Kitobni o'qish: «Золотой остров. Часть 1»

Вы можете стать обладателем клада!

Золотые слитки – такую награду получит самый внимательный и сообразительный читатель этой книги.

Все мы родом из детства. Воспоминания детства самые добрые, самые теплые, самые светлые. Кому-то запомнилась колыбельная матери, кому-то первый школьный звонок, кому-то первое увлечение, со временем переросшее в первую, пусть и трижды наивную детскую любовь. Все это было и в моей жизни. Однако из детских и юношеских воспоминаний мне наиболее запомнилось то, какое потрясающее впечатление произвели тогда на меня прочитанные книги «Остров сокровищ», «Робинзон Крузо», «Одиссея капитана Блада»… Совершенно неповторимый и романтический мир, в который я окунулся при прочтении этих романов, настолько поразил меня, что и спустя годы, став уже взрослым человеком, я так и остался «болен» этим увлечением. Все книги, что я написал, и которые, дай Бог, напишу в дальнейшем, появились на свет благодаря упомянутому, все никак не проходящему, увлечению.

Дальние плавания и необыкновенные приключения, воинственный клич, доносящийся с палубы пиратского судна и жаркая абордажная схватка. Это то, что волнует души многих романтиков. Однако при всем этом существует и нечто иное, что еще больше приводит в трепет любителей приключений и кладоискателей. Я имею в виду клады и сокровища. Не обошла эта страсть стороной и вашего покорного слугу. Сколько литературы мне пришлось перечитать в детстве и юности, чтобы выудить оттуда все, что касалось таинственных историй о сказочных сокровищах, на островах Пинос, Оук, Григан, Кокос и других. Сколько вашим покорным слугой было перелопачено земли в местах, где по рассказам матери раньше находились дома помещиков, спешно бросивших их, и бежавших прочь, от революции семнадцатого года.

Однако самое удивительное заключается в том, что мне всегда нравилось не столько искать клады, сколько самому прятать их! Не один такой «клад» я закопал, будучи пацаном, на подворье родительского дома, да замуровал тайком от взрослых в стену дворовых построек, в то время, когда строители уходили на обед. Я не зря взял слово клад в кавычки, поскольку ничего сверхценного спрятать в шкатулки, выпрошенные для этой цели у матери, я тогда, естественно, не мог. Впрочем, это как сказать. Помимо моих «Обращений к потомкам» да дневников, там были и старинные дедовы пуговицы, с выгравированными гербами да годом изготовления, найденные на чердаке, XVIII века коллекция собранных мною же старинных монет, среди которых, помнится, были очень редкие.

Однако проходили годы, и мысль о самом настоящем, реальном кладе, приобретала все более зримые очертания. Повторюсь: мне хотелось не найти такой клад, а самому спрятать его. Было бы просто здорово, если бы мой клад начал интересовать и волновать кого-то так же, как меня самого увлекали в юности клады островов Григан, Кокос и других. Какие страсти кипели вокруг этих кладов! Какие величайшие драмы разыгрывались при поисках этих сокровищ! Так до сих пор, кстати, и не найденных! Сколько кладоискателей, с горящими от возбуждения и азарта глазами, копались в архивах, выуживая любые сведения обо всем, что касается интересующего их вопроса, а затем самолично брали в руки лопату и с трепетом в душе, замирали, когда ее лезвие натыкалось на очередной находящийся в земле камень.

Естественно, что самолично и в одночасье я не мог предложить миру клад, окутанный ореолом подобных легенд. Однако сделал все возможное, а может быть, и невозможное, чтобы моя задумка имела и неповторимую изюминку, и интригу, и конечно же, тайну! Что это за клад, если его не окружает все, перечисленное выше?! Идея самому спрятать клад, зашифровать координаты этого места и включить его в текст одной из своих книг, родилась, возможно, у меня еще в детстве, когда я исписывал толстые общие тетради своими первыми, пусть трижды примитивными, повестями и романами «Приключения одноглазого пирата», «Приключения на суше», «Морские приключения» и так далее.

И вот теперь, в зрелом возрасте, пришло время воплотить свою мечту в реальность. В каждом из своих романов, из приключенческой серии «Пиратские клады, необитаемые острова», я зашифровал место, где спрятан клад. Это не простая шифровка. Это целая история, умело вплетенная в сюжетную линию, которая и будет являться разгадкой того, где же находится обусловленное место. Сама по себе эта тайна, спрятанная в книге, должна волновать кладоискателей не меньше, нежели сам клад. Чего-чего, а опыт в подобных зашифровках у вашего покорного слуги имеется! Еще в детстве, мы, пацаны, начитавшись о похождениях Шерлока Холмса, зашифровывали друг другу послания в виде пляшущих человечков.

Долго пришлось поломать голову над тем, из чего же будет состоять клад. Решил остановиться на обычных золотых банковских слитках, которые ныне без проблем можно приобрести в различных коммерческих банках.

Кроме того уже сейчас серия «Пиратские клады, необитаемые острова», на мой взгляд, является настоящим подарком для любителей приключений, романтиков и кладоискателей. Как я любил раньше ломать голову над разгадкой всевозможных логических задач и прочих расшифровок! Хотелось бы верить, что и другие, читая мои книги, познают присущий вашему покорному слуге азарт, пытаясь разгадать тайну неуловимой зашифровки.

Утешу самых нетерпеливых: в «Золотом острове» я не так уж и сложно зашифровал вожделенное место, чтобы у вас была возможность рано или поздно добраться – таки до золотишка и убедиться, что автор вас не обманул. Но в следующих книгах… Вы знаете, я не против, чтобы мои тайны волновали многих и после меня. Я просто поражен выходкой знаменитого пирата Оливье Вассера, который во время казни, в последние мгновения своей жизни, уже с петлей на шее, с криком: «Мои сокровища достанутся тому, кто прочитает это!», бросил в толпу, собравшуюся вокруг виселицы, нарисованную им карту с замысловатыми и непонятными надписями по краям. С той поры прошло ни много, ни мало: два с половиной столетия, а ни одно поколение кладоискателей многих стран так и не могут разгадать тайну загадочной карты, которая не перестает будоражить их воображение.

События осени 163… года дали обильную пищу для разговоров лондонским сплетникам. Люди всегда склонны посудачить о чем-либо новом, необычном, а когда все это сопряжено со сказочным богатством, окутано пеленой таинственности, оно тем более будоражит умы окружающих. Неожиданно яркий и стремительный взлет неизвестного графа Джоржа Сленсера заставил заговорить о нем даже в высших кругах лондонской аристократии. Сразу же нашлись знатоки, которые с озабоченными не в меру лицами, выражающими полную осведомленность во всех делах, (разумеется, из надежных источников), уверяли своих собеседников, что граф родом из Бристоля, и покойный отец его бил человеком отнюдь несостоятельным, во всяком случае, ничем не выделялся среди дворян. Когда же за дело взялся предприимчивый сын старого графа, успехи не заставили себя ждать. Удивительно, правда, как смог Сленсер с мизерного капитала, унаследованного от отца, начать сверхширокий размах своей деятельности. Ведь было очевидно, что для столь масштабных его начинаний нужны весьма значительные суммы. Поговаривали, что здесь, что-то не так, но дальше разговоров дело не шло, да и сомнительно, чтобы двинулось, поскольку многие деяния графа были покрыты густым туманом. В одном только все сходились; неспроста, ох и неспроста граф перебрался в Лондон, в этом поступке проглядывалось желание приблизиться ко двору. Да, собственно, граф и не скрывал его. Поражала противоречивость в поведении графа: многое в его делах окружалось ореолом сверх таинственности, иные же поступки он совершал нарочито открыто. То он вел себя как сверхбогач, то вступал в прямые контакты с чернью, и дамочки из высшего света, прослышав об этом, непременно ахали, усиленно работая веерами, или поспешно прикладывали к своим неотразимым, как им казалось, носикам кружевные платочки, обильно окропленные благовониями.

Пытаясь объяснить эту экстравагантность графа, иные отдавали себе отчет в том, что наверняка он делает это неспроста, и кроется за этим, без сомнения, какая-то выгода. Кто знает, но, может быть, благодаря именно причудам графа и пришел к нему колоссальный успех.

Наконец, мы подошли к событию, которого так ждала лондонская знать: граф готовился дать сверхроскошный, судя по разговорам, обед в своем новом, только что построенном доме, который «стоил своего хозяина». Даже факт строительства сам по себе вызывал уважение к графу. Ведь издаваемые в 1580 году и другие в 1593, 1607 и 1625 указы о строжайшем запрещении нового возведения домов в Лондоне, дабы ограничить нездоровый рост города, отличались строгостью. Исключения делались в редких случаях и лишь в пользу богачей. Всем хотелось взглянуть на диковинные по тем временам строительные новшества, которыми изобиловал новый дом графа. К примеру, лондонцы давно привыкли, что все комнаты: передние, салоны, спальни – располагались анфиладой, и мыслить себе не могли, что может быть иначе. Изобретенные сэром Джоном Хэрингтоном уборные были широко внедрены графом в своем доме, и это было непривычно для многих лондонцев, которые по старинке продолжали выливать содержимое ночных горшков, простите за пикантную подробность, в окна.

Ну, да будет об этом! Итак, ближе к обеду к дому графа один за другим начали подъезжать роскошные экипажи, из которых, не спеша, выходили чинные дамы в шикарных туалетах, с прическами в фунт высотой, молодые люди в шляпах с золотыми галунами. Их встречала огромная, подчеркнуто торжественная приемная-зала, изобилующая орнаментами, скульптурой, парадной мебелью. По стенам висели роскошные блюда, картины, сами же стены были расписаны сложными причудливыми композициями, поражающими странным декором с бесконечным количеством оттенков. Другие комнаты также не уступали в роскоши своего убранства: драгоценные ткани на восточный манер, вышитые стилизованными цветами, китайский фарфор, серебреные подсвечники, агатовые чаши, инкские кубки, в обязательном порядке, помимо всего прочего, инкрустированные слоновой костью, серебром, перламутром или кораллом, горным хрусталем, перечным или эбеновым деревом, что подчеркивало баснословность богатства их хозяина.

Приглашенные были, конечно же, людьми весьма состоятельными: лорды, бароны и прочая лондонская знать, но все в доме было устроено так, чтобы и их поразить великолепием и блеском. И стоял за этим тайный умысел хозяина, открывающий ему дорогу к расположению высшего света Лондона.

– Прошу, господа, отведать скромные угощения, приготовленные моими поварами! – Голос графа, и без того громко звучащий под сводчатыми потолками, еще более усиливался при слове «скромные», что дало основание присутствующим догадываться о том, что хозяин явно лукавит.

Уже в самом обращении чувствовалась неординарность: ведь обычно к столу приглашал метрдотель, здесь же сам хозяин прислуживал за столом.

Яства поражали разнообразием и богатством. Фаршированные трюфеля, легочный паштет и паштет из красных куропаток, паштет из тунца и белый соус, говяжий студень и студень из кабаньих голов, фаршированный окорок и вареные языки, колбасы и сыры. Ко всему этому подавались соусы, в которых были смешаны самые разнообразные ингредиенты: мускат, амбра, перец, миндаль, розовая вода. Трапеза состояла из бесконечного количества перемен, и при каждой метрдотель со шпагой отдавал приказания о смене тарелок, а через каждые две – и о смене салфеток. Разнообразно сервирован и убран стол: на скатерти, со всех сторон свисавшей до пола, выделялись столовые приборы с ручками из слоновой кости, солонки с причудливо изогнутыми краями-зубцами, подставки для больших блюд. И уж вовсе восхищало столовое серебро: великолепные ложки с ручками, инкрустированными благородными камнями, еще более изысканно разукрашенные вилки, что само по себе было диковинкой, так как в те времена они еще не употреблялись. Весь этот блеск еще больше поднял авторитет графа в глазах представительниц прекрасного пола, присутствующих на этом празднике. Ни для кого не было секретом, что тридцатипятилетний граф одинок, никогда не был опутан узами Гименея, и не нужно обладать исключительным умом и поразительной догадливостью, чтобы понять, как это обстоятельство действовало на дамочек, у кого количество бриллиантов на шее и пальцах не столь многочисленно, как того хотелось бы, а экипажи для поездок уступали великолепию других. Да разве только это! Каждая отдавала себе отчет в том, как изменится ее жизнь, если она покорит сердце графа, а затем, естественно, завладеет и его кошельком. Но сначала нужно сделать первый шаг, а это непросто, ведь вот какая в этом смысле разворачивается конкуренция. Надо чем-то выделиться, чтобы обратить на себя внимание графа, и каждая делала это по-своему, в силу своих возможностей. Одни считали, что добьются-таки своего, благодаря ослепительности нарядов; иные веровали в неотразимость своих бриллиантовых колье, третьи, не располагая столь весомыми аргументами, надеялись на чудодейственную силу благовоний, которые, по их мнению, несомненно охмелят графа, и на эффект припудренных розовых щечек. Знал бы он, на какие мучения пошли сударыни и мадемуазели, чрезмерно затянутые корсеты, и как увеличивались мучения эти в меру уменьшения яств на столе.

Но в компании находилась женщина, которая поставила целью добиться расположения графа, благодаря лишь силе своего ума. Ничего сложного для нее в этом не было, поскольку метод уже давно испытанный: всем, чего добилась в свои двадцать восемь лет, она обязана была своей сообразительности, смекалке и холодному расчету. Для нее стало истиной, что для достижения цели нельзя гнушаться никакими, даже самыми неблаговидными поступками, ибо цель оправдывает средства. Итак, знакомьтесь: графиня де Кайтрайт, которая сыграет роковую роль в развитии дальнейших событий. Даже именем своим она обязана предприимчивости и хитрости, с помощью которых в ранней юности, будучи девицей, отнюдь не благородного сословия, обольстила старого знатного графа с одной единственной целью: сделать себе имя и титул. Аппетит приходит во время еды. Зачем же просто бросать глупого старика, как она планировала вначале, когда можно прибрать к рукам фактически все его состояние, ведь старец проживал в полном одиночестве. Прямо и косвенно «подсобив» несчастному, к которому питала отчаянное отвращение, перебраться в мир иной, графиня стала обладательницей солидного состояния, которое, однако, через несколько лет таковым уже не являлось. Проявив полное безразличие к делам, сама их не вела и не передоверяла, предприимчивому помощнику, такая ошибка просто удивительна для рассудительной во всем графини, она увлеклась покупкой дорогих украшений, экипажей, не пропуская при этом всевозможных банкетов и пиршеств, и через некоторое время с ужасом обнаружила, что осталась почти ни с чем. Спасением могло стать новое удачное супружество с состоятельным человеком, но таковые графине не попадались, а молодые щеголи, с которыми графиня коротала свои вечера, сами не прочь были погулять за чужой счет и поэтому, кроме любовных утех, никакой выгоды графине не обещали.

Появление в поле ее зрения столь блистательного и, главное, состоятельного человека, при этом очень даже недурного собой, представилось для графини де Кайтрайт, как она посчитала, знамением судьбы. Тем более граф – новый человек, она надеялась, что он не был наслышан о ее слегка подмоченной репутации. Направляясь на банкет, дамочка нисколько не сомневалась, что не упустит возможности сделать первый шаг на сближение с графом.

А пиршество в это время достигало своего апогея. Гостеприимный граф олицетворял полное благодушие: весело болтал с гостями, толковал с ними об утонченности кухни, о полезных свойствах блюд, находящихся на столе.

– Светилами медицины доказано, что бульон расслабляет ткани желудка, поэтому употреблять его весьма полезно! – говорил граф.

Присутствующие одобрительно кивали в ответ и, уже и без того не в меру насытившись, все же соблазнялись еще одним блюдом.

– А сейчас, господа, – торжественно произнес хозяин застолья, – главное блюдо нашей трапезы!

С этими словами дюжина бравых слуг ловкими движениями взгромоздила посреди стола огромного жареного кабана, поданного целиком.

– Прошу прощения, что отниму минуту вашего внимания, но хотел бы, с позволения высокочтимых присутствующих, сказать несколько слов о приготовлении этого блюда! – Граф говорил торжественно и добродушно, настолько добродушно, что не будь гости к этому времени изрядно охмелевшими, они бы заметили, что он переигрывает, рисуя на своем лице неестественно добродушную улыбку. – Кабан, господа, кладется на решетку для жаренья и обкладывается горячими углями. Его шпигуют гусиной печенью, поливают горячим топленым салом, орошают самыми изысканными винами. Чудная еда, господа, чудная. Добавлю, что рекомендуется запивать свинину только бургундским!

И гости, минуту назад решившие ни за что на свете не прикасаться в этот вечер к пище, сейчас же дружно, как по команде, тянулись и к кабану, и к кубкам с бургундским.

Незаметно наступил вечер, зажглись свечи и масляные лампы. Весь вечер графиня искала случая подойти к хозяину дома и завести с ним разговор. Сделать это было не так-то просто, поскольку он постоянно был окружен представительницами прекрасного пола, которые осыпали графа комплиментами, восхищаясь то изысканностью его кухни, то им самим, наивно при этом веря, что чем больше будет произнесено комплиментов и чем восхитительнее они будут, тем больше у них шансов завоевать расположение графа. Сначала и известная нам дама предполагала начать с этого же, но, заметив такой поворот событий, решила действовать нестандартно. Уловив момент, когда Сленсер вышел, она незаметно последовала за ним и, дождавшись, когда он вошел снова, чтобы направиться к гостям, сделала несколько неровных шагов ему навстречу, придерживаясь за одну из стен.

– О, граф, прошу вас! Если не затруднит, проведите меня в сад. Здесь душно. Будьте любезны, помогите мне, милый граф.

И прежде чем он успел что-либо ответить, упала ему на руки.

– Конечно же, сударыня, прошу вас, – он бережно повел ее к дверям, выходящим в сад.

Изображая крайнюю степень усталости, графиня ахнула (но как она это сделала!) и в бессилии уронила голову на плечо своего спасителя.

Черные смоляные локоны рассыпались по щеке графа, разнося пьянящий аромат благовоний.

Графиня де Кайтрайт ликовала: первый шаг сделан! А уж как вести себя с графом в саду, она знала прекрасно.

Мама, отец, не волнуйтесь: все будет хорошо. Ждите нас к вечеру!

Возбужденная Штейла приподнялась в повозке и весело помахала родителям и отцу Уолтера, которые остались стоять у подворья.

– Уот! – Штейла в этот момент была похожа на маленькую девочку, радостную оттого, что ей подарили новую красивую игрушку. – Вот увидишь, это будет самый удачный наш день. Я уверена, что сегодня мы, как никогда, выгодно продадим свой скарб! Ну, чего молчишь, Уот?! Ты слышишь меня?!

Юноша в передней повозке оглянулся и помахал рукой: мол, слышу, согласен. Про себя он улыбнулся милому ребячеству Штейлы.

Наверное, у всех троих пожилых людей, оставшихся стоять у ворот и глядевших вслед своим детям, в этот миг подступили к глазам слезы. Слезы радости за своих детей. Сколько они мечтали о таком дне!? Может быть, еще с той далекой поры, когда сами были молоды, когда в доме Ленмана Берлоу радовались рождению сына, а в доме Гектора Сиддонса счастливые мать и отец не отходили от колыбели дочери. Да, собственно, и домов-то как таковых не было – так, жалкие лачуги. Всем, чего сейчас достигли, они обязаны своему трудолюбию. Труд и еще раз труд, с рассвета и до сумерек на своих крохотных клочках земли, что со временем увеличились благодаря подкопленным сбережениям, на которые удалось купить соседние участки, после чего дела заметно пошли на поправку, став единственным смыслом, их жизни. Кроме земледелия, теперь уже появилась возможность заняться скотоводством, оно стало большим подспорьем в хозяйстве. Завели быков для пахоты, лошадей, коров, телят. О таком они раньше и мечтать не могли. Появилась необходимость нанять рабочих из пауперов, которых не обижали ни в одной, ни в другой семье. Все жили дружно, можно сказать – одной семьей, питались за одним столом и работали все вместе.

Родители Штейлы и Уота, помогая друг другу в тяжелые времена неурожаев, радовались успехам друг друга. И, конечно же, не могли не любоваться своими детьми. Не могли не заметить родители, что, взрослея, дети сближаются, крепнет их дружба, хотя, собственно, дружбой это уже назвать было нельзя. Скорее тут совсем другое чувство.

Все вспомнилось престарелым родителям сейчас, когда они стояли у ворот и смотрели вслед счастливым своим детям. Жаль, что мать Уота не дожила до этого часа, не полюбовалась в этот миг на своего сына и на избранницу его сердца. Видя их вместе, она была бы спокойной и за будущее сына, и за будущее их хозяйства. Но если на плечах двадцатилетнего Уота дом держался уже давно, то для восемнадцатилетней Штейлы это была первая самостоятельная поездка на городской рынок. Конечно, она бывала там, но до этого вместе с отцом, который руководил торгом и своими рабочими, исполнявшими роль продавцов. Но теперь-то она едет сама, и едет как хозяйка. Штейла очень рада, что теперь хоть в этом может помочь своим старикам. Так хотелось удачно все продать, чтобы порадовать их. Ведь от того, насколько удачным будет торг, зависит благополучие всех, кто трудился все лето. Ведь питались они до сих пор не лучшим образом: ели просо, раз в неделю солонину, а на рынок везли все лучшее.

Лондонский рынок встретил их разноголосием и шумом своей бурно кипучей жизни. Лавки ломились от обилия фруктов, овощей, рыбы, овечьего сыра. Кого здесь только не было: живодеры, кузнецы, кожевники, гончары, красильщики. Уот и Штейла со своими работниками бойко развернули торговлю возле самых ворот. Живо пошли в ход привезенные ими мясо, масло, овощи, зелень, зерно, животные. У Штейлы в этот день открылся настоящий дар базарного зазывалы: звонкий голосок ее был слышен, наверное, еще на подступах к базару, и уж так зазывно звенел он, что прохожие не могли не остановиться, чтобы не купить что-либо у обаятельной девушки.

Штейла даже не подозревала, что все продастся так быстро и выгодно. Сияя от восторга, она принялась помогать Уоту, все время его подзадоривая и насмехаясь над его нерасторопностью. Уж здесь она поиздевалась над ним всласть! Сильный и отчаянный Уот всегда был первым во всех делах, и Штейле это, конечно же, нравилось, но сейчас она не могла упустить момент, чтобы не подразнить Уота: видишь, мол, я тоже могу кому угодно нос утереть.

Торги на рынке еще только подходили к самому разгару, а наши герои уже собирались в обратный путь, поскольку все, привезенное ими, уже было продано. Да еще как продано!? Веселая Штейла не умолкала ни на минуту. Подзадоривая мужчин и шутя ругая их, она, радостная, почти приплясывая, вертелась между повозок, успевая при этом помочь запрячь лошадей. Уот с умилением наблюдал за ней. Бесконечно дорогая его сердцу, сказочно красивая Штейла сейчас была еще краше, с этим светящимся от радости личиком и сверкающими от возбуждения глазами. Когда небольшой караван повозок наших героев приближался к старым городским стенам, служившим когда-то фортификационными сооружениями, ныне же игравшим роль лишь административной границы, Уолтер, до этого нетерпеливо мявшийся на своем месте в повозке, резко поднялся и скомандовал своим людям и людям Штейлы:

– Поезжайте все к дому Штейлы! Мы приедем немного позже!

При этом он спрыгнул с повозки, подошел к Штейле, как пушинку, подхватил ее и посадил рядом с собой. Круто развернул лошадей и подстегнул их. Штейла не спросила, куда он направляется, поскольку обо всем догадалась.

Лондонский порт встретил их лесом мачт, многочисленными причальными стенками, пристанями. По зеркальной глади воды сновали тендеры, паромы, лодки с тентами, барки, баржи, обеспечивающие переезд с одного берега реки на другой. Угольщики из Ньюкасла спешили к набережной Сент-Кэтрин, парусники со свежей рыбой из Грейвсенда – к набережной Биллингсгейта. У причала Винтри-Уорф покачивались на волнах парусники, из которых шла выгрузка бочек с вином, пришедшим с Рейна. Невдалеке возвышался Стильярд, бывший когда-то штаб-квартирой ганзейских купцов, ныне же приспособленный для дегустации рейнских вин.

Уолтер стоял у самой воды и восхищенным взглядом провожал величаво проплывающие мимо красавцы-парусники. Штейла молча следила за ним. Она давно знала о любви своего друга к морю, парусникам, морской романтике. Сколько раз в детстве Уот рассказывал ей увлекательные истории о дальних странах, неоткрытых островах, людоедах и дикарях! Штейла готова была слушать его бесконечно, хотя уже тогда задавалась вопросом: откуда он все это знает, ведь и моря-то никогда не видел? Девушка не сомневалась в том, что все это он выдумывает благодаря своему богатому воображению и огромному количеству прочитанных книг. Иного объяснения тому, почему он так любит море, Штейла не находила. Она не раз заводила с Уотом разговор на эту тему, и тот отвечал вполне искренне: ему никогда раньше не приходилось бывать дальше Лондона и его Саутуорского предместья. Лондонская гавань- это тот кусочек моря, которое он так стремился увидеть. По большому счету, это было не море. Это была всего лишь Темза, однако Уот довольствовался и этим, представляя себя на белокрылом паруснике, который вскоре покинет дельту реки и вырвется на широкие морские просторы.

Штейла, хотя и не бредила морем, уже имела возможность раньше не только самолично лицезреть широкие морские просторы, но и на своем горьком опыте убедиться, что море – это не только овеянная мечтами романтика, но и жестокая и беспощадная действительность. Первое же свидание Штейлы с морем могло закончиться для нее трагически.

Это случилось давно, когда она была совсем девчушкой. Однажды родители Штейлы собрались навестить родную сестру матери, проживающую где-то на побережье близ Колчестера. Хижина, в которой проживало семейство Окосламов, стояла так близко к берегу, что маленькая Штейла буквально запищала от восторга, видя у своих ног безбрежную водную гладь. Заметив восхищение в глазах своей юной родственницы, Нил, меньший из двух сыновей в семье, решил покатать ее на лодке. Как все поначалу понравилось Штейле! Тогда она восхищалась морем не меньше, если не больше того, как сейчас немеет от восторга Уот при виде лондонского порта. Лодка так приятно покачивалась на волнах, ветер ласково теребил волосы, щекотал кожу. Нил был еще подростком, ему было не больше шестнадцати лет, но он был так крепко сложен, так умело работал с веслами, что Штейла, помнится, тогда даже залюбовалась им: вот какой у меня, оказывается, есть славный братишка!

Однако, затем случилось то, о чем потом Штейла будет вспоминать с содроганием. Когда они удалились от берега на немалое расстояние, совершенно внезапно налетел шквал. Небо вмиг потемнело, ужасные порывы ветра подняли на море страшную волну. Как тогда Штейла испугалась! Что уж говорить о ней, если привыкший к морю младший Окослам и тот заволновался. Это девочка заметила по его взволнованному лицу. С каким остервенением, сцепив зубы, он безостановочно греб к берегу! Времени проходило все больше и больше, однако спасительной земли все не было видно!

Штейле до сих пор помнилось то отчаяние, которое тогда ею овладело! И что примечательно: ее испугали не столько ветер и волны, сколько то обстоятельство, что в непроглядной темени совершенно не было видно берега! Ей почудилось, что они провалились в некую черную и страшную яму, из которой уже никогда не выберутся. Если бы выл виден берег, думалось тогда Штейле, была бы понятна и ясна цель, к которой они должны двигаться. Появилась бы хоть какая-никакая надежда на спасение. А так… Нил изо всех сил налегал на весла, но онемевшей от страха девочке все это казалось, бесполезным. Она была уверена, что гребет он в совершенно противоположную от берега сторону. С этой минуты на бедного юношу легла двойная нагрузка: нужно было не только управляться с веслами, но и объяснять, начавшей ныть родственнице, что она ошибается. Что лодку направил он в нужном направлении.

– Берег там! Поняла?! Там! – старался он перекричать ветер, тыча дрожащим от перенапряжения пальцем куда-то в темень. – И не сбивай меня! Помолчи!

Однако у Штейлы, которая мало что смыслила в подобных делах, накрепко засела мысль: Нил все дальше уводит лодку от берега и что теперь здесь, посреди будущего морского простора, их не может ожидать уже ничего иного, кроме неизбежной смерти.

Каким же огромным был ее душевный подъем, когда она вскоре увидела темнеющий вдали берег, а затем и лодку, на которой отец и старший брат Нила спешили им на помощь. Когда вскоре Штейла ощутила под своими ногами спасительную твердынь земли, ей показалось, что она родилась заново на этот бренный свет! После всего пережитого у нее если и остались какие-то силы, то только лишь для того, чтобы доплестись до постели, упасть на нее и хорошенько отоспаться да прийти в себя. Однако видя, что она наконец-то на берегу, и осознав, что самое страшное уже позади, она устроила такой радостный визг и такую же пляску, что взрослые только умиленно покачали головами. Изначально они собирались утешать девочку, а получилось так, что она своей выходкой утешила их! Ведь они за это время переволновались не меньше ее!

С той поры прошло много лет, а повзрослевшая Штейла до сих пор помнит, как поначалу она умилялась морским простором, а потом в страхе трепетала перед неукротимым буйством грозной стихии. Она была безучастна к страданиям девочки: не будь Нил таким расторопным, пучина тогда легко бы приняла их юные жизни себе в жертву, не проронив при этом слезы. Именно поэтому Штейле теперь и не хотелось, чтоб любовь Уота к морю переросла в нечто большее. Пускай любуется им, но не более того! Уот должен быть рядом с ней, а не скитаться по морям! Сейчас же она впервые почувствовала беспокойство, глядя на Уота: ведь женское сердце любит домашний уют, вот и Штейла мечтала, как они вместе возьмутся за работу на своей земле, объединив хозяйства. Тогда дела у них еще более заладятся. Почему бы и нет? Ведь сегодняшний день показал, как у них может все неплохо получаться. Для этого требовалось совсем, казалось ей, немного: закатать рукава и уйти с головой в дела. Поэтому, наблюдая сейчас за Уотом, она нисколько не сомневалась, что его увлечение морем – дань юношеской романтике, мужчина из этого со временем вырастет, как из коротких штанишек.