Kitobni o'qish: «Невеста по фотографии»

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

The Picture Bride

© 2020 by Geum-yi Lee

Originally published in Korean by Changbi Publishers, Inc. All rights reserved.

This book is published with the support of the Literature Translation Institute of Korea (LTI Korea).

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2022

* * *

1917 год, деревня Очжинмаль

– Подыль, дорогуша, видать, в следующем году тебе уж восемнадцать. Мож, тебя отправить невестой в Пхова? – спросила пусанская ачжимэ¹. Глаза девушки и ее матери, госпожи Юн, тут же округлились.

Несмотря на то что приятельница госпожи Юн давно жила в Купхо, все ее называли ачжимэ, то есть «тетушка», из Пусана. Она была торговкой и ходила по деревням, предлагая масло из семян камелии, косметику, гребни для волос, зеркала, принадлежности для вышивания и другие женские безделушки. Ачжимэ приходила в дом матери Подыль, когда та еще была ребенком. Раз-два в год ачжимэ наведывалась в деревню Очжинмаль и непременно располагалась торговать в доме Подыль, после чего оставалась и на ночь.

Горный хребет Мэбонсан обступил местность тугим кольцом – словно колодец, из крошечной щели которого виднелось лишь небо. В таком пространстве деревушка Очжинмаль, где и пятьдесят домохозяйств не насчитать, казалась еще более уединенной. Чтобы дойти до ближайшего рынка в Чучхоне, нужно было преодолеть целых три горных перевала. Неудивительно, что одно лишь появление пусанской ачжимэ заставляло сердца деревенских девиц биться сильнее. Среди вещиц на продажу они едва могли позволить себе купить мешочки с иголками и спичками, все остальное было заоблачной мечтой, но один лишь взгляд на эти предметы становился усладой для глаз. Для ушей же величайшим наслаждением были новости, которые путешествующая повсюду торговка приносила в деревню из внешнего мира.

Толпа замужних женщин, наводнивших комнату, постепенно разошлась, а младшие братья девушки Квансик и Чхунсик отправились спать в комнату напротив. Расстелив постель, Подыль взглянула мельком на мать, пытаясь угадать, что она думает по поводу внезапных слов ачжимэ о замужестве. «Пхова» – это слово она слышала впервые. Впрочем, как и ее мать.

– Пхова? Энто хоть бы где?

Лицо госпожи Юн выражало одновременно и радость, и страх. Девушка знала причину этого беспокойства. Какой бы хорошей ни была партия, в приданое нужна была хотя бы одна новая циновка, а достать ее было трудно.

Когда восемь лет назад умер отец Подыль, который работал учителем, вместе с гнетущей тишиной семью девушки накрыла темная тень, подобная тем, что даже в ясные дни отбрасывают горы. Когда через два года на тот свет последовал старший сын, эта тень легла и на прежде ясное лицо госпожи Юн.

– Энто далековато. Про Америку слышали?

– Слыхали. Тот белый носач², пастор церкви Чучхона, ведь американец. То бишь там живут такие, как он? – поинтересовалась госпожа Юн.

В романе «Кровавые слезы»³, который читала Подыль, главный герой тоже отправился в Америку. Такое, конечно же, встречается в книгах, но вот что можно поехать туда в реальной жизни… в это девушка никак не могла поверить.

– Ага. Энто американская земля, но только Пхова – энто остров. Деньги там с земли в совок метут. Да что там, говорят, что одёжа и обува там растут как фрукты на деревьях – только хватай, что нравится, и носи. А погода-то кака! Всегда теплейшая весна, так и забудешь, что такое зимняя одежда! – пусанская ачжимэ разгорячилась сильнее, чем когда вела торговлю.

– Энто что, прямо рай на земле? – неожиданно выпалила девушка.

– Самый настоящий! Только окажись там, и удача будет всегда с тобой! Эх, ежели я была лет на десять моложе, напудрилась бы хорошенько и поехала бы невестой туды сама.

От этих слов морщинистой ачжимэ Подыль и госпожа Юн прыснули со смеху. Это разрядило до того серьезную обстановку разговоров о замужестве.

– Ты говорила, тама живут мужчины из Чосона⁴? Откудава ты их знаешь? – спросила мама Подыль. Девушку этот вопрос тоже интересовал.

– Лет эдак десять назад чосонские мужчины уехали в Пхова на заработки. Тоды они там встали на ноги и решили подыскать себе невест. Но, как говоритися, ежели вороны ищут пару себе поближе к родной сторонке, так что уж гуторить о людях? Один мой родственник из Пусана с мужьей стороны отправил свою дочуру невестой в Пхова. Ехала она туды рыдая, а спустя пяток лет помогла купить семье землю и дом на ней выстроить. И вот, печалясь, что ей одной так хорошо живется, девица через брата отправила фото женихов в Чосон. Мол, найти подходящих тута невест. Этот паренек как следует подошел к делу и обратился за помощью ко мне. У меня и фотографии женихов имеютися!

Ачжимэ достала фотографию из своего узелка. Подыль тут же засмущалась, словно увидела не картинку, а настоящего мужчину. Зато госпожа Юн не растерялась, взяла фотографию и стала внимательно разглядывать. Девушка тайком следила за лицом матери. Ей было страшно интересно, какой он, этот жених.

– Ну что, сгодитися на роль зятя? Неплохой паренек? Хорош собой, да еще и крупный землевладелец! – От этих слов глаза Подыль и госпожи Юн еще больше расширились.

– Землевладелец? Тамошний? В Америке? Японцы отняли у нас всю землю, разве можно теперича разжиться ей в другой стране? – воскликнула госпожа Юн. Собственный клочок земли для жителей Чосона был недосягаемой мечтой.

– Тонто же. Кой трудолюбивый, что уехал в другую строну без гроша за пазухой и приобрел землю. Вот коего человека сватаю! А что ты все фотографию держишь? Сама вздумала к нему идить?

– Чушь! – фыркнула госпожа Юн на шутку ачжимэ и быстро сунула фотографию в подол юбки Подыль.

Девушка застенчиво взяла фотографию, но ее взгляд уже был прикован к молодому человеку в европейском костюме. Густые брови, блестящие глаза, прямой нос, крепко сжатые губы – он словно живой смотрел на нее с фотографии, отчего лицо девушки зарделось. В этот момент сердце Подыль забилось еще сильнее, чем тогда, когда она услышала разговоры о возможном замужестве.

– Сзади имеютися имя и возраст.

Девушка перевернула фотографию. Там аккуратным почерком было выведено: «Со Тхэван, 26 лет». Со Тхэван – это имя человека старше ее на девять лет тут же запало ей в душу.

– Двадцать шесть – энто молодой. В Пхова многие женихи дюже старше, – сказала ачжимэ, понизив голос, хотя, кроме них, в комнате никого не было.

– Покудова это не вторая женитьба, то девять летов разницей-то не назвать! А где он родился и кто его родители? – поинтересовалась госпожа Юн, словно уже была почти согласна.

Взгляд Подыль был прикован к фотографии. И пусть жених ей понравился, но это же слишком далеко. Даже если дом мужа близко, посещать его родственникам жены один-два раза в год и то сложно, а если уедет она в Пхова, может и не увидеться больше с семьей. Девушка не хотела отправляться так далеко, бросив мать и братьев.

– Он из Ёнгана, провинции Пхёнан. Мать умерла несколько лет назад, а сестры все повыходили замуж и живут в разных концах Чосона, так что они с отцом одни осталися. Потому о его семье не волнуйся. А еще ежель ты туды отправишься, то сможешь получить образование!

Подыль обернулась:

– Энто, энто взаправду?

– Ну конечно! Та девушка, моя родственница, была навсе безграмотной, а поехала туды и теперича письма домой пишет и на ихнем языке лопочет, аки своя.

Подыль представила себя на месте той девушки, о которой говорила ачжимэ, и ее сердце забилось быстрее.

Как только в Чучхоне открылась общеначальная школа, отец Подыль, учитель Кан, отправил туда учиться ее старшего брата. Он считал, что в изменяющемся мире дети должны познавать современные науки. Через два года, когда Подыль исполнилось восемь, отец отправил учиться и ее. Хончжу тоже уговорила своего отца отправить ее учиться вместе с подругой. Благодаря богатому отцу Хончжу, господину Ану, семья Подыль и поселилась в деревне Очжинмаль.

С детства господин Кан стремился сдать экзамен на чин, тем самым поднять на ноги обедневшее домохозяйство и изменить загнивающий мир. Когда он выдержал первый этап экзаменов и получил титул «высокоученый Кан», погрязшая в коррупции не меньше, чем мир, система экзаменов была упразднена. Это было как гром среди ясного неба для высокоученого Кана, который только и делал, что готовился к экзаменам. Гроши, что он получал от своей семьи, кончились, да и от разорившейся до этого семьи госпожи Юн помощи ждать не приходилось. Янбан⁵ без чина и без денег – то же, что и красивый на вид, но кислый на вкус дикий абрикос.

Чтобы сводить концы с концами, высокоученый Кан устроился на рынок писарем, но нужда довела семью до того, что и госпоже Юн пришлось подрабатывать шитьем. Богатый господин Ан пригласил высокоученого Кана переехать в деревню Очжинмаль работать учителем. Все это было до рождения Подыль. Господин Ан по происхождению был простолюдином, но торговлей волами заработал на жизнь и купил землю в деревне Очжинмаль. Он построил дом с черепичной крышей с видом на поля и, обосновавшись, купил себе родословную книгу, что сделало его янбаном. Поэтому знающие историю его происхождения местные жители стали именовать его «богач Ан», так как никакого дворянского титула он не заслуживал.

Учитель Кан величал богача Ана «старшим братом», даже зная, что последний купил дворянский титул за деньги, и несмотря на то что тот был младше его на десять лет. Госпожа Юн также обращалась к жене богача Ана не иначе как к старшей. Благодаря дружбе родителей Подыль и Хончжу тоже стали друзьями не разлей вода. Сестры обеих девочек умерли в младенчестве, поэтому они были единственными дочерьми у своих родителей. Подыль была вторым по возрасту ребенком в семье, а Хончжу – самой младшей.

Подыль было намного интересней ходить в школу и изучать с другими детьми хангыль, то есть корейскую письменность, японский язык, счет и гимнастику, нежели прописывать иероглифы в папином кабинете чистописания. Хотя путь до школы лежал через три перевала, для девочки в столь раннем возрасте это не было чем-то сложным. Однако после смерти мужа госпожа Юн не смогла оплачивать обучение в школе двоим детям. И когда пришлось выбирать, кому покинуть школу – сыну или дочери, – выбор, естественно, пал на дочь.

Подыль оставила школу, не окончив и второго класса, и вынуждена была выполнять работу по дому и сидеть с братьями. Их было трое, и все походили друг на друга. На следующий год госпожа Юн отправила в школу следующего за Подыль по старшинству брата, однако девочка такой чести не удостоилась. Подыль чувствовала обиду и несправедливость.

– А как же я? Кюсик идет, а мне тады почему нельзя? Я тож хочу снова пойтить в школу! – молила и протестовала Подыль.

– Ты девочка и мож написать и прочесть свое имя, коего еще образования тебе надо?

На слова матери девочка объявила бойкот, перестав есть и выполнять домашние обязанности.

– Ты моей смерти желаешь? Ежель так, тады я пойду брошусь в водопад в горах Мэбонсан, и делай что хошь!

Госпожа Юн сбросила с себя верхнюю юбку и резко встала. Подыль испугалась. Если мамы не станет, то она окажется сиротой. Девочка обняла ноги матери, которая пыталась выйти из комнаты, и поклялась больше не заводить разговоров о школе. После этого, чтобы не забыть, как писать, Подыль выводила кочергой на земле буквы, и это было единственным успокоением ее души.

Если она отправится замуж в Пхова, то сможет учиться! Волнение в сердце Подыль сдержала другая мысль – Хончжу. Реши она поехать туда, ей придется расстаться и с подругой. Хончжу, которая поступила в школу вслед за ней, был больше интересен магазин рядом со школой, чем сама школа, тем не менее она не прекратила обучения после ухода Подыль. Как раз тогда Хончжу переехала жить в Чучхон, в дом старшего брата. Даже на каникулах она не возвращалась домой, а ездила в Кимхэ или Пусан, где жили другие ее братья. Подыль больше завидовала подруге потому, что та посещает школу, а не потому что ездит развлекаться. Будто бы Хончжу и впрямь дочка янбана, а сама она дочь простолюдинов.

Проучившись четыре года и окончив общеначальную школу, Хончжу не пошла в школу для девочек. Ей это было неинтересно, а родители не хотели отдавать дочь в новое для того времени учебное заведение высшей ступени, порог которого не перешагнул ни один из их сыновей. Пожив там, где были и школа, и рынок, Хончжу возвратилась домой, в уединенную горную деревню. Это вгоняло ее в тоску, однако Подыль была рада, что подруга наконец-то рядом. С ней девушка забывала о том, что ей приходилось зарабатывать на жизнь, помогая матери. А еще дом Хончжу был единственным местом, где ей разрешалось гостить по вечерам. Она брала с собой шитье и в любую свободную минуту бежала в дом к подруге. Даже шить было намного веселее, болтая с Хончжу, нежели сидя подле матери.

У Хончжу была собственная комната, располагавшаяся напротив главного здания анчхэ⁶. В этой комнате Подыль жевала хурму и другие сладости, зачитываясь романами «Цвет осенней луны», «Кровавые слезы», «Моранбон» из сундука Хончжу, а после они вместе бурно обсуждали рассказы о свободной любви, красили губы и представляли себя главными героинями прочитанных книг.

В прошлом году Хончжу исполнилось шестнадцать, и родители подобрали ей подходящего жениха. Говорили, что его семья по происхождению янбаны города Масан. Чтобы никто не мог упрекнуть дочку богача Ана в том, что она белоручка, Хончжу обучили ведению домашнего хозяйства. Больше всего ей не нравилось тихо сидеть и шить. Каждый вечер Подыль, перенявшая мастерство шитья от матери, помогая ей с заказами, сидела рядом с подругой и вышивала наволочки и подушки для ее приданого.

Когда мать Хончжу выходила из комнаты по делам, Хончжу тут же бросала вышивку и начинала громко разговаривать. В отличие от Хончжу, которая радовалась предстоящему переезду из деревни Очжинмаль в шумный Масан, Подыль чувствовала, что уже скучает по подруге. Это будет совсем по-другому, чем когда Хончжу уехала в школу. Тогда этому был определенный срок, ведь после окончания Хончжу вернулась, а замужество – это прощание навсегда.

Год назад, когда Хончжу выходила замуж во дворе своего дома, а потом покинула Очжинмаль, Подыль плакала сильнее, чем мать невесты. Не будет больше друга, которому можно раскрыть душу, не с кем будет погулять и на время забыть о тяготах жизни. Придется жить с этой потерей так же, как научилась она жить с болью утраты отца. Однако через два месяца после свадьбы Хончжу стала вдовой. Поговаривали, что сватья утаила, что жених был болен, другие же рассказывали, что отец невесты настолько хотел породниться с янбанами, что не послушался предсказания гадалок о том, что это плохой союз. Не то что Подыль, самая близкая подруга, но даже сама Хончжу не знала правду.

Законы Чосона гласили, что, выйдя замуж, женщина навсегда принадлежит дому своего мужа, там она и должна быть похоронена. При мысли о Хончжу Подыль вспомнила о том, как остается кровь на вышивании, если нечаянно поранить палец иглой. Как бы хорошо ни была сделана работа, следа все равно не скрыть, а значит, труды насмарку. Хончжу ни в чем не виновата, но ее судьба в один момент стала похожа на вышивку, запятнанную кровью. Осознание того, что женская судьба подобна испорченной вышивке, казалось Подыль горьким и несправедливым. А что, если это она сама накликала беду, потому что была так расстроена замужеством подруги?

– Каково же теперича Хончжу жить всю жизнь в доме мужьем без детей? – вздыхала Подыль за шитьем. Раньше ее мать как присказку повторяла, что, не будь у нее детей, она бы бросилась в водопад в горах Мэбонсан.

– А тебе почём вздыхать? Судьба у Хончжу такая! – сказала госпожа Юн, завершая работу узлом.

Однако через некоторое время после смерти мужа Хончжу вернулась в родительский дом. Это случилось благодаря предсказанию шаманки Кымхвы из Суричже, которая сказала, что если молодая вдова останется, то можно накликать еще большую беду. Не только семья мужа, но даже родители Хончжу считали, что молодой муж умер из-за нее. Все в округе думали точно так же. Как бы кто ни кричал, что мир стал цивилизованнее, а умы людей никак не поменялись. В деревне говорили, что богач Ан заплатил огромные деньги сватам, чтобы те вернули дочь домой.

В ту ночь, когда Подыль впервые пошла проведать вернувшуюся домой подругу, ее сердце и шаги были бесконечно тяжелыми. Девушка выросла, видя, как вдовствует ее мать, которую общественная молва о том, что она довела мужа, терзала больше, чем горе утраты. Будто быть вдовой и тащить на себе это звание всю жизнь, словно иго, считалось одним из самых страшных женских преступлений, которое распространялось и на твоих детей. Хоть это было неправильно, но на них, детей, также показывали пальцем и обзывали «безотецкими отребьями». Одной из причин, по которой госпожа Юн воспитывала своих детей в строгости, была ее попытка оградить их от этих нападок.

Примешав к беде Хончжу и личные переживания, Подыль шла в дом богача Ана и рисовала в воображении разные горестные картины. Она готовилась к тому, чтобы обнять подругу и заплакать. Войдя в калитку и увидев скорбное лицо матери Хончжу, девушка невольно съежилась. Казалось, у женщины не было даже сил что-либо сказать, поэтому она поприветствовала девушку взглядом и кивком головы указала на комнату дочери. При виде стоящих на ступеньках у комнаты дорогих туфелек подруги девушку начали душить слезы. Подыль поставила рядом свою простенькую обувь и зашла в комнату.

В тускло освещенной комнате, в траурной одежде и с собранными в пучок волосами, в нелепой позе, подняв одно колено вверх, сидела Хончжу. Она слышала, как вошла Подыль, но не обернулась. Ведь ее супруг умер спустя два месяца после свадьбы. Это же подобно концу света. В полной мере ощутив бедственное положение подруги, Подыль села рядом с Хончжу, не смея громко дышать. Служанка принесла тарелку сладкой хурмы и мельком взглянула на Хончжу. Как только она ушла, Подыль открыла было рот, думая, что ей нужно что-то сказать. В этот момент Хончжу зашуршала подолом юбки, опустив колено и расслабившись. Приняв позу лотоса и положив кулаки на колени, Хончжу, не дав сказать и слова подруге, стала выпускать пар:

– Он и так был болен. Я его навсе не убивала, отчего ж мне тогда сидеть дома, будто преступнице? Ежель они не выгнали меня из дому ихнего, чтоб со мной сталося? Ежель мне пришлось жить тама всю жизнь, я скорей бы удавилась!

Хончжу была непохожа на вдов, которых Подыль видела прежде. Ей стало легче, когда она увидела, как подруга, не стесняясь в выражениях, дает волю чувствам. Она еще раз убедилась: то, что мать стала вдовой, а они остались без отца, не было их виной!

– То-то буде. Чудно, что они меня антудова выгнали!

Девушки обнялись и, вместо того чтобы плакать, захохотали.

Не зная об этой сцене, но боясь, что дочь замыслит что-то недоброе из-за своего бедственного положения, мать Хончжу попросила госпожу Юн разрешить Подыль навещать подругу каждый день.

Девушки, как прежде, вместе вышивали, ели хурму и читали романы. Единственное, что изменилось, – это то, что у Хончжу появился опыт с мужчиной, а это значит, что она теперь могла рассказать и про это.

– Энто было впервой, потому первая ночь прошла сумбурно. Я-то читала о любви в книжках, потому была дюже лучше, чем больной муженек, у которого еще молоко на губах не обсохло. Бедняга так дрожал, аж не мог толком развязать мне платья… Ох, тады намучилася…

Раскрасневшаяся Подыль слушала подругу, хлопая глазами.

Прокричал петух. Это был петух из дома семьи Чансу, самого трудолюбивого жителя деревни Очжинмаль. Но Подыль все еще не могла уснуть. И не только из-за храпа ачжимэ. Ее собственное сердце стучало громче.

Госпожа Юн прошлым вечером сказала, что подумает, но Подыль с каждой прошедшей минутой все больше склонялась к тому, чтобы принять предложение о замужестве. Если они согласятся, то все расходы возьмет на себя жених, а значит, о деньгах тоже можно не волноваться. Ей хотелось поехать в Пхова. Ей хотелось учиться. Ей больше не хотелось шить на заказ просто потому, что она дочь вдовы, а потом выйти замуж за мужчину с похожей судьбой и жить, как ее мать, не имея возможности посвятить ни минуты себе. Подыль была дочерью своей матери, а значит, ей была уготовлена та же участь. Выйдя замуж, дочери должны были жертвовать все родителям и братьям, и это было естественным положением вещей. Однако в Пхова даже замужние женщины могут учиться. Только по этой причине Пхова уже можно считать раем. Подыль казалось, что это уникальный шанс, однако мысль о том, что из-за стремления им воспользоваться она собирается покинуть родных, кольнула ей сердце.

«Ежели бы мама и меня отправила в школу, я бы на энто не решилась», – пыталась успокоить обессиленное сердце Подыль. Но потом ей подумалось, что этой свадьбой она сможет помочь родне. Невеста в доме – это не только рабочие руки, но и дополнительный рот. Поэтому если она выйдет замуж, то и матери станет полегче. Кюсик уже зарабатываает себе на пропитание, трудясь в велосипедном магазинчике в Кимхэ, а Квансик и Чхунсик уже большие. Она намного больше поможет семье, если выйдет замуж, как это сделала родственница ачжимэ со стороны мужа, чем если продолжит готовить обеды. Чем больше Подыль думала, тем больше ей казалось, что вряд ли найдется жених настолько лучше по положению, чем ее собственное, и возникало опасение, что, пока они медлят с ответом, могут упустить свой шанс.

Как обычно, госпожа Юн встала до рассвета, тут же расчесала волосы гребнем и, как подобает замужней женщине, собрала их в пучок, затем отправилась в нужник. Как только мать вышла из комнаты, не сомкнувшая всю ночь глаз Подыль тут же начала толкать ачжимэ:

– Ачжимэ, ачжимэ!

– Чегось тебе? – спросонья заворчала ачжимэ, и Подыль перевернулась на другой бок.

– Энто правда, что ежели я поеду в Пхова, то смогу там учиться? – боясь возвращения мамы, быстро спросила девушка.

Даже если она не будет жить в роскоши, ей было бы довольно того, что она сможет учиться. Даже если будет трудно, она бы хотела попробовать, ради себя. Ачжимэ вдруг резко села, и девушка вскочила следом.

– Правда. Ужли я не казывала? Моя родственница уехала в Пхова навсе безграмотною, а теперича пишет домой письма и лопочет на ихнем прямо как тамошние носатые.

– Ачжимэ, тады я тоже хочу замуж в Пхова. Пожалуйста, потолкуйте с моей мамой, – взмолилась Подыль, схватив ачжимэ за руку.

– То-то, правильное решение! Об остальном-то я позабочусь, – погладила женщина шершавой рукой тыльную сторону руки девушки.

Услышав намерение дочери, госпожа Юн тут же его одобрила. Однако согласия невесты было недостаточно, чтобы с уверенностью говорить о предстоящей свадьбе. Фотография Подыль тоже должна была понравиться жениху.

– Об энтом не переживай! Подыль у нас невеста хоть куды! Я замолвлю за тебя словцо! А днем пойдем в фотоателье и сделаем фотографию, – громко сказала ачжимэ.

– Энто только ты так думаешь! Что с ней взять: отца нету, живем туго, да и сама она простая девчушка… Да и для фотографии нету ни одной красивой одёжи, – вздохнула госпожа Юн. Как только она решила выдать дочь замуж, упустить такого жениха, как Со Тхэван, стало жалко.

Мама была права.

– А ежель мне одолжить одёжу у Хончжу? – торопливо предложила Подыль.

От этих слов госпожа Юн невольно подпрыгнула:

– Хошь беду накликать? Хошь фотографию, от которой зависит твое замужество, делать в одёже молодой вдовы? Хошь, чтобы сразу все пошло наперекосяк?

Подыль считала, что Хончжу, за исключением того, что она не могла выходить из дома, была во всем лучше нее самой: говорила все, что ей вздумается, и ела, сколько хотела. Сейчас ее положение было хуже, чем у вдовы, но если она отправится в Пхова, то это будет совсем другой разговор. Подыль представила себя образованной современной женщиной в красивой одежде в окружении мужа и детей – жизнь, которую никогда не сможет обрести Хончжу, чья судьба стала подобна запятнанной кровью вышивке.

– Конечно, в такой одёже никой нельзя! – поддержала ачжимэ.

– А не пойтить ль нам на некую хитрость? – после недолгих размышлений сказала госпожа Юн, словно пришла к какому-то важному выводу. – Подыль, ты сфотографируешься вон в той одёже!

Эту одежду мама шила для будущей невесты и для завершения наряда оставалось лишь пришить белый воротничок.

– Дык как же можно? – коротко возразила Подыль, сильно удивившись предложению своей матери, которая никогда бы не позарилась на чужой ячмень, даже умирай она от голода, и которая тому же самому учила своих детей.

– Тады решили! – отрезала госпожа Юн с пунцовым лицом. – Отправим фотографию тебя в этой одёже и успешно договоримся о свадьбе! Ежели ты наденешь ее разочек для фотографии, то никто и не заметит, что ее кто-то уже носил.

– Правильно! Мы ж для хорошего дела ее попользуем, так что всё в порядке! – громко согласилась ачжимэ.

Госпожа Юн смазала заплетенные волосы дочери маслом камелии. Ачжимэ сказала, что припудрит Подыль лицо и нанесет румяна уже в фотоателье.

Держа в руках чужую одежду, девушка вышла из дома вместе с ачжимэ. Подыль было неловко обманывать с самого начала мужчину, за которого она собирается замуж, но даже ей не хотелось отправлять фотографию в старой одежде. Она мечтала понравиться Тхэвану и отправиться в Пхова.

С нарядом решили, но ее тревожило еще кое-что – Хончжу до сих пор не знала об этом грандиозном событии. Мать строго наказала Подыль сохранить новость о грядущей свадьбе в тайне от подруги, пока все точно не будет решено. Если сначала говорят о женитьбе, а потом все рушится, то винят в этом только девушку. Хончжу, что бы ни случилось, всегда все искренне рассказывала Подыль. И даже не утаила ни того, что ее первой любовью был умерший старший брат Подыль, ни подробностей ее первой брачной ночи.

Вечером, сделав фотографию, девушка отправилась к подруге и честно обо всем рассказала. Сколько ни просила ее мать, она не хотела иметь секретов от Хончжу, а такие новости держать в тайне было просто невыносимо. Оказалось, что подруга слышала рассказы о том, что мужчины в Пхова ищут невест из Чосона.

– Я слыхала об энтом в Масане из разговоров свекрови и ее суседки. Та ачжимэ выдала старшую дочь замуж по фотографии, и той понравилось, потому она зовет к себе младшую сестру. Тоды я подумала, что отправиться замуж в такую даль – энто что пойтить в монастырь, но теперича мне кажется, что энто в сто раз лучше, чем быть вдовой.

От слов Хончжу тревога в сердце Подыль тут же исчезла. Пусанская ачжимэ хоть и не из тех, кто врет, но девушку охватывал страх при мысли о месте, о котором она ничего не знает. Но если дочери той соседки, о которой говорит Хончжу, не понравилось бы в Пхова, то она бы не позвала туда свою младшую сестру.

Подыль поделилась с подругой даже тем, что жених ее землевладелец и что на фотографии он ей показался мужественным. Зная, что она точно не выполнит просьбу матери ничего не рассказывать, девушка не взяла фотографию с собой.

– А ежели ему не понравится, как я выгляжу? – сильно переживала Подыль.

– Ну тоды проси другого жениха. Он же не один таков. Здорово же тебе! Я бы тоже хотела в Пхова. Сижу дома целую неделю, и кажется, что еще день-два, и я умру со скуки.

Впервые Хончжу завидовала Подыль.

На следующий день в дом Подыль пришла мать Хончжу. Во взгляде и голосе госпожи Юн читалась тревога:

– Принесь еще воды.

Девушка вышла из комнаты, но мысли ее были лишь об одном. Что же ее сюда привело? Что-то стряслось с Хончжу? Вдруг мать Хончжу тоже прослышала о свадьбе по фотографии? А вдруг она пришла пожаловаться на то, что Подыль сподвигла ее дочь на что-то нехорошее? Мама сильно ее накажет за то, что она рассказала все Хончжу вопреки ее наставлениям. Девушка закрыла дрожащей рукой дверь. В этот момент в комнате раздался голос матери Хончжу. Подыль не могла сделать и шага от двери и напрягла слух.

– Я слышала гуторы про замужество по фотографии. Я тоже отправлю свою дочь. Ее муж умер раньше, чем их брак записали в семейную книгу, так что она чиста, однако правду никак не скрыть. Потому энто должен быть такой же вдовец, как и Хончжу. Кажи, прошу, где найтить мне пусанскую ачжимэ, – голос госпожи Ан сильно дрожал.

Придя на кухню, Подыль зачерпнула воды из глиняного горшка. Руки ее тряслись, поэтому она пролила бесценную воду. Еще больше девушка пролила, пока наливала ее в чашку. Чтобы как-то успокоить душу, Подыль присела на печь.

При мысли, что Хончжу не сможет присоединиться, в девушке просыпалась гордость за то, что такая удача выпала только ей одной, но мысль о том, что она может поехать вместе с подругой, делала ее невероятно счастливой. Если Хончжу будет рядом, то ей будет не так одиноко и чувствовать она себя будет намного увереннее. Там хоть и нет сложностей, ведь это рай на земле, но разделять моменты радости вместе куда веселее. Когда Подыль вернулась в комнату, мать Хончжу ерзала на месте.

– Беда-беда. Отец Хончжу же ничего не знает.

Подыль поставила чашку воды перед женщиной.

– Как же нам его уговорить? – обеспокоенно спросила госпожа Юн.

Мать Хончжу залпом выпила воду и громко поставила чашку.

– Он может разве что меня убить. Оставить Хончжу здесь – что обречь на верную смерть. Ежели она умрет, то и я ей вслед. Уж лучше умереть, чем видеть, как моя юная дочь увядает взаперти, – решительно заключила госпожа Ан.

– Верно. Все лучше, чем оставаться здесь. Потому я и отправляю Подыль. Мне было страшно посылать дочь одну так далеча, но ежели они поедут вместе с Хончжу, то мне энто большая радость. Вы думали о будущем дочери, и для вас это было сложным решением.

Госпожа Юн взяла мать Хончжу за руку. Обе женщины заплакали. Подыль тоже всхлипнула.