Kitobni o'qish: «Есть ли будущее у капитализма?», sahifa 3
Современная мировая система с 1945 года по приблизительно 1970 год
В последней раз большая борьба за гегемонию шла между Германией и Соединенными Штатами. Ее начало можно приурочить к приблизительно к 1873 году, а ее кульминацией можно считать «тридцатилетнюю войну» (1914–1945). После «безоговорочной капитуляции» Германии в 1945 году Соединенные Штаты стали очевидным и признанным победителем в этой борьбе.
Соединенные Штаты вышли из того, что мы называем Второй мировой войной, будучи наделенными невероятной экономической мощью. Их экономические возможности и конкурентоспособность были очень высоки, еще когда началась война. Война укрепила эту их сильную сторону двумя путями. С одной стороны, материальной базе всех остальных индустриальных держав в мировой системе – от Великобритании и европейских стран до Союза Советских Социалистических Республик (СССР) и Японии – был нанесен тяжелый ущерб. Вдобавок из-за перебоев в сельскохозяйственном производстве в военное время большинство из этих стран страдало вследствие серьезной нехватки продовольствия в период непосредственно после войны. С другой стороны, Соединенные Штаты, защищенные от физического ущерба, имели возможность далее развивать свою промышленную и сельскохозяйственную базу во время войны. Не только побежденные страны «оси», но даже военные союзники США обратились к ним за помощью и поддержкой в ходе восстановления.
Мы можем измерить степень исходного преимущества очень простым способом. В любом крупном секторе производства в течение первых десять-пятнадцать лет после 1945 года Соединенные Штаты были способны продавать продукцию во все остальные промышленно развитые страны по более низкой стоимости (включая транспортные расходы), чем местные производители.
Единственной сферой, в которой у Соединенных Штатов не было чрезмерного преимущества, была военная сфера. У Советского Союза были очень мощные военные силы, и его войска оккупировали большой сегмент территории Восточной и Центральной Европы и Северо-Восточной Азии (Маньчжурия и Внутренняя Монголия в Китае, северная половина Кореи и Южный Сахалин и Курильские острова в Японии). Да, с 1945 года США располагали ядерным оружием, но даже это преимущество исчезло к 1949 году.
В результате, если США собирались играть роль державы-гегемона, им было необходимо каким-то образом договориться с Советским Союзом и нейтрализовать его военную мощь. Это было особенно важно, поскольку внутреннее политическое давление в Соединенных Штатах вело к относительно быстрой демобилизации ее наземных сил по всему миру.
Я утверждаю, что все последующее было молчаливой «сделкой» между Соединенными Штатами и Советским Союзом, которому мы дали метафорическое название «Ялта». Как мне представляется, эта сделка имела три компонента. Первым было то, что мир де-факто был поделен на две сферы влияния, более или менее совпадавшие с границами размещения вооруженных сил обеих стран в конце войны. Был советский блок, который стал считаться идущим от границы по Одеру-Нейсе до 38-й параллели в Корее (включая материковый Китай после окончательного разгрома Гоминьдана силами китайской компартии в 1949 году).
США и Советский союз фактически договорились не нарушать первичное (по сути дела, эксклюзивное) право каждого решать вопросы внутри своей сферы. Важнейшим элементом этого соглашения де-факто был отказ от попыток изменить сложившиеся границы военными (или даже политическими) средствами. После 1949 года это соглашение укрепилось за счет концепции «взаимно гарантированного уничтожения», основанной на том, что обе державы имели достаточное количество ядерной силы, чтобы ответить на любую атаку и уничтожить противника.
Второй частью молчаливого соглашения было де-факто экономическое разъединение двух зон. Соединенные Штаты не будут предлагать помощь в восстановлении странам советского блока. Их помощь будет ограничиваться своей собственной зоной – план Маршалла в Западной Европе, сопоставимая помощь Южной Корее и Тайваню в Восточной Азии. Американская помощь своим союзникам не была просто альтруистической филантропией. Америке нужны были покупатели для ее процветающей промышленности, и восстановление экономики союзников сделало из них хороших клиентов, равно как и верных политических сателлитов. Советский Союз в свою очередь развивал собственные региональные экономические структуры, которые усиливали автаркийный характер советской зоны.
Третья часть «сделки» заключалась в том, чтобы отрицать, что сделка имела место. Каждая сторона очень громко заявляла на своем собственном языке, что она ведет тотальную идеологическую борьбу с другой стороной. Мы стали называть это «холодной войной». Заметим, однако, что до самого конца эта война была и оставалась именно «холодной» войной. Целью очень громкой риторики, на самом деле, была не трансформация другого, по крайней мере, не ранее того далекого момента, когда он сам каким-то образом рухнет. В этом смысле ни одна из сторон не пыталась в обозримом будущем «выиграть» войну. Каждая из сторон скорее стремилась обязать своих сателлитов (которых эвфемистически называли «союзниками») очень строго соблюдать политическую линию, которую диктовали две сверхдержавы. Ни одна из сторон не стала бы ощутимым образом поддерживать несогласные силы внутри противоположного лагеря, потому что это могло привести к отмене первоначальной договоренности о военном статус-кво между двумя сверхдержавами.
Как только военный статус-кво был достигнут, США могли перейти к осуществлению своего общего политического и культурного господства в мировой системе – с их автоматическим большинством в ООН и прочих многочисленных транснациональных институтах. Единственное исключение было только в одном органе, который контролировал военные вопросы, – Совете Безопасности ООН, где право вето каждой из сторон обеспечивало военный статус-кво.
Эта договоренность поначалу работала очень хорошо. А потом начал сказываться самоликвидирующийся характер геополитической квазимонополии. Двумя наиболее значимыми геополитическими изменениями за два десятилетия после 1946 года были волнения в третьем мире и экономическое восстановление Западной Европы и Японии.
Страны, которые тогда назывались «странами третьего мира» (и что мы позднее стали называть «Югом»), мало что получали от геополитического статус-кво, который две сверхдержавы пытались навязать миру. Некоторые из них стали выступать против этих договоренностей. Китайская коммунистическая партия отказалась заключать сделку с Гаминьданом, как того хотел Советский Союз. Вместо этого она разгромила Гаминьдан и захватила государственную власть. Вьетминь и Вьетконг пошли своим собственным путем, нанеся поражения и Франции, и Америке. Фидель Кастро и его партизаны пришли к власти и чуть не разрушили равновесие в 1962 году. Алжирцы продолжали бороться за независимость к неудовольствию (по крайней мере, первоначальному) Французской коммунистической партии. А Нассер успешно взял под контроль Суэцкий канал.
Ни Соединенным Штатам, ни Советскому Союзу эта неразбериха была не нужна. Каждая из держав приспосабливалась к этой реальности сходным образом. Поначалу каждая держава настаивала на насильственном выборе стороны в холодной войне, полагая, согласно знаменитой фразе тогдашнего Госсекретаря США Джона Фостера Даллеса, что «нейтралитета не бывает». Но позднее обе стороны почувствовали необходимость смягчить свои позиции и попытаться переманить тех, кто стремился сохранять нейтралитет. В ходе этого процесса Советский Союз «потерял» Китай. А Соединенные Штаты заплатили очень высокую экономическую и политическую цену за войну во Вьетнаме.
Другое изменение, повлиявшее на Соединенные Штаты больше, чем на Советский Союз, может считаться политическими последствиями экономического восстановления в самом разгаре невероятно экспансивной А-фазы кондратьевского цикла, которая преобладала в тот момент. К началу 1960-х годов США могли продавать (например) автомобили в Германии и Японии дешевле, чем местные производители. На самом деле происходило обратное. Немецкие и японские автомобили успешно выходили на американский рынок.
Новая экономическая сила недавних сателлитов США превратила их в настоящих конкурентов на мировом рынке. К концу 1960-х годов Соединенные Штаты больше не имели значительного преимущества перед своими основными союзниками в сфере мирового производства или даже в транснациональной торговле. Основа геополитической гегемонии начала разрушаться.
После 1945 года мировая система переживала крупнейшую (на тот момент) экспансию в накоплении капитала, какую она только знала с момента зарождения современной мировой системы в XVI веке. После 1945 года мировая система также переживала крупнейшую (на тот момент) экспансию геополитической власти в период гегемонии США, какую она только знала со времени зарождения современной мировой системы. Два этих цикла были одновременными и достигли точки самоликвидации более или менее одновременно. За величайшими взлетами следуют величайшие падения. В ходе этого процесса мировая система очень сильно отклонилась от равновесия как историческая система. Ее восстановительные механизмы, по-видимому, были перегружены и разрушились. Она входила в структурный кризис.
Структурный кризис приблизительно с 1970 года до…?
Было два ключевых изменения, поспособствовавших этому структурному кризису. Одно изменение было связано с долгосрочными тенденциями мировой экономики, которые теперь чрезвычайно затрудняли неограниченное накопление капиталистами капитала. Второе – с окончанием господства в геокультуре либералов-центристов, подрывавших политическую стабильность мировой системы. Позвольте мне рассмотреть оба этих изменения по порядку.
Долгосрочные структурные тренды
Каким образом кому-то удается бесконечно накапливать капитал при капиталистической системе? Основной, хотя и не единственный метод – накопление посредством производства, в котором предприниматель-производитель забирает разницу между стоимостью производства товара и ценой, по которой он может его продать. Чем ниже стоимость и выше цена продажи, тем больше прибылей получают и могут реинвестировать предприниматели.
Но каким образом может быть максимизирована разница между затратами и отпускными ценами? Здесь есть два необходимых элемента. Чтобы максимизировать отпускные цены, должна быть квазимонополия, которую мы уже обсуждали. Теперь нам необходимо обсудить, как можно в дополнение к этому минимизировать затраты. Мы начнем с того факта, что в любом производственном процессе всегда есть три общих вида затрат. Это стоимость персонала, стоимость средств производства и налоги.
Есть три разных уровня персонала, за который производитель/собственник должен платить: неквалифицированная и полуквалифицированная рабочая сила, квалифицированные рабочие и административные кадры, топ-менеджеры. Стоимость наименее квалифицированной рабочей силы имеет тенденцию расти во время А-фазы, поскольку через те или иные профсоюзные действия она выдвигает коллективные требования к работодателю. На А-фазе работодатели могут идти на уступки наименее квалифицированному персоналу, потому что остановки и замедление производства может обойтись дороже, чем повышение заработной платы. В конечном счете эти затраты становятся слишком высокими для работодателей, особенно в ведущих отраслях.
Исторически для работодателей решением был «побег производства», то есть его перенос в зону с «исторически» более низкой оплатой труда во время Б-фазы. Там, где рабочие нанимаются из мест (обычно сельских), в которых их реальный доход даже ниже, чем предлагаемый новыми (обычно городскими) производственными мощностями, это кажется беспроигрышной ситуацией и для рабочего, и для работодателя. Через некоторое время, однако, перемещенные рабочие начинают лучше разбираться в своем положении и осознают, что в мировом масштабе у них низкий уровень оплаты труда. Они начинают включаться в профсоюзное движение. И рано или поздно работодатель узнает, что в результате затраты снова слишком выросли. Решение – новый переезд.
Переезды дорогостоящи, но эффективны. Во всем мире, впрочем, есть инерционный эффект. Сокращения никогда полностью не устраняют приращения. На протяжении более 500 лет этот повторяющийся процесс практически исчерпал места, в которые можно переехать. Показателе этого – степень исчезновения сельских поселений в мировой системе, поразительным образом выросшая за последние пятьдесят лет и, кажется, не сбавляющая темпов.
Увеличение затрат на административные кадры – результат действия двух разных соображений. Одно – постоянно растущий масштаб производственных единиц, требующий увеличения числа промежуточного персонала для координирования. Второе соображение – то, что политические риски, связанные с объединением в профсоюзы относительно низкоквалифицированного персонала, компенсируются созданием крупного промежуточного слоя, который может быть одновременно и союзником для правящего слоя, и моделью возможного карьерного роста для неквалифицированного большинства, которая сглаживает политическую мобилизацию. Заработная плата этой группы существенно увеличивает общие расходы на персонал.
Увеличение расходов на топ-менеджеров является прямым результатом увеличения сложности предпринимательских структур – знаменитого разделения собственности и контроля. Это позволяет топ-менеджерам присваивать все большую долю доходов фирмы в виде ренты, тем самым сокращается доля, которая идет «собственникам» (акционерам) в качестве прибыли или в фирму для реинвестирования. Доходы топ-менеджеров невероятно выросли за последнее несколько десятилетий.
Затраты на средства производства росли по аналогичным причинам. Капиталисты стремились вывести вовне как можно больше затрат. Это изящный способ сказать, что они не полностью оплачивали используемые ресурсы. Три главных вида экстернализируемых затрат – вывоз токсичных отходов, возобновление источников сырья и создание необходимой инфраструктуры для транспорта и коммуникации. На протяжении большей части истории современной мировой системы считалось нормальным экстернализовать подобные затраты. Это редко вызывало озабоченность политической власти.
Во-первых, за последние несколько десятилетий политическая атмосфера радикально изменилась. Изменение климата – широко обсуждаемый вопрос, способствовавший возникновению большого спроса на «зеленые» и «органические» продукты. Экстернализация отныне не воспринимается как нечто «нормальное». У новых политических дебатов по поводу токсичных отходов есть довольно простое объяснение. В мире по большей части закончились места, находящиеся в общественном пользовании, в которые можно сбрасывать эти отходы. По своим последствиям это равносильно окончательной урбанизации всех работников из сельской местности, исчерпанию новых групп низкооплачиваемых работников. Воздействие токсичных отходов на здоровье общества стало сильным и очевидным. Это вызвало рост социальных движений, требующих очищения окружающей среды и контроля за ней.
Во-вторых, общественная озабоченность возобновлением ресурсов, еще одна новая политическая реалия, в значительной мере является следствием резкого роста мирового населения. Мир внезапно открыл для себя нехватку множества видов активов, которая уже существует или которая даст о себе знать в будущем: источников энергии, воды, лесов, рыбы и мяса. Идут дебаты о том, что кому принадлежит, кто что использует, для каких целей используются ресурсы и кто за это платит.
В-третьих, капитализм как система требует значительной инфраструктуры. Продукты, произведенные на продажу на мировом рынке, нужно перевозить. Коммуникация – ключевой элемент в торговле. Транспорт и коммуникация сегодня гораздо эффективнее и гораздо, гораздо быстрее. Но это также означает, что затраты значительно увеличились. Кто платит за все это? В прошлом производители, больше всех пользовавшиеся инфраструктурой, платили лишь за малую ее часть. За все остальное платило общество.
Сегодня есть сильный политический спрос на то, чтобы государство взяло на себя новую, прямую роль в обеспечении уничтожения токсичных отходов, возобновления ресурсов и дальнейшего расширения инфраструктуры. Вдобавок нет смысла этого делать, если останутся в неприкосновенности причины негативных реалий. Это означает, что правительствам придется настаивать на большей интернализации затрат предпринимателями. Возросшие налоги, а еще в большей степени требования интернализации этих затрат сильно скажутся на доле прибыли предприятий – этот тезис постоянно выдвигают производители.
Наконец, налогообложение во всех его формах росло на протяжении всего исторического существования современной мировой системы. Многочисленные политические уровни управления требуют налоговых поступлений как для того, чтобы платить персоналу, так и для оплаты расширенного круга услуг, которые, как ожидается, должно предоставлять государство. Кроме того, наблюдается экспансия того, что можно было бы назвать «частным налогообложением» – коррупции государственных чиновников и хищнических требований организованной преступности. Частное налогообложение обходится предпринимателю так же дорого, как и государственное. Поскольку размеры государственных структур значительно выросли, в особенности за последние пятьдесят лет, количество людей, которым надо давать взятки, увеличилось. А по мере роста мировой экономической деятельности расширились возможности и для деятельности мафии.
Тем не менее крупнейшим источником роста налогов стала политическая борьба антисистемных мировых движений. Их требования за последние два столетия привели к демократизации мировой политики. В программу народных движений входило главным образом получение трех базовых гарантий для граждан – образования, медицинского обеспечения и пожизненного получения доходов. Требования по каждому пункту неуклонно росли на протяжении предыдущих 200 лет двумя путями: через требование уровня услуг и соответствующие расходы; в географических местах, где эти требования выдвигались. Эти расходы – то, что мы называем «государством всеобщего благосостояния», – форма, которая теперь является частью политической жизни практически каждого правительства в мире, даже если уровень того, что предлагается, варьирует главным образом в зависимости от уровня богатства страны.
Мы можем это резюмировать, сказав, что три базовых вида производственных затрат постоянно росли и теперь так близко подошли к своим асимптотам, что система не может вернуться в равновесие при помощи многочисленных механизмов, использовавшихся в течение 500 лет. У производителей, по-видимому, закончились возможности добиваться бесконечного накопления капитала.
Крупная геокультурная перемена
Сокращение прибыли у капиталистических производителей было дополнено колоссальной культурной переменой. Это конец господства центристского либерализма в геокультуре, ставший смыслом и последствием мировой революции 1968 года. История мировой революции 1968 года – это по большей части история антисистемных движений в современной мировой системе: их зарождения, стратегии, истории до 1968 года, их важности для политического функционирования современной мировой системы.
В XIX веке «старые левые», как их стали называть во время мировой революции 1968 года, состояли преимущественно из двух разновидностей мировых социалистических движений – коммунистов и социал-демократов плюс национально-освободительные движения. Эти движения росли медленно и с большими усилиями, преимущественно в последней трети XIX века и в первой половине XX. Длительное время они были слабы и маргинальны в политическом отношении. А затем в период 1945–1968 годов они довольно быстро укрепились, опять-таки, почти во всех частях мировой системы.
Тот факт, что они должны были достичь такой силы именно в период необыкновенно экспансивной А-фазы по Кондратьеву и кульминации американской гегемонии, кажется в какой-то степени контринтуитивным. Я, однако, не думаю, что это было случайностью. Напомню о моем тезисе, что капиталисты очень не хотят перебоев в производственном процессе (забастовок, торможения, саботажа), когда мировая экономика процветает, в особенности те из них, кто вовлечен в самые прибыльные процессы, в ведущие отрасли. Учитывая, что экспансия в это время была исключительно прибыльной, производители были готовы идти на значительные уступки по заработной плате своих рабочих, полагая, что эти уступки обойдутся им дешевле, чем потеря прибыли из-за перебоев. Разумеется, это означало среднесрочный рост производственных затрат, которые станут основным фактором упадка квазимонополий в конце 1960-х годов Но большинство предпринимателей тогда, как и всегда, рассматривали свои интересы только в свете краткосрочных прибылей, чувствуя, что они не в состоянии предсказать или контролировать то, что может случиться хотя бы через три года.
Держава-гегемон размышляла о своих интересах приблизительно в тех категориях. Ее первоочередной заботой было поддержание относительной стабильности на геополитической арене. Деятельность по подавлению антисистемных движений на мировой арене казалась слишком затратной. Там, где это было возможно (а возможно было не всегда), Соединенные Штаты выступали за «деколонизацию», о которой можно было договориться, установив режим, который предположительно будет более «умеренным» в своей будущей политике. В результате в очень большой части Азии, Африки и Карибского региона к власти пришли националистические/национальные освободительные движения.
В больших внутренних дебатах в конце XIX века – марксисты против анархистов в социальных движениях промышленно развитых стран, политический национализм против культурного в антиколониальных движениях – марксисты и политические националисты утверждали, что единственно верная программа – так называемая стратегия двух шагов: сначала захватить государственную власть, затем менять мир. К 1945 году марксисты и политические националисты явно одержали верх в дебатах внутри движений и контролировали большую часть организаций3.
Это относительно терпимое отношение со стороны мегакорпораций и державы-гегемона привело к тому, что к середине 1960-х движения «старых левых» почти повсюду достигли своей исторической цели завоевания власти. Коммунистические партии были у власти в одной трети мира, которая тогда называлась социалистическим блоком. Социал-демократические партии сменяли друг друга у власти в большей части другой трети мира – в панъевропейской его части4. А к 1968 году националистические и национально-освободительные движения пришли к власти почти во всех колониальных странах5.
Какими бы «умеренными» не казались многие из этих движений, когда они только оказались у власти, по всей мировой системе в тот момент прокатилась ощутимая волна победоносных настроений, которую вызвали все эти движения. Они чувствовали и громко заявляли о том, что будущее за ними, что история на их стороне. А власть имущие боялись, что эти заявления окажутся пророческими. Они боялись худшего. Во всяком случае, те, кто участвовал в мировой революции 1968 года, не согласились с этим. Они считали приход к власти «старых левых» не победой, а предательством. По сути дела они говорили: может, вы и находитесь у власти (первый шаг), но вы вовсе не изменили мир (второй шаг).
Если прислушаться к риторике участников общемировой революции 1968 года и опустить местные реалии (которые, конечно, различаются по странам), есть три темы, которые, кажется, красной нитью проходят через анализ тех, кто был участником этих многочисленных бунтов, независимо от того, где они проходили – в социалистическом блоке, в панъевропейском мире или в третьем мире.
Первая тема касалась гегемонии. США не считались гарантом мирового порядка; на них смотрели как на властелина-империалиста, который, однако, переоценил свои силы и стал уязвимым. Вьетнамская война тогда была в самом разгаре, и операция «Тет» в феврале 1968 года считалась предвестником конца американских военных действий. Но это было не так. Революционеры обвиняли Советский Союз в сговоре с гегемоном США.
Холодная война, полагали они, велась только для отвода глаз. Главной геопополитической реальностью была сделка в Ялте о фактическом статус-кво. Это глубокое подозрение росло начиная с 1956 года. Это был год Суэцкого кризиса и событий в Венгрии, в которых ни одна из сверхдержав не вела себя в соответствии с риторикой холодной войны. Это также был год «секретного» доклада Хрущева на XX съезде Коммунистической партии Советского Союза, доклада, который разрушил сталинистскую риторику и большую часть сталинистской политики, приведя к повсеместной «утрате иллюзий» среди некогда верных сторонников.
Вторая тема касалась движений «старых левых», которых повсюду критиковали за неспособность выполнить свои обещания (второй шаг) после прихода к власти. По сути дела активисты сказали: раз вы не изменили мир, то мы должны пересмотреть стратегию и заменить вас новыми движениями. Для многих образцом стала служить культурная революция в Китае с ее призывом очистить верхние эшелоны партии и правительства от «капиталистических попутчиков».
Третья тема была связана с «забытыми людьми», то есть теми, кто подвергался гнету из-за своей расы, пола, этнической принадлежности, сексуальности, инаковости во всех возможных формах. Движения «старых левых» были насквозь иерархическими движениями, настаивавшими на том, что в любой стране только одно движение могло быть революционным и что это движение должно было отдавать приоритет определенному виду борьбы – классовой борьбе в промышленно развитых странах (Север), национальной борьбе в остальном мире (Юг).
Логика их позиции была в том, что любая «группа», которая пыталась осуществлять автономную стратегию, подрывала приоритетную борьбу и тем самым в объективном смысле была контрреволюционной. Все эти группы были вынуждены организовываться в рамках иерархических партийных структур и подчиняться спущенным сверху тактическим решениям.
Политические активисты 1968 года настаивали на том, что требования об одинаковом отношении ко всем этим группам больше не могут откладываться до неопределенного будущего времени после того, как будет «выиграна» основная борьба. Это были насущные требования, и гнет, на борьбу с которым они были направлены, был не менее важен, чем то, с чем боролась приоритетная на данный момент группа. В число «забытых людей» входили женщины, меньшинства, определяемые социальным своим статусом (расовые, этнические, религиозные), люди разной сексуальной ориентации и люди, отдававшие приоритет экологическим вопросам или борьбе за мир. Список «забытых людей» бесконечен, с тех пор он еще расширился и стал еще более активистским. В то время ярким примером такого рода группы в Соединенных Штатах были «Черные пантеры».
Мировая революция 1968 года (в действительности она происходила в течение периода 1966–1970 годов) не привела к политической трансформации мировой системы. Фактически в большинстве стран движение было успешно подавлено, и большинство его участников забывали о своем юношеском энтузиазме по прошествии лет. Но это движение оставило долгосрочное наследие. В ходе этого процесса либералы-центристы лишились возможности настаивать на том, что их вариант геокультуры был единственно легитимным. Представители по-настоящему консервативных и по-настоящему радикальных идеологий вернулись к автономному существованию и перешли к осуществлению независимых организационных и политических стратегий.
Последствия этого культурно-политического изменения для функционирования современной мировой системы были огромными. После того как способность капиталистов бесконечно накапливать капитал стала испытывать кризис, политическая стабильность современной мировой системы больше не была гарантирована всеподавляющей силой центристского либерализма, обещавшего лучшее будущее для каждого при условии, что он будет терпеливо подчиняться мудрым действиям людей, имевшим специальные способности для осуществления этого будущего.
Наступивший хаос
Мировая революция 1968 года была огромным политическим успехом. Мировая революция 1968 года была огромным политическим провалом. Казалось, она победоносно распространяется по всему миру, но к середине 1970-х годов уже ощущалось, что она повсюду пошла на спад. Чего она достигла при помощи этого лесного пожара? На самом деле не так уж и мало. Центристский либерализм, выступавший в качестве господствующей идеологии мировой системы, де-факто единственной легитимной идеологии, оказался развенчан. Теперь он стал всего лишь одной альтернативой из многих. Кроме того, движения «старых левых» перестали рассматривать в качестве катализаторов любого рода фундаментальных перемен. Однако упоение собственными успехами у революционеров 1968 года, освободившихся от подчинения центристскому либерализму, оказалось пустым и краткосрочным.
Правые во всем мире тоже освободились от всяких привязок к центристскому либерализму. Они воспользовались мировой экономической стагнацией и крахом движений «старых левых» (и их правительств), чтобы перейти в контрнаступление, которое мы называем «неолиберальной (в действительности весьма консервативной) глобализацией». Первостепенной задачей было обращение вспять всех выгод, полученных низшими слоями во время А-фазы цикла Кондратьева. Правые во всем мире стремились сократить основные производственные затраты, разрушить государство всеобщего благосостояния во всех его вариантах и затормозить ослабление американской власти над мировой системой. По-видимому, кульминацией наступления мировых правых стал 1989 год. Потеря Советским Союзом контроля над своими восточноевропейскими сателлитами и его собственный распад в 1991 году привели к тому, что правые отпраздновали новую победу.
Наступление правых во всем мире было большим успехом. Наступление правых во всем мире было большим поражением. С началом мировой экономической стагнации в 1970-х годах (Б-фаза по Кондратьеву) крупные капиталистические производители переносят значительные объемы своей производственной деятельности в новые зоны, которые, как казалось, стали существенно «развиваться». Но сколь бы благотворным ни был этот процесс для средних слоев, чья численность в этих странах значительно возросла, если рассматривать ситуацию на глобальном уровне, успех был не столь впечатляющим и даже сравниться не мог с масштабами накоплений корпоративных производителей за период 1945–1970 годов.
