начал было Гросснер.
И тут же замолк.
Страх проник под их кожу, заставив непроизвольно сжаться изнутри. Гросснер сглотнул; рука Маккинена, сжимавшая пистолет, задрожала; Вишницкую вырвало.
Весь видимый участок коридора, насколько хватал глаз, усеивали разбитые стёкла, кое-где лежавшие почти что кучами. Многие поблёскивали красным – цветом крови. А причину такого блеска размазало по полу и правой стене; кровавые пятна, уже засохшие, угодили и на потолок. И вокруг валялись ошмётки мяса, обломки скелета, куски мозговой массы…
Маккинен отвернулся, сдерживая рвотный позыв. Гросснер протянул Вишницкой платок и приобнял врача за плечи.
– Что ж, Уинка мы, кажется, нашли, – неестественно тихо произнёс он.
Полчаса спустя они сидели в комнате отдыха и отпаивались кто чем: Вишницкая – чаем с коньяком, Маккинен – водкой, Гросснер – тёмным пивом.
– Что с ним… сделалось? – дрожащим голосом нарушила застоявшуюся тишину Вишницкая.
– Или сделали, – внёс возможную поправку Маккинен.
– Да… Кто… или что… способно на такое? И главное… зачем?!
Гросснер пожал плечами и одним глотком допил пиво.
– Не знаю, – сказал он после, – но, боюсь, придётся это выяснить. Если, конечно, не хотим закончить так же.
– Но ведь… никаких следов! – воскликнул Маккинен. Постарался успокоиться и продолжил уже на нормальной громкости: – Камеры не засекли ничего подозрительного: ни действий, ни шумов. Словно бы…
– …Словно бы всё случилось само собой. Без помощи извне, – закончил за него Гросснер.
– Или виновник куда-то исчёз, – выдвинула версию Вишницкая.
Все обернулись к ней, ожидая продолжения. И оно последовало:
– Помните историю с «Зенитом – 9»?
Маккинен и Гросснер одновременно кивнули.
– Он пропал без вести, – сказал Гросснер.
– Внезапно, – добавил Маккинен. – И это притом, что находился в секторе, круглосуточно контролируемом следящей аппаратурой.
– Да, – подтвердил Гросснер, – в секторе Земной Конфедерации.
– А ещё «Стрела – 2», – вспомнила Вишницкая. – С ней произошло то же самое… Ну, то есть неясно, что именно произошло, но она пропала во время рядового рейса. Сто раз возила медикаменты с Земли на Плутон и возвращалась обратно. А на сто первый…
– …вылетела и сгинула. – Маккинен, естественно, тоже знал рассказываемую историю. – Но это в пределах Солнечной системы. А за ней? «Восход», «Метеор», «Звезда»…
– Система понятна, – прервал его Гросснер. – В общем понятна. Осталось найти связующие звенья.
– Если речь о системе, – внёс уточнение Маккинен. – А если это совпадения? Или какие-то из случаев – совпадения, а другие – части системы?
– Да и системы встречаются различные, – присоединилась Вишницкая. – Принцип построения может быть практически любым. Всё зависит только от фантазии и математических способностей отдельного индивидуума, если это он создаёт систему. Или – от причуд Вселенной.
– О которой нам известно крайне мало, – произнёс, будто сплюнул, Гросснер.
Они ещё недолго помолчали.
– Каковы же наши действия? – спросил Маккинен. – Гросс, теперь ты за старшего.
Гросснер покатал во рту невидимую жвачку.
– Во-первых, оставаться начеку, – ответил он. – Во-вторых, успешно завершить задание – это в любом случае самое важное. А помимо прочего… Ты, Вишницкая, отправишься исследовать место смерти Уинка, а также его останки. Сумеешь? Не побоишься?
Он помнил реакцию медицинского работника на поистине сверхъестественный ужас, представший их глазам.
– Всё будет нормально, – бодро и, по возможности, весело откликнулась Вишницкая. – Тогда сработал фактор неожиданности.
– Да уж, фактор… Признаюсь, сам от такого фактора чуть в штаны не наделал.
– Короче говоря, можешь на меня рассчитывать.
– Хорошо. Тогда ты, Маккинен, свяжешься с Землёй, опишешь им ситуацию и попросишь прислать нам информацию об этой части галактики. Особенно важно и интересно было бы ознакомиться с последними сводками.
– Принято.
– Ну а я… я поведу корабль дальше, а заодно проверю, как работают системы корабля, нет ли неполадок и не происходило ли других загадочных происшествий. Кто знает, может быть, увиденное нами – лишь маленькая снежная шапка наверху огромного айсберга, вроде того, что потопил «Титаник». Ах да, ещё переговорю с принимающей стороной: вдруг они что любопытное засекли.
– Давно бы уже сообщили, если б так, – заметил Маккинен.
– Ты прав. Но есть ли у нас выбор?
Маккинен вздохнул; Вишницкая промолчала.
– Тогда вперёд, – резюмировал Гросснер. – Чем быстрее разберёмся с этим, тем лучше. Не хочу закончить, как Уинк… и, думаю, никто из вас тоже.
Молчание выразило общее согласие. Затем, сгрузив в автомойку грязную посуду и убрав со стола, они разошлись каждый по своим делам.
Подступить к процессу анализа для Вишницкой было сложнее, чем казалось вначале, – вернее, чем она верила. Врач убеждала себя, что первичная реакция – прямое следствие неожиданной и шокирующей информацией, но на деле всё выглядело гораздо хуже. Какими бы пугающими и внезапными ни были сведения, если ты профессионал такого уровня, тебя не может, не должно остановить ничто. Значит? Значит, объяснение, на первый взгляд, необъяснимой трагедии прячется в местах гораздо более тёмных и труднее представимых, чем способна вообразить молодая доктор.
И всё-таки годы учёбы, практики и работы дали себя знать, помогли. Автоочистку здесь они отключили ещё до того, как уйти; не тронули лишь вентиляцию, ибо запах стоял преотвратный. Он-то сразу и привлёк внимание Вишницкой; запах едва-едва выветривался, несмотря на совершенную (так, во всяком случае, убеждали производители), последней модели систему вентиляции. Запах был инородный – в чём-чём, а в этом Вишницкая не сомневалась.
Нацепив лёгкую металлическую автомаску (регулировка дыхания, подача кислорода и пр.), Вишницкая присела, вытащила из-за пояса раздвижной, трансформирующийся держатель и взяла несколько проб. Мясо и кости по отдельности положила в твёрдые вакуумные контейнеры с самозавинчивающейся крышкой; кровь – в суперпрочный пакетик из модифицированного и апгрейдированного пластика.
Встала, вдохнула пару раз – то ли чудилось, то ли вонь, минуя защитные механизмы маски, всё равно проникала в ноздри. Да нет, нонсенс! Просто слишком много эмоций, к тому же отрицательных, за столь короткий промежуток времени. Вишницкая сняла с другого бока анализатор запахов, похожий на укороченный бластер с сенсором; коснулась квадратного сегмента, и трубовидный прозрачный резервуар, закреплённый на анализаторе сверху, заполнился образцом здешнего воздуха, когда короткое «дуло» втянуло его в себя по принципу пылесоса.
Почему-то мысль о древнем механизме, которым раньше избавляли поверхности от пыли, заставила Вишницкую усмехнуться. Сейчас новейшие робососы постоянно сканируют квартиру на предмет грязи, что следует убрать, и аккуратно, всячески стараясь не мешать владельцам апартаментов, разбираются с обнаруженным. А встречаются и полностью автоматизированные квартиры, где ванна знает, как и сколько тебя мыть, где кухня лично подбирает блюда к завтраку, обеду и ужину и готовит их, где свет сам прекрасно осведомлён, включаться ему или гаснуть, делаться тише либо же, наоборот, увеличивать яркость…
Мысль Вишницкой была абсолютно понятна: в ситуации, куда по воле жестокого слепого случая угодили она с двумя мужчинами-коллегами, прослеживалась явная нить неизведанного, чуждого. И поистине кошмарного. Объяснения пока не находилось, и это, разумеется, лишь добавляло обстоятельствам коварной и жуткой экзистенциальной неизбежности. Знать бы, что угрожает им, и стало бы вмиг легче; но, похоже, у судьбы имелись собственные планы, делиться которыми она – в данный момент, по крайней мере, – отнюдь не собиралась.
Что за странный мерзкий запах? Что или кто разорвало Уинка, в буквальном смысле, на части? Произошло это изнутри или снаружи, или одновременно с разных сторон? Почему синхронно сломалось (было уничтожено?) всё освещение в конце сектора H-7? И что обнаружил Уинк перед смертью?
Вишницкая помнила его крик. О боже! Поскорей бы забыть тот вопль, идущий будто бы из глубочайших бездн Ада! А самое страшное… самое страшное – длился вопль всего одно мгновение; потом – тихий-тихий, бесконечно жалостливый, беспомощный хрип – и тишина… через пару десятков секунд разрываемая звуком, который они с коллегами, не сговариваясь, именовали взрывом. Но, конечно же, слышали они не взрыв, а громкий водянистый хлопок, сопровождаемый отзвуками чего-то рвущегося и ломающегося. Стоило на секунду представить, что описанные «спецэффекты» сопровождают смерть раздираемого на куски неведомой волей живого существа – живого, мыслящего существа, человека разумного! – как мгновенно опять накатывала тошнота…
Гоня прочь навязчивые безжалостные мысли, Вишницкая закончила сбор образцов и, не глядя ткнув сенсор ручного запуска системы очистки, поспешила в сектор I-2, где располагалась лаборатория.
Откалибровав курс «Лученосца – 1» (так назывался их корабль), Гросснер «зарылся» в бесчисленные папки, информационные таблицы и панели управления звездолёта. Он копался в них уже битых три часа и не обнаруживал ничего. Кроме того, его волновало, почему не приходят с отчётами Маккинен и Вишницкая; он надеялся, что причина, с одной стороны, достаточно веская, а с другой, абсолютно безвредная.
И тут всё его внимание привлёк рапорт надзирателя – анализирующего автомата – в мусорном отсеке. Оповещение они пропустили несколько часов назад, просто потому, что в нём не содержалось ничего экстраординарного; обычный, очередной отчёт о работе рядовой части корабельной системной. Чертовски смущал, правда, несомненный факт: судя по отчёту, мусоросборник как минимум один раз открывался и закрывался, в то время как ни Уинк, ни Гросснер не отдавали соответствующего приказа.
Гросснер быстро вызвал на экран изображение мусорного отделения. Постучал по сенсорным клавишам, прибавил освещения в отсеке и яркости на мониторе, а затем, двигая рукой по сенсочувствительной панели, принялся осматривать мусорку метр за метром – и ещё внимательнее.
К концу этого процесса вопросов прибавилось. Гросснер, не отключая изображения мусоросборника, откинулся на пневмокресло и постарался понять, как, каким, мать его, образом что-то здоровенное могло само проникнуть внутрь корабля! Открыть люк, влезть, закрыть люк – и исчезнуть! Гросснер проверял показания приборов: хотя фоторегистратор, так же как звукосниматель, не засвидетельствовал ничего, системы движения, что называется, «в один голос» твердили: четырёх-пятиметровое нечто, внушительных же ширины и объёма, залезло в корабль, чтобы потом… пропасть. Просто испариться!
Гросснер матернулся; приопустил голову, закрыл глаза, протёр пальцами веки.
В этот миг дверь в рубку разъехалась на сегменты, впуская Вишницкую и Маккинена. Выдохнув, Гросснер открыл глаза, отнял пальцы от головы и постарался нацепить на лицо приличествующее рангу спокойное выражение – удалось с великим трудом! – вслед за чем повернулся к коллегам.
– Ну как?
Они молчали. Тогда Вишницкая легонько пихнула локоточком Маккинена в бок.
– Начинай ты.
Гросснер вопросительно приподнял бровь: он был внутренне готов к любым известиям… по крайней мере, ему так казалось.
Набрав в грудь воздуха, Маккинен начал:
– Ну, я переговорил с диспетчерами. Первые переключили меня на вторых, вторые – на третьих. С теми я долго общался, и, уж думал, впустую, когда догадался запросить данные о полётах грузовых звездолётов, чей маршрут проходил целиком через этот сектор… В общем, вот.
Маккинен протянул распечатку, что до того держал за спиной. Гросснеру хватило единственного взгляда, чтобы всё понять.
– Чтоб меня разорвало… – потрясённо вымолвил старпом.
– Не желай – сбудется, – нервно пошутил Маккинен и неестественно хохотнул.
– Три рейса за три месяца пропали без вести.
Подошла Вишницкая.
– Я проглядела сводки, пока мы шли сюда. Смотрите: все три рейса корабли отлетали десять лет назад. А после – ни одного похожего случая.
– Вернее, не отлетали, – автоматически поправил Гросснер; его лицо приобрело смесь сардонического и взволнованного выражения.
Пошевелив мозгами, но так и не придя к каким-либо конкретным выводам, он изложил Вишницкой с Маккиненом то, что узнал сам.
– Начинает вырисовываться картина… – тише, чем общался обычно, проговорил Маккинен.
– И эта картина мне совсем не нравится. – Гросснер покачал головой.
Настала очередь Вишницкой.
– Это ещё не всё.
– Звучит обнадёживающе, – отреагировал Гросснер.
– Ну, я рассказывала Маккинену по дороге…
– Очень кратко, – уточнил механик. – Боюсь, я не всё понял.
– Тогда тем более вам стоит пойти со мной.
И, не дожидаясь реакции мужчин, Вишницкая повернулась и направилась к выходу из рубки.
Маккинен развёл руками, как бы говоря: «Что делать? Идём».
Гросснер поднялся с кресла, и они двинулись вслед за красивой миниатюрной фигуркой бортового медика.
Не успела дверь лаборатории съехаться в целое за их спинами, как Вишницкая, указывая на матовые и прозрачные ёмкости, усеивавшие широченный металлический стол, принялась рассказывать:
– На столе вы видите образцы плоти, крови, костей… – Она секунду помедлила, борясь с ноющим ощущением, на миг ворвавшимся в сердце.
– Уинк, – понял Гросснер.
Маккинен зачем-то кивнул.
Вишницкая вроде бы никак не отреагировала – просто продолжила рассказ:
– Обследование образцов не дало результата… за исключением одной престранной детали. Я пыталась понять причину, оттого и задержалась в лаборатории…
– А потом пришёл я, – вставил Маккинен. – Она стала что-то мне втолковывать, однако я мало уловил. К тому же лучше, чтобы подобные вопросы обсуждались всей командой, мне думается.
– Всей оставшейся командой. – Гросснер хотел сдержаться и не сказать этого, но боль от потери Уинка, давнего друга и незаменимого коллеги, отличного капитана, червём ела сердце. На рулетке жизни выпало лишь держаться. – И что же ты выяснила? – вернулся к насущному Гросснер.
Приятный голосок Вишницкой сделался выше и ещё более взволнованным:
– Образцы чересчур низкой температуры. За время, прошедшее с исчезновения Уинка, они не могли так остыть. Их точно… точно подержали в морозильнике, чтобы прямо перед нашим появление разбросать по коридору.
– Ты же понимаешь, что это невозможно?
– Понимаю. Но в чём тогда причина?
– Хотел бы я знать…
– Это не всё, – произнесла Вишницкая. – В коридоре H-7 я кое-что нашла.
Она надела на одну руку защитную перчатку, взяла с лабораторного стола небольшую пробирку и, протянув к мужчинам, несильно повертела из стороны в сторону.
– Что-то оранжевое, – принялся рассуждать вслух Маккинен. – Похоже на часть кожного покрова, но я никогда не видел подобной кожи.
– Скорее, чешуйка, – присоединился к измышлениям Гросснер.
– Вы оба почти правы, – резюмировала Вишницкая. – Это удивительным образом напоминает покров какого-нибудь земного паразита, вроде ленточного червя, только сухой, без слизи.
У Маккинена и Гросснера глаза полезли на лоб.
– Значит, к нам через мусорный отсек забрался здоровенный незримый паразит, – до конца не веря в то, что говорит, принялся озвучивать Гросснер. – И этот гад неведомо каким образом убил Уинка, а теперь… Да, что теперь?
– Боюсь, он не совсем невидим. – Маккинен кивнул на пробирку с пробой «кожи».
– М-да. Но что теперь-то? Дрожать каждую секунду от страха, что на тебя могут напасть? Или искать неведомого кого неведомо как… чтобы, может, не суметь противостоять ему, а попросту сгинуть в когтях, лапах, зубах, каменных спиралях тела – или чем там он убивает?!
– Если это убийца Уинка обронил чешуйку, – размышляла Вишницкая, – а скорее всего, так и есть, то нужно быть внимательнее. Внимательность плюс правильное оружие – вот средство от любого врага. Ведь так нас учили в академии, верно?
– Верно, – тут же подтвердил Маккинен.
– Верно, – наполовину проговорил, наполовину прорычал Гросснер. – Только в академии нам не рассказывали, что в дальнем космосе живут гигантские плотоядные паразиты, которых едва ли возможно заметить.
Отзвук фразы не до конца затих в просторной лаборатории, когда Вишницкая и Маккинен, да и Гросснер вместе с ними в один голос изрекли истину, давно известную всем космическим исследователям и путешественникам:
– Это космос, дружок.
Они отужинали в тишине и скорее автоматически, чем обращая внимание на вкус воды и пищи, ведь умы занимали много более важные проблемы. Проблемы, от которых по-прежнему иногда шевелились волоски на затылках.
Приближалось время сна. Разобравшись с трапезой и привычно отдав грязную посуду в гибкие и умелые «руки» автомойки, они по привычке пожелали друг другу спокойной ночи – что прозвучало в лучшем случае как издевательство – и разбрелись по каютам.
Сработав от таймера, освещение погасло во всех частях корабля, кроме, собственно, трёх кают; свет в четвёртой, принадлежавшей трагически погибшему Уинку, пришлось выключать вручную. Да горел слабый свет в рубке, на капитанском мостике, в механическом отсеке… в общем, там, куда, по той или иной причине, могло внезапно понадобиться прийти.
Приняв вечерний душ и готовясь отойти ко сну, Вишницкая уже погасила голосовым сигналом потолочную лампу и настенные бра, когда уха коснулся какой-то звук. Он привлёк внимание больше своей необычностью, чем неуместностью. Безусловно, шуметь тут нечему: у каюты превосходная звукоизоляция, а внутрь не попасть незваным гостям вроде насекомых, животных или, тем более, людей – уже потому, что первых двух на борту не находилось, коллеги же наверняка не станут шуметь. Подобные шутки да в такое-то время определённо поймут неправильно, с соответствующими последствиями. Ну а понадобится обратиться с каким-нибудь делом, просто придут и постучат в дверь.
Воображение тотчас разыгралось, рисуя картины одна другой фантастичнее и страшнее. На ум моментально пришло воспоминание о неизмеримо кошмарной, жутчайшей кончине Уинка. Тошнота, казалось бы, поборенная, опять начала подниматься из низа живота к горлу.
Вишницкая встала ровно, сделала полдесятка глубоких, медленных вдохов-выдохов. Помогло не слишком, но она хотя бы поборола неконтролируемый страх. Неконтролируемый и, конечно же, беспричинный, ведь в каюте никого. Кто сюда проникнет? Да и зачем?
Ответ всплыл в сознании чуть ли не раньше, чем был задан вопрос: громадное невидимое существо – или что это? – заползшее в корабль через мусорный отсек. А если оно способно пробраться и сюда? Его не запечатлели камеры слежения: Вишницкая с Гросснером и Маккиненом очень внимательно просмотрели записи; и, надо думать, его ничуть не обеспокоили запирающие и защитные системы, сигнализация… Оно (а кто же ещё?!) жестоко расправилось с Уинком – и исчезло, будто его и не было. Где оно теперь? Чего ждёт? Или ищет?…
Внезапная атака страха перешла в новую фазу: заколотило тело, будто Вишницкая стояла голая посреди ледников. Врач порывисто села на кровать, обняла себя руками, стала растирать плечи, бока, ляжки и бёдра.
Металлический звук, раздавшийся сверху, заставил её вскинуть голову. Там?!..
Минуло около минуты, а может, больше – звук не повторялся. Да чёрт возьми! Чем бы ни была та штука, отчего Вишницкая чувствует себя так, словно знает, что совсем скоро умрёт? Неестественное состояние, и к тому же нелепое для опытного космонавта. Сколько раз она видела трупы: самые разные, с невероятными травмами, порождёнными вырвавшимися на волю безумными извращёнными фантазиями маньяков и садистов. Но нет, тут, тут что-то иное, качественно иное…
Судорожно сглотнув, она пересела правее, инстинктивно дальше от вентиляции, откуда донёсся непонятный звук. Если – не стоит забывать и об этом варианте – он действительно раздавался.
«Надо заснуть, – сказала себе Вишницкая. – Лучшее средство от психоза – сон…»
Дрожь потихоньку отступала. Медик неторопливо завалилась набок, забралась под прохладное одеяло, натянула его до носа, закрыла глаза, готовясь отпустить страхи и забыться исцеляющими сном, – когда что-то стремительно, неуловимо рванулось сверху, больно ударило по лицу, а затем, исторгнув сильнейшую вспышку холода, заставило испытать сокрушительный приступ боли, что охватил всю стройную миниатюрную фигурку разом…
После чего наступила тишина. Ненадолго, впрочем, поскольку в хладной тиши завертелось, задвигалось незримое нечто, постоянно касающееся неподвижного тела молодой женщины…
Маккинен даже не сменил пижаму на рабочую одежду – подгоняемый сильнейшим предчувствием беды, он только быстро нацепил ботинки, автоматически зашнуровавшиеся на ногах, открыл магнитный ящик стола, схватил энергер и, дав двери команду открыться, выскочил в коридор.
Его каюта располагалась через одну от апартаментов Вишницкой. Между ними находилось «жилище» покойного Уинка. Гросснер же обитал напротив каюты умершего друга и коллеги; наверняка старпом тоже всё слышал.
Оказалось, что Маккинен прав: не успел он подбежать к двери в комнату Вишницкой, как сзади раздалось:
– И ты слышал?
Голос прозвучал негромко, однако Маккинен вздрогнул, от неожиданности и нервного напряжения. Справившись с собой, бортмеханик обернулся и коротко кивнул: лучше вести себя тихо.
Гросснер указал пальцем направо и переместился в эту сторону, держа энергер наготове. Маккинен кивком дал понять, что задача ясна: он постучит, и если Вишницкая не отзовётся, откроет дверь запасным e-ключом (а «запаски» имелись у каждого из команды), и они с Гросснером вбегут внутрь – сначала механик, потом старпом.
Маккинен встал напротив двери, дал себе пару секунд, чтобы собраться с волей и силами – всё же он догадывался, какого порядка сюрприз может ждать их там, – и трижды, с равными временн ыми интервалами постучал костяшками по плоской металлической поверхности.
Ответом – лишь беззвучие.
Маккинен приблизился к двери вплотную, приложил к ней ухо. Постоял так секунд десять, потом, подзывая, махнул Гросснеру. Когда механик отошёл, Гросснер повторил его действия.
Да, там, вне всякого сомнения, что-то присутствовало… и двигалось. И оно не было Вишницкой, отнюдь нет: звук немедля напоминал о чём-то громоздком, мягком и медленно перетаскиваемом рукой какого-нибудь гиганта. Вроде жирной «гусеницы» поролона длиной в несколько метров. Вот только, увы, то не мог быть поролон, которого на борт не загружали.
Снова взмах рукой – сигнал к действию, – и Гросснер отступил. Сразу же к двери опять подступил Маккинен, с копией e-ключа в руке. Кисть бортмеханика подрагивала. Маккинен приложил маленькую квадратную карточку к металлу двери и провёл по участку с сенсорами. Бесшумно мигнула наверху небольшая красная лампочка, давая понять, что система сработала, и дверь с еле различимым шипением распалась на сегменты, которые въехали в стену справа и слева, в пол и потолок.
Когда мужчины с энергерами наголо вбежали внутрь, то сперва не поняли картины, представшей их глазам. Только когда Маккинен коснулся сенсора включения верхнего света – каюту запрограммировали реагировать лишь на голос владелицы Вишницкой, – они осознали, что разбудило их посреди ночи. Явившееся двум парам глаз шокировало, не давая поверить в происходящее до конца. И всё-таки верить приходилось.
Практически под потолком, закинув голову назад и безвольно свесив руки вниз, парила Вишницкая. Смертельного, трупного, синюшного оттенка тело словно бы сжалось, исхудало. Глаза Вишницкой открыты, веки подрагивали – значит, жива. Верх разорванной пижамы валялся на кровати, низ – на полу. На медике – лишь белые трусы и лифчик. Соски заметно набухли (от чего? От холода? Но как, почему?!..). Из-под трусиков, по ноге, вниз, стекала и капала желтоватая струйка. Стоял запах пота – вероятно, Вишницкая, прежде чем с ней произошло это, сильно взмокла. К этому амбре примешивались два других: мочи и… незнакомый, тошнотворный до жути.
– Смотри!.. – Дрожащей рукой, в которой зажат энергер, Маккинен указал на живот Вишницкой.
Внутри него что-то набухло, толстыми кольцами. Оно медленно двигалось и непрестанно продолжало расти.
– Эта штука… – Гросснер смочил пересохшее горло слюной, – подняла её… наверное…
– Что делаем? – нервно спросил Маккинен. – Стреляем?
– Ты что! Убьём её!
– А если она уже мертва?!
– Да нет же – посмотри на глаза, на веки!
– Оно может выйти наружу!..
Не успела отзвучать последняя фраза, как двигающиеся кольца в животе Вишницкой резко увеличились – и точёная фигурка взорвалась дождём внутренних органов, крови и костей.
