Kitobni o'qish: «С ба-а-льшим приветом!»
«Есть о ком писать и для кого»
Григорий Крошин человек многоликий. С одной стороны он писатель-юморист, с другой – художник-карикатурист, с третьей стороны он, как выехавший из России, должен называться эмигрантом, с четвертой, как въехавший в чужую страну, считается иммигрантом, а с пятой стороны, как снующий туда-сюда, есть просто мигрант, то есть человек движущийся, не застывший.
Вот говорят, писателю труднее всего обживаться в чужой среде, потому что и обстановка не та, и привычки иные и говорят не по-нашенски. Но писателю, как ни странно, обжиться на чужбине легче чем людям иных профессий. Потому что место работы у него остается примерно то же, что прежде: письменный стол, а в случае отсутствия такового – собственное колено, на котором можно пристроить блокнот. А основным средством выражения остается свой язык. Чужой выучить не мешает, но главное – не забыть бы свой. Для эмигрантов послереволюционной волны это было проблемой. А для нынешних проблемы нет. Куда ни ткнись – всюду она, родная речь в нормативном и не совсем варианте. Российских людей еврейского и иного происхождения везде стало так много, что писатель с родиной практически не расстается. Она в лице знакомых ему героев повсюду ездит за ним. Есть о ком писать и для кого.
Вот Крошин и пишет везде обо всех. В предлагаемой читателю книге помещены короткие рассказы автора – лирические и сатирические, проникнутые иронией и самоиронией (что всегда украшает автора), и карикатурами самого автора проиллюстрированные. Рассказы эти о людях, привыкших жить здесь, и привыкающих там. Об их борьбе с обстоятельствами, об их неудачах и достижениях на этом пути. Обо всем этом написано легко, с юмором и добрым отношением к изображаемым персонажам.
Владимир Войнович
Письма со свободы
Ванде, без которой ничего подобного бы не было
Унна, унна, унна-моменто!..
Письмо первое
Дорогой Вася! Вот и перебрались мы со Смоленщины на Германщину. Сначала – на приёмно-распределительный пункт, по-нашему «лагерь», в городке Унна-Массен (название, видимо, оттого, что здесь нас таких – масса!). Получается, из соцлагеря оказались в другом, но тоже лагере, – кап. Но этот на наши лагеря не похож. А если и смахивает слегка, то разве что на пионерлагерь ЦК КПСС, хотя я и не был там никогда. Такие же ровные ряды одинаковых трехэтажных (по-ихнему – двухэтажных) кирпичных домов (бывшие казармы английских оккупационных войск), не по-нашему чистая территория, здание администрации, медпункт, почта, клуб типа «красный уголок» и магазины типа «сельпо».
Поселили нас с женой хорошо, удобно. На втором этаже (по-ихнему, – на первом). Живём мы вдвоём в роскошной трехкомнатной квартире, Правда, в ней есть два недостатка: в ней есть ещё две семьи… Но у нас, конечно, Вась, своя, абсолютно отдельная просторная комната площадью метров десять, в которой больше, кроме нас, пока никто не проживает. Тут есть всё, что надо для жизни: нары в два яруса (жена говорит, как в тюрьме, а я – как в купе), окно, умывальник, стол, два стула, шкаф. В первый же день вместе с энной суммой денег (в валюте, Вась!) нам выдали спальное бельё, две миски, две ложки, две вилки, две кружки. А что ж ещё человеку надо, правда, Вась?
Теперь о соседях. Их, слава богу, немного. Семья из Житомира – муж и жена, мать мужа, отец жены, девяностолетний дед (я пока не понял чей) и четверо детей, старшему лет пять. Семья, Вась, обычная, как все, друг с другом практически не разговаривают, не спорят, только время от времени орут целый день не переставая… Дети вообще-то милые, хотя иногда чуть-чуть визжат как резаные все сразу, но в остальное время, когда их не дубасят регулярно, ведут себя смирно, только громко дышат… Этой семье дали, конечно, самую большую комнату, чтоб жили они по-человечески, метров шестнадцать, потому что, Вась, на девятерых… Люди, Вась, они в принципе хорошие, весёлые, любят и попеть, и попить иногда практически каждый день с утра до ночи, не просыхая.
Третью комнату занимают три сестры, экономистки из Кулундинской степи. Слышал, они близнецы, но вроде от разных отцов. Да, кажется, и матерей… И действительно, Вась, если сильно приглядеться, близнецы эти очень похожи, особенно старшая. Она старший экономист. У неё и вещей с собой больше всех: 26 мест, все проходы в коридоре забиты мешками да коробками. Говорит: «Тут только самое необходимое – меховые вещи, ковры, хрусталь»…
Все пять женщин и дети обычно всё светлое время суток проводят на кухне, где целыми днями варят и едят, потом снова варят украинский борщ сразу на всех плитах, причём с чесноком. А мы с женой в это время дышим воздухом, гуляем по территории или тихо-тихо сидим в своей комнате и учим немецкий, заткнув уши от криков и носы от чеснока, так как плиты всё равно все заняты и готовить еду нам не на чем. Когда я поинтересовался, зачем им в борще столько чесноку, отчего во всей окружающей среде в радиусе полкилометра трудно дышать, мать мужа подробно разобъяснила мне любезно сквозь зубы: «Пользительно».
А вчера близняшкам-экономисткам удалось хитростью и силой выманить нас с женой из комнаты и вежливо притащить в чесночную кухню, чтоб мы рассудили их в развернувшейся дискуссии на тему о том, кто должен подтирать в туалете – конкретно тот, кто слегка изгадил весь унитаз вместе с сиденьем, а заодно все стены и потолок, или тот, чья очередь убираться по графику… Проблема, Вась! Жена начала было рассуждать, но тут дискуссия как-то сама собой естественно перешла из духовной сферы в физическую, а в их драке мы участвовать воздержались.
Соседи всё про всех в Унне-Массен уже знали и теперь нас вводили в курс. И что удивительно, Вась: сюда, представь себе, совсем не простые люди понаехали. Почти все, оказывается, были на родине большими начальниками: гендиректорами фирм, заводов, театров, автозаправок, даже бань, и с секретаршами! Прямо не беженцы, а какой-то директорский корпус… Ст. экономист шепнула мне: «Тут один старик всем говорит, что он известный писатель-уморист… Неизвестно кому известный, но в нашем доме его точно все знают. Говорит, открыл в себе дар известного умориста только тут, за те 6 дней, пока живёт в свободном мире, в лагере, на нарах. А там, говорит, был обычным завмагом, хотя тоже известным… Действительно умора! А вон тот, с авоськой – ака-дэмик! Но не верьте, это блеф, он только строит из себя акадэмика, а на самом деле – всего лишь заурядный членкор»…
Ты, Вась, наверно, обижаешься, что я тебе за три дня ни разу не позвонил, да? Хотя таксофонов в Унне навалом. И все, Вась, работают! Но вчера я простоял в очереди к автомату дотемна и всё зазря, так как мы с женой, Вась, не привыкли ложиться спать позже часу ночи… Спросишь, почему ж такая очередь к автоматам? А не ко всем, Вась, не ко всем. Тут умельцы из Харькова, наши собратья по счастью, дотумкали, что, оказывается, из трёх десятков автоматов в лагере Унны-Массен есть два особенных: из них можно звонить… бесплатно!!! Причём куда угодно, хоть в Израиль, хоть в Америку! Нехитрая манипуляция с телефонным рычагом и – пожалуйста, звони не хочу! А я – хочу, но… каждый, кто вошёл в кабину, говорит по часу, да действительно со всем миром…
Халява же! Я, Вась, мог бы позвонить тебе из любого свободного автомата, но… никто же из наших меня не поймёт! Пальцем будут показывать: «Мол, вон новый русский, козёл, ему валюты не жалко»…
Отношение к нам ихних чиновников – прекрасное, то и дело лыбятся тебе без всякой причины, как дурачки какие, ей богу: «битте шён» да «данке шён»… Но нас улыбочками не проведёшь. Уже разобрались: одна бераторша (ну… консультантка, что ли) добрая, фрау Такая-то, а вторая – фрау Сякая-то, злая, да и по-нашему ни бельмеса. Правда, и первая тоже по-русски не сечёт… Вообще, Вась, я заметил: слабо они ещё в нас, в русских, интегрируются…
Да, ещё новость, плохая: нам грозит «контейнер»! Ст. экономистка узнала: «Скоро нас всех увезут отсюда и засунут в контейнеры». Ничего себе… Потом выяснил: контейнеры – это такие временные жилища из легких конструкций, куда – за неимением мест в домах – селят эмигрантов на период до переселения их в квартиры. Жуть, но, может быть, пронесёт?..
А вообще в Унне здорово! Погода отличная, забот никаких, да ещё и деньги дают, причём, Вась, в валюте! Никуда бы из этого пионерлагеря не уезжал. Тем более – в контейнер… бр-р-р! Но, видимо, придётся. Всё, Вась, кончаю, очередь к телефону снова застопорилась, видать надолго, а уже ночь, пора на нары. Да и жена волнуется, что меня долго нет, сидит там одна, бедная, с зажатым носом. И что им в этом чесноке?..
Бывай. Твои – обое с большим приветом.
Беженцы от ливня
Письмо второе
…Здорово, Вась. Мы тут с женой Любой и детьми потихоньку обживаемся в Германии. Вроде привыкаем к новой среде обитания, но… Всё же, некоторые здешние привычки, Вась, просто не укладываются в моей российской голове. Да, думаю, и в твоей бы тоже… Вот тебе простой пример.
Я тут однажды в тесноте автобуса (в час пик, когда все с работы домой) одного херра с портфелем легонько двинул нечаянно изо всей силы в живот. Ну, казалось бы, как наш нормальный человек должен бы на это хамство отреагировать? Варианты ответов: а) пнуть незаметно для окружающих пассажиров так же нечаянно локтем поддых, чтоб закачался; б) врезать типа правду-матку: «А ну полегче, козёл!»; в) заорать благим матом; г) то же – простым, не благим… Всё. Больше вариантов нет, верно, Вась? Ну, я имею в виду, по-нашему. А по-ихнему, по-немецкому, представь себе, есть. Причём единственный: этот, кого я двинул в автобусной давке, повернулся ко мне и сквозь перекошенное от боли лицо… улыбается во весь рот. Мало того:
– Махт никс, – шепчет. Причём на чистейшем немецком. Ну, если по-нашему, то понимай: о’кей, дескать, пустяки. Не бери, мол, в голову…
А что же ты? Ты, гордый внук славян, поставлен просто в идиотское положение: теперь, огромным усилием воли убирая с лица характерную для нас зверскую гримасу, хочешь – не хочешь, а вынужден… соответствовать. И с нервного перепугу – тоже, как дурак, лыбишься в ответ… Жуть!
Или ещё один дикий случай. На днях вечером, на рейнской набережной застал нас с женой Любой ливень. А мы, как назло, без зонта… Гуляющая общественность вмиг вся с набережной куда-то испарилась. Одни мы посреди этого потопа – безлошадные беженцы от ливня.... Пробегаем мимо огромного, с тёмными окнами (рабочий день-то давно кончился) здания, промелькнула табличка «Министерство…», хлюпаем себе дальше, чертыхаясь и проклиная капиталистический климат, а заодно и всю нашу жизнь. Вдруг сзади слышим: «Халлё! Халлё!»… Вроде это нам, никого больше-то в округе не наблюдается. Смотрю, из министерского подъезда под козырёк вышел мужчина в униформе работника охраны и делает нам знаки: шуруйте, мол, сюда, ребята. Что делать? Шуруем, ещё не веря в бесплатное спасение. Огромные двери открываются и впускают нас, беженцев от ливня, внутрь фешенебельного, просторного, и главное – абсолютно сухого дома. Жизнь прекрасна! Спаситель показывает нам, мокрым, на кожаные диваны:
– Битте шён, майне дамен унд херрен, присядьте, отдохните, а то дождь-то какой…
А сам – улыбаясь! – убегает обратно к дверям, чтоб посмотреть, нет ли ещё таких же мокрых, которых надо спасать от дождя. И, между прочим, приводит ещё троих аналогичных братьев по непогоде, которым, как и нам, привалило счастье: над нами не каплет! А спаситель тем временем обращается ко всем спасённым пятерым:
– Кафее тринкен не хотите ли?…
Не-ет, это уж слишком! Я живо представил себе эту ситуацию в Москве, попробуй я лишь встать от дождя под козырёк какого-нибудь министерства или другой какой важной конторы. Так и слышу голос изнутри:
– Эй ты там, давай отсюда, живо! Не положено! А то щас!…
Вот это – нормально, привычно. Это наше, родное. А чтоб вот так, как этот немецкий чудак-вахтёр… Чтоб из министерства… Да уже закрытого… Да ещё вышел специально, чтоб позвать… Просто потому что увидел, что какие-то люди мокнут… Нет. Убей меня, Вась, не понимаю!..
…А что выкинул на той неделе водитель автобуса! Не поверишь! Я вошёл в переднюю дверь, беру билет на двоих, а он мне в ответ… длинную и подробную лекцию на тему о том, какой билет в моём случае был бы наиболее выгодным для меня, более, значит, дешёвым. То есть: совершенно чужой мне человек взялся… экономить мне мои деньги!?.. А весь автобус, представь себе, сидит и не психует, не дёргается, терпеливо ждёт, пока водитель поможет человеку… И пассажиры эти странные немецкие не только не разъяснили мне популярно, что я козёл и сам должен думать о своей выгоде, а даже и водителю не намекнули ни разу, что он сапожник, не умеет ездить и вообще его пора на свалку… В салоне просто улыбались!..
…Не понимаю, чего они все лыбятся-то друг другу? Ты не знаешь?..
Ну, слава богу, Вась, не всё здесь для нас с тобой так уж непривычно. В супермаркете, засмотревшись на обилие товаров первой необходимости, наехал я тележкой на замешкавшуюся старушку. Легонько так наехал, не насмерть. Её, правда, чуть-чуть откинуло метра на три. Наученный уже местным этикетом, я ей тут же:
– Энтшульдиген зи битте, – и, как положено, тут же улыбку даю. Что мне, трудно, что ли, улыбнуться, чтоб ты сгорела, старая перечница. А она мне, тоже, конечно, по-немецки:
– Швайн!.. Это ж мои ноги!
– Энтшульдиген, – стою я на своём и продолжаю изо всей силы держать добродушный оскал, демонстрируя ей свою доброжелательность, будь она проклята.
– Швайн! – настаивает и она, загородив всем проход к товарному изобилию. – Это же мои ноги! Это моя обувь! Я за неё 50 евро заплатила!..
– Энт-шуль-ди-ген, – через силу выдавливаю из себя я, держа улыбку, так что больно сводит скулы.
– Швайн, швайн! – заладила она.
– Сама ты швайн! – не выдерживаю я. Правда, я это ей не вслух сказал, я ей это подумал…
Но – всё-таки уже полегче стало. Это уже по-нашему… Хотя и не вслух. А вообще-то, Вась… Я вот что подумал: а что, если… и нам, начинающим жителям новой страны, поступать, как подавляющее большинство здесь – то есть как-то вывернуться наизнанку и… попробовать улыбаться друг другу? Даже если этот друг оказался вдруг. Всё же, Вась, правда же, это полезнее для здоровья, чем про козла и «швайн» друг другу намекать. Ты-то как считаешь?
Ну, бывай, до скорого. Твой друг Федя с приветом.
Халява с большой буквы «Х»
Письмо третье
Здравствуй, Василий. Гутен таг, битте шён! Бойко я уже по-немецки шпрехаю? Жена наша Люба тоже до моего уровня потихоньку подтягивается. Но я, как видишь, уже почти владею. Больше того: посетило тут как-то меня одно открытие в вопросах языкознания. Заметил я, что для нас, здешних русскоговорящих, самое любимое слово из всего немецкого лексикона – «kostenlos». Ну, ещё, что то же самое, «gratis». «Бесплатно» то есть. Даром. За здорово живёшь. Или по-научному – халява…
Как только услышишь, что где-то что-то «kostenlos» или там «gratis», пулей – туда. Что здесь в Германии, конечно, нечасто. Весьма, как говорится, «schade». Жаль, то есть. Или по-научному – «увы».
Это в месте нашего с тобой, Вась, прежнего совместного проживания, при еле-еле развитом социализме с человеческим лицом, если ещё помнишь, всё было, как нам тогда казалось, вполне «gratis». И бесплатное тебе образование, и дармовая медицина, и халявные телефонные беседы внутри города и деревни, и профсоюзные путёвки в санаторий за здорово живёшь, и кнопки-скрепки «папа с работы принёс», и пятое, и десятое…
…Халява, кто ж спорит, – дело житейское и по-человечески понятное. Кому ж не понравится, когда подешевле да побесплатней. Вот и тут, Вась, на Западе, нам по привычке, конечно, того же хотца. Ан…
Капиталисты эти, оказывается, хотя и богатые на первый взгляд, – на второй, более пристальный, не любят направо-налево халявами разбрасываться. Потому как капитализм – это учёт. Почище нашего бывшего социализма, хотя и развитого. Однако, Вась, конечно, и тут встречается кое-чем поживиться. Правда, негусто: то какую-никакую рекламную газетку в ящик подбросят (а у нас в городе, к примеру, их аж две каждую среду), то кучу бесполезно-необходимых рекламных же проспектов сунут в тот же ящик, то по недосмотру общественный туалет на соседней улице бесплатным оставят, то на Аукционе, что регулярно проводят на шикарной Кёнигсаллее, кофе с печеньицем задарма подадут… И за это спасибо!
И, между прочим, не одних нас, пришлых, дармовщинка-то гипнотизирует. И их, всех таких из себя респектабельных местных и коренных, весьма прельщает всяческий «gratis» да «kostenlos» не меньше нашего. Нет-нет, оказывается, далеко не чужд коренной житель разнообразной дешевизны да приманки по кличкой «reduziert» (цена, мол, снижена): заметил я, какая невообразимая толкотня, к примеру, по субботам на Trцdelmarkt‘е, на «блошином рынке», или если по-одесскому – на «толчке». А по январю да по июлю – на сезонных дешёвых распродажах в супермаркете? И стар, и млад, и нищ, и богат – все воодушевлённо, расталкивая сограждан локтями, сосредоточенно копаются в тряпочной дешевизне. И – ничего. Не брезгуют. А всё почему? А всё потому: хотца халявы!
И изобретательность в поисках халявы, надо с завистью признать, Вась, здесь, на Западе, на высоте. Я напоминал уж тебе выше о наших прежних «халявных» телефонных переговорах… Так вот, здесь, Вась, в благородном деле изыскания халявы в этой сфере ба-альшой прогресс достигнут.
Уникальную новинку обнаружили недавно в одной «кнайпе» (пивной, по-ихнему) ушлые кёльнские журналисты, оказавшиеся в этом заведении, конечно, не случайно, а, как водится, следуя сигналу бдительных читателей. И что же? Почти невероятный читательский донос полностью подтвердился! В небольшом, но весьма уютном и потому популярном ресторанчике, расположенном в южной части Кёльна, куда (естественно, инкогнито, под видом обычных завсегдатаев) нагрянули «жадные до сенсаций» капиталистические корреспонденты, они – в промежутке между двумя кружками пива «Kцlsch» – решили позвонить куда-то с ресторанного телефона-автомата. А хочу тебе заметить, Вась, что в этом ресторане, как и во многих других подобных заведениях, стоят автоматы нового типа, проданные ресторану телефонным концерном. Ты бросаешь в него для начала 20 центов, набираешь номер фирмы-провайдера, которая осуществляет соединение звонящего с желаемым абонентом, и на другом конце тебе тут же отвечает сотрудница телефонной службы: дескать, слушаю вас, дражайший наш клиент, мы готовы с радостью связать вас с требуемым абонентом, назовите его номер. Ты называешь, и тебя мгновенно соединяют. После окончания беседы ты просто кладёшь трубку на рычаг, то есть всё как обычно.
Но не спеши уходить… Далее происходит весьма необычное: аппарат… возвращает тебе обратно – в целости и сохранности – брошенные в него вначале те самые твои 20 центов!?.. Ну, Вась, чем не настоящий коммунизм в условиях развитого капитализма!
И надо тебе сказать, даже ушлые немецкие журналисты не сразу поверили своим глазам. Перепроверили этот опыт несколько раз, звоня по разным номерам своим друзьям, знакомым, а также родственникам друзей и знакомых – каждый раз аппарат срабатывал довольно чётко, то есть задарма…
Журналисты тут же связались с телефонным концерном: «Как такое в принципе могло случиться с вашими аппаратами?»… Пресс-секретарь концерна ответил неожиданно спокойно: «Проблема нам известна. При телефонных соединениях, осуществляемых через отдельных провайдеров, возможны неисправности в нормальном функционировании автоматического начисления на клиента платы за разговор. Но мы получаем все причитающиеся нам деньги с наших арендаторов. То есть с владельцев аппаратов, через которые осуществляются соединения»…
Если перевести на русский, то сие означает: суммы денег за наговоренные из «кнайпы» телефонные беседы посетителей должны платить не сами посетители, а… «владельцы аппаратов», то есть хозяева ресторанов и «кнайп», аппаратами которых сообразительные клиенты вовсю попользовались, звоня «на халяву»…
Впрочем… Не так уж, Вась, всё и розово: я, как только прочёл про эту телефонную благодать, прибежал в эту пивную, чтоб позвонить тебе «на халяву», но – не вышло по моему: дармовой сервис уже прикрыли…
Однако, Вась, погоди смеяться над ихними халявщиками. Весь мой предыдущий малосерьёзный тон по поводу дармовщины вдребезги разбивается о халявы, в высшей степени достойные, имеющиеся сегодня в ряде городов – в Мюнхене, например, Дюссельдорфе, Вуппертале. Можно смело сказать, это Халявы с большой буквы «Х»!
Суди сам, Василий. В этих городах, как я узнал, музеи и галереи в дни открытия в них выставок (по-научному, вернисажей) интересующуюся искусством публику пускают совершенно бесплатно! А в конкретном Мюнхене, скажем, такой халявный доступ граждан к музейному искусству допускается вообще в каждые выходные! Что это, Вась, как не настоящий праздник души, а!?
А вообще, Вась, я подметил странную закономерность: чем дешевле или бесплатнее входные билеты на культурное мероприятие, тем больше в зале русскоговорящих… Чем это вызвано, как ты думаешь? А я догадался: серьёзной тягой наших людей к культуре!
Ну, пока, Вась. Viele GrьЯe и от жены Любы. Твои с приветом.
