Kitobni o'qish: «Вуду. Тьма за зеркалом»
Безвинным 450 000, умершим во время «срединного пассажа», и тем, кто не вынес двух лет «маринования», посвящаю
Барон Самеди – бог смерти чернокожих рабов. По поверью, носит фрак, цилиндр, черные очки. Обожает крепкий кофе.
1
Рыба, выловленная зимой, имеет по сравнению с другими сезонами иной вкус. Более мягкий и чуть сладковатый. Так полагают японские повара. Чтобы раскрыть этот особый зимний вкус, в блюда добавляют меньше специй.
Что же касается знаменитой рыбы фугу, то ее приготовлением занимаются исключительно зимой. Поэтому гурманы и любители фугу с нетерпением ждут холодного сезона, чтобы поесть фугусаши – красиво декорированного кушанья, представляющего собой разложенные на большом круглом блюде кусочки сырой рыбы, нарезанные настолько тонко, что пропускают свет, и в центре блюда – ее пятнистую кожу, артистически уложенную в кружок.
Готовят из фугу и горячее блюдо из разряда кушаний набемоно – они приготовляются прямо на столе в глубокой круглой сковороде, стоящей на портативной жаровне. Помимо кусков рыбы туда кладут китайскую капусту, листья хризантемы, морковь. Бульон, остающийся после варки фугу, используется для приготовления особого рисового супа, включающего также яйцо, соевый соус и овощи. Плавники экзотической рыбины заваривают, полученный настой смешивают с подогретым саке – семнадцатиградусной рисовой водкой – и пьют в холода.
Рыба фугу считается деликатесом, стоит очень дорого, и несмотря на то что к ее приготовлению в Японии допускаются лишь повара, обладающие специальной лицензией, ежегодно в зимний сезон фиксируется несколько случаев смерти от кушаний из этой обитательницы моря, и время от времени появляются сообщения, что тот или иной гурман и поклонник блюд из фугу был похоронен заживо.
Дело в том, что печень, яичники и некоторые другие части экзотической рыбины содержат смертельный яд тетрадотоксин, в пятьдесят раз более ядовитый, чем цианистый калий. Следы этого яда, содержащиеся в подаваемом к столу мясе фугу и производят на вкусовые рецепторы то необычное воздействие, которое так ценят гурманы.
Конечно, имеет значение и особое психологическое возбуждение, страх, которые испытывает гурман, приступая к трапезе. Ведь даже очень малая доза тетрадотоксина способна вызвать если не смерть, то состояние, похожее на нее – полный паралич, когда жизнь теплится в человеке едва-едва. И тогда, если врачи окажутся невнимательны – в могилу кладется живой человек. Ведь по японским обычаям никто никогда не видит покойника – смотреть на мертвеца не принято, – его хоронят в закрытом гробу.
Японский ресторан «Аояги», расположенный в одном из престижных кварталов Лондона по соседству с офисами крупных международных корпораций, с недавнего времени тоже начал представлять в своем меню блюда из рыбы фугу, справедливо полагая, что своеобразное лакомство сможет привлечь и местную британскую публику, охочую до экзотики и острых ощущений.
Сейчас два повара – Тойода и Исудзу бережно открывали тускло поблескивавший контейнер с рыбой, доставленный четверть часа назад специальным курьером из аэропорта, куда он прибыл на борту обычного рейса из Японии.
«Гиганты автопромышленности» – так иногда неяпонский персонал ресторана называл двух поваров за то, что их весьма распространенные японские фамилии совпадали с основателями известных марок японских автомобилей. Оба нервничали: сегодня в ресторан на ужин придет очень важный постоянный клиент – директор английского банка. Именно для него и его спутников предназначалась доставленная рыбина… Быстрая, ответственная транспортировка была важным моментом – если с рыбиной что-то не так, сегодня вечером гость не получит обещанного деликатеса.
Металлический контейнер стоял на кухонном столе, а Тойода, который был из двух поваров старшим, все не открывал его…
Неожиданно за дверями кухни послышался какой-то шум. Тойода, и без того не очень спешивший, отвлекся от контейнера и повернул голову. Какой-то вскрик, грохот падавших ящиков – сквозь матовое стекло двери, отделявшей кухню от узкого коридора, по сторонам которого располагались другие служебные помещения, ничего не было видно.
– Что там происходит? – пробормотал Исудзу, коротконогий лысеющий толстяк и тоже уставился на дверь.
В следующее мгновение та с грохотом распахнулась, и на пороге возник высоченный бритый негр с крупными, торчавшими в разные стороны зубищами, показавшийся двум поварам настоящим исчадием ада, тем более что в руках у него был блестящий никелированный пистолет.
Негр угрожающе проорал что-то нечленораздельное и, выставив руку с пистолетом, начал поводить дулом, направляя его попеременно то на Тойоду, то на Исудзу. Из-за его спины выскочило еще два негра, лиц их парализованные страхом японцы не разглядели. В эти мгновения все их внимание было приковано к пистолету.
Юркие негры – в отличие от того, что держал пистолет, они были среднего роста и нормального телосложения – подскочили к контейнеру. Один из них ловкими, точно щупальца осьминога, пальцами открыл его, несколько секунд таращился на широкую рыбину с выпученными глазами и разинутым ртом. Затем, захлопнув контейнер, подхватил его под мышку и в мгновение ока оказался у двери.
Негр с пистолетом опять угрожающе заорал. Фраза была длинной, но повара разобрали только «на пол!», раздался выстрел. Тойода и Исудзу повалились вниз – пуля прошила стену чуть выше их голов.
Негры уже бежали по коридору к выходу. Последним, держа пистолет в вытянутых руках и то и дело оборачиваясь, – стрелявший…
2
Иван Лувертюр сидел у окна и с восторгом смотрел на бесконечную белую равнину, простиравшуюся до самого горизонта. Пейзаж ее был космическим – невысокие конусообразные горки, мелкие кратеры…
То были облака. Самолет забрался выше их, солнце здесь – необыкновенно яркое – заливало светом всю картину… Иван Лувертюр, по прозвищу Пушкин, не видел прежде ничего подобного. Еще бы!.. Ведь ему никогда не приходилось летать на самолете!..
Он был мулатом, сыном русской и африканца, родившимся и большую часть жизни проведшим в маленьком, богом и властями позабытом поселке Леспромхоз, что затерялся на бесконечных пространствах Русского Севера, почти таких же бесконечных, как эти поля облаков… Родители его познакомились в институтском общежитии, зарегистрировали брак, но вскоре расстались, так и не оформив развода. Лувертюр-старший уехал к себе и исчез… Правда, мать Ивана не очень старалась его разыскивать.
От окна мулата отвлек голос стюардессы. Она предлагала пассажирам кофе. Почему-то из всех пассажиров, сидевших поблизости, кофе выбрал только Иван. В этой части салона у стюардессы было немного работы. Сосед и соседка Лувертюра предпочитали чай, а шестеро странноватого вида мужчин, занимавших кресла в двух рядах перед ним, не только не пили кофе, но и вообще отказались от еды.
Но что ему было за дело до всех этих мелких подробностей! Ведь он летел в Лондон!.. Сбывались его самые заветные мечты!
Иван Лувертюр еще раз непреднамеренно скользнул взглядом по лицу одного из шестерки, чье место – наискосок: оно выражало лишь одно – полное безразличие.
Прихлебывая кофе, русский мулат задумался о своих делах… Пушкиным его прозвали в поселковой школе. Еще в младших классах он начал сочинять стихи. Учительница, добрая молодая девушка, тогда сказала: «Смотрите, а ну как станет национальным гением!.. Пушкин-то ведь тоже был из них… Из эфиопов! Говорят, в Африке ему даже поставили памятник: великому эфиопскому поэту!» Хотя сбежавший отец Лувертюра был точно не из Эфиопии, а с Гаити, фраза прочно засела в головах леспромхозовцев. Стихи Иван вскоре сочинять перестал, но учился очень хорошо, демонстрируя многообразные способности. Особенно – к иностранным языкам. Ни с каким дурным отношением к себе, связанным с цветом его кожи, Лувертюр в поселке никогда не сталкивался: люди здесь были добрые, все дети росли вместе. К способному «негритенку» относились как к стопроцентному своему, верили: придет время, Иван прославит Леспромхоз не хуже, чем Пушкин Болдино…
К тому же, Иван был изумительно хорош собой. Славянская красота его непутевой матери смешалась с экзотическим чертами и пластикой негра. Леспромхозовцам казалось, что в смуглом обаятельном парне заключена пружина, которая заставляет его пританцовывать, даже когда он идет с ведрами к покосившемуся колодцу.
На одной из школьных Олимпиад в Санкт-Петербурге, на которую Пушкин-Лувертюр выезжал по разнарядке от комитета образования, его приметил шествовавший над мероприятием директор и совладелец богатого предприятия. Мулат из дремучей русской глубинки, свободно разговаривавший на нескольких европейских языках, настолько поразил богатого спонсора, что тот взял его под свое покровительство. Взял да и отправил вскоре Лувертюра в Лондон – попрактиковаться в живом разговорном… А заодно и поучиться по программе обмена студентами в одном частном учебном заведении. Хоть и не дорогом и достаточно демократичном, но отнюдь не бесполезном для молодого человека, который, кроме нескольких коротких поездок в Санкт-Петербург, никогда и никуда из родного Леспромхоза не отлучался.
Сколько новых друзей заведет он себе в Лондоне! – думал Иван Лувертюр. Уже ступив на борт самолета, он был в особом, приподнятом настроении – в таком состоянии духа он был особенно общителен. Но попутчики оказались какие-то скучные, сидевшие рядом с ним муж и жена были заняты друг другом, на шестерых, занимавших кресла перед ним, смотреть вообще не хотелось – их унылые лица навевали тоску…
«А чего ты хотел?! – спрашивал себя Лувертюр-Пушкин. – Это самолет, а не клуб общения, здесь не принято болтать с незнакомыми. Каждый летит по своим делам… У каждого в голове – только свое… Хотелось бы мне знать, что в голове у этих шестерых!.. И что с того, что тебя распирает от счастья!.. Погоди, дружище, впереди Лондон!.. Сколько друзей, сколько подруг будет там!.. Несколько часов полета, и… новые встречи!»
В конце-концов, допив кофе, вернув пластиковую чашечку симпатичной стюардессе, единственной в этом самолете, кто, казалось, обладал способностью растянуть губы в приветливой улыбке – и плевать, что улыбку эту оплачивает ей авиакомпания, – Лувертюр уставился в окно. Как ни старался быть серьезным и мрачным, лицо светилось от счастья. Надежда играла на нем так же, как играли и искрились солнечные лучи на водяных кристаллах облаков, проплывавших под серебристым крылом аэрофлотовского лайнера. Лондон! Лондон!.. Черт побери, он летит в Лондон! Кого-то он встретит там?..
Радостная надежда не давала мулату успокоиться и уснуть, как это сделали его соседи. Должно быть их, бедных, в Лондоне никто не ждал… Ни новые друзья, ни подруги.
Только и оставалось, что сидеть, закрыв глаза, и пытаться расслабиться. С такой возбудимостью он в этом Лондоне вообще спать перестанет! «Эге, да зачем там спать?! Я же не спать в Англию лечу!»
3
Спустя недолгое время после прибытия в Лондон, Иван Лувертюр сидел, прислонившись спиной к дереву, – одному из тех, что росли с внешней стороны металлического забора. Там, за забором, время от времени с грохотом пробегали невидимые ему поезда.
Иван то немного успокаивался, то вновь начинал трястись в рыданиях, размазывая по лицу слезы. Мимо, метрах в десяти от него, проезжали машины… Улица была не очень оживленной, автомобильных пробок на ней не бывало, и машины мчались на хорошей скорости, заворачивая метрах в ста от дерева, у которого сидел Лувертюр, направо – там под железной дорогой проходил короткий тоннель.
Лувертюр плохо представлял, где он находится. Просто брел, не помня себя, по улицам, пока наконец не почувствовал, что ноги отказываются идти, сошел с тротуара и оказался под деревом.
Чуть поодаль закрывало собой всю панораму строение, похожее на склад, из-за него торчали старые многоквартирные дома. Райончик этот, где Лувертюр оказался впервые, был отнюдь не престижным и совсем не походил на тот, в котором он был несколько часов назад, и где его так жестоко обидели.
Лувертюр полулежал на ковре с длинным десятисантиметровым ворсом и без особого интереса смотрел на экран огромного телевизора: герои боевика уходили от очередной погони. Рядом с ним сидела Маргарет – его подружка, с которой он познакомился здесь, в Лондоне на одной из дискотек.
Устав от прокручивавшегося на домашнем кинотеатре фильма, – он смотрел его в кинотеатре сразу после приезда, – Лувертюр повернулся к окну. Взглянул на соседские особняки с живописными садиками и респектабельными оградами.
Неожиданно к ограде дома Маргарет подъехала шикарная спортивная машина.
– Родители!.. – испуганно прошептала Маргарет.
– Они что у тебя, любят дорогие модные игрушки? – спросил Лувертюр.
Осознать, чего так боится подружка, он еще не успел.
Электроника распахнула металлические ворота, и спортивный автомобиль стремительно подрулил к дверям особняка.
– Понимаешь, я говорила им, что ты русский… Учишься здесь. Папа думает, что ты сын какого-нибудь богатого человека, вроде тех, что владеют у вас в России нефтяными месторождениями… Но вот мама… Она с самого начала сомневалась.
Лувертюр вскочил с ворсистого ковра.
– Что?! Сомневалась?.. В каком смысле?..
– Какой ужас! – воскликнула вошедшая в холл немолодая, но судя по всему находившаяся в хорошей спортивной форме, женщина. – Патрик, я предупреждала тебя!..
Иван не верил своим ушам. «Неужели же в наше время в столице цивилизованного государства возможно такое?!.. – вихрем пронеслось в его голове. – Они даже не стесняются говорить все это при мне!»
Патрик – отец Маргарет – такой же поджарый и спортивный, как его жена, появился в дверях и мигом сообразил, в чем причина истеричных взвизгов супруги.
– Да… Приятный сюрприз ты нам устроила, дочка!.. – устало произнес он. – Лучше бы мы не возвращались с курорта. По крайней мере, ничего бы не знали. Мало того что он русский. Так еще и… В Лондоне сейчас немало дерьма! Но такое сочетание выкопала только ты!.. Поздравляю! Наверное, долго искала…
Самое ужасное: Маргарет молчала, точно полностью признавая вину.
– Вы… Вы!.. – так и не найдя слов, Иван опрометью кинулся на улицу.
Маргарет не побежала за ним и позже не позвонила на мобильный.
…Он был так сконцентрирован на воспоминаниях, что не заметил – возле стоит какой-то человек.
Это был высокий длинноволосый белый мужчина в черном коротком плаще, черных брюках и черных ботинках. Наконец, он опустился возле мулата на корточки. Только тогда тот обратил на него внимание.
– Что с тобой произошло? – спросил белый незнакомец…
Не сразу, но Иван рассказал ему всё…
– Разве Иисус не завещал своим последователям, что нет ни эллина, ни иудея, иначе говоря, не имеет значения ни национальность, ни цвет кожи… – подтверждая его мысли, проговорил незнакомец.
– Да, да, он так говорил! – трясся Иван Лувертюр. – Но они поступают совсем иначе…
Мулат показал рукой куда-то в сторону, туда, где, как ему казалось, располагался богатый квартал.
– Им надо лучше читать Библию!.. – воскликнул Иван.
– Ах, оставь!.. – устало махнул рукой незнакомец. – Что толку!.. Даже если они и будут читать ее – не поможет. Все равно ничего не изменится. Мир давно уже не принадлежит Иисусу Христу. Его только оставили для видимости, ему поклоняются, как свадебному генералу, в то время как на самом деле кругом правят другие боги… Кстати, мы так и не познакомились. Меня зовут Джон.
4
За окнами стучал дождь. Он пошел неожиданно, и Гилберт Стеффенс поначалу испугался – не понял, что за стук раздается на крыше. Та простиралась под окном, в двух метрах от подоконника. Современный, недавно построенный дом был возведен в новой, странных форм архитектуре, которая не предполагает четких, понятных глазу объемов. Словно бы разной формы кубики в случайном порядке поставили друг на друга. Ну и черт с ними!..
За аренду приходилось платить немного, комната была уютная, но маленькая. И эта крыша под окном – все казалось, что кто-то подберется по ней, ухватится за выступ в стене…
Странно: ему полагается быть особенно взволнованным, но он спокойнее, чем всегда. Припомнилось, чему стал свидетелем минут сорок – час тому назад…
Гилберт Стеффенс двигался по улице неспеша. Душный, жаркий день. Ярко-голубое небо не предвещало ливня, что хлынул позже. Как его занесло в фешенебельный квартал, до отказа набитый банками, брокерскими конторами, страховыми компаниями?!.. Доехал с Аделой до центра, и ровно посередине пересадочной станции между ними вспыхнула ссора. Девушка метнулась к переходу. Он не стал догонять, поднялся наверх, в город, побрел, ни о чем не думая, по улице…
Впереди невольно отметил вывеску японского ресторанчика – «Аояги». Оформлено неброско, но со вкусом. Без кричащей псевдояпонщины, с какой обычно декорированы рестораны, имеющие малое отношение к настоящей японской кухне.
Он не успел сделать мысленный комплимент дизайнерам, как из двери «Аояги» выскочила группа чернокожих парней… Один из них в спешке засовывал за пояс блеснувший на солнце пистолет. Негр, что выскочил первым, уже влетел кубарем в открытую дверь поджидавшего микроавтобуса. Последний, с пистолетом, едва запахнул полы пиджака и вслед за остальными влез в микрик на ходу – тот, готовый резко ускориться, медленно отъезжал.
Сцена шокировала: пистолет, группа негров. Его потрясла наглость: в этот час в этом квартале полно народу!.. Хотя им повезло: именно теперь улица была относительно пуста – с визгом понесшийся микроавтобус скрылся в переулке. Стеффенс брел машинально. Вот он поравнялся с рестораном. Дверь закрыта, за матовым стеклом ничего не разглядеть. Взгляд упал на бумажку – валялась у ступеньки, ведущей к двери. «АФРИК»… – надпись явно как-то связана с Африкой. Мигом все сопоставив, Гилберт нагнулся – а вдруг бумажка выпала у кого-то из группы. Он уже держал ее в руках. Испугался – черт его знает, что здесь произошло?!.. Зашагал быстрее. Следом за микроавтобусом завернул в переулок. Того уже и след простыл. Не запомнил номера. Зачем ему номер?.. Что, собственно, произошло?.. Группа негров выскочила из дверей, у одного из них пистолет, ввалились в микроавтобус.
Мысли перескочили на Аделу… Событие у японского ресторанчика показалось сном… Бесцельно побрел дальше.
Гилберт повалился в широченное старое кресло, придвинул к себе клавиатуру, чуть развернул дисплей, начал бесцельно шарить по Сети, хотелось забыться… Новостной ролик помог сделать это – просмотрел его несколько раз. С самого начала бросилась в глаза картинка с входом в «Аояги». Удивительно: не сразу въехал, где видел это. Бывает же такое!..
Суть в следующем: ограбление в японском ресторане, поразительное сочетанием – охотились за рыбой фугу, деньги не искали, нападавшие – африканцы. Два японских повара пространно делились негативными впечатлениями. Публично извинялись перед клиентами: фугу не будет!..
«Фугу… Фугу… – вертелось в голове. – Далась им фугу!.. Зачем неграм рыба фугу?..» В репортаже подробно рассказывалось о смертоносных свойствах рыбины, – когда-то об этом слышал. Вдруг Гилберт вскочил с кресла, засунул руку в карман джинсов. Скомканная бумажка была на ладони. Боже, да ведь это ключ к решению всех проблем, вернее главной – Аделы. Все остальные проблемы лишь нанизывались на нее…
Он разгладил бумажку – маленькая рекламная листовка магазина «ботаникс» – африканские травы. Под ложечкой засосало – быть не может!.. Именно так судьба подбрасывает выходы из неразрешимых ситуаций. В очередной раз поругался с Аделой, вышел неизвестно зачем в город, побрел неизвестно куда и вот: получи шанс… Вдруг – то, что так долго искал?..
«Ну врать-то не надо, хотя бы самому себе … Ничего не искал. Просто ходил и интересовался. Когда появлялось подозрение, что вот оно, может быть здесь, тут же пугался и уходил. Слишком невероятна идея!»
5
Иван Лувертюр поджидал Джона. Темнокожий русский немного опоздал на встречу. Но Джона на месте не было. Вряд ли бы он ушел не дождавшись – опоздание пустяшное. Нет, нет, он не мог уйти! Ведь это он, Джон, проявил к Лувертюру интерес. Иван чувствовал – он для чего-то нужен ему.
Он прошел вперед и обнаружил, что находится в национальном квартале, где проживают выходцы из Азии и Африки. Дома здесь были значительно бедней, чем в районах, где жили белые. Вдруг над его головой раздался звук открываемого окна, и тут же что-то заставило его инстинктивно поднять голову. В следующее мгновение он отскочил – не спеша, словно в замедленной съемке, перевалившись через подоконник вниз с третьего этажа, полетел пластмассовый бак для белья. Иван еле успел отпрыгнуть в сторону. Бак с характерным звуком ударился об асфальт, крышка его отвалилась. Оттуда торчала чернокожая девочка-подросток. Кажется, она была еще жива.
Девочка пошевелила рукой. Словно в кошмарном сне Иван заметил: ее широко раскрытые глаза невероятны красны. В первую секунду он приписал это действию страшного удара, который испытала девочка. Но затем обратил внимание на мельчайшие крупинки красного порошка, словно пудра, окаймлявшего ее глазницы.
– Выбросили девочку из окна! Смотрите, что натворил этот мерзавец! – этот истошный крик раздался откуда-то сзади.
Лувертюр обернулся и увидел толстенную тетку, похожую на индуску. Она стояла у входа в магазин и показывала на него пальцем.
В следующее мгновение до его ушей донесся вой полицейской сирены.
– Ловите его, пока не убежал! – завопила тетка.
Иван и не думал никуда скрываться, потому что не видел для этого никаких причин, но от последнего крика в его голове словно бы сработало какое-то электрическое реле, защелкнувшее контакт.
Он побежал, да так быстро, что в ушах засвистел ветер. Однако через несколько секунд понял, что, поддавшись страху, поставил себя в крайне невыгодное положение. Переулок, в который он ринулся, был тупиком – в этом чертовом квартале такое было не редкость.
