Говард Филлипс Лавкрафт

В мрачном свете луны мелькали картины, которые я не в силах описать, которые я не в силах забыть: пустыни, покрытые истлевшими трупами, джунгли из руин и разложения на месте оживленных некогда равнин и селений моей родины, водовороты бурлящего океана там, где когда-то вздымались крепкие замки моих предков. Вокруг северного полюса гигантские топи изрыгали из себя зловонные пузыри и облака ядовитых испарений и с бессильной яростью шипели в ожидании натиска вздымавшихся к небу волн, что кружились и бесновались в дрожащих глубинах. Но вот оглушительный взрыв расколол ночь, и опустевшую землю рассекла огнедышащая трещина. Черный океан все пенился, пожирая пустыню по краям, а трещина в центре неумолимо росла.Не осталось больше суши, кроме страшной пустыни, но грозово дымящийся океан продолжал наступать на нее. Вдруг бешеное море словно испугалось чего-то, оно замерло на миг, ужаснувшись лика темных богов земных недр, превосходящих своею силою злого бога вод. Но, как бы то ни было, океан уже не мог повернуть вспять, да и пустыня слишком долго страдала от его кошмарных волн, чтобы помогать теперь старому недругу. А посему воды, поглотив остатки земли, устремились в дымящуюся пропасть, теряя при этом все свои былые завоевания. Они уходили с недавно затопленной суши, вновь являя глазу картины смерти и распада, мутными струями они уходили с древнего океанского дна, на котором покоились с тех незапамятных времен, когда время только начиналось, а земные боги еще не родились. Сначала над водой поднялись одетые в траур развалины знакомых столиц. Луна возложила свои бледные лилии на мертвое тело Лондона, Париж же поднялся из своей влажной могилы, чтобы получить благословение далеких звезд. Потом появились развалины не менее мрачные, но совсем незнакомые - ужасные башни и монолиты в тех местах, где, как думают люди, никогда и не было суши.

Океан очень стар — он древнее гор, он хранит в себе память и мечты бесконечного Времени.

...в моей вновь обретенной свободе одиночества я почти рад горечи отчуждения.

The Sphinx is his cousin, and he speaks her language; but he is more ancient than the Sphinx, and remembers that which she hath forgotten.

Ты и я проплывали через миры, которые вращаются вокруг красного Арктура, и жили в телах насекомых-философов, величаво ползающих по четвёртой луне Юпитера. Как мало земляне знают о жизни и о её распространённости! И действительно, как мало они должны знать ради их собственного спокойствия!

Самое страшное кроется в убогих некрашеных домишках, притулившихся на сыром склоне холмов, прилегающих к скале.

Картер даже не пытался объяснить им, что добро и зло, красота и уродство - узоры бесконечного орнамента и приобретают смысл лишь в связи с ним.