Kitobni o'qish: «О былом»

Георгий Северцев-Полилов

Shrift:

Благословите, братцы,
Старину сказать.

По благословению

Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского ВЛАДИМИРА

Ради Господа

На Тверском княжеском столе после кончины князя Александра Михайловича сел старший сын его Михаил.

С юных лет был он благочестив и сострадателен к нищим и калекам. Сделавшись тверским князем, Михаил не раз отправлялся с своим близким боярином по вечерам, переодетым в простое платье, по кружалам и заезжим дворам, стараясь выведать, как относятся к нему тверитяне; хотелось ему разведать и об истинных бедняках и неимущих горожанах.

Чаще всего посещал князь питейный дом по названию «Облуп», находившийся за Волгою.

В грязном помещении кабака постоянно толпилась «кабацкая голь», как называли тогда весь пропившийся люд. Среди последнего было не мало людей, еще не окончательно погибших, и вот о них именно хлопотал князь, стараясь вырвать их из разгула и власти хмельной браги.

Незамеченными вошли князь Михаил со своим боярином Шершебней в кабак, переодетые в простые суконные кафтаны, и сели в углу, наблюдая за толпившейся «голью».

Громко шумели обычные посетители «Облупа». Кого только здесь не было!

Тут сидел и неудачник, торговый гость, потерявший на торгу свои деньги, и ражий парень, плотник, не находивший себе работы, и слепец-гусляр, завернувший в кабак, чтобы промочить усталое от пенья горло. Шумели здесь и посадские люди…

Кабатчик, довольный хорошей торговлей, едва успевал наполнять брагою глиняные стопки.

– Эх, гуляй моя голова! – крикнул Корсук, молодой парень из дворянских детей. – Обидел меня понапрасну супротивник мой, кривдой оттягал имение мое! Пропадай последняя деньга!

И он вышвырнул хозяину серебряную гривну,

– Как же могла кривда побороть правду? – спросил его князь.

– Очень просто, дядя, – ответил Корсук и рассказал про свою невзгоду.

Князь внимательно выслушал его, и, когда он окончил, сказал:

– Приходи, молодец, на княжий двор, у меня там знакомец имеется, вызволит тебя из беды непременно.

– Ой ли? В век не забуду твоей помощи, дядя! – обрадованно проговорил обиженный.

Заметил князь и двух стариков, сидевших потупив взоры, в углу.

– Что же вы, старички, к столу не идете, брагу не пьете? – спросил он их.

– Что, кормилец! Не брагу пить, а хлебушка достать негде… голодны… поди, второй день ничего не ели.

И им велел князь придти к княжьему терему, обещал похлопотать за них.

Немного времени пробыл князь Михаил в «Облупе», многих позвал к себе на княжий двор, не говоря, кто он сам.

– Пошто не придти? – довольно проговорил слепой-гусляр: – придем! Ты только, дядя, не обмани нас.

Михаил улыбнулся.

На другой день к полудню собралась на княжий двор вся «кабацкая голь», приглашенная князем.

– Где же тут найти старика, – Михаилом прозывается? – спрашивал Корсук у княжеской челяди.

Последняя, предупрежденная князем, вводила всех пришлых в большую палату и сажала за накрытый ширинкою стол.

Сюда явились и два старика, и ветхий слепец-гусляр, и много других посетителей «Облупа». Все с нетерпением ожидали, когда выйдет к ним Михайло, чтобы передать их просьбы князю.

– Эко, никак и обедать дают! – послышались голоса «голи», заметившей принесенные дымившиеся чашки с варевом.

И, не дожидаясь приглашения, весь этот голодный, люд уселся за стол и начал истреблять поданое.

Князь Михаил смотрел из другой горницы за своими случайными гостями.

Когда первое кушанье было съедено, и бедняки утолили немного свой голод, Михаил вошел в палату и с приветливым словом обратился к обедающим.

Радостные восклицания раздались со всех сторон.

– А вот и ты, дядя! – сказал Корсук. А мы тут промеж себя гуторили, что ты нас обмануть надумал и князю про нас не сказал.

Михаил снова улыбнулся.

– Не бойся, друже, – сказал парню князь, – вот подожди немного, сам сюда послухать вас выйдет.

Бедняки оживились и стали ожидать выхода князя.

Михаил переоделся в княжеское богатое платье и вместе с княгинею и детьми снова явился к «голи».

С нескрываемым изумлением глядел на него Корсук и другие бедняки и вдруг упали к нему в ноги.

– Прости нас, княже, что мы не узнали тебя раньше и утруднили нашими просьбишками!

– Рад, други, что пришли вы ко мне! – приветливо сказал князь и, обратившись к Корсуку, промолвил: – Разузнал я, парень, про твое дело. Именье свое ты получишь обратно, так как оно кривдою от тебя отнято.

Старцам повелел князь Михаил жить и кормиться на княжьем дворе. Тут же пристроил и слепца-гусляра.

Указывая на бедняков своим детям, князь сказал:

– Помните мой завет: всегда помогать бедным, кормите их, давайте им приют, и Бог не оставит вас!

Пред смертью, пока был еще в силах, он говорил окружающим:

– Простите меня, братия и дружина, добрые сыны тверские! Оставляю вам любимого и старшего сына Ивана. Пусть будет он вам князем вместо меня. Любите его, как и меня любили, а он пусть соблюдает вас, как я вас соблюдал!..

Затем он принял схиму под именем Матвея и через восемь дней скончался.

В лихолетье

Тяжко стонала Русь под игом ляхов, междоусобицы терзали полуразоренную страну. Козельск, Вязьма, Чернигов, Брянск и много других городов были захвачены различными бродячими шайками запорожских казаков. Новгород и Псков попали в руки шведов. Взял польский король Сигизмунд и Смоленск, а скоро и сама древняя столица Руси – Москва тоже не миновала его рук. Москвичи даже целовали крест, присягая его сыну Владиславу, как законному русскому царю…

«Великая разруха» охватила всю Русь.

Народ, бояре, не перешедшие на сторону поляков или Тушинского самозванца, в отчаянии не знали, что предпринять, что делать…

Но рассвет был уже не далек.

Подавили могучий русский дух враги, но не искоренили его совсем. Понял русский народ, этот исконный богатырь, что попал в неволю, тряхнул широкими своими плечами, и посыпались враги как осенние листья!

В Нижнем-Новгороде раньше, чем где-либо воспрянула эта сила. Простой мясник Козьма Минин-Сухорук сумел воодушевить своею пламенною речью нижегородцев, поднять упавший дух.

– Отдадим все наше имущество, заложим жен и детей наших, но вызволим из рук ляхов сиротствующую Москву! – прогремел на нижегородской площади его голос.

Воспрянул весь народ и отдал все, что имел, на содержание людей ратных, на спасение родной земли. Козьма Минин был наречен выборным от всей земли русской:

– Спасибо за честь великую, сограждане, – поклонился народу Минин, – должны мы теперь избрать достойнаго вождя нашей рати… Люб ли вам князь Димитрий Михайлович Пожарский?

– Люб, люб! – загудели тысячи голосов.

– Страждет он еще от полученных в боях за родину глубоких ран и язв, не согласится, пожалуй… – послышались нерешительные голоса.

– Просить его, поклониться ему должны бояре и земство! – снова загудел народ.

Сейчас же было выбрано посольство, которое и отправилось в Пурецкую волость, где проживал доблестный вождь русских, князь Пожарский.

Послами явились именитое боярство новгородское: воевода Михаил Самсонович Дмитриев, боярин Мансуров-Плещеев, стольник Федор Левашов, князь Дмитрий Мамстрюкович Черкасский, дворянин Григорий Образцов. Вместе с ними поехал сам Минин, выборные от народа и духовенство.

С честью принял посольство князь Пожарский.

– Князья, бояре и вы люди нижегородские! Страдаю я еще сильно от ран моих, но пока в силах держать в руках меч и сесть на коня, не откажусь от защиты родной земли, веры православной! Земно благодарю вас за честь, вами предложенную, и не откажусь от нее! – отвечал Пожарский, низко кланяясь выборным.

Движение это чуть не заставило его лишиться чувств, но его подхватили и усадили на лавку.

– Итак, идем очистить Москву! Смерть ляхам! – громко промолвил князь Черкасский.

– Идем, идем! – гулким эхом откликнулись на его призыв выборные.

Доблестный вождь согласился; поход был назначен; все рвались постоять за родину…

Великая сила
(Картины из жизни святого Иоанна Милостивого)

I

В Средиземном море, у восточных его берегов, расположен остров Кипр.

С самой глубокой древности славится он чудным климатом, великолепною растительностью, богатством своих жителей.

В начале седьмого века по Р. X., Кипр принадлежал к Византийской Империи, столица которой была в Византии, нынешнем Константинополе. Самым крупным городом на острове в это время был город Амафи. Немало находилось в нем богатых и именитых граждан. Город вел большую торговлю с побережьем Средиземного моря. Египет пользовался его посредством, и в Александрии, главном городе этой страны, тоже принадлежавшей к Византийской империи, кипрские купцы находили хороший сбыт своих товаров.

Вельможи кипрские жили роскошно, их богатства и привольное житье вошли даже в поговорку:

– Счастлив и богат как кипрянин, – говорили про них. Одним из самых выдающихся кипрских граждан, по своему крупному богатству, по своему положению на острове, был правитель Кипра Феодор из очень древнего рода. Он отличался замечательною справедливостью к своим согражданам. Никто из них не мог отозваться дурно о своем правителе. Дела и споры, возникавшие между кипрянами, решал справедливо, судил по совести, как ему подсказывало сердце.

Супруга его Праксида была тоже из древнего кипрского рода.

Брак правителя Феодора благословил Бог рождением единственного сына – Иоанна.

Иоанн рос смышленым ребенком; с самых малых лет он отличался состраданием ко всем страждущим, ко всем несчастным, требующим утешения и отрады. Правитель не препятствовал в этих случаях ребенку: отец и мать, напротив того, одобряли его благородные порывы, давали Иоанну возможность проявить их еще сильнее, снабжая его деньгами и необходимыми пособиями для бедных, обездоленных и страждущих.

Будучи юношей, Иоанн еще больше отдавал свое время для дел благотворительности и сострадания, имя его благоговейно повторялось во всех уголках города, где горе и бедность свили себе гнездо.

Иоанн получил прекрасное по тому времени образование. Он знал, кроме своего родного языка, латинский и даже еврейский. Последний составлял необходимость для каждого образованного человека.

Юноше предстояла прекрасная карьера, но желание правителя, чтобы его сын отправился ко двору императора в Византию для получения придворного места, не разделялось молодым человеком.

– Подумай, мой сын, что ты делаешь, поступая подобным образом! – не раз говорил Феодор Иоанну: – ты лишил себя возможности находиться близ императора, который может дать тебе со временем место правителя.

Молодой человек выслушивал почтительно слова отца и неизменно отвечал:

– Дозволь мне, отец, остаться с вами еще некоторое время.

Правитель, любивший сына, не мог отказать ему в его просьбе, и поездка в Византию откладывалась на долгое время…

_________

На чудной террасе беломраморного дворца правителя, выходившей на вечно голубые воды Средиземного моря, проводили Праксида с сыном каждый вечер в беседах.

Теплые вечера, с миллионами звезд на темно-синем небосклоне, несмолкаемый говор морской волны, легкий ветер, шумевший в вершинах лавровых и кипарисовых рощ, – все располагало их к этим собеседованиям.

Не о воинской славе, не о блестящем Византийском дворе императора говорила мать с сыном.

– Отчего, матушка, я не могу помочь всем несчастным, утереть слезы всем страждущим? – печально заметил Иоанн Праксиде, однажды, вечером, ожидая возвращения Феодора.

– Ты все еще дитя, мой сын, – улыбнулась в ответ на его восклицание мать, – несмотря на то, что годами уже юноша. Помощь всем может быть оказана лишь Самим Творцом, смертные же бессильны для этого. Будь доволен, что ты можешь помочь, хотя малой части твоих ближних.

Юноша задумался.

– Все таки я употреблю все усилия, чтобы эта «малая часть» постоянно увеличивалась, чтобы число обездоленных судьбою все уменьшалось! – уверенно воскликнул Иоанн, и глаза его блеснули в темноте.

– Да поможет тебе Творец в твоем благородном намерении, да даст Он тебе силы совершить его! – молитвенно проговорила Праксида, охваченная уверенными словами сына.

На аллее, которая вела вглубь сада, послышались шаги и разговор.

– Вот и твой отец возвращается из совета, – заметила снова Праксида сыну, – но кто с ним, я не догадываюсь, хотя голос его мне чрезвычайно знаком.

Из темной кущи зелени выделились две мужские фигуры и стали подниматься по мраморным ступеням террасы. Свет луны упал на их лица.

– Благородный Косьма, советник, – прошептала жена правителя и встала, чтобы встретить мужа и гостя. Иоанн отошел к баллюстраде.

– Привет тебе, благородная Праксида, – наклонив голову, приветствовал хозяйку советник, – мы потревожили твой созерцательный покой.

– Я и сын рады видеть тебя у нас, – приветливо ответила женщина и пригласила гостя садиться.

Сам Феодор в это время подошел к сыну и тихо что-то ему сказал, после чего юноша удалился.

– Праксида, – обратился правитель к жене, – я пришел сообщить тебе радостную новость…

– Скорее говори ее, мой супруг; услышать радостную весть приятно.

– Благородный Косьма согласен на брак своей дочери с нашим сыном.

Жена правителя вздрогнула.

– Мы должны быть благодарны Косьме, что он соглашается вручить судьбу своей единственной дочери, радости его одинокой старости, нашему Иоанну, – продолжал Феодор.

– Я вместе с тобою, мой супруг, благодарю Косьму, но… но ты ведь ничего не говорил об этом с самим Иоанном.

– О, я уверен, что согласие Елены на брак с ним доставит ему большую радость… Но где же он? – спросил, озираясь по сторонам, гость.

– Я не желал, чтобы он присутствовал при нашем разговоре, и отослал его.

– Скорее призови твоего сына обратно, правитель, я ему сам передам о согласии Елены, – промолвил советник.

Феодор спустился с террасы и пошел по аллее: его рослая фигура в дорогом, расшитом золотом, белом хитоне виднелась, озаренная мягкими лунными, светом, среди темной зелени лавров.

Иоанн задумчиво стоял на берегу, любуясь серебрившимися волнами.

– Сын мой, возвратимся с тобою на террасу; там ты услышишь приятную для тебя весть, – обратился к нему отец, – и они вместе вернулись к Праксиде и Косьме.

– Ты должен быть доволен честью, которую оказывает нам всем Елена, первая девушка по красоте, душевным качествам и добродетелям на Кипре! – заметил Феодор сыну, объяснив ему все подробно.

Юноша молчал. Правитель и гость приписали это молчание тому восторгу и радости, которые охватили Иоанна при вести о согласии Елены.

День бракосочетания были тут же назначен, правитель желал отпраздновать его как можно пышнее.

Когда гость, сопровождаемый правителем, удалился домой, Иоанн подошел к матери, опустился перед нею на колени и горько заплакал.

– Матушка, – с отчаянием произнеси он, – я не желаю этого брака! Мое намерение – посвятить себя всецело на служение Богу; и заботы о семье в значительной степени должны стеснять, сузить эту готовность…

Изумленно взглянула Праксида на сына. Она знала о его наклонности сделаться монахом, но думала, что молодость и общество молодежи заставить его изменить свое намерение.

– Подумай, мой сын, что ты говоришь. Тебе неприятен брак с Еленой? Каждый кипрский юноша почел бы за высшее для себя счастье стать ее мужем.

Долго уговаривала Праксида Иоанна.

– Своим отказом от брака ты оскорбишь отца и ни в чем неповинную девушку: отказ этот поймут совершенно иначе.

– О если так, матушка, то я согласен назвать ее своею женою! – решился наконец Иоанн и припал к груди матери.

II

Брак Иоанна с Еленою состоялся.

Хотя Иоанн, покорный родительской воле, примирился с этим супружеством, но он очень часто покидал свою молодую супругу, всецело посвящая себя делам благотворительно сти.

Несколько раз упрашивал Феодор сына отправиться с молодою супругою в Византию к двору императора, но Иоанн старался отклонить от себя это путешествие.

– Нам с Еленою и здесь хорошо, – говорил он отцу.

Молодая женщина скрывала от мужа свое желание находиться при императорском дворе, хотя придворная жизнь невольно манила ее и заставляла всей душой стремиться в Византию.

Время быстро шло. Умерли Феодор и Праксида. Недолго после них прожила и Елена.

Иоанн остался один. Громадное отцовское наследство давало ему возможность широко распространить свою помощь бедным и обездоленным. Все неимущие жители острова толпами шли во дворец сына покойного правителя. Они знали хорошо, что Иоанн никогда никому не отказывает в помощи. Молодой вдовец с каждым днем удалялся все более и более от общества кипрских знатных людей и от мирских увеселений. Его привлекала жизнь монаха.

Спустя несколько лет, он действительно стал диаконом и, проводя суровую жизнь подвижника, продолжал оказывать благодеяния неимущим. Имя диакона Иоанна скоро стало известно в самой Византии, достигло до императора Фоки, и он пожелал увидать подвижника.

Воля властителя была немедленно исполнена; Иоанн явился в Византию, посетить которую он так долго уклонялся.

С изумлением посмотрел император на стоявшего перед ними Иоанна, изможденного постом.

– Вот ты какой! – прошептал властитель, – хорошо, я вспомню о тебе, когда это будет нужно.

Молодой диакон возвратился на родной Кипр и снова принялся за дела благотворения.

Когда еретики убили патриарха Феодора в Александрии, весть об этом разнеслась по всему Византийскому государству и достигла Кипра.

– Помолимся за душу убиенного, братья, – предложил кипрянам епископ.

Александрийский патриарх считался одним из первых иерархов в восточной церкви, – к Александрийскому патриархату принадлежал и остров Кипр.

– Кого выберут теперь на место Феодора – рассуждали священнослужители и называли предполагаемых ими епископов.

Окруженный толпою бедняков, молился Иоанн за усопшего владыку.

– Гонец, гонец от императора! – пронеслось по городу.

К Криту подплывал раззолоченный корабль с императорским послом. Звучали приветственные трубы, слышались ликования народа.

– Какой приказ привез нам от императора посол? – спрашивали друг друга граждане.

Корабль пристал к берегу.

По пурпуровому ковру, разостланному от берега до дворца правителя, шествовал величественный посол. Его роскошное одеяние блестело драгоценными камнями. За ним следовала свита.

Правитель еще на полдороге встретил посланного от императора и они вместе пошли во дворец. Толпа с нетерпением ожидала, какие вести пришли из Византии.

Во дворец правителя был вызван критский епископ.

– Его несомненно назначили патриархом, – слышались догадки среди собравшихся, – какая честь для нашего острова!

Епископ, изумленный приглашением во дворец, тоже подумал, что его позвали для объявления ему избрания на патриаршую кафедру.

– Достойный пастырь, – сказал посол, – я пригласил тебя сюда, чтобы спросить о диаконе Иоанне, сыне бывшего правителя острова…

– Высокой жизни Иоанн! – поспешил ответить епископ. – Он рассыпает милостыню бедным по заповеди Христа; этот человек поистине не от мира сего…

Суровое лицо посла смягчилось.

– Значит, император сказал правду, он не ошибся! – громко заметил византиец и велел послать за Иоанном.

Немного спустя, молодой диакон был доставлен во дворец.

Посол встал при его появлении и твердо проговорил:

– Иоанн! Твои христианские добродетели, твоя несокрушимая вера подготовили место более для тебя достойное. Именем императора приветствую тебя с саном патриарха Александрийского.

Опустив глаза книзу, выслушал Иоанн известие о воле императора и тихо сказал:

– Недостоин я подобной великой чести, трепещу принять на себя ношу не по моим силам.

– Ты не можешь ослушаться императора. Всякая ноша, как бы она не была тяжела, облегченная христианскими добродетелями, тебе свойственными, будет для тебя легка! – уверенно возразил посол.

Иоанн покорно склонил голову и прошептал:

– Противиться воле и приказу императора я не смею; пусть будет так, как он повелевает!

Правитель и епископ окаменели от неожиданности.

– Как! Назначить на такое важное место, возвести в подобный высокий сан, пред которым должен преклониться весь Кипр, простого диакона, только что посвященного! Да это неслыханное дело! – промелькнуло в мыслях у обоих.

Приходилось смириться и признать высокий сан Иоанна. Против повеления императора спорить было невозможно.

Радостно приветствовал народ своего согражданина, узнав о воле императора. Проливали слезы только бедные и обездоленные, боявшиеся потерять своего благодетеля и помощника.

– Не забуду о вас, братие, успокаивал их при прощании новый патриарх.

Спустя несколько дней, когда корабль увозил Иоанна в Александрию, весь берег острова был усеян народом, провожавшим патриарха.

III

После убийства патриарха Феодора, в Александрии продолжались раздоры. Еретическая секта монофизитов, пользуясь отсутствием патриарха, производила насилия, гнала и преследовала истинных христиан. Александрийцы не знали, что им предпринять, весь город был в смятении.

В подобную тяжелую минуту прибыл в Александрию Иоанн.

Сурово принял он явившихся к нему епископов и священников.

– Старайтесь исправить сделанное зло, – сказал он им – от ваших усилий много будет зависеть; я сам буду наблюдать и наставлять вас.

Много неприятностей пришлось испытать патриарху с первых же дней: на его приказы не обращали внимания. Делали, что хотели. Духовенство не признавало в Иоанне своего пастыря.

Почти пять лет боролся новый патриарх с неурядицей своей церкви и паствы, но все-таки вышел победителем из этой борьбы. Твердостью характера и силою воли он заставил смириться своих противников.

Прибыв в Александрию и вступив на патриарший престол, Иоанн велел созвать к себе всех церковных экономов.

– Обойдите весь город и составьте перепись господам его! – приказал он последним.

– Кто эти господа, святейший? – недоумевая спросили патриарха церковные экономы.

– Кто они! Как же вы служители церкви, и этого не знаете! – укорил их Иоанн, – это те, которых называют убогими и нищими.

– Но почему же они господа города? – с изумлением снова спросил один из экономов.

Улыбнулся патриарх, услышав его вопрос.

– Потому что они могут принять весь город под вечный кров и даровать ему всякую помощь ко спасению! – объяснил он экономам.

Последние немедленно исполнили волю Иоанна. В городе оказалось семь с половиной тысяч больных – в больницах, в домах и на перекрестках улиц.

– Все они должны получать дневную милостыню из церковных имений, – распорядился патриарх.

Неохотно согласилось исполнить его приказание александрийское духовенство. Большинство из них владело богатством, нажитым поборами за места церковнослужителей.

– Раз человек сам по себе достоин диаконского или иерейского сана, он и будет в него посвящен без всякой уплаты за это, – решил твердо Иоанн и начал преследовать тех лиц из духовенства, которые брали за это деньги.

Опасаясь, чтобы служители не отказывали просящим, ищущим у него помощи, патриарх назначил два дня в неделю, в среду и пятницу, когда каждый мог смело идти к нему.

В эти дни патриарх сидел у церковных дверей с кружкой в руках. По обеим сторонам его стояли граждане города.

Иоанн терпеливо выслушивал каждую просьбу, примирял спорящих и защищал правых.

– Они утомляют тебя, святейший отец! – не раз повторяли Иоанну его приближенные.

– Нисколько. Если я имею всегда невозбранный вход к Господу Богу моему, беседую с Ним в молитве, прошу у Него чего желаю, то как не допускать к себе ближних моих, чтобы узнавать об их нуждах?

Когда никто не приходил к нему с просьбами, Иоанн становился грустным и нередко его видели даже плачущим.

– О чем скорбит, твое святейшество? – с участием спрашивали не раз его приближенные.

– Сегодня смиренный Иоанн ничего не приобрел, что он мог бы за грехи свои принести своему Создателю.

Ближний друг патриарха, епископ Софроний, утешал его в подобных случаях.

– Теперь-то ты и должен веселиться, нет просящих – значит, все овцы твоей паствы живут мирно, точно ангелы…

Один из церковных экономов явился как-то встревоженный к Иоанну.

– Святой отец, тебя обманывают, твоею добротою пользуется много недостойных! – сказал он патриарху.

С недоумевающим видом посмотрел Иоанн на говорившего.

– Между нищими и убогими, которым ты так щедро раздаешь милостыню, я заметил немало девиц в хорошей одежде, – продолжал рассказывать эконом.

Иоанн только улыбнулся.

– Разве возможно подавать им милостыню? – спросил строитель с укором.

– Если вы – рабы Христовы и послушники смиренного Иоанна, ответил, наконец патриарх, то подавайте так, как повелел Христос: т. е. не смотря на лица просящих, не спрашивая о жизни тех, которые от вас принимают. Вы раздаете не свое, а Христово, а потому давайте так, как повелел Он.

– Но, святейший отец, для подобной раздачи не достанет имения церковного…

– Не хочу быть причастным к твоему маловерию, горячо возразил Иоанн. Я верю, что если бы мы наделили убогих и сирых всей вселенной, то и тогда не истощилось бы имение церковное.

В покои патриарха вошли в это время другие экономы церквей александрийских и с изумлением слушали слова Иоанна.

– Чтобы лучше убедить вас всех, – обратился он к присутствующим, – я расскажу вам, что случилось со мною, когда я только что вышел из отрочества. Это было на родном мне Кипре.

Утомленный данными занятиями с учителями, приставленными ко мне моими родителями, я крепко уснул и увидел сон. В сонном видении явилась мне Дева, прекрасная собой, богато одетая в виссон и пурпур. Сияние окружало всю Ее, на волосах Ее лежал масличный венок.

Она близко подошла ко мне, слегка прикоснулась рукою к моему лицу, и я проснулся.

Изумленно взглянул я на Нее и спросил:

– Кто ты? Как осмелилась войти к спящему?

Радостная улыбка озарила Ее лицо. Она кротко посмотрела на меня и ответила:

– Я старшая дочь великого Царя…

Услышав это, я низко поклонился ей.

– Если будешь другом моим, – продолжала она, – то я испрошу у Царя благодать тебе, и представлю тебя Ему! Я пользуюсь у Отца моего могуществом больше других. Я свела его с небес на землю, я облекла Его в плоть человеческую.

После этого слова она исчезла.

Изумленный видением, я начал о нем размышлять:

В образе Девы явилось ко мне само милосердие; масличный венок, украшавший Ее главу, знаменует милосердие. Самые слова Ее: «Я свела Его с небес на землю, Я облекла Его в человеческую плоть», да, милосердие.

Создатель, видя погибель человека от греха, ради милосердия своего восхотел его спасти и, преклонив небеса, сошел на землю, чтобы спасти свое создание.

Вот почему милосердие к ближним должно почитаться нами выше всех других добродетелей: посредством его мы снискиваем милость самого Творца.

Чуть-чуть забрезжился свет в моем окне, как еще полный всего мною виденного и передуманного, я встал и отправился во храм. Зима у нас на Кипре в тот год была суровая. По дороге к храму я встретил нищего в рубище. Он дрожал от холода.

Я сняли с себя верхнее платье и отдал ему, подумав: сейчас я узнаю, так ли я понял видение.

Почти у самого храма мне встретился незнакомый человек, одетый в белые одежды, в руках у него были мешочек.

– Возьми себе, – промолвил мне незнакомец.

Я открыли мешочек; в нем лежало сто золотых монет.

– К чему мне они, ведь я сам богат, – пришло мне на мысль, – и я решился возвратить их давшему мне, но он уже исчез.

Да, милосердие возвратило дар мой сторицею. И это я испытывал в продолжении всей моей жизни! – закончил свой рассказ патриарх.

IV

Персидский шах Хозрой двинул свои полчища на Римские провинции в Малой Азии.

Города Алеппо, Антиохия и Дамаск – один за другим попали в его власть. В конце пятого года от начала войны Иерусалим тоже сделался его добычею.

Девяносто тысяч христиан были захвачены, причем персы передали их евреям, которые их и замучили. Христианские храмы были сожжены, церковные сокровища разграблены, святыни послужили предметом для святотатства неверных и поругания.

Святой Крест очутился в их руках. Иерусалимский патриарх Захарий, немалое число церковнослужителей и богатых граждан уведено в неволю. Вся Сирийская провинция была опустошена, много народу бежало в Египет.

Милосердие Александрийского патриарха было известно повсюду и все стремились к нему; сокровища Александрийской церкви были громадны. В распоряжении патриарха находилось четыре тысячи фунтов золота. Кроме того, к услугам Иоанна были всегда готовы средства от богатых людей города, охотно оказывавших благодеяния.

Вследствие этого патриарх поручил одному иерусалимскому священнику, по имени Модест, заведовать раздачею денег, которые тот посылал щедрою рукою в Иерусалим нуждавшимся. Ему же поручено было восстановлять храмы, выкупать пленных и устраивать больницы.

Много богаделен построил Иоанн и в самой Александрии.

Нередко посещал он сам больных и напутствовал умирающих. Забота его и доброта к несчастным и сиротам были безмерны.

Как-то, возвращаясь после одного подобного посещения, патриарх был остановлен у своего дома странником.

– Я неимущий, подай мне! – стал просить он Иоанна.

Патриарх велел дать ему денег.

Странник переоделся и, встретив патриарха, вторично стал просить его, выдавая себя за пленника.

– Святой отец, не верь ему, он тебя обманывает! – предупреждали Иоанна его приближенные.

Но патриарх велел подать ему вторично.

В третий раз странник переоделся и опять обратился к Иоанну с просьбою.

Вновь предупрежденный патриарх строго заметил строителю.

– Подай ему вдвойне! Разве не видишь, что Христос мой меня испытует.

Торговля в Александрии начала идти очень тихо, торговцы теряли деньги и разорялись.

Не раз обращался за помощью к патриарху купец александрийский Григорий, и Иоанн помогал ему деньгами, но Григорий продолжал рисковать до тех пор, пока не потерял всех своих и данных ему патриархом денег. Расстроенный своим несчастьем, торговец боялся показаться на глаза патриарху.

Иоанн послал за ним.

– Зачем тосковать? – утешал Григория патриарх, – уповай на Бога: Он не оставит тебя. Твои несчастия происходят от того, что твой погибший корабль был приобретен неправдою. Я прикажу дать тебе церковный корабль и нагрузить его пшеницею, отправляйся с ним.

Не веря своим ушам, Григорий стал благодарить Иоанна и, обрадованный неожиданной помощью, отправился в море.

Плавание его началось не благополучно. Страшная буря готова была потопить нагруженное судно. Ветер все усиливался, гибель была неизбежна, – и в эту тяжелую минуту купец увидал, точно во сне, стоящего на корме своего благодетеля Иоанна и управлявшего кораблем. Двенадцать дней носилось судно по воле волн, пока наконец не пристало к берегам Британии.

В стране этой был неурожай; пшеница, привезенная купцом, была им продана очень выгодно, причем половину платы Григорий получил оловом, другую же половину уплатили ему золотом.