Kitobni o'qish: «Беседы Вельзевула со своим внуком»

Серия «Духовные учителя»

Беседы Вельзевула со своим внуком / Георгий Гурджиев. – Мн.: Харвест

© Харвест, 2005

От автора

Я пришел к выводу, что современные люди могут извлечь пользу из моих исследований, если при чтении активно воспримут новые впечатления, а читать будут, следуя народной мудрости, которую я недавно вспомнил:

«Любая молитва может быть услышана и принята Высшими Силами только, если она произносится трижды: первый раз – за благополучие и спокойствие души родителей; второй – за благополучие соседей; и только третий раз – за собственное благополучие»,

Я считаю необходимым на первой странице этой книги, теперь готовой к публикации, дать следующий совет:

«Читайте каждую из моих книг трижды:

Сначала – по крайней мере так, как вы читаете механически все ваши современные книги и газеты;

Затем – вслух, как если бы читали для другого человека;

И лишь на третий раз постарайтесь вникнуть в суть моих писаний».

Лишь тогда вы сможете рассчитывать на формирование вашего собственного, присущего вам одному беспристрастного мнения о моих писаниях. И только тогда может реализоваться моя надежда на то, что , поняв все, вы сумеете извлечь для себя ту особую пользу, на которую я надеюсь всем моим существом.

Книга первая

Глава 1
Пробуждение мысли

Из всех убеждений, сформировавшихся в моем сознании в течение всей моей причудливо сложившейся взрослой жизни, самым непоколебимым является тот вывод, что люди, независимо от уровня развития их мышления и от индивидуальных особенностей, порождающих все виды идей, всегда и повсюду на Земле ощущают неодолимую потребность, начиная что-то новое, произнести вслух или по крайней мере про себя то особенное заклинание, понятное самым невежественным. Эти слова по-разному формулировались в разные времена, а в наши дни они звучат так:

«Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь».

Вот почему и я тоже, приступая к совершенно новому, рискованному для меня делу, становясь автором книги, произношу эти слова не просто вслух, но очень отчетливо и, как сказал один старый тулузец, «с выразительной интонацией», конечно, только с той степенью проявления, которую позволяют факты, уже сформировавшиеся в моем целостном сознании и укоренившиеся в нем. Эти факты, кстати, формируются у человека в ранние годы и позже, в течение сознательной жизни, определяют характер и яркость этой интонации.

Начав таким образом, я могу быть совершенно спокойным и даже, в соответствии с нынешним представлением о «религиозной морали», полностью уверенным в том, что в дальнейшем все в моем новом рискованном предприятии будет идти, как по нотам.

Во всяком случае, я начал работать, а о будущем могу сказать согласно поговорке: «Поживем – увидим, сказал слепой.»

Во-первых, положа мою правую, слабую после недавней автокатастрофы, но все же верную руку на сердце, о постоянстве или непостоянстве которого распространяться не хочу, откровенно признаюсь, что не имел ни малейшего желания писать, но был вынужден к этому совершенно не зависящими от меня обстоятельствами, хотя, являлись ли они случайными или были умышленно вызваны какими-то внешними силами, еще не знаю. Я знаю только, что эти обстоятельства заставляют меня писать не какой-то пустячок для чтения на сон грядущий, но толстые и увесистые тома.

Но как бы то ни было, я начинаю.

Но с чего начать?

О, черт! Неужели повторится то странное и донельзя неприятное чувство, испытанное мной около трех недель назад, когда я мысленно составил план и последовательность идей, которые хотел опубликовать, и не знал при этом, как начать.

Это чувство можно описать в таких словах: «Боязнь захлебнуться в избытке собственных мыслей».

Избавиться от этого тягостного чувства я мог, лишь обратившись к той пагубной привычке, присущей как мне, так и всем современным людям, благодаря которой мы имеем возможность без каких-либо угрызений совести откладывать любое дело «на завтра».

Мне было легко так поступить, потому что, казалось, до начала работы еще много времени; но теперь тянуть больше нельзя и, чего бы это ни стоило, начать я должен.

Но с чего начать?

Урраа!!!… Эврика!!!

Почти все книги, которые мне приходилось читать, начинаются с предисловия. Значит, я тоже должен начать с чего-нибудь в этом роде. Я говорю «в этом роде», потому что в течение всей моей жизни, с того момента, когда я начал отличать мальчика от девочки, я всегда делал все, абсолютно все, не так, как другие, подобные мне двуногие губители Природы. Поэтому и сейчас я должен принять за основу эту свою особенность и начать книгу не так, как это делают другие писатели.

Во всяком случае, пренебрегая традиционным предисловием, я начну просто с предупреждения. Такое начало будет самым разумным, если только не будет противоречить ни одному из моих психических и органических принципов, ни даже упрямству. Тем не менее это будет совершенно честно, конечно, в объективном смысле, так как я нисколько не сомневаюсь, что благодаря моим писательским трудам большинство читателей немедленно расстанутся с «сокровищами», приобретенными благодаря наследственности или в результате собственных трудов. «Сокровища» эти называются «тайными знаниями» и приводят лишь к романтическому восприятию действительности или наивным мечтам о будущем. Люди, окружающие меня, согласны, что рано или поздно изменения, вызванные моими трудами, произойдут с каждым, кто осилит мои труды.

Профессиональные писатели обычно начинают вступление с «обращения к читателю». Но я не поступлю так же, как эти злые умники с их лестью, которая приятно щекочет нервы более или менее нормальных людей.

Итак…

Мои дорогие, глубокоуважаемые, решительные и, конечно же, самые терпеливые господа и мои самые дорогие, очаровательные и безупречные дамы – простите меня, я пренебрег самым важным, – ни в коей мере не экзальтированные дамы!

Я имею честь сообщить вам, что хотя под влиянием обстоятельств, возникших в последнее время, я собираюсь заняться литературным трудом, за всю свою жизнь я не написал не только ни одной книги или «поучительной статьи, но даже ни одного письма, в котором было необходимо следить за грамматикой. Невзирая на то, что я сейчас близок к тому, чтобы стать профессиональным писателем, у меня нет практики в установившихся правилах и процедурах или в том, что называется «изысканным литературным стилем», и, следовательно, я вынужден писать не так, как ординарные патентованные литераторы, к чьему языку вы, по всей вероятности, привыкли так же, как к собственному запаху.

По моему мнению, самым трудным для вас будет преодолеть то, что привили вам в детстве и что сейчас полностью гармонирует с вашей душой, – прекрасно отработанный автоматизм восприятия всех видов новых впечатлений. Благодаря этому «благословению» вам, уже повзрослевшим, нет нужды вообще применять какие-либо мысленные усилия.

Откровенно говоря, главной проблемой из признанных мною, является не отсутствие опыта в соблюдении писательских правил и процедур, но мое невежество в упомянутом выше «изысканном литературном стиле», который требуется в наше время не только от писателей, но даже и от простых смертных. Отсутствие же техники литературного ремесла меня не особенно тревожит, ведь для современной жизни это в порядке вещей.

Должен сказать, что определенное мной ранее «благословение» возникло на Земле и расцвело пышным цветом из-за необычного недуга, который последние двадцать или тридцать лет тревожит тех представителей трех полов, что спят с полуоткрытыми глазами и чья кожа является плодородной почвой для разного вида прыщей.

Эта странная болезнь проявляется так: если больной немного образован и ему заплатили вперед за три месяца, он, она или оно неизбежно принимается писать какую-нибудь «поучительную статью», если не целую книгу.

Зная об этом новом человеческом недуге и его эпидемическом характере, я вправе предполагать, что вы приобрели к нему, как сказали бы врачи, иммунитет, и поэтому не будете слишком негодовать из-за моей некомпетентности в технике писательского ремесла.

Вот почему центром тяжести моего предупреждения будут слова о том, что я игнорирую «изящный литературный слог».

В свое оправдание, возможно, недооценивая то неодобрение, которое может вызвать в вашем пробужденном сознании мое невежество в этом стиле, незаменимом для современной жизни, я полагаю необходимым сказать, со смирением в сердце и горящими от стыда щеками, что я, конечно, изучал этот стиль в детстве и мои наставники, готовившие меня ко взрослой жизни, постоянно заставляли меня, применяя в умеренных дозах устрашение, заучивать наизусть множество нюансов, которые в сумме и составляют это современное «наслаждение». К несчастью, конечно, вашему, а не моему, из того, что я автоматически заучивал, ничего не осталось и ничего не уцелело для моей теперешней писательской деятельности.

Но причина этой потери не в моей лени или в лени моих почитаемых и непочитаемых учителей. Этот человеческий труд ушел в песок из-за непредвиденного и совершенно исключительного стечения обстоятельств, случившегося в момент моего появления на Свет Божий, что растолковал мне после «психо-физико-астрологического» исследования известный европейский оккультист. Произошло вот что: наш глупый хромой козел разбил окно и через дыру полились вибрирующие звуки музыки из соседского фонографа (граммофона), в то время как повивальная бабка, принимавшая роды у моей матери, сосала таблетку с кокаином.

Помимо этого случая, редкого для повседневности, моя нынешняя ситуация также коренится в более поздних событиях взрослой и детской жизни. К этому выводу, должен признать, я пришел после долгих размышлений, основанных на методе немецкого профессора герра Штумпфсинншмаузена. Дело в том, что я всегда, и инстинктивно, и механически, а иногда даже сознательно, то есть принципиально, избегал использовать этот «изящный литературный стиль» для общения.

И я, таким образом, сообщаю об этой мелочи (а может быть, и не мелочи), которая благодаря трем причинам сформировалась в моем сознании в предшествующие годы. Я решил сказать об этом в первой главе своей работы.

Остается, однако, тот неизменный, яркий, как американская реклама, факт, который не могут изменить никакие силы, даже «ноу-хау» «специалистов по валянью дурака», что я, кого в последнее время многие считали просто хорошим преподавателем ритуальных танцев, теперь становлюсь профессиональным литератором и буду, конечно, писать много, не имея, однако, автоматически приобретенных и автоматически применяющихся навыков для этого. Я буду излагать все, что сочинил, простым, обыденным, жизненным языком, без каких-либо литературных манипуляций или грамматических ухищрений.

Но это еще не все! Я еще не решил самый важный вопрос – на каком языке писать.

Хотя я начал писать по-русски, но с этим языком, как сказал бы мудрейший из мудрых Мулла Насреддин, «далеко не уедешь».¹

Русский язык очень хорош – с этим не поспоришь. Я даже люблю его, но … только обмениваясь анекдотами (рассказывая разные истории) или обсуждая вопрос о чьем-нибудь происхождении.

Русский язык подобен английскому, который тоже очень хорош, но лишь для дискуссий в курительных, где джентльмены, удобно устроившись в креслах и положив ногу на ногу, обсуждают проблему австралийского замороженного мяса или, может быть, «индийский вопрос».

Оба этих языка напоминают известную московскую солянку, куда кладут все, что угодно, кроме нас с вами, действительно все, что ни пожелаете, даже чадру Шехерезады.

Должен сказать, что под давлением случайных и неслучайных обстоятельств я был вынужден очень глубоко и серьезно, заставляя себя, выучиться говорить, писать и читать на многих языках. Я достиг в языках такой беглости и автоматизма, что сейчас, когда судьба заставила меня заняться литературным ремеслом, я мог бы писать на любом из них.

Но для того, чтобы разумно пользоваться этим автоматизмом, приобретенным долгой практикой, мне следует писать по-русски или по-армянски, так как последние двадцать или тридцать лет мои жизненные обстоятельства складывались так, что я должен был использовать для общения эти два языка и много практиковался в них.

О, черт! Даже в этом случае проявляется одна из сторон моей своебразной, необычной для заурядного человека души, а именно привычка мучить себя.

Но мучения, которые я ощущаю сейчас, будучи уже очень зрелым человеком, берут начало в качествах, привитых моей своеобычной душе в детстве, вместе с большим количеством всякого вздора, ненужного в современной жизни, что механически понуждает меня поступать всегда и везде, согласовываясь только с народной мудростью.

В нынешних обстоятельствах, как всегда, когда ко мне приходят сомнения, они без приглашения проскальзывают мне в голову, которая не была создана для того, чтобы понять соль поговорки, дошедшей до наших дней из глубокой древности: «Всякая палка о двух концах».

Пытаясь понять основную мысль и действительное значение, скрытое в этой странной формулировке, более или менее здравомыслящий человек, как мне кажется, вскоре придет к заключению, что все идеи, содержащиеся в этих словах, основаны на той познанной людьми за долгие века истине, согласно которой у каждого необычайного феномена в жизни есть две противоположные по своему характеру причины, и приводит этот феномен также к двум противоположным результатам, которые в свою очередь становятся причинами нового феномена. Например, пусть нечто, являющееся следствием двух противоположных причин, дает свет; затем это нечто может также неизбежно дать начало противоположному явлению – тьме; или если какой-то фактор вызывает импульс явного удовлетворения в организме живого существа, он также неминуемо вызовет такую же явную неудовлетворенность, и так далее всегда и во всем.

Воспользовавшись здесь этим образцом народной мудрости, формировавшейся в течение столетий и отраженной в образе палки, которая действительно о двух концах, где один их них символизирует добро, а другой – зло, можно сказать, что если я воспользуюсь упомянутым выше автоматизмом, приобретенным благодаря долгой практике, это будет хорошо для меня лично, но для читателя это выльется в противоположность, а что противоположно добру, легко поймет каждый нормальный человек.

Короче говоря, если я воспользуюсь своей прерогативой и возьмусь за «добрый» конец палки, «злой» ее конец неизбежно обрушится на головы читателей.

Это действительно может случиться, потому что по-русски невозможно выразить тонкости философских проблем, которые я намереваюсь осветить в моей работе достаточно полно, тогда как, хотя это и возможно на армянском, этот язык, к несчастью всех современных армян, не очень приспособлен для выражения современных понятий.

Чтобы ослабить горечь вызванных этим внутренних ран, признаюсь, что в дни моей ранней юности, когда я заинтересовался вопросами филологии и был поглощен ими, я предпочитал армянский язык всем другим, на которых тогда говорил, включая даже мой родной язык.

Армянский язык был для меня тогда самым любимым главным образом потому, что у него был свой характер и он не имел ничего общего с соседними языками, и все его «тональности», как сказали бы ученые филологи, были присущи ему одному и, как я понимал уже тогда, полностью соответствовали характеру этого народа.

Но за последние тридцать или сорок лет я был свидетелем таких изменений в армянском языке, что, хотя он и не полностью потерял оригинальность и самостоятельность, которые были ему свойственны начиная с глубокой древности, сейчас он приобретает свойство «грубой смеси языков», чьи созвучья режут слух более или менее внимательного и чувствительного слушателя и воспринимаются как набор турецких, персидских, французских, курдских интонаций, смешанных с другими «неудобоваримыми» и «нечленораздельными» шумами.

Почти то же можно сказать о моем родном языке – греческом, на котором я говорил в детстве и вкус «автоматической ассоциативной энергии» которого я все еще помню. Я мог бы, осмелюсь сказать, выразить на нем все, что пожелаю, и сейчас, но это невозможно по простой и отчасти комической причине, что кто-то должен будет разобрать и перевести мои труды на другие языки. Но кто это сделает ?

Можно с полной определенностью заявить, что даже самый лучший специалист по новогреческому просто ничего не понял бы в том, что я написал на языке, усвоенном мной в детстве, потому что за последние три-четыре десятилетия мои дорогие «соотечественники», воспламененные желанием во что бы то ни стало походить на представителей современной цивилизации даже в своих речах, проделали с моим родным языком то же, что армяне, стремящиеся стать русскими интеллигентами – со своим.

Греческий язык, чей дух и букву я унаследовал, и язык, на котором разговаривают современные греки, похожи так же, как, по словам Ходжи Насреддина, свадебный марш похож на траурное песнопение.

Так что же делать ?

Но не тревожьтесь, почтенные покупатели моих умствований! Пока хватает французской, армянской и хазарской бастурмы, я найду выход из этого положения.

У меня есть опыт. В жизни я так часто попадал в трудные ситуации и так часто находил из них выход, что это стало почти привычкой.

А пока я буду писать частично по-русски, частично – по-армянски. Тем более, что среди людей, которые постоянно теснятся вокруг меня, есть несколько, разбирающихся в двух этих языках, и я питаю надежду, что они смогут перевести с них достаточно хорошо.

В любом случае я повторяю, и повторяю так, что вы запомните это хорошо, не так, как вы привыкли «запоминать» другие вещи, а как вы запоминаете слово чести, которое дали себе или другому человеку. Независимо от того, какой язык я использую, я всегда и во всем буду избегать «изящного литературного стиля».

Стоит обратить внимание на курьезный факт, достойный вашего внимания больше, чем вы сможете предположить, что, начиная с раннего детства, с той поры, когда я стал разорять птичьи гнезда и дразнить сестер моих приятелей, в моем «планетарном теле», как говорили древние теософы, и более того – не знаю, почему – в правой его половине – возникло непроизвольное, инстинктивное ощущение, которое к тому времени, когда я стал «учителем танцев», оформилось в определенное чувство. Позже, когда благодаря этой профессии я стал обращаться с самыми разными людьми, это убеждение также начало расти в том, что называется душой. Оно заключалось в том, что языки или, скорее, их грамматика создана людьми, которые по лингвистическим знаниям в точности напоминают тех двуногих животных, кого наимудрейший Ходжа Насреддин характеризовал так: «они разбираются в этом, как свинья в апельсинах».

Подобные люди, которые из-за дурной наследственности и отвратительного воспитания превращаются со временем в «прожорливых молей», уничтожают то доброе, что оставили нам предки, и порой не имеют ни малейшего представления о той очевидной истине, которую еще в детстве воспринимает мозг, функционирующий у каждого создания, и у человека тоже, об определенном свойстве, что проявляется в соответствии с тем законом, который древние мудрецы называли «законом ассоциации», и о том, что процесс мышления у каждого существа и в особенности человека протекает исключительно в соответствии с этим законом.

Так как я уже затронул вопрос, который стал для меня почти навязчивой идеей, вопрос, касающийся процесса человеческого мышления, я считаю, что возможно, не доходя до того места в моих писаниях, где я собираюсь рассмотреть эту проблему подробно, рассказать хотя бы немного в первой главе о том, что стало мне случайно известно. За долгие века, прошедшие на Земле, это стало обычным для каждого человека, дерзавшего стремиться к тому, чтобы оказаться в своих и чужих глазах «сознательным мыслителем». Еще в юности существует два вида мышления. Первый – мышление при помощи мысли, выражающейся в словах, всегда имеющих относительное значение, и второй, свойственный как животным, так и человеку, который я назвал бы «формальным мышлением».

Второй вид мышления, т.е. «формальное мышление», согласно которому, кстати, точное мнение обо всем написанном воспринимается и усваивается после сознательного сопоставления с ранее полученной информацией, – обуславливается для человека географическими, климатическими условиями, временем и вообще всем окружением, в котором человек растет и достигает зрелого возраста.

Итак, в сознании людей, принадлежащих к разным народам и живущих в разных местностях с разными условиями, восприятие одной и той же вещи и идеи приобретает разные, независимые формы, которые во время ассоциативного движения мысли вызывают определенные ощущения и определенные образы, выражающиеся теми или иными словами, что служат только для поверхностного субъективного выражения этих идей.

Вот почему слово для любой вещи или идеи приобретает для разных народов, живущих в разных местах, полностью специфическую и различную «внутреннюю» суть.

Другими словами, в «существе» человека, который родился и вырос в данной местности, определенная «форма» фиксируется как результат специфических местных влияний и впечатлений, и эта «форма» вызывает в нем при помощи ассоциации ощущение определенной внутренней сути и в дальнейшем приводит к формированию образа или концепции, для выражения которой он использует привычные для него слова, как я говорил, воспринимаемое им качественно, но слушатель, в чьем сознании это слово ассоциируется с другой внутренней сутью, из-за индивидуальных условий, в которых он развивался и рос, всегда воспринимает и понимает это слово в совершенно ином смысле.

Этот факт, кстати, был установлен после внимательного и беспристрастного наблюдения за обменом мнениями между как представителями разных народов, так и тех людей, чьи личности формировалась в разных географических областях.

Так вот, веселый и самоуверенный кандидат в покупатели моих умствований, предупреждаю вас, что я собираюсь писать не как профессиональный литератор, а совершенно по-другому. Я советую вам серьезно подумать, прежде чем вы приступите к чтению моих дальнейших слов, мнений, толкований, и только потом браться за дело. Иными словами, я опасаюсь, что ваш слух и другие органы чувств так приучены к «литературному языку интеллигенции», превалирующему в последнее время на Земле, что мои писания могут показаться вам странной какофонией, и поэтому вы можете потерять – знаете что? – аппетит к вашему любимому блюду и даже перестанете испытывать приятное чувство при взгляде на вашу черноволосую соседку.

В том, что мой язык или, скорее, форма моего мышления может вызвать подобный эффект, я убедился благодаря большому опыту и уверен в этом точно так же, как породистый осел убежден в правоте и справедливости своего упрямства.

Сейчас, когда я предупредил вас о самом важном, я спокоен за будущее. Если же возникнет какое-то непонимание по поводу моих трудов, вы что-то не поймете в моих писаниях, то сами будете в этом виноваты и моя совесть будет так же чиста, как, например… совесть бывшего кайзера Вильгельма.

Вероятно, вы считаете меня молодым человеком с располагающей внешностью, но, как говорят, «темной лошадкой», и полагаете что, будучи новичком в литературе, я сознательно стремлюсь быть эксцентричным в надежде на славу и богатство.

Если вы действительно так думаете, вы очень, очень сильно ошибаетесь.

Во-первых, я далеко не молод. Я прожил так долго, что, как говорится, не только «прошел суровую школу», но и «пропущен через мельничные жернова». Во вторых, я пишу не для того, чтобы сделать карьеру или встать на ноги при помощи этой профессии, которая, добавлю, по-моему, предоставляет тем, кто ею занимается, много возможностей для того, чтобы отправиться прямиком в ад. Я признаю, конечно, что такие люди действительно доводят себя до этого, потому что, ничего не зная о себе, они пишут трескучие рассказы, рассчитывая на дешевый эффект, и, приобретая со временем литературный вес, ослабляют человеческую психику, которая достаточно слаба и без этого.

Что же касается моей собственной карьеры, то благодаря силам, действующим на меня сверху и снизу и, если хотите, справа и слева, она уже состоялась много лет назад, и я давно твердо стою на ногах, и достаточно твердо. И я совершенно уверен, что они не подведут меня еще много лет к досаде моих прошлых, настоящих и будущих врагов.

Вот еще одна сумасбродная идея. Я специально попрошу типографа, которому вверю мою книгу, первую часть печатать так, чтобы читатель мог прочитать ее, не разрезая остальные страницы. Когда он изучит мою необычную манеру письма, сильно и ненавязчиво вызывающую в его сознании возбуждающие образы и утешительные мечты, то если пожелает, сможет, без лишних препирательств с книгопродавцом, вернуть книгу обратно и получить свои деньги назад.

Я так и поступлю, потому что только что вспомнил историю, которая произошла с одним курдом из Закавказья. Я услышал ее в ранней юности, и позже всякий раз, когда я воскрешал ее в памяти, она вызывала у меня постоянный и неугасимый импульс нежности. Я думаю, что и для вас, и для меня будет полезно подробно остановиться на этой истории.

Рассказать это будет полезно главным образом для того, чтобы положить соль, или, как говорят современные еврейские купцы, «цимес» этой истории в основу того нового литературного стиля, с помощью которого я собираюсь достигнуть той цели, что я преследую, приступая к новому для меня занятию литератора.

Так вот, этот курд однажды пришел в город по какому-то делу, и увидел на базаре палатку со множеством разных фруктов. Среди них он заметил один особенный, очень красивый и по цвету, и по форме. Все это так подействовало на его воображение, что он решил несмотря на нехватку денег, сделать все, что можно, чтобы купить хотя бы один из этих даров природы и вкусить от него.

И тогда с несвойственными ему пылом и смелостью он вошел в палатку и, указывая своим мозолистым пальцем на прекрасный плод, потребовал у продавца назначить цену. Продавец ответил, что фунт этих овощей стоит шесть медных монет. Посчитав цену за такой прекрасный фрукт не слишком высокой, наш курд решил купить целый фунт. Закончив свои дела в городе, он в тот же день пешком отправился домой. Проходя закатными холмами и долами и волей-неволей осознавая внешние стороны этих чарующих краев на лоне природы, нашей общей матери, и невольно вдыхая чистый воздух, не отравленный испарениями промышленных городов, наш курд естественно испытал внезапное желание порадовать себя какой-нибудь простой пищей. Усевшись на обочину, он достал из сумки хлеб и овощи, казавшиеся ему такими прекрасными, и неторопливо принялся за еду.

Но… о ужас! Скоро он почувствовал сильное жжение внутри. Невзирая на это, он продолжал есть. И этот несчастный двуногий обитатель нашей планеты продолжал есть только благодаря тому особому человеческому свойству, о котором я уже упоминал и которое решил положить в основу новой литературной формы, творимой мною, и этот принцип будет подобно маяку освещать мой путь к цели. Если вы решитесь читать мои писания дальше, то со временем, в зависимости от вашей понятливости, ухватите их смысл и значение; быть может, еще в конце этой главы вы уже учуете что-нибудь.

И вот, когда наш курд был потрясен необычными ощущениями, порожденными в теле этой странной трапезой на лоне природы, по дороге шел его приятель, слывший толковым и опытным. Увидев, что лицо курда пылает, а глаза переполнены слезами и что, несмотря на это, будто решившись исполнить свой самый важный долг, он продолжает поедать настоящие стручки красного перца, земляк сказал ему: «Что ты делаешь, ты, осел! Ты же сгоришь живьем! Немедленно прекрати есть этот варварский овощ, такой чуждый твоей природе!». Но наш герой ответил: «Нет, я нипочем не остановлюсь, не зря же я отдал за них последние шесть монет. Если даже моя душа покинет тело, я продолжу есть».

После чего наш непоколебимый курд, а надо признать, что он таким и был, продолжал есть красный перец.

Теперь, я надеюсь, у вас уже возникла ассоциация, которая приведет вас наконец, как иногда случается с людьми, к тому, что вы называете пониманием. И тогда вы поймете, почему я, хорошо зная и часто испытывая жалость к этой человеческой слабости, которая проявляется в том, что если кто-то заплатил за что-то деньги, он должен использовать это до конца, пришел к мысли принять все возможные меры к тому, чтобы вы, мои братья по плоти и духу, в том случае, если вы привыкли читать книги, написанные исключительно на «языке интеллигенции», уже отдав монеты за мои писания и только позже выяснив, что они написаны не на привычном и легко читаемом языке, не будете обречены читать их до конца любой ценой, как наш бедный курд вынужден был есть то, чей вид поразил его воображение, – благородный «красный перец».

Тогда, чтобы избежать непонимания по этому поводу, которое сформировалось в сознании современного человека благодаря его частым посещениям кино и любовным романам, я желаю, чтобы эта глава была напечатана таким способом, чтобы каждый мог читать ее, не разрезая страницы самой книги.

Иначе книгопродавец будет, как говорится, придирой и непременно поведет себя, сообразуясь с основным принципом всех книгопродавцов, сформулированном в таких словах: «Вы будете глупее неумелого рыбака, если позволите рыбке сорваться с крючка». Он откажется принять книгу обратно, если страницы будут разрезаны.

Я не сомневаюсь, что так и случится.

Я действительно ожидаю, что часть книгопродавцов потеряет совесть. Моя уверенность в этом пришла ко мне в тот период, когда я был профессиональным «индийским факиром» и, чтобы прояснить определенный «ультрафилософский» вопрос, должен был познакомиться с ассоциативным процессом проявления автоматически сформировавшейся души современных книгопродавцов и их агентов, стремящихся всучить книги покупателям.

Зная все это и став после автокатастрофы, в которую я попал, чрезмерно педантичным и придирчивым, я не могу не повторить снова, точнее, не могу не предупредить вас еще раз и даже настоятельно советую вам перед тем, как вы начнете разрезать страницы моей первой книги, прочтите очень внимательно и не один раз эту первую часть написанного мною.

Но если, невзирая на все мои предупреждения, вы все еще желаете познакомиться с моей работой полностью, мне ничего не остается, как только пожелать вам от всей своей чистой души очень, очень хорошего аппетита с тем, чтобы вы могли переварить все, что вы прочитали, с пользой не только для вашего здоровья, но и для здоровья всех, кто живет рядом с вами.