Kitobni o'qish: «Ледяная фантазия»

Shrift:

GUO JINGMING

郭敬明

ICE FANTASY

幻城

This edition is published by AST Publishers LTD arrangement with China South Booky Culture Media Co.,LTD through Tianjin Mengchen

Cultural Communication Group Co., Ltd.

Publishing Coordination: MoonTrans.

Предисловие

Ты есть владыка льда, ты есть снег последних дней.

Если я сложу все воспоминания, поверну время вспять, возвращу юность, разожгу прошедшие годы в играющие в темноте огоньки, тогда…

Это не ложь, не выдумка… В юности меня действительно посетил такой сон. Я прекрасно знал, что он нереален, но отделаться от ощущений после него никак не получалось.

Итак, я стоял на безлюдном ледяном поле, и огромный ледник, подобно топору, раскалывал надвое голубое небо. В спину мне, не прекращая ни на секунду, дул сильный ветер; он гнал клубы снега к далекой линии горизонта, и ворох снежинок мешал взору, превращая все передо мной в сплошную белизну.

Пространство заполнял резкий свист, бил по ушам и словно в груди, причиняя боль.

На зеркально ледяном поле безмолвно появились серебристые рыцари и укутанные в черные мантии маги; в их глазах, казалось, таился покой всей огромной Вселенной. Я двинулся к ним, приближаясь медленно, шаг за шагом. Мое сердце наполнилось волнением и страхом, и в следующее мгновение я уже сам был их частью.

…Сейчас я уже запамятовал, кем именно стал – серебряным рыцарем или же черным магом.

Когда я сел за это предисловие, с момента написания романа минуло уже целых восемь лет. Сколько это? Если взглянуть с точки зрения продолжительности жизни, которая в среднем составляет восемьдесят лет, то это ее целая десятая часть. А если сравнить эти годы со сроком нашей золотой юношеской поры?

Эти восемь лет займут ее всю.

Похоже, что, потихоньку становясь старше, люди начинают так же потихоньку возвращаться мыслями в прошлое, и неважно, о неудачах или победах они, серые или же наполнены красками. Это занятие подобно лакричной конфете – рассасывая ее, ты каждый раз открываешь новый вкус, в сладости проявляется легкая горечь, и ты едва заметно морщишься.

В большинстве своих воспоминаний мы обязательно невежественны и просты, незрелы и импульсивны, поэтому они наполняют наши сердца множеством, множеством сожалений. И все же пусть и совсем немного, но эти воспоминания пробуждают в нас и непонятную зависть, тягу к тем прошлым нам.

Кажется, что двадцатичетырехлетнему человеку, которому вот-вот стукнет двадцать пять, не очень-то и подобает быть чересчур сентиментальным. Во мне накопилось немало смущения и стыда из-за того, что когда-то я изливал на бумагу воспоминания и события из собственной жизни. Возможно, лишь опьяненные юностью люди способны так смело открывать другим свое сердце, хрупкую шершавую наружность или гладкое и холодное нутро, торжественно выставлять напоказ личные чувства и переживания, чтобы найти в сердцах других людей сочувствие или же вызвать презрительную усмешку. Теперь, когда минуло столько времени, уверенность и самоотверженность моей юности заставляют меня лишь протяжно вздохнуть.

В семнадцать лет я был невозможно отважен.

Нынешний же я похож на обряженного в доспехи медвежонка от PRADA, что люди вешают себе на сумки. Я такой же крепкий, непробиваемый, я интересен людям, но далек от того себя, стоявшего на краю мира.

Вновь просматривая эпилог к «Ледяной фантазии», помимо небольшой склонности к драматизму, я обнаружил, что выразил много искренних чувств, которые нынешний я изложить бы не смог. Сегодня, повзрослев, я уже давно выработал привычку передавать все внутренние переживания через созданных мною героев историй. Это спасает от части критики, потому что все остается в рамках дисклеймера «Данная история является вымыслом».

Я уже долгое время не прикасался к такой без малого исходящей из глубины души вещи, как написание рассказов. С того времени, как в 2003 и 2004 годах вышло два сборника моих рассказов, и вплоть до сегодняшнего дня я больше не осмеливался выпускать никаких текстов, которые включали бы мои внутренние переживания. Я словно выработал антитела, которые остро реагируют на любую потенциальную травму. В такие моменты в голове каждый раз словно срабатывает сигнализация.

В эпилоге упоминается много событий и много друзей из моей жизни; с некоторыми из них, такими как А Лян, мы по-прежнему видимся каждый день, с другими лишь изредка созваниваемся. Все мы постепенно выросли и поменялись за эти восемь лет, обзавелись собственной жизнью, поменяли круг общения, нашли новую жизненную среду, новую работу, новый смысл жизни. И немногие оборачиваются назад на нас прошлых и на путь, что привел нас туда, где мы сейчас.

Ну вот, кажется, я снова начал о грустном.

Мы постоянно ругаем прошлое. Ругаем за неудачи в учебе и за провалы в отношениях. От написанных мною тогда неопытных текстов и импульсивных поступков сегодня сводит желудок. Поэтому, сев за написание нового предисловия к этому роману, сочиненному восемь лет назад, я понятия не имел, что мне рассказать. Хоть я уже и далек от того литературного новичка, кем был в прошлом, я все еще не знаю, на каком отрезке своего пути нахожусь сейчас. Груз на моих плечах становится все тяжелее и тяжелее, отчего мои действия, словно шаги на заснеженной дороге, оставляют за собой глубокие следы; они, подобно дорожным указателям, маркируют мой путь в далекое будущее.

Конечно, можно возвратиться по этим следам в давно прошедшее время, туда, где небо еще было сизым, а Землю, подобно оберточной бумаге, мягко укутывали белые облака. Тогда вся планета крепко спала сном юности, а за ураганом прятались золотые лучи солнца.

Уже прошла неделя с момента, как я приступил к редакции своего первого романа. Я напоминаю себе старушку, что ремонтирует свое ветхое свадебное платье: мое сердце полно чувств, которые сложно описать, – в нем тонко смешались радость и печаль, и сложно определить, чего же больше. Я вновь исправляю детали; кажется, придирчивость к собственным текстам во мне существовала всегда. Мне сложно продираться сквозь произведения, написанные год, полгода и даже три месяца назад, что уж говорить о столкновении с собой восьмилетней давности – полным энтузиазма, но все еще новичком в писательском деле.

Мы постоянно обсуждаем, что же важнее: страсть или мастерство.

Однако правильного ответа не существует.

После долгой и снежной шанхайской зимы город медленно начинает оживать.

Серебристый снег сменился серым дождем, и весь Шанхай вновь превратился в укутанный влажным туманом цветущий город. Повсюду сверкают стеклянные снежные шары, и нам остается искать уже давно исчезнувшее ледяное царство лишь в собственном воображении.

В нем правители льда стояли на великой равнине, пока снег оседал на их плечах затяжной печалью. Их любовь и ненависть, тяжелые удары судьбы остались навеки заключены в белом сиянии снега.

Кажется, что целые световые года отделяют меня сейчас от того мира из воспоминаний, созданного когда-то силой воображения и страсти.

Он застыл среди белой межзвездной пыли там, где мне было семнадцать.

Многие из имен героев обрели известность, они стали легендами в жизнях большого количества людей.

Белые волосы и белые глаза героев, их трагичные судьбы обратились пеплом под крики птиц.

Ка Со, Ин Кунши, Ли Ло, Лань Шан… Родившись в голове семнадцатилетнего мальчика, они один за другим стали маленькими легендами нашего мира.

В Шанхае постепенно наступает весна. Когда на небе появляется яркое солнце, я спускаюсь в «Старбакс» за кофе. Обычно я устраиваюсь за столиком под открытым небом и смотрю на снующих рядом иностранцев: с газетами на английском языке и кофе в руках, они спешат по делам, переворачивая на ходу шелестящие страницы.

Прошли годы, и я больше не тот ребенок, спешивший на учебу с рюкзаком за плечом.

Теперь я, одетый по-деловому, каждый день отправляюсь в офис. Разбуженный телефонным звонком, попивая кофе, я приступаю к обсуждению различных тем и проектов.

Из-за того, что кондиционер работает всю ночь напролет, воздух становится ужасно сухим; я включаю увлажнитель, и из него вырывается густой белый пар.

Я еду в машине, смотрю фильмы, пишу новую главу «Юности», ломаю голову над тем, с кем должна остаться Лин Сяо: с Цзянь Си или с Гун Мином. Я составляю новый план работы, занимаюсь перетягиванием каната с рекламными агентствами, льщу и грублю журналистам, и все мы натянуто друг другу улыбаемся.

Насколько далека подобная жизнь от той империи, укутанной снегом и льдом?

Будь то серебряные рыцари или маги-заклинатели, в реальности их никогда не существовало.

Тот я, что был восемь лет назад, ненавидел расставания, одиночество, взросление, уныние, потери, мирские нравы, фальшь, деньги.

Сегодняшний я постепенно ко всему этому привык.

Бывает, иногда я сажусь один у панорамного окна в небоскребе, слушаю тихую, но оживленную музыку бара, и склоняю голову к крохотному, колкому, горящему огнями модному мегаполису. Материальные вещи давно превратили подобное одиночество в символ вкуса и высокого статуса, превратили его в мечту в глазах других.

Превратили тебя в картинку.

Оборачиваясь на прошлое, я вижу в себе большую незрелость, будь то в самой «Ледяной фантазии» или в тех юных годах, когда я ее писал.

И все же я скучаю по тем тяжелым, слегка серым дням, по тому длинному и короткому времени, которое я самолюбиво вырезал и вклеил в рамку, украсив ею на долгие годы стены собственного сердца.

В нем был сухой электронный звонок, который однажды неожиданно заиграл мелодией оды «К радости»¹.

Была школьная площадка для бадминтона под открытым небом, и пол ее блестел, натертый множеством подошв, – на нем я сам не раз поскальзывался.

Была палатка с лакомствами у входа в школу, где летом хозяйка нарезала арбуз и укладывала его кусочками в стеклянный чан. Она добавляла туда сладкую воду, колотый лед, и все это превращалось в прохладительный напиток всего за пять цзяо².

Были маленькие шашлычки из баранины у тех же ворот, которые нам запрещали есть родители, пугая тем, что, переев их, можно было заболеть раком. И все же это не останавливало нас от зимних собраний у палатки, где мы, дрожа от холода, ждали лакомство и прятали руки в карманах.

Был небольшой пруд, на травянистом берегу которого часто любили вздремнуть прогулявшие занятия школьники. Ря-иное, примеч. пер.

дом находилось женское общежитие, и разноцветная одежда, сохнувшая на его верандах, напоминала пестрые флажки.

Была долгая и тихая дорога, что вела от общежитий к кипятильне, по обеим сторонам которой росли высокие деревья. С наступлением лета их кроны отбрасывали огромную тень; ночами это многих пугало, и люди, наполнив свои бутылки водой, скорее неслись обратно в комнаты. Однако ранним утром та дорога заливалась прекрасными солнечными лучами и можно было услышать звонкое чириканье одной или парочки птиц.

Если бы только можно было обернуть время вспять…

Я успел ответить на бессчетное количество вопросов из психологических тестов о том, хотел бы я вернуться в прошлое или нет. Каждый раз я уверенно полагал, что хотел. Но стоило мне присмотреться внимательнее, отряхнуть прошлые года от накопленной пыли, как я обнаруживал, что они необязательно были счастливее нынешних.

Сама идея обратить время вспять заставляет меня хранить те воспоминания.

За последние годы я прибегал к такому подходу во множестве случаев. Я сетовал на трудности жизни, на тяжелую судьбу, радовался успехам, испытывал горечь потерь, однако, сколько бы тяжестей и пыли не оседало на моих плечах, в итоге они становились своего рода украшением моей судьбы.

Они создали из моего тела сосуд, хранящий в себе прошлое и превращающий горькие слезы в сладкие воспоминания.

Они сделали меня правителем льда и в конце концов стали последним снегом.

Шанхай, март 2008 г.

Часть первая
Магическая крепость

Время сбросило облако пыли и, звуками вечных шагов сражаясь долго с мгновением, превратило горе в невидимое.

Лишенными жизни чертами твой лик застелил пустыню, и та укрыла сиянием мир; на ледяном поле сошлись земля и стекло, и воспоминания пламенем обратили отчаяние в надежду.

Там, где стаи птиц провожали лучи и море ласкало звезды, ты был больше чем вечность, ты был дольше чем время.

Ты облачился в легенду, ты заполнил морское дно скорбью. Ты вел медленный путь к краю мира, полный счастья и боли.

Твои усталые плечи узорами красил солнечный свет, подталкивая грядущее во мрак, прошлое превращая в ложь.

Ты есть владыка льда, ты есть снег последних дней.

Годы спустя я стоял у Камня заточения на скалистом морском берегу и смотрел на воду, на свою империю, своих подданных, их мирскую суету и парящих в небе снежных птиц. Морские волны бились о камни, а из глаз моих текли слезы.

Передо мной проносились воспоминания о прошлом; словно пожар, они захватывали мои мысли и причиняли ужасную боль. Порой казалось, времени прошло совсем немного, а порой – будто минула целая вечность. Время оставило на моем лице глубокую тень, которую не под силу осветить даже самой яркой звезде во Вселенной.

Воспоминаний об Империи льда у меня множество, и теперь все они предстают предо мной одним долгим путешествием, что вело меня рывками от рождения к смерти. Некоторые из этих воспоминаний яркие, другие размыты; снежный ветер уносит их прочь, и они превращаются в маленькие огни вдалеке.

Долгое время после совершеннолетия мне снился один и тот же сон: я стоял на пустынном ледяном поле и потерянно смотрел вдаль, где кончались земля и небо, а вокруг меня кружился последний снег.

События того сна были ужасной трагедией и притчей о милосердии.

Меня зовут Ка Со, я вырос в Туманном лесу у старухи-волшебницы, которая жила там столько лет, что сосчитать было просто невозможно. Бабушка растила нас вместе с моим младшим братом Ин Кунши и, так как рожден я был старшим сыном Империи льда, называла меня принцем.

Я и Ши были последними в роде чародеев. Прежде нашу империю населяло множество таких, как мы, и вместе чародеи составляли недостижимую вершину всего магического мира империи. Они почитались всеми остальными магами и превосходили по статусу любого из них, однако длилось это лишь до тех пор, пока один за другим все чародеи не погибли, оставив судьбу кровной линии в руках меня и брата.

До самого своего совершеннолетия я не знал, насколько обширной являлась территория нашей империи. В одном из пергаментов Кодекса магии, что описывал наши владения, указывались лишь крайние ее точки: на востоке ею служила Огненная гора, на западе – Ледяное море, с севера на юг территория простиралась от Источника звездного благословления до Изумрудного моря, а о том, что находилось между этими границами, известно мне было немного. Я лишь знал, что там проживало множество народов, и самым уважаемым из них являлся наш – клан магов. На самой верхушке иерархии магов находилась императорская семья, в жилах которой текла кровь чародеев.

Существовали и другие кланы, такие как клан читателей звезд, члены которого с давних времен служили в империи прорицателями, а еще клан духа, клан целителей и прочие. Каждый из кланов занимал определенную часть империи, обитая отдельно.

Мне было известно и о загадочном морском народе, жившем в глубинах Ледяного моря. Мама говорила, что их колдуны, не появляющиеся на поверхности, должно быть, самые сильные маги в империи. Морской народ спал глубоким сном в темноте каньона, и, пробудись он, содрогнулось бы все морское дно.

Бабушка утверждала, будто сотня морских колдунов могла в мгновение окна превратить целый континент в мертвое болото. Они двигались беззвучно, паря в воздухе, словно святящиеся белые духи, и не встречалось еще такого человека, которому довелось бы увидеть их настоящее обличье. В детстве они вызывали во мне настоящий ужас, но бабушка уверяла, что уже долгие годы морские колдуны не появлялись на Континенте льда.

В свитках Кодекса магии мое имя означало «черный город», а имя моего младшего брата – «мираж». Мы были рождены разными матерями нашему отцу, величайшему в истории правителю Империи льда. В Священной войне, которая шла два столетия назад, именно он практически полностью уничтожил все силы народа огня, что жил на противоположном берегу Ледяного моря. Однако для императорской семьи эта война прошла совсем не бесследно.

В десятилетнем сражении, унесшим бесчисленное количество жизней магов, прорицателей и мечников, погибли три моих старших брата и две сестры, и в нашей семье остались лишь два юных чародея – я и Ин Кунши. Отцу пришлось отправить лучших из наших магов к глубинам Ледяного моря, чтобы те сыскали поддержки у колдунов, но ни один из них не возвратился назад.

Я долго хранил воспоминания о бескрайнем заснеженном поле и глухих звуках падающих тел под безмолвным сводом небес. Невообразимый ужас в человеческих сердцах и непередаваемое отчаяние от вида гор трупов на грязном снегу – вот что сопровождало мои детские годы. Эта жуткая битва оставила незаживающую рану в памяти каждого человека, а в моей сохранился свист острого льда, заполнивший все вокруг, и охваченная пламенем земля.

Я помнил, как я, одетый в мягкую шубу из меха тысячелетней снежной лисы и сидя у печи, следил за суровым выражением на лице отца и печальным взглядом матери. Всякий раз, когда прибывало известие о смерти, я видел, как его статная фигура еле заметно вздрагивала, а из глаз мамы начинали катиться слезы. Красное пламя за окном, сопровождаемое отчаянными криками моих братьев и сестер, ярче всего горело в моих воспоминаниях из детства. Я долго слышал их вопли в своих снах, им не суждено было затихнуть. В такие дни, заставляя себя проснуться, я всегда встречал старое лицо бабушки. Она гладила меня по щеке теплой шершавой рукой и с улыбкой произносила:

– Мой принц, вы обязательно еще встретитесь, они ждут тебя.

– Я тоже скоро умру? – спрашивал я испуганно.

Она отвечала с улыбкой:

– Ка Со, ты – будущий император, куда уж тебе умирать.

Во время войны мне шел лишь девяносто девятый год, я был слишком юн, чтобы стать полноценным магом, поэтому мои воспоминания о той войне не так отчетливы. Когда я спрашивал о ней бабушку, она лишь с улыбкой отвечала:

– Мой милый принц, дождись, пока станешь императором, и тогда сам все узнаешь.

У моего брата воспоминаний о том времени и вовсе практически не осталось. Стоило мне упомянуть Священную войну, как он беззаботно растягивал губы в нахальной, но по-детски невинной улыбке.

– Всегда есть победитель и проигравший, таковы законы мира, брат. Не нужно слишком много думать об этом, – говорил он и, наклонившись, целовал меня в лоб.

Временами Ин Кунши казался мне слишком равнодушным ко всему, а иногда я видел в нем яркий огонь, страсть. Его сердце, в отличие от моего, не тревожили события прошлого, и обычно, когда я изучал записи о событиях Священной войны в заполненном свитками боковом зале, брат спал рядом или играл с призванными из льда львом или цилинем¹. Он вовсе не вспоминал о прошлом.

– Брат, главное – это будущее и долгие годы, что ждут нас впереди, – говорил он.

После окончания войны Ши и я тридцать лет скитались по миру смертных. Все случилось, когда к концу битвы народ огня начал штурмовать стены Снежной крепости.

В моих воспоминаниях остались красные волосы и глаза эльфов из народа огня, яркие вспышки, заполнявшие небо, несметное число наших магов, погибавших в огне, и их боевой клич, пронзающий воздух. Я стоял на высокой башне городской стены, а ветер трепал полы моей одежды.

– Нас убьют, отец? – спросил я тогда императора.

Но он не ответил, лицо его было непроницаемым. В конце концов он просто покачал головой, медленно и твердо, и уверенность его была так же крепка, как лед Горы божеств.

В ту ночь нас с младшим братом вывезли из крепости сорок магов, облаченных в темные мантии. Уезжая прочь в карете, я не сводил взгляда с остававшейся позади крепости, и по моим щекам неожиданно потекли слезы.

Тогда сизое небо империи пронзил громкий рев единорога моей сестры, и Ши плотнее укутался в накидку из меха снежной лисы.

– Нас убьют, брат? – прошептал он.

Я посмотрел ему в глаза и крепко обнял:

– Нет, мы с тобой самые выдающиеся и сильные из божеств, Ши.

Все сорок магов, сопровождавшие нас, пали, не выжил никто. Дорога по обеим сторонам была завалена телами эльфов и магов, среди которых одно лицо показалось мне знакомым.

Цзи Цюань, милая девочка, что росла вместе со мной в Туманном лесу. Даже данная ей от природы великая сила не уберегла девочку от гибели на обрыве. Я видел, как из груди погибшей торчит красный трезубец, пригвоздивший ее тело к черному камню; ветер развевал ее серебристо-белые волосы и светлую мантию, и те колыхались в воздухе подобно лепесткам огромного серебристого цветка. Когда наша карета проезжала обрыв, ее хрустальные глаза все еще были открыты; казалось, они говорили мне:

– Ка Со, мой благородный принц, вы должны жить.

Последним павшим магом стал личный страж моего отца Кэ То. Это произошло, когда единорог, тянувший нашу карету, повалился наземь и мы выбрались наружу.

Кэ То стоял на коленях рядом с повозкой, а позади него истекали кровью тела трех колдунов из народа огня – я никогда прежде не видел такого алого цвета.

Страж провел по моей щеке и указал на горизонт перед нами:

– Ваше высочество, принц, впереди находится портал в мир людей, я больше не смогу вас защитить. – На его молодом, укрытом снежинками лице появилась слабая улыбка.

Я опустил взгляд на рану, оставленную в его груди мечом: из нее капля за каплей стекала белая кровь, заливая черную землю.

– Ка Со, мой будущий император, вы должны жить, мой дорогой принц, Ка Со… – произнес он, перед тем как его взгляд застыл навеки.

Я остался один на укрываемой снегом земле, сжимая в объятиях маленького Ин Кунши. Брат взял мое лицо в ладошки и спросил:

– Нас убьют, брат?

– Нет, старший брат тебя защитит, Ши, – произнес я, глядя на его юное личико. – Ты будешь жить долго-долго и станешь императором.

Зима наступила, и в Империи льда пошел первый снег.

В этом месте она длилась десять лет и каждый день нас накрывало снегопадом. За зимой сменяли друг друга мимолетные весна, лето и осень, вместе они длились всего лишь год, отчего жизнь в империи всегда ощущалась словно нескончаемая зима.

Я вскинул голову, устремив взгляд на густой падающий снег, и мне вспомнился Туманный лес – вот где он никогда не шел. Там сезоны не менялись, светило теплое солнце и погода всегда стояла такая, словно на дворе конец весны.

В небе раздался крик птицы, и я опустил голову обратно, заметив Ин Кунши под деревом вишни. Листья уже успели опасть, и теперь голые ветви царапали сизый небосвод; на таком фоне фигура Ши выглядела особенно одиноко. Он встретил мой взгляд слабой улыбкой.

Волосы брата уже достигали земли, когда мои доходили лишь до щиколоток, – именно так в народе льда измерялась магическая сила. Ши с самого детства был одаренным ребенком, и длинные волосы значили, что его духовная сила превосходила мою.

Ши посмотрел на меня с яркой и искренней улыбкой на губах:

– Брат, снег пошел, первый этой зимой.

Снежинки, кружась в воздухе, опускались на его волосы, плечи, на его прекрасное детское лицо, но на меня не попало ни одной.

– Ши, почему ты не укроешься от снега? – Вскинув руку, я создал над его макушкой магический барьер.

Однако брат соединил большой и безымянный пальцы левой руки и спокойно рассеял мою магию.

– Тебе настолько неприятен снег? – Ин Кунши посмотрел на меня со скрытой в улыбке грустью.

Брат развернулся и пошел прочь, оставив меня одного смотреть ему вслед.

Мое сердце сжалось в тихой тоске. Он был тем, кто носил самые длинные волосы в империи, тем, кто обладал самой сильной магией, а еще единственным, кто не использовал ее, чтобы укрыться от падающего снега. Ин Кунши был моим единственным младшим братом и тем, кого я любил сильнее всего в этой жизни.

За тридцать лет, что мы провели в бегстве в мире смертных, я мало что освоил в магии, под силу мне стало лишь сотворить из воды какую-нибудь ледяную зверушку на продажу. Так мы зарабатывали на жизнь и продолжали свой путь. Мы не останавливались на месте, постоянно скрываясь от преследования народа огня.

Как-то раз человек выхватил у меня все ледяные фигурки, не заплатив ни за одну, и Ши, стиснув зубы, молча уперся в того взглядом. Малыш преградил ему путь, но незнакомец просто оттолкнул брата, и Ши упал на землю. Тогда я взял чашу с вином и протянул ее вору.

– Маленький поганец, решил отравить меня? – зло ухмыльнулся мужчина.

Я сделал из чаши глоток и улыбнулся в ответ:

– Да ты настоящий трус.

Покраснев от ярости, он тут же осушил ее:

– Да чтоб я еще тебя боялся, мелкий ублюдок.

В следующее мгновение его бездыханное тело повалилось на землю. Выпитое им вино обратилось в ледяной трезубец, и тот насквозь пронзил его грудь.

– Ты ошибся, я не ублюдок, моя кровь чиста, – произнес я, глядя в вытаращенные от удивления глаза мужчины.

Тот человек стал первым, кого я убил. Тогда же я впервые обнаружил, что человеческая кровь отличалась от нашей – она была не белой, а горела алым, точно как у преследовавших нас убийц из народа огня.

Ее вид вызвал во мне чувство страха, и, подавив его, я взглянул на Ши, но встретил на его лице лишь жестокую улыбку, от которой через мгновение не осталось и следа.

С неба хлопьями начал падать снег, и, стоя под сильным снегопадом, я взял младшего брата на руки.

– Нас ведь теперь никто не сможет убить, правда, брат? – спросил он, смотря на меня.

– Правда, Ши, тебя никто не сможет убить, – ответил я. – Я буду защищать тебя ценой собственной жизни. Если меня не станет, то будущим императором будешь ты.

Когда мне исполнилось сто тридцать девять лет, я встретил Ли Ло, самого молодого и величайшего мага Империи льда.

В сто тридцать лет, по достижении совершеннолетия, внешность членов императорской семьи резко менялась, из детей мы сразу же превращались во взрослых. Оттого каждый прохожий, встречавшийся нам на пути, видел в нас с Ин Кунши отца и сына, даже не подозревая, что мы последние принцы Империи льда. Я помню, как Ли Ло тогда возникла перед нами, охваченная вихрем снега, закрывшего собой все вокруг. Испугавшись бедствия природы, люди бросились бежать во все стороны, а я стоял с братом на руках и не двигался ни на шаг, потому что не чувствовал ни капли опасности.

Ли Ло сидела верхом на единороге, а вокруг нее на землю оседал пушистый снег. Она спешилась и, подойдя ко мне, преклонила колени.

– Ваше высочество, я прибыла, чтобы вернуть вас домой, – произнесла она, скрестив руки и опустив голову.

Та зима стала для нас последней в мире людей. Ее снег выглядел как пух моего любимого растения в мире смертных – ивы. Я любил его за цветки, что напоминали мне о Снежной крепости и ее десятилетнем снегопаде.

Семь дней спустя, когда я, Ши и Ли Ло оказались у подступа к Снежной крепости, я почувствовал, как у меня внезапно сперло дыхание. Когда мы бежали из нее, я был всего лишь ребенком, а теперь предстал перед ней взрослым бравым принцем, какими когда-то были мои старшие братья. Теперь я – будущий правитель Империи льда.

Крепостную стену, разрушенную войной, восстановили, и она выглядела даже более впечатляющей. Я посмотрел на отца и мать, стоявших на ней вместе с магами и прорицателями, их улыбающиеся лица были обращены на меня, а голоса выкрикивали наши с Ин Кунши имена. Ши обнял меня за шею и спросил:

– Брат, мы дома? Нас же не убьют те красные люди?

Я поцеловал все такое же по-детски наивное лицо младшего брата:

– Мы дома, Ши.

Ворота города медленно отворились, и нас оглушил приветственный шум всего императорского двора. Я взял ладонь Ли Ло в свою:

– Я люблю тебя, стань моей.

Спустя многие годы я спросил ее:

– Я влюбился в тебя спустя всего лишь семь дней после нашей встречи, а что же насчет тебя? Когды ты полюбила меня?

Преклонив передо мной колени, она подняла голову:

– Ваше высочество, я полюбила вас в тот же момент, как спустилась с единорога. – На ее губах появилась легкая улыбка.

Лепестки вишни, кружась в воздухе, медленно опускались на ее белые волосы, а в длинных ресницах путалась пыльца. Из-за нечистой кровной линии, в отличие от моих серебристо-белых волос, в локонах Ли Ло присутствовала слабая синева. Она могла стать лишь лучшей из магов, но ей не суждено было стать чародеем, однако меня это совершенно не волновало.

Когда мне исполнилось двести лет, я обратился к правителю-отцу:

– Позвольте мне взять в жены Ли Ло, отец.

Эти слова погрузили весь дворец в гробовую тишину, а месяц спустя империю укрыл невиданной силы снегопад, в котором Ли Ло пропала.

Позже моя мать призналась мне в слезах, что отец не мог позволить девушке с грязной кровью стать моей женой. Будущей императрицей могла стать лишь русалка из Морского дворца.

Тогда же я узнал, что и моя мать происходила из холодных глубин моря и, прежде чем вышла замуж за отца, была русалкой.

После нашего разговора я ворвался в покои императора и обнаружил его восседающим на троне из толстого льда. Возвышаясь на нем, отец сказал мне, что на его веку Ли Ло не суждено было стать моей женой. Разгневанный, я призвал всю подвластную мне магию и напал на него. Вот только стоило мне увидеть его, поверженного, на полу, как меня ударило осознание того, насколько же он стал стар. Великий император, отдающий приказы во время войны, чей образ хранился в моем сердце, теперь доживал свои последние дни на этом свете.

Из моих глаз полились слезы, однако отец все так же молчал.

Ин Кунши стоял рядом, скрестив перед собой руки, и равнодушно следил за происходившим, а когда все было кончено, он с улыбкой покинул зал.

От одних я слышал, что Ли Ло ушла в мир людей, другие говорили, что ее лишили магии и сослали на Гору божеств. Син Цзю же сообщил мне, что на самом деле она покоится в глубинах Ледяного моря.

– Ты хочешь отправиться ее искать? – спросил меня какое-то время спустя Ши.

– Искать? Вероятно, она уже мертва.

– Это всего лишь предположение, она может быть жива.

– В чем смысл, что это изменит? Рано или поздно я стану правителем империи, но она никогда не сможет стать императрицей.

– Неужели тебе так хочется быть императором, брат? Ты же можешь сбежать вместе с ней.

– Как я могу оставить отца, мать, своих подданных и тебя, Ши?

– Брат, если бы я любил кого-то, то ради этого человека бросил бы все, – произнеся это, Ин Кунши развернулся и пошел прочь.

Я остался стоять один, укрываемый снегопадом, которому, казалось, не было ни начала, ни конца. В первый раз за всю жизнь я не стал прятаться от него, позволив снегу оседать на моих плечах, как это делал Ши.

1.Речь идет об известной композиции, сочиненной Людвигом ван Бетховеном.

2.Цзяо – разменная денежная единица, 1/10 юаня. – Здесь и далее, если не указано

1.Цилинь – мифический зверь в китайской культуре, как правило, покрыт чешуей, имеет от одного до нескольких рогов, тело коня, ноги оленя, голову дракона и бычий хвост.