Kitobni o'qish: «Охотничье оружие. От Средних веков до двадцатого столетия»
© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2022
© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2022
Моему отцу Дудли Блэкмору (1879–1941), любившему сельские красоты
Предисловие
В настоящей книге, предназначенной для коллекционеров, я попытался описать все известное мне оружие, использовавшееся на охоте, включая и те разновидности, которые военные историки обычно относят к этнографическим. Описывая, например, арбалеты, невозможно не упомянуть веерный арбалет – основное метательное оружие аборигенов. Оно требует такого же внимания, как и испанский дротик. Если в Англию привезли рогатку, то почему не следует писать о ее использовании и в других странах? К сожалению, до сих пор охотничье оружие пользовалось явно недостаточным вниманием исследователей и собирателей.
В 1890 г. барон де Коссон с горечью писал во введении к своей книге «Старинное охотничье оружие в Гросвенорской галерее», что «в истории древнего оружия нет другой области, к которой бы относились с таким пренебрежением, как к охотничьему оружию. Ни в одной европейской коллекции охотничье оружие не выделено в особый раздел».
Практически ничего не говорят об охотничьем оружии и специалисты по истории оружия и доспехов: В. Бохейм, А. Деммин и В. Диллон. Их интересуют только коллекции, а также искусно отделанные мечи, сабли, арбалеты и ружья, но не скромные палаши и кинжалы.
Первой книгой, специально посвященной охотничьему оружию, стал «Каталог европейских придворных мечей и охотничьих сабель» Б. Дина, вышедший в 1929 г. В нем много полезной информации, хотя автора прежде всего интересует великолепная отделка охотничьих мечей, а не их применение на охоте.
В 1937 г. П. Каррингтон-Пирс опубликовал небольшой «Справочник по придворному и охотничьему оружию». Написав книгу в то время, когда преобладали «небольшие дома с малочисленной прислугой», он отмечает, что сабли «по-прежнему покупались за ту ничтожную цену, которую могли позволить себе многочисленные собиратели древностей, неохотно отсчитывавшие каждую десятифунтовую купюру».
Спустя тридцать лет после того, как было сделано это заявление, охотничий палаш по-прежнему можно было купить за гроши уже из-за причуд антикварного рынка. В том же 1937 г., когда П. Каррингтон-Пирс опубликовал свою книгу, в Берлине состоялась Всемирная охотничья выставка, способствовавшая развитию интереса к данному виду оружия. В полной мере эффект от ее проведения проявился лишь после войны, когда практически в каждой стране начали создаваться охотничьи музеи. Начали выходить и книги, посвященные охоте и охотничьему оружию. Правда, в большинстве из них давалась история огнестрельного оружия или описывались спортивные или художественно отделанные ружья.
Конечно, тема требовала разработки, поскольку в сотнях книг XVI и XVII вв. подробно описаны способы и обычаи проведения охоты, порядок обучения и ухода за гончими, но почти нет сведений об оружии, например весе и длине копья или форме эфеса сабли. Что же касается красивых гравюр и ксилографий, иллюстрирующих эти книги, то художники чаще всего дают настолько схематичные изображения мечей или копий, что они не могут служить источником каких-либо сведений.
Пытаясь описать все разновидности существовавшего охотничьего оружия, невольно задумываешься над тем, как разместить все сведения в одном томе, ибо необходимо описать все оружие, начиная от каменного топора и деревянного копья до револьвера и ракеты. Поэтому в начале каждого раздела приходится давать краткий исторический экскурс, уповая на то, что читатель уже частично знаком с предметом разговора.
Перечислив главные трудности, которые пришлось преодолеть при написании этой книги, автор приносит извинения за вынужденную краткость и фрагментарность изложения. Кроме того, я должен поблагодарить своих друзей и многочисленных коллег, помогавших мне в розысках необходимых материалов для написания моего труда и подборе иллюстраций, которые читатель увидит в этой книге.
Введение
Традиционный взгляд на охоту отражен в песенке из книги «Синегетика» (Лондон, 1788):
Охота – древний, благороднейший досуг,
Равно доступный для господ и слуг.
Он упражняет глаз и дарит телу силу,
И лорду старому он отдалит могилу.
Конечно, человек начал охотиться ради пропитания, но уже в более поздние времена охота стала частью общественной жизни и формой досуга. Она помогала удовлетворить кровожадные военные инстинкты без человеческих жертв и кровопролития. Это был и спорт, и развлечение.
Охота считалась таким же укрепляющим тело и дух делом, как военная служба. У. Сомервиль пишет об этом: «Для великих героев Античности охота была не только забавой. Охотясь, они тренировались перед будущими военными действиями, их поединки с дикими зверями были прологом их будущих побед. Ксенофонт замечает, что почти все древние герои – Нестор, Тесей, Кастор, Полидевк, Одиссей, Диомед, Ахилл – были заядлыми охотниками».
В Средневековье охота стала тем главным событием, вокруг которого вращалась вся жизнь и небольшой деревни, и старинной усадьбы, и королевских дворов. Весной и летом охотились на оленей, осенью травили зайцев, зимой выслеживали кабанов. У каждой охоты были четко разработанные правила и нормы этикета. Егеря и лесничие выслеживали животных, устанавливали их убежища, составляли маршруты их передвижения, по помету определяли возраст и состояние будущей добычи. В практических руководствах, посвященных охоте, давались советы, как читать эти знаки, чтобы определить время для удачного гона. Помет торжественно приносили на охотничий завтрак, где определялись планы предстоящей днем охоты. В течение дня охотники могли затравить несколько десятков зверей, а сама охота могла продолжаться несколько дней.
Особыми ритуалами обставлялась разделка туши. У животных торжественно вырезались гениталии1, у птиц изымалась считавшаяся целебной «срединная косточка». Как и оленьи рога, они считались самыми драгоценными трофеями, становились предметом специальных изысканий и часто изображались художниками. В насчитывающей более сотни листов серии охотничьих гравюр И.Э. Ридингера (1698–1767) запечатлено немало причудливых оленьих рогов.
Огромные собрания подобных трофеев скопились в охотничьих замках. Эрцгерцог Фредерик Саксонский отдал группу гренадеров за голову оленя, застреленного первым королем Пруссии в 1696 г. В рогах этого оленя было шестьдесят шесть зубцов.
Большинство европейских правителей считали охоту делом чести. Император Максимилиан I попытался увековечить собственные подвиги, опубликовав их иллюстрированное описание в Theuerdank и Weisskunig (рис. 4). Генрих VIII, пытавшийся состязаться с императором по многим вопросам, оказался и страстным охотником. В августе 1520 г. его секретарь Р. Пейс писал Уолси: «Обычно, кроме праздничных дней, король встает рано, в 4 или 5 часов, и охотится до 9 или 10 часов вечера. Искусство охоты он превратил в настоящее мучение всех, кто его окружает».
Очевидно, что из-за подобных пристрастий сильно страдали не только придворные, но и сельские угодья. Деревенским жителям приходилось молча страдать от серьезных опустошений, производимых во время королевской охоты. Одним из фанатичных охотников считался король Яков I. Однажды он страшно рассердился, поскольку похитили его любимую гончую по кличке Джоулер. На следующий день собака вернулась с прикрепленной к ошейнику запиской: «Досточтимый сэр Джоулер, мы просим Вас поговорить с его величеством, ибо Вы видите его каждый день, а нас он не может услышать, и убедить его величество вернуться обратно в Лондон, чтобы не подвергнуть свою страну полному разорению».
Нам известно, что король не обладал чувством юмора или сочувствием к простым людям и продолжал охотиться со своими гончими. Однако к 1607 г. его страсть начала потихоньку угасать, и сэр Джордж Чеворт отметил, что «его величество уже не так одержим своей страстью, чтобы предаваться ей в любую погоду, – хотя в погожие дни он по-прежнему стремится проводить как можно больше времени в поле, в холодные или дождливые дни предпочитает оставаться дома».
В то время в Европе охота считалась в первую очередь развлечением, в котором не было места для риска или физических трудностей. Организация охоты становилась все более и более утонченной, князья старались превзойти друг друга во всевозможных развлечениях и причудах. Удобно расположившись в специально построенных беседках и галереях, они уничтожали сотни оленей, кабанов и множество разнообразной дичи, которую к ним подгоняли загонщики. Отчасти такому отношению способствовало и широкое распространение огнестрельного оружия.
Следуя этой общепринятой моде, И. Солер, автор «Полной истории охоты в Мадриде» (1795), прежде всего превозносил достоинства охоты, очищающей ум и укрепляющей тело, вскользь упомянув о сопровождавших ее трудностях: «Участие в охоте является самым приятным, полезным и забавным способом отдыха, потому что она будоражит сознание и заставляет забыть обо всех заботах и жизненных невзгодах, укрепляет тело и способствует развитию ловкости, вызывая при этом небольшую усталость».
Однако в Англии в начале XX в. продолжало доминировать спартанское отношение к охоте как к спорту, в котором не было места роскоши. Отсутствие удобств и физическое напряжение считались неотъемлемой составляющей преследования дичи. Охотник должен был находить удовольствие в том, что он мог охотиться в любую погоду, независимо от результата.
Ружейные охотники, такие как полковник П. Хокер (1786–1853), были привычны к зимним ночам на болотах, они могли промокнуть и продрогнуть до костей ради единственного выстрела по дичи на утренней тяге.
В своем дневнике 1820 г. Хокер сообщает в записи от 15 января, что «нынче ночью два человека замерзли до смерти в своих плоскодонках». Ничтоже сумняшеся он подготовил свою лодку к 28-му числу и просидел в ней «с 7 часов вечера до 7 часов утра… так и не сделав ни одного выстрела. Никогда более мне не приходилось попадать в такой переплет».
Охотникам и писателям викторианского периода2 нравилось говорить о физических трудностях и опасностях, подстерегавших каждого, кто отправлялся на охоту, правда неизменно подшучивая над собой. Так, Г. Камминг, приобретший известность после публикации своей книги «Пять лет жизни охотника в далеких просторах Южной Африки», заявлял своим читателям, что превосходным охотником на львов может стать лишь тот, кто «не боится смерти, обладает особой выдержкой и самообладанием, хорошо изучил привычки и места обитания львов, неплохо разбирается в охотничьем оружии».
Другой известный охотник, Х.А. Ливсон, писал под псевдонимом Старый Шекари. Страдая, как и Хокер, от военных ран, Ливсон продолжал вести активный образ жизни и охотился по всему миру. Его рассказы, написанные как роман, необычайно увлекательны, временами волосы шевелятся от страха и перехватывает дыхание.
В книге «Охота в разных странах» (1877) Ливсон, например, выступает в основном как типичный охотник, «привыкший к смерти, которая подстерегает его в любой момент, но он готов встретиться с ней лицом к лицу». Правда, весь эффект пропадает от описания последующих событий. Рассказывается, как Ливсон вместе со своим компаньоном основательно подкрепляется за завтраком (приводится полный перечень съеденного).
Захватив с собой несколько жестянок с паштетом из утиной печени (фуа-гра) «на тот случай, когда они не смогут в достаточном количестве достать еды во время путешествия», они, к счастью, находят удобное пристанище. Здесь они получают прекрасный обед и встречают красотку, которая «очарована его прекрасным спутником». Но все кончается хорошо: натянув лосины и вооружившись своим драгоценным карабином Уитфорта, Ливсон убивает все живое в радиусе 300 ярдов.
Восхищенный прекрасно организованными охотничьими экспедициями, Т. Рузвельт во вступлении к книге Бейли-Громана «Мастер охоты» (1904) писал, порицая тех, кто не «требует от охотника ни физического, ни духовного напряжения»: «В свое время подобное отношение оказывалось вполне возможным, однако сегодня считается совершенно неприемлемым. Отсутствие трудностей и лишений превращает охоту в приятное времяпрепровождение в автомобиле, палатке или вагончике. Выстрелы в заранее приготовленную дичь в специальные дни сопровождаются изысканным угощением из всевозможных лакомств, привезенных в специальных фургонах или с помощью мулов. Сама же охота не требует никаких усилий от ее участников, представляя плохую пародию на суровую охотничью жизнь, когда мужчина был вынужден полагаться только на свою выносливость, зоркий глаз и необычайную выдержку. Только они становились залогом его безопасности и помогали выжить в поединке с дикой природой».
Храбрость и самоотверженность, честное соперничество подменялись жаждой крови и ничем не оправданной жестокостью. Первыми такие качества стали проявлять римляне: сражавшиеся с животными люди и животные с животными должны были добивать друг друга на арене, окруженной орущей толпой.
В XVI в. возродили подобную искусственную разновидность охоты. В Англии она проявилась в виде преследования быков и медведей. Иоганн-Георг I, эрцгерцог Саксонский, был заядлым приверженцем аренных боев, используя для этой цели в качестве сцены большой открытый рынок в Дрездене. Именно сюда привозили зубров из диких лесов Польши и выставляли их против медведей, кабаны сражались с волками и оленями.
Сам эрцгерцог иногда также выходил на арену, чтобы пронзить животное своим копьем. Похожие придворные развлечения достигли своей кульминации в отвратительном развлечении по подбрасыванию лис. Оно происходило следующим образом: два человека, стоявшие друг от друга на расстоянии 20 или 25 футов, удерживали концы широкой тесьмы или веревки. Ненатянутая средняя часть лежала на земле. Как только испуганное животное прогонялось через арену, державшие канат натягивали концы, подбрасывая животное в воздух. Поверхность арены специально покрывалась опилками или песком, чтобы искалеченное животное не сразу умерло.
Использовали также и смешанные пары животных, стравливая которых удовлетворяли жажду к жестоким развлечениям. В Дрездене во времена герцога Саксонии Августа Сильного (1694–1733) ради потехи однажды подбросили и предали смерти 687 лис, 533 зайца, 34 барсука и 21 дикого кота. В конце 34 молодых борова и 3 волка были помещены в загородку «к великому удовольствию кавалеров и ужасу благородных дам, которым дикие кабаны повредили платья с кринолинами, изрядно повеселив всю честную компанию».
В опубликованном в 1794 г. «Руководстве для развлечений» описывается, как в венском амфитеатре устраивались битвы между львами, леопардами, медведями, волками и рысями. Чтобы пройти на свободные места, горожане приносили своих собак, нападавших на животных на арене.
Свои садистские наклонности охотники проявляли не только по отношению к животным. Согласно суровым законам сельчане были обязаны предоставлять свои угодья для развлечений своего помещика, хотя браконьеры жестоко преследовались. В 1537 г. обнаружили фермера с мертвым оленем на его собственном поле. Тогда архиепископ Михаил Зальцбургский приказал, чтобы его зашили в шкуру животного и отдали на растерзание голодной своре его собак, сам же он с наслаждением наблюдал, как изголодавшиеся звери раздирали человека на куски. Если у крестьянина находили зайца, то привязывали к горлу. Если в XVIII в. в Англии ловили голодного батрака, ставившего силки на кроликов, то его могли выслать на семь лет. Для защиты угодий от крестьян нередко использовались ловушки на людей и ружья-самострелы.
Конечно, люди жили по законам своего времени. Малообразованное население безучастно относилось к бессмысленному умерщвлению животных. К своей добыче охотник относился со смешанными чувствами восхищения и бессердечности. Оленя превозносили за благородство, кабана – за храбрость. В качестве примера можно привести тост Мастера охоты, опубликованный в книге Ливсона «Охота в разных странах» (1877). Вначале он превозносит «прекрасных дам, их сияющие глаза и пышную грудь», затем продолжает:
Я поднимаю тост за того,
От кого бегут могучие звери,
А он, самый благородный из нас,
В горных зарослях выросший,
Быстрее, чем самый стройный олень,
Живущий на просторах Декканского плоскогорья.
Кто может остановить его гордый бег?
Кто дерзнет его превзойти?
Чуть ниже он пишет о страсти, охватившей охотника:
Кабан, могучий кабан, меня влечет,
Вопреки голосу рассудка,
Я думаю о нем с утра до вечера,
Вижу его во сне.
За днями дни, я с неугасимой страстью,
Орлиным взором, твердою рукой
Гонюсь за ним,
Стремясь его убить!
Отметим, что выдра, считавшаяся небольшим и очаровательным существом, могла нападать практически с маниакальной яростью. Именно поэтому в поэтических текстах ее награждают такими эпитетами, как «жестокий тиран», «полуночный убийца», «тонконогий застенчивый скиталец». Английский поэт У. Сомервиль подробно описывает охоту на выдру в поэме «Погоня» (1735), заканчивая ее следующим образом:
И снова нападает толпа. Копье попало в шею,
Его зубцы впились ей в плоть,
Пурпурная кровь струится из раны.
Тяжелое древко мешает убежать,
Как тяжкий груз влечет его в глубины.
Но облегченья нет в прохладных водах,
И крик о помощи его никто не слышит,
Он к берегу стремится, чтобы скрыться в зарослях,
Но тщетны ее надежды,
Там ждут ее враги – охотники и гончие собаки.
Она мечется затравленно, но нет ей спасенья,
На заостренных пиках поднята высоко над толпой,
Извиваясь, она висит, и скалится, и кусается, но все тщетно,
Трубят громко в рог, весело воспевают случившееся,
Приговоренный к своей участи, он умирает, умирает.
И все же животные изображались необычайно подробно и любовно, их образы использовались в качестве украшения на охотничьем оружии.
Только к XVI в. у отдельных сограждан начала пробуждаться совесть, и стали раздаваться первые протесты против жестокого обращения с животными. Правда, не обошлось и без крайностей. В 1780 г. «джентльмен» (Ричард Гардинер) опубликовал «Сентябрь, сельскую поэму», памфлет, в котором он клеймит позором охотников, убивающих птиц во время выведения птенцов:
Куда податься их несчастным деткам?
Не скрыться от охотника ни в чаще, ни в кустах.
Отказавшись от борьбы, сбившись с дыхания,
Они закрывают глазки и умирают в агонии.
Но это ли триумф?
И можно ли содеянным гордиться?
Тем, что калечишь иль лишаешь жизни
Живое существо, созданье Божье?
В 1818 г. Дж. Лоуренс в «Охотничьем календаре» призывал «к милосердному обращению со всеми дикими животными», считая его «священной обязанностью» охотника. В октябре 1825 г. леди Кеннеди, ревностный поборник этих идей, посетила соревнования охотников и расстроилась, увидев, что в качестве мишеней там используют живых голубей. Побуждаемая личными намерениями, она привязала небольшой кусочек белой бумаги вокруг лапки каждой птицы, чтобы та полетела зигзагами и тем самым увеличились ее шансы на спасение. На самом деле это помешало полетам птиц, и «зрители просто умирали от смеха». В 1847 г. миссис Ханбери опубликовала «Один день из жизни оленя», где попыталась выступить против жестокой современной охоты на этих животных.
Однако большинство охотников продолжали проявлять невероятную жестокость к животным. В качестве примера можно привести избиение быков (более подробно об этом говорится в главе «Оружие», раздел «Ружья, заряжавшиеся с казенной части»). Случались и отдельные происшествия. В 1825 г. лорд Мидлтон решил соревноваться с егерем, причем тот, кто совершал удачные выстрелы, должен был нести добычу партнера. Поскольку егерь оказался более удачливым, лорду Мидлтону пришлось изрядно попыхтеть, ноша оказалась тяжелой, поэтому он преднамеренно убил молодого осла и заставил егеря нести его.
Даже добродушный П. Хокер не колеблясь застрелил своего молодого необученного пса, когда тот помешал ему во время охотничьей экспедиции во Францию. Некоторые доблестные авторы невольно выдавали себя своими собственными сочинениями. Нельзя не испытать тошнотворные чувства при прочтении описания Г. Камминга, посвященного убийству самого большого из встреченных им самцов слона. Первым выстрелом он обезножил животное, заставив того хромать и укрыться под деревом, откуда он смотрел на своих мучителей «покорно и философски».
Камминг продолжает рассказывать: «Прежде чем уложить слона, я решил немного понаблюдать за этим благородным животным. Поскольку я уже расседлал своих лошадей и разместил их в тени дерева, где собирался остановиться на ночь и следующий день, то быстро разжег огонь и поставил на него свой котелок, так что через несколько минут мой кофе был уже готов. Затем я устроился в моем лесном доме, спокойно попивая свой кофе в компании с одним из прекраснейших слонов Африки, находившимся под соседним деревом, предвкушая то наслаждение, которое было у меня впереди.
Вволю насладившись зрелищем поверженного слона, я решил исследовать наиболее уязвимые точки. Приблизившись к нему насколько возможно, я выпустил несколько пуль в различные части его огромного тела. Они не причинили ему ни малейшего вреда, он просто махнул своим хоботом, воспринимая как досадное недоразумение, только мягко дотрагиваясь до раны осторожными движениями.
Удивленный и потрясенный, я понял, что только мучаю и продлеваю страдания благородного животного, которое с достоинством несло выпавшие на его долю муки. Решив закончить со всем этим как можно быстрее, я начал стрелять в него с левой стороны, соответствующим образом устроив мое оружие. Но прошло еще много времени, прежде чем мои пули начали оказывать свое воздействие.
Сначала я сделал шесть выстрелов из двустволки, которые могли оказаться смертельными, но также не нанесли видимого вреда. Тогда я выстрелил еще три раза из голландского шестифунтовика. Теперь из глаз животного полились огромные слезы, он медленно открывал и закрывал их, наконец его огромная туша дрогнула, упав на бок, он дернулся в конвульсиях и испустил дух».
Не станем сгущать краски и отметим еще одну составляющую охоты, которая позволит закончить это введение на более оптимистичной ноте. Насколько нам известно, охота всегда щекотала нервы. Многие полагали, что подобное возбуждение можно было испытать, занимаясь сексом. Возможно, в сказанном есть доля истины, ведь и тут и там налицо преследование, борьба и завоевание с кровопролитием. Рассуждая о капельках крови, оставленных раненым животным, Ч. Бонер в «Охоте на серну» (1853) сравнивает кровь с цветком:
Алое пятно радует охотника
Более, чем самая красная роза,
Он трепещет от восторга,
Как любовник, сорвавший цветок невинности.
Охоту часто посещали придворные дамы, предлагавшие в конце дня развлечения мужчинам, разгоряченным гоном. Их присутствие превращало наказание «клинком» в шумное и оживленное событие (об этом более подробно говорится в главе «Ножи и штыки», раздел «Охотничьи приспособления»). На гобелене XV в., хранящемся в Музее Виктории и Альберта в Лондоне, известном как Девонширский гобелен, изображен олень, которого потрошит охотник, и гончая, с радостью копошащаяся в окровавленном месиве. А на втором плане другой охотник страстно ласкает грудь женщины.
В парижском Лувре находятся гобелены, известные как «Охота Максимилиана» (ок. 1525), на которых изображена парочка, занимающаяся любовью, в то время как на заднем фоне собираются охотники. Во французском любовном романе «Венера» де Фуллу (1561) встречается описание устройства кареты для охоты. Полагалось, в частности, посадить туда прыткую девицу шестнадцати или семнадцати лет, чтобы она услаждала сеньора во время путешествия.
В стихотворении «Как я стану жить в отставке в деревне», написанном около 1680 г., встречаем такое начало:
Если я доживу до старости, я отправлюсь в деревню,
Такова моя судьба. В селе,
Может быть, у меня будет теплый дом с каменной оградой
И чистая молодая девушка, которая станет почесывать
мою лысину.
Отметим, что в стихах охота и занятия любовью постоянно обозначались сходными образами. В охотничьих песнях обычно использовали непристойные каламбуры, как, например, в песне «Охота на венок зайца». «Поиск кролика» или «зайца» означал наружные женские половые органы, иногда упоминалась cunny (шкура). Сказанное относится и к лани. «Раненый» олень считался легкой добычей, поэтому его образ символизировал девушку, уступившую своему любовнику. На подобных метафорах построена известная баллада о горбатом леснике:
Жил-был лесник, стрелок отменный,
Всегда носил с собой припас,
Чтобы в цель попасть тотчас,
Едва завидит самку
В густом-густом лесу.
Джек, пой свою песню,
Вместе со мной, со мной,
Вместе со мной, со мной.
Но в первый раз он не попал,
Вторую он обнял и поцеловал,
А третья от него ускользнула,
В зеленый лес, в зеленый лес,
Четвертую самку поймал он в силки,
Объятья его страстны и крепки,
В зеленом, зеленом лесу.
Пятая самка резвушкой была,
Прыгала как коза,
Но быстро ее он поймал, укротив,
На зеленой-зеленой траве.
Джек, пой свою песню,
Вместе со мной, со мной,
Вместе со мной, со мной.
Приведенные отрывки дают хотя и фрагментарное, но достаточно яркое представление о пороках и недостатках мужчин и женщин, использовавших оружие, о котором пойдет речь в следующих главах. Ввиду ограниченного объема в нашей книге возможны определенные недочеты.
Кровавые оргии королевских охот удовлетворяли потребности в жестокости и похоти. Не отставали от них и колонисты, осваивавшие заморские земли. Опьяненные властью, которую давало им огнестрельное оружие, они забивали всех животных, попадавшихся им на глаза. Профессиональные охотники, китобои, охотники на тюленей или морских котиков, бизонов и слонов безжалостно прошлись по землям и морям и истребили множество видов диких животных. Их кровожадность совершенно затмила скромных охотников, добывавших дичь ради пропитания своей семьи, а не ради удовольствия и спортивного тщеславия.
Встречались также те, кто изучал жизнь в сельской местности и, как следствие, начинал любить животных, гордясь тем, что никогда не причинял им страданий. Приведем слова сэра Самуэля Уайта Бейкера: «Все охотники, с которыми мне доводилось встречаться, на самом деле оказались весьма сентиментальными: оставаясь жестокими по отношению к животным, они были готовы расплакаться от любой душещипательной истории».
