Kitobni o'qish: «Календарь»

Новый год прошёл, как и положено ему, под морозный хруст нападавшего снега, густо лежавшего на домах генеральской шапкой. Но потом что-то случилось в небесной канцелярии, задули тёплые ветры, снег потемнел и скукожился, стали видны кое-где тёмные пятна земли и зазвучала капель, проезжая, прежде чем сорваться вниз по длинной бледной морковке образовавшихся сосулек.

Андрюхе Шамко в прошедшем году исполнилось тридцать. Он был невысок, худощав, густые брови угрожали рано или поздно срастись на переносице, делая его похожим на давно почившего в Бозе Генерального секретаря. Лицо его имело вытянутую форму, заканчиваясь клинообразным подбородком, глаза имели светло карий окрас, длинных волос не отпускал, причёсок не делал, хотя и коротко не стригся. Он трудился в довольно крупной по меркам их города девелоперской компании, взявшей подряд на строительство пяти высотных домов, четыре из которых были уже почти достроены, а с пятым на сегодняшний день вышла заминка.

Дома строили в центральной части Борисова, уездного города в приволжских степях с населением в четверть миллиона человек. В большей своей части город был одноэтажным, отголоском прежней купеческой эпохи и лишь самый центр его, да новые районы оказались застроены многоквартирными высотками. Но прогресс не остановить и он, не особо торопясь, наконец, добрался сюда с программой реновации территорий. Ветхие полуразрушенные дома подлежали сносу, а на их месте власти решили строить комфортабельные микрорайоны с развитой инфраструктурой.

Бесхозные развалюхи просто сносили, дома в которых жили люди, город выкупал или предоставлял вместо них равноценное по стоимости жильё, и всё шло по выверенному графику, пока не упёрлось в дом №14 по улице Рабочей. Единственная жительница этой изрядно осевшей в землю обитой железом деревянной хибары переселяться наотрез отказалась, и оживлённая стройка шла вовсю вокруг дома, оставляя её внутри, словно на острове безвозвратно ушедшего патриархального прошлого. Старуха по старой привычке держала с десяток кур и петух, взлетая на покосившийся забор, каждое утро громким криком будил округу, словно далёкий отзвук сельского вчера, в самом сердце индустриального сегодня.

Ситуация с домом была не так безнадёжна, как казалась на первый взгляд. Проблемная жиличка, Клавдия Ильинична, подписала с юристом компании договор о до-смертном содержании с правом последующего наследования принадлежащей ей недвижимости. Женщине было уже за восемьдесят и казалось, образовавшаяся проблема должна решиться со дня на день. Андрей, как человек имевшей не оконченное юридическое образование и несколько после армейских лет службы в полиции работал помощником юриста, Выборского Вилена Юрьевича, о чём говорило золотое теснение на чёрной как смоль визитке. Шамко хотел себе такую же, не раз представляя картину, как он входит уверенной походкой в кабинет, делово представляясь:

– Андрей Шамко. Юрист, – а потом, небрежно вытащив из кармана пальто сияющий золотом прямоугольник, протягивает новому клиенту: – Вот моя визитка.

Но пока до составления договоров дело не доходило, всё, что ему поручали, это рутинную работу с бумагами или как в данном случае заботу о старухе. Газификация района была в проекте самого ближайшего времени, упиравшегося в возведение микрорайона, и грелась бабка теплом обложенной плиткой голландской печи, дрова для которой из обрезков строительных досок приносил именно Андрей. На это уходила куча времени, и казалось, он нашёл выход, купив на рынке самодельный обогреватель, с намотанной на керамическую трубу проволокой. Вилку не раз меняли, о чём можно было судить по разноцветной изоленте на месте соединения. Но в целом обогреватель, по словам продавца, «работал как чёрт», и проблема с теплом для привередливой старухи должна была, наконец, решится. А это значило, что ему больше не нужно собирать по стройке обрезки досок и бруса, резать их по сорок сантиметров, складывая в подпирающую невысокий потолок стопку в домовых сенях, которые любившая тепло женщина полностью сжигала за выходные.

– Вот Клавдия Ильинична, подарок Вам на Старый Новый год, – довольно объявил молодой человек, входя в дом. Боясь порвать свою единственную куртку об обогреватель, он нёс его на вытянутых руках, и всё это выглядело так торжественно и парадно, что сидевшая на кровати хозяйка умилённо прослезилась глядя на него, а потом вытерла глаза грязным скомканным платком.

– А это безопасно, все эти ваши новые приблуды? – вдруг подозрительно спросила она, разглядывая подарок. – Вдруг ты так решил от меня избавиться? Но смотри, я ж тебя и с того света достану если что. Я же эта…потомственная колдунья.

– Вы это вообще о чём сейчас? – поставив обогреватель рядом с кроватью, удивился Андрей, включая его в розетку. Проволока зарозовела, потом стала краснеть в полумраке залы, кроме которой в доме было ещё две маленькие разделённые перегородкой комнатушки, где едва умещалась кровать. Старуха была довольно высокой для женщины, лишь не на много уступая в росте Андрею. Это была тонкая, какая-то вся состоящая из углов женщина широкие выпирающие скулы, клювоподобный нос, острый подбородок, на котором, как и над верхней губой росла заметная поросль седых волос. Дрова закончились, печь не топили, в доме было прохладно, если не сказать большего и похоже хозяйка одела на себя все свои вещи, утеплившись по максимуму. Чёрное затёртое на рукавах до блеска пальто, в купе с шерстяным платком на голове оттеняли мертвецкую белизну кожи, и гостю вдруг показалось, что он смотрит в лицо покойницы. – Я сам дома обогреватель включаю, да и в офисе тоже. Да и зачем Вас убивать? Тем более мне? Смерть неизбежна, рано или поздно Вы умрёте, и дом отойдёт нам, без всякого смертоубийства. Хотя живите, конечно, до ста лет, – пытаясь исправить бестактность, добавил молодой человек, на что хозяйка обиженно проворчала:

– Сто уже было, – она сидела на кровати, скрестив руки на груди, и походила на нахохлившуюся чёрную птицу.

– Не говорите ерунды – я видел Вашу метрику. Вы тридцать второго года рождения, года Вам идут в феврале, а это значит что Вам не полные восемьдесят три года.

– Документы сгорели в войну, вместе со всем имуществом, когда город бомбили. Мне выдали новые, напутав с датой рождения. Я всегда выглядела моложе своих лет, – кокетливо вставила женщина, протягивая тонкую узловатую руку, покрытую старческими пятнами лентиго к живительному теплу обогревателя. Не успевшая промёрзнуть комната стала нагреваться и настроение Клавдии Ильиничны, как барометр стало склоняться от былой подозрительности к вполне дружественной благожелательности.

– Я смотрел в документах, родственников у Вас совсем не осталось. Как же вы живёте одна?

– Все умерли, все, – скорбно ответила старуха, разглаживая пальто на колене. – Так вот я и живу, одна за всех.

– Вы это, наберите в таз воды и поставьте где-то рядом – чтобы кислород не сгорал, а я Вам к вечеру ещё дров принесу, на всякий случай, – посчитав миссию выполненной, Андрей пошёл на выход, а хозяйка крикнула ему вслед:

– Только не забудь! Не люблю я эти обогреватели.

***

Поставленный на семь часов будильник включил радио, и первое что услышал Андрей, просыпаясь, был будничный трёп начинавшего утренний эфир ди-джея:

– Добрейшего всем утречка пятницы тринадцатого! Надеюсь, несмотря на мрачную нумерологию этот день, принесёт лишь позитивные эмоции в канун Старого Нового года! А с вами в эфире радио «Максималист» по-прежнему я, ди-джей Глеб Новосельцев. Классное утреннее настроение и классная музыка на волнах нашего самого лучшего в мире радио. Только одному мне кажутся эти первые две недели года, какими-то странными? Словно Алиса в зазеркалье мы проживаем их повторно. Это время мистики, сбывающихся предсказаний и надежд, – трепался Новосельцев, отрабатывая свой диджейский хлеб. Андрей поднялся с кровати, показав чахлый бицепс отражению в зеркале шкафа. На самом деле фамилия ди-джея была Курочкин, но она не звучала, и ему пришлось взять псевдоним. Борисов был городом маленьким и люди, более-менее что-то из себя представлявшие в нём оказывались на виду.

Стряхнув нападавший за ночь снег со своих бежевых «Жигулей» четырнадцатой модели Шамко поехал на работу, увидев суету вокруг жилища старухи. От дома только что отъехала «Скорая», за ней машина следственного комитета, а сам он словно место преступления был огорожен сигнальной лентой.

– Что стряслось-то? – тревожно спросил Андрей курившего возле «УАЗа» участкового, с которым был в приятельских отношениях ещё со времён своей недолгой службы в полиции. – У бабки сердце прихватило?

– Нет больше твоей бабки, – швырнув окурок в прихваченный за ночь льдом грязный снег, ответил участковый, ёжась в форменной куртке от порыва ледяного ветра. Здесь, в ровной как ладонь степи ветер мог дуть в одном направлении днями и неделями, и укрыться от него было практически невозможно. – Оттоптала землю. Ох и рисковый ты Андрюха.

– В смысле? – не понимая задал новый вопрос Шамко, и приятель ответил беззлобно:

– Да ты ей вчера обогреватель самодельный подарил, а ночью она угорела. И вроде, как и ты ни при чём, и дом её теперь вам достанется.

– Но не мне же! Ты что думаешь это я её?!

– А чего теперь думать? Решили что смерть не криминальная, так что спи спокойно. Дело даже не открывали. Охранники со стройки гарь учуяли, бабку вытащили, только она уже мёртвая была – гарью задохнулась. Огонь водой сами залили, пожарку даже не вызывали, хотя те всё равно потом приехали.

– Привет, – поздоровался с ним, выходя из дома, старший участковый этого района Ефим Каплин, держа под мышкой изрядно потёртую кожаную папку, которая как кепка Лужкова стала его неотъемлемой частью. Закрыв дверь, он запер её на замок и, сорвав сигнальную ленту, протянул Андрею ключ:

– Держи, – участковый сел за руль, скользнув по нему взглядом, в котором была лишь усталость начавшегося ни свет, ни заря суматошного утра и, посигналив, уехал, а Шамко вновь открыв дверь, вошёл внутрь, ощутив в успевшем остыть помещении, влажный запах гари горевших досок, которым теперь буквально сочился этот дом. Оставив дверь открытой, он осторожно вошёл, внутрь ожидая увидеть выгоревшую дотла комнату, но к его удивлению прогорел лишь небольшой круг в полу под обогревателем, который следственная группа забрала на экспертизу. Женщина всё же прислушалась к его совету – рядом лежала перевёрнутая глубокая алюминиевая тарелка, в которую жиличка перед смертью налила воды.

Старуху было жаль. Несмотря на склочный характер и явное помутнение рассудка, он успел к ней привыкнуть, как к неотъемлемой части этого дома, без которого в нём стало вдруг по-настоящему пусто. Присев на кровать, на которой ещё вчера вот так же сидела хозяйка, он смотрел на почти идеально круглую дыру в полу. Думая о том, смог ли бы он холоднокровно подстроить её смерть, получить за это даже не процент со сделки, а копеечную премию и жить дальше, как ни в чём не бывало? Так ничего и, не решив, он поднялся и вышел на улицу.

Машину он купил ещё пять лет назад. Рестайлинговая версия «ВАЗ 2109» была проста и неприхотлива в обслуживании, но в душе Андрей мечтал о чём-то более серьёзном, напоминающем благородно сверкавший на солнце лаком чёрный японский внедорожник Выборского, и был согласен даже на его китайскую копию. Повернув на недавно торжественно открытый и ещё недоделанный до конца мост над раньше всегда собиравшей пробки дорожной развязкой у автовокзала, он встал в левый ряд, собираясь уйти на съезд и дальше почти по прямой уже ехать к своему дому. Как вдруг явно потерявший управление «КАМАЗ», разгоняясь на начинающемся спуске, ударил его в жалобно треснувшее стекло багажника и словно таран стал вести впереди себя к ограждению. Набравшая ход машина врезалась в бетонный столб; едва не разбив об него голову, Шамко вылетел сквозь лобовое стекло прямо на нацеленный ему в грудь толстый железный прут. В последний момент каким-то чудом он успел увернуться и арматура, едва не пронзив его, прошла впритык с рёбрами, содрав кожу. Андрей повис на проткнутой куртке, которую так берёг, но думал сейчас не об этом. Вначале его «Лада», а затем и толкающий её десятитонник, пробив ограждение, вывалились с моста в пятиметровую пропасть. Водитель, не по сезону смуглый худощавый мужчина его лет успел выпрыгнуть в последний момент и теперь с ужасом смотрел на кувыркающиеся внизу машины.

Прут сгибался, угрожая сбросить его вниз, и он, сдирая кожу о металл, судорожно вцепился в рифлёную сталь. Камазист, бегая взад-вперёд у провала достав телефон кому-то звонил, и Андрей надеялся, что скоро здесь будет вся «королевская рать» и его, наконец, снимут с этой дыбы. Первыми на удивление быстро появились гаишники, а потом, завывая сиреной на мост влетела «Скорая» и выскочивший врач, оценивающе глядя на искорёженные автомобили делово спросил кому-то звонившего капитана:

– Сколько трупов?

– Ни одного. Один вон висит, а второй где-то тут ходит.

– Я здесь, – тут же напомнил о себе водитель «КАМАЗа» сказав доктору: – У меня сотрясение, я головой ударился.

Но пошёл почему-то не к нему, а к инспектору:

– Слушай, капитан, я не знаю что произошло. Все Т.О. прошёл и только что всё было нормально, а как въехал на мост, что-то случилось. Тормоза отказали, и машина словно бросилась за этим «Жигулём».

– В суде это будешь объяснять, – убирая в карман трубку, сухо ответил гаишник, направляясь к стоящему возле «УАЗа» напарнику.

– А можно как–то без суда?

– Ты что издеваешься? У тебя «КАМАЗ» без тормозов – две машины всмятку. Как ты это себе представляешь?

– Да были же тормоза, были. Только что были, – запричитал водитель, трогая приличную шишку, вздувшуюся буквально за мгновения на его лбу.

Про Андрея, все словно забыли, и он висел огромной уродливой ёлочной игрушкой над разбитыми машинами, а люди, осторожно проезжая мимо изумлённо щёлкали объективами камер. Но вот приехала «аварийка» и его, наконец, сняли с едва не проткнувшей грудь арматуры. Доктор уложил его на каталку, деловито задвинул в «Скорую», мотор взревел, завыла сирена и, отвечая на вопросы о своём самочувствии, Шамко понёсся в Первую городскую.

Весь оставшийся день он провёл сначала в больнице, сдавая анализы и проходя рентген, а потом поехал в Полицию, где в десятый раз обстоятельно рассказал о случившемся. Выйдя на остановке, Андрей медленно шёл по улице к своему дому, видя оживление прохожих явно собиравшихся отмечать Старый Новый год. В детстве в их доме в этот день вновь накрывали стол, хотя и не столь шикарный как тридцать первого, ждали полуночи, пили шампанское, ели оливье и…ложились спать, ведь утром, как правило, родителям нужно было идти на работу.

Он жил один и единственные кто, возможно, был рад его возвращение, это аквариумные рыбки, толстолобики, меченосцы и гуппи. Хотя в этом как раз Андрюха мог и ошибиться. Аквариум остался от предыдущего квартиранта, хозяйка хотела его выбросить, но Шамко решил рыбок оставить и теперь по утрам сыпал в воду корм, раз в неделю меняя её на новую. За всей этой нервотрёпкой он совсем забыл о старухе, её смерть отошла на второй план после потери машины. Тачку было жаль, она не была застрахована, Андрей был аккуратным водителем и думал, что вот ещё немного, и он возьмёт себе, что-то посолидней. Его вины в аварии не было и через суд, пожалуй, можно будет возместить ущерб, как-никак всё же он был почти юрист, к тому же рассчитывал на помощь Вилена Юрьевича.

Бросив в мусорное ведро сорванный листок календаря, Шамко пошёл спать, слыша как за окном, взрываются петарды и редкие фейервеки. Он не думал что уже так поздно, хотя рано вставать завтра было не нужно. Как едва не расставшемуся с жизнью Выборский дал ему до понедельника выходной, да собственно и делать то было больше нечего, раз проблема со старухой решилась сама собой. Это немного тревожило, но он надеялся, что шеф какую-то работу ему подыщет. К тому же юрист выбил для него небольшую премию, которой вряд ли хватит на новую машину, но это всё же лучше чем вообще ничего, нужно только завтра будет зайти на стройку и забрать конверт у прораба.

***

– Добрейшего всем утречка пятницы тринадцатого! Надеюсь, несмотря на мрачную нумерологию этот день, принесёт лишь позитивные эмоции в канун Старого Нового года! – услышал вдруг Шамко знакомый голос, надеясь, что это лишь сон. Этого не могло быть по двум причинам – он не ставил на утро будильник и ди-джей не работал по выходным. Но голос всё так же звучал и, не понимая, что происходит Андрей, открыл глаза. – А с вами в эфире радио «Максималист» по-прежнему я, ди-джей Глеб Новосельцев. Классное утреннее настроение и классная музыка на волнах нашего самого лучшего в мире радио. Только одному мне кажутся эти первые две недели года, какими-то странными? Словно Алиса в зазеркалье мы проживаем их повторно. Это время мистики, сбывающихся предсказаний и надежд.

Бред какой-то. Радио что ли «хакнули»? – подумал он, потянувшись за лежащим на стуле телефоном, абсолютно не понимая, кому могло понадобиться совершать хакерскую атаку на радиостанцию. Разве что какому-то фанату Старого Нового года? Шамко взглянул на засветившийся циферблат и онемел, увидев дату, которой быть, сегодня просто не могло: 13 февраля 2015 года. Пятница.

– Какая к чёрту пятница! – воскликнул Андрей, вскакивая с постели. Пятница была вчера, вчера было грёбанное тринадцатое число. Вчера умерла старуха, он попал в жуткую аварию и едва остался жив. В рубашке родился – так сказал о нём доктор, повторив фразу снимавших его работяг. Мужчина бросился к зеркалу, подняв руку – его рёбрам прилично досталось, рана, которую он не замечал в горячке, опухла и нестерпимо ныла, и заснул он, лишь выпив две таблетки «Кетанова». В больнице рану обработали и заклеили пластырем. Сейчас пластыря не было, как не было и следов вчерашней аварии. Можно было предположить, что пластырь отвалился во сне, но как объяснить отсутствие даже царапины на месте вчерашней раны?

Он понимал, что уснуть уже не получится; сердце учащённо билось, а в голове осиным роем носились разгоняющие кровь мысли. Прошёл на кухню, увидев, что на календаре по-прежнему 13-ое, хотя он чётко помнил, как срывал листок. На всякий случай, заглянув в мусорник понятное дело листка не увидел, и тогда сорвав со стены календарь, швырнул его в ведро. Наскоро перекусив без аппетита, Андрей отправился на работу, решив позвонить Выборскому. Дорога до стройки, раньше занимала считанные минуты, но теперь, после того как машина погибла в аварии угрожала растянуться на час, с учётом ожидания общественного транспорта.

– Алло, Вилен Юрьевич? – начал Шамко, когда трубку, наконец, сняли.

– Это Алиса, Выборского нет. Он из дома сразу поехал к бабке. Ой, ты же ничего не знаешь – у нас тут такое случилось – Клавдия Ильинична умерла. Говорят, угорела, чуть дом не сожгла…

– Ещё вчера, – перебил словоохотливую секретаршу Андрей и та удивлённо спросила:

– Как вчера? А ты имеешь в виду, что до полуночи? Ну, этого я точно не знаю.

– Ладно, хорошо, Алиса. Побегу я, – давая отбой, произнёс молодой человек и вдруг попятился, поскользнувшись на льду, едва не упал при виде своей рестайлинговой «девятки». Он слишком хорошо помнил её последние мгновения, едва не ставшие последними и для него, но она, как ни в чём не бывало, стояла запорошенная снегом во дворе его дома, как навевающий нехорошие воспоминания призрак.

Сунув руку в карман, он нащупал ключи, но, так и не достав, не оборачиваясь, быстро пошёл к остановке. Андрей не понимал что происходит, но явно ничего хорошего – пятница тринадцатого засосала его в себе как трясина и если он не сможет из неё выбраться, то возможно останется в ней навсегда, пока не погибнет в одной из расставленных старухой ловушек.

Из-за поворота показалась «семёрка» идущая по кругу через центральную часть города, останавливая автобус, мужчина вытянул руку, увидев, как мелко дрожат пальцы. Садиться в таком состоянии за руль было нельзя, тем более что он больше не доверял своей восставшей из автомобильного ада машине – новой аварии он мог и не пережить.

Дальше всё было точно так же как и вчера – отъезжающая опер группа и труповозка, а потом разговор с участковым, полученные ключи и сидение в пустом доме. Как ни странно здесь он чувствовал себя в безопасности – тут не было газа или чего-то ещё что могло взорваться, после того как рабочие обрезали провода в доме не стало электричества и он просто сидел на кровати, пока совсем не замёрз.

– Я достану тебя и с того света! – так кажется, сказала ему старуха, угрозу которой он тогда не воспринял всерьёз и вот теперь испуганный и жалкий прячется в её холодном пропахшем гарью доме, боясь выйти на улицу. Вдруг зазвенел телефон, не зразу нажав на кнопку, он настороженно ответил:

– Алло! – и из трубки понёсся размеренный уверенный в себе голос Выборского.

– Ну, ты где, Андрей Раскольников?

– В бабкином доме. Почему Раскольников?

– Ну как почему? Убил старушку.

– Я её. Не убивал, – разбив фразу на предложения, ответил мужчина, затравленно завертев головой, словно ожидая увидеть в каждом углу по старухе, злорадно повторяющей вылетевшее слово: Убил! Убил!

– Да шучу я, шучу. Подходи к офису, мы тут с Максимом Сергеевичем, – недавно разменявший пятый десяток Максим Резников исполнял обязанности начальника строительства, будучи толи просто доверенным лицом, толи родственником подрядчика. Вышел Шамко не сразу, какое-то время он глядя в окно шарил глазами по округе, но, не увидев ничего подозрительного и понимая, что если зовут, то нужно идти, всё-таки вышел в пронизываемый влажным восточным ветром январский день пятницы тринадцатого.

Он встретил их на выходе из подъезда, в котором на втором этаже в квартире номер пять был временный офис руководства. Высокий, статный в бобровой шапке и распахнутом полушубке Выборский и маленький тщедушный Максим Сергеевич, явно мёрзший в застёгнутом на все пуговицы драповом пальто. В костюмных дорогих брюках, кожаных туфлях и белой прорабской каске на тонкую спортивную шапочку, которую возил с собой для этих целей.

– Здорово Андрюха, – по-барски протягивая широкую плотную ладонь, словно сторублёвую ассигнацию, пробасил адвокат, дыхнув на него запахом только что выпитого алкоголя – видимо, за упокой бабкиной души. Резников как-то боязливо протянул ему узкую вялую ладонь и едва дотронувшись холодными пальцами до его, тут же отдёрнул. – Это ты хорошо придумал, с обогревателем. Сегодня закончу здесь с документами, а ты отдыхай.

– Я её не убивал, – повторил Шамко затравлено глядя в лучившиеся позитивом глаза адвоката и тот, словно отмахиваясь от него как от назойливой мухи бросил, прежде чем прошёл мимо по широким ступеням:

– Ну и, слава Богу.

– Может, премию какую-то выпишите? – произнёс Андрей, преграждая дорогу начальнику строительства и тот, удивлённо стрельнув на него помутневшими от выпитого глазами спросил:

– За что? – за разбитый автомобиль, за то что ведьма вцепилась в меня с того света мёртвой хваткой, едва не выпалил молодой человек, сказав вместо этого:

– Ну, я же хорошо выполнил свою работу.

– Но ты же, родной, за неё деньги получаешь, – беззлобно заметил с дороги Выборгский. Казалось, не было на свете силы могущей вывести его из благодушного состояния, в котором он пребывал. – Вот если бы ты её действительно убил.

Максим Сергеевич пошёл к ступеням и стоящий перед ним молодой человек начал пятиться, уступая дорогу и вдруг страшный крик:

– Бойся!! – раздался над его ухом и кто-то ледоколом больно въехал в него, отталкивая к лакированным ботинкам начальника строительства. За его спиной раздался страшный грохот, а когда он обернулся, увидел раздавленного паллетом с мешками строительной смеси человека в оранжевой каске из под которой вытекали алыми извивающимися змеями струйки крови. К его удивлению мужчина ещё не был мёртв, но умирал мучительно и неотвратимо, казалось, даже удивительным что он до сих пор оставался жив. Тело его, лежащее под сорвавшимся с высоты двенадцати этажей, поддоном расплющило, позвоночник был сломан, один глаз вывалившись из глазницы, висел на мышцах. Несчастный силился что-то сказать, но испустил дух, прежде чем успел прошептать хоть слово. Жизнь замерла в его единственном глазе, глядевшим с укоризной на Шамко, кровавая пена ещё пузырилась на губах, но Андрей понял каким-то звериным чутьём, что спасший его человек мёртв.

– Максим Сергеевич, Вас не задело?! – бросая на Андрея ненавидящие взгляды, бросились к заказчику до этого невидимые люди, кто в оранжевых и белых касках, кто в обычных вязаных шапочках, подхватили под руки, увлекая назад в недра дома, из которого тот так не вовремя вышел. Лишь Шамко знал – теперь уже знал это точно: дело было совсем не в спасшем его ценой своей жизни человеке, не в стропальщиках, кое-как закрепивших груз, не в крановом и уж тем более не в Резникове. Всё дело было в нём, в Андрее Шамко, который так не к месту решил проявить своё сострадание.

На входе в Горотдел он вдруг заметил спускающегося по ступеням вчерашнего гаишника, взглянув на часы, увидел, что до аварии, в которую попал вчера, осталось около четверти часа.

– Слушай капитан, через пятнадцать минут на новом мосту у автовокзала у КАМАЗа откажут тормоза и он спровоцирует аварию, в которой могут погибнуть люди. Тебя по любому туда вызовут, но ты бы приехал пораньше, остановил бы его. Глядишь, и не будет аварии.

– Из какого он автопарка? – спросил капитан, доставая ключи.

– Я не знаю. Он может вообще на частника работает, но то, что тормоза откажут, сто процентов!

– Вы пили сегодня? – неожиданно спросил капитан, вглядываясь в его глаза. – Или употребляли наркотики?

– Сегодня точно нет, ещё не успел. На его глазах только что погиб человек – у парня стресс, – пробасил Выборский, продвигая его вперёд. Былое благодушие сменило профессиональная озабоченность, и понимающе кивнув, капитан пошёл к своему УАЗу. Теперь это был не добродушный дядька с барскими замашками, а настоящая акула юриспруденции, сам отчасти ставший законом дорогостоящий адвокат, напрочь растерявший в судебных баталиях обычные человеческие чувства.

Большую часть этого дня Шамко провёл в полиции. Десять раз он рассказывал, где стоял и что делал и как оказался вообще по тому злополучному адресу. Вдова погибшего, идя мимо, взглянула на него, испепеляющим взглядом, в котором казалось, не было ни злости, ни ярости, лишь один не высказанный словами вопрос: почему? Почему всё случилось именно так? Что муж мой и отец моих детей мёртв, а ты, тот, кто должен был лежать вместо него, жив? И ей было абсолютно всё равно, что он не был ни в чём виноват – смерть близкого человека перевешивала на невидимых весах жизнь сотни, таких как он.

Вилен Юрьевич был рядом. Он кому-то звонил, говоря, казалось совсем про другое, но человек на другом конце телефонной связи всё понимал именно так как хотел Выборский. Словосочетание «преступная халатность» заменили обтекаемыми фразами «роковая случайность», «несчастный случай» – и в гибели бригадира, работавшего с Максимом на всех городских стройках, не оказалось виноватых, а всему причиной была именно она – трагическая случайность.

Когда он, наконец, попал домой, уже совсем стемнело. Люди в преддверии Старого Нового года шли по улицам, вынося из магазинов пакеты со снедью и тонко звеневших при столкновении из глубины их бутылками. Традиция отроду, которой было без малого сто лет, прочно укоренилась в головах людей и они, проживая дважды первые две недели каждого года, даже не задумывались о том, какой из дней настоящий. Тот, что они уже прожили, или тот, что идёт за ним?

Банковская карточка была пуста. Новых денег ещё не перечислили, старые кончились во время празднованья Нового года и Рождества, и Андрей едва наскрёб по карманам денег на батон, десяток яиц, пачку сосисок и пол-литровую жёлтую банку с витиеватой, словно захмелевшей надписью «Жигулёвское». Положив пакет на стол, не разувшись и не раздевшись, он сидел в кресле глядя в панорамное окно последнего этажа как взрываются салюты, с грохотом расплываясь разноцветной волной над Борисовом. Пиво кончилось, со скрежетом скомкав банку, он сидел, с ненавистью глядя на город, что превратил его в исчадие ада, сделал загнанным зверем на которого, бродя по всем кругам своего Ада, охотится та, к чьей смерти он не имел никакого отношения.

Так и не поужинав, раздевшись, он лёг спать, но уснул не сразу. Одни похороны шли за другими, но на тех и других он был главным действующим лицом и сколько их будет ещё, Андрей не знал. Ему было жаль себя, солёные слёзы, вырвавшись из уголков глаз, побежали по небритой щеке. Он утёр их кулаком, едва не разбив нос. Какое-то время, стараясь ни о чём не думать, смотрел в потолок, казалось вдавливаемый в диван нависшей над ним тишиной, разбавляемой время от времени из кухни лишь утробным гулом холодильника, а потом, наконец, уснул.

***

– Добрейшего всем утречка пятницы тринадцатого! Надеюсь, несмотря на мрачную нумерологию этот день, принесёт лишь позитивные эмоции в канун Старого Нового года! – пробуждая его ото сна, раздался такой знакомый и такой ненавистный теперь голос. Ах, как бы он дорого дал, чтобы жить своей прежней обычной скучной жизнью и никогда не просыпаться под один и тот же диджейский трёп, навсегда застряв в пятнице тринадцатого! – А с вами в эфире радио «Максималист» по-прежнему я, ди-джей Глеб Новосельцев. Классное утреннее настроение и классная музыка на волнах нашего самого лучшего в мире радио. Только одному мне кажутся эти первые две недели года, какими-то странными? Словно Алиса в зазеркалье мы проживаем их повторно. Это время мистики, сбывающихся предсказаний и надежд.

– Да какого…! – Взревел Шамко, влетая на кухню, словно желая спрятаться от преследующего его ди-джея. Каждый день шёл по своей собственной колее, начинаясь всегда одинаково – с голоса Новосельцева. Он сам не заметил, как в руке его оказался нож, впившись глазами в календарь, вновь оказавшийся на стене он, едва не сломав лезвие, принялся бить его остриём, словно живое мистическое существо, ожидая увидеть потоки крови текущие по выкрашенной в светлый тон стене. Но ничего подобного не произошло, растерзанный календарь был вновь сорван, но в ведро не полетел – вытащив из духовки сковородку, Андрей сжёг в ней его дотла, смыв пепел в унитаз. От этого стало немного легче, причём настолько, что хватило сил даже на яичницу и сосиски. Опасаясь теперь сорваться вместе с лифтом в шахту, молодой человек сбежал по лестнице с девятого этажа и не глядя на свою превращающуюся в сугроб машину пошёл к остановке. Снова отъезжающий «УАЗ» следственного отдела, «Скорая», разговор с Каплиным и пустой старухин дом, пропахший гарью, тоской, одиночеством и смертью. Андрей никогда не думал, что у абстрактных чувств есть запах, но сейчас сидя на опустевшей кровати, он отчётливо его ощущал, им буквально было пропитано здесь всё. И единственное, чего невольный виновник гибели женщины не мог понять, так это почему не замечал его раньше?