Kitobni o'qish: «Трагедия, чтобы скрыть правду»
Какого это, осознать, что вся твоя жизнь всего лишь чья-то фантазия?
Апельсины. Огромные, рельефные, вымученно оранжевые. Готовые вывалиться из переполненного лотка. С потолка из динамиков на них льётся реклама газировки.
109.90
Неплохая цена. Февраль не сезон. В руках крутится рулон с пакетиками, я отрываю один. Толстые, неуклюжие, околевшие на морозе пальцы старательно пытаются раскрыть пакет. Сложней только вскрыть банку тушёнки руками. Будь проклят тот, кто придумал эти пакеты!
Громкая навязчивая мелодия прилипает к мозгу – соскоблить её вряд ли получится даже железной лопаткой. Немного кружится голова. Тающий лёд на ресницах прохладной влагой стекает по щекам, и я чувствую, какие они горячие.
Руки по-прежнему мёрзнут. Пальцы, как первоклассники на линейке, не слушаются, и я растираю пакет ребром ладони, надеясь, что он раскроется. Охранник взглядом даёт понять, что наблюдает за мной. По нему видно, что он пока стоит в стороне, но ещё чуть-чуть, ещё только капельку, и он разорвёт меня в клочья, как бешеный пёс. Только дайте ему повод. Попробуйте. Пока он просто, молча, наблюдает. Наблюдает за тем, как ты мучаешься.
Возможно, охраннику ещё и не нравится мой внешний вид: ободранная куртка, мокрые от снега джинсы. Отсутствие кроссовка на ноге. Проходящий мимо парень в рваных джинсах вытягивает шею, чтобы посмотреть подольше на мой носок. Навскидку, в носке дыр меньше.
Как будто весь ополчившийся на меня мир в лице, (или как сказать?) в образе этого пакета! Я просто хочу купить апельсинов, принести домой. При простуде витамин C будет как нельзя кстати. Но не могу никак открыть ни первый, ни второй, ни третий, чёрт его, пакет, сколько бы ни дёргал этот ролик!
Фууф. Выдохни. Это всего лишь эмоции. Только чувства. Я справлюсь. Я знаю. Я понял это наверняка, когда на холодные руки закапала горячая кровь.
В моё поле зрения втискивается бабушка. Заглядывает мне в лицо. Морщинистое, серое лицо, с белыми волосками на подбородке. Моё.
– Сынок, у тебя кровь идёт, никак? Голову запрокинь, поскользнётся кто, – говорит она и идёт дальше.
Наверное, увидела капли на полу, когда протискивалась сзади меня.
Трогаю нос, но нахожу только насморк. Голова кружится. Яркий свет ламп супермаркета, как в камере для допроса, режет глаз. Облокачиваюсь на лоток, и несколько апельсинов сыплются на пол. А вот и он, Атлант Правопорядка в Магазине. Охранник подходит и берёт меня под руку. Первая мысль – крутануться и заломить руку ему.
– Что ухрюкался, Уася? – карикатурно выдавливает он, – за это придётся заплатить, да. И масочку одевайте, уважаемый.
Пока его мозг тщетно пытался навести тело на мысль, что мне нужна помощь, я пытался разобрать, что тело мне орёт. Отдельные звуки его голоса грохотали громом, некоторые я разбирал по наитию. Пытаясь оглянуться, дабы понять, что я всё-таки разбил, поскальзываюсь на собственной же крови. Нога упирается в лоток
59.90
со свёклой, где только что стояла бабушка. Охранник тянет меня за локоть вверх, не понимая, что мне больно. Поменяв руку, он вытер о мою куртку ладонь. Скотина.
– Фу, пьянь, весь угваздался! – выругался он, ведя меня под руку к кассе. – Галя, посчитай бедолаХе помидоры! Аккуратней, граждане!
Каждая реплика, каждая буква, произнесённая жирным заросшим ртом кретина, сияет напыщенностью. Наверняка, чувствует себя выступающим на сцене ребёнком, за действиями которого все пристально наблюдают. Ещё один переоценённый маленький мальчик.
Всесильный протаскивает меня вперёд очереди, водружает, как приз, перед кассой и удаляется. Покупатели, естественно, начинают возмущаться, а продавщица натягивает маску на нос. Охранник возвращается, ставит на весы пакет помидоров и авоську апельсинов.
– Пробей азербайджанские, – распоряжается он. Я смотрю в пол, но слышу в его голосе улыбку. Я всё понимаю. Руки рыщут по карманам. Протягиваю карту. Забираю авоську. Пакет с помидорами остаётся у кассира.
Выхожу из магазина, оглядываюсь. Стоящие в очереди покупатели глядят на меня с омерзением – ощущаю холод всем телом. Резко колит сердце и я чувствую, как остро мне не хватает тепла. И кроссовка.
Осталось понять, что делать дальше. Телефона в карманах не нашлось, такси не вызвать. Подойдя к мусорке на углу магазина, вытаскиваю из неё пакет, вытряхиваю окурки и банки из-под энергетика, обвязываю его вокруг босой ноги и двигаюсь в сторону дома. Здесь недалеко.
***
Снег большими, мягкими, похожими на маршмеллоу, хлопьями валит на голову. Луны на небе ещё нет, но достаточно светло. Подростки осторожно выглядывают из-за угла, дымя сигаретными точками. На повороте пришлось обходить наваленный у колонны обшарпанного дома мусор. На стене дома написанные краской из баллончика политические лозунги. Я уже и забыл, как выглядят пустынные стылые переулки ранней весны.
Уже и забыл, когда ходил домой пешком. За окном Икстрейла всё кажется иным. Никакого холода, сырости, серости. Музыка, кофе, мягкое кресло. Печка-кондиционер. Никакого напряга. Никакого шума в голове. Можно ехать без шапки, без куртки. Без сомнений, лучше, чем шагать по мокрому асфальту без обуви.
Думаю, меня ограбили. Не в первый, кстати, раз. Помню, лет в восемь на Рождество меня отправили вечером в магазин, и на обратном пути меня ограбили две девушки лет семнадцати. Я так орал, так плакал, такие маты изобретал, которые никто никогда бы не придумал, а эти кобылы ржали и убегали в темноту, покачиваясь на каблуках зимних сапог. Думаю, твари всласть наелись мороженого и печенья на последние триста рублей, что мне дала мама. Помню, я подобрал из снега две бутылки лимонада, выпавшие из разорванного пакета, и, задыхаясь от слёз, побрёл домой. Возможно, из-за этого случая, я и пошёл в полицию.
Вполне вероятно. Кражи дело нередкое. Моего отца грабили два раза, и оба раза ломали челюсть. У друга угнали велик. У матери стащили кошелёк.
И тут история похожа. Я снова испуган и разбит. В прямом смысле. Какие-то обрывки воспоминаний, ночь в отделе, крики.
Ладно, нужно отчитаться начальству. До дома недалеко, но телефона у меня с собой нет, и не факт, что он есть там. А позвонить нужно.
Стараясь не наступать на полную стопу, куда впивались маленькие камушки, захожу в ещё работающую кофейню и прошу позвонить. Грузин-продавец, что вычищал духовку от крошек, осматривает меня, как потёртые проститутки новенькую, которую приводят в СИЗО, вытирает руки о полотенце, и вытаскивает из кармана телефон.
– Россия звонишь? – спрашивает грузин с акцентом.
Киваю.
Он засовывает телефон обратно в карман, качает головой, и достаёт из-под прилавка маленький, кнопочный телефон.
– На, служебный. России номера только звони, хорошо? На, садись туда, говори, – указывает мне место в углу. – Я смотрю.
Так непривычно, если честно. Когда я вижу его превосходство надо мной, даже немного обидно. По долгу службы, я привык смотреть на мигрантов снизу вверх. Обычно они у меня что-то выпрашивают. Попить, позвонить, отпустить.
– Ай, начальник, не сажай меня, мне семью кормить десять человек надо, а-ва-ва, – мерзко, надоедливо, противно. Противно, что сейчас я в такой ситуации.
Сажусь за столик в углу, набираю цифры номера, который помню наизусть. Нет, не матери. И не жены. Странно, да? Майор Кириенко сразу берёт трубку.
– Алло, кто это?
– Товарищ, майор, это Вагонов. У меня телефона нет, звоню с чужого. Ограбили походу.
– Вагонов! – начинает орать он, но неожиданно понижает голос. – Юра, ты где? Ты не дома?
– У меня голова разбита, – объясняюсь я, – кошелька нет, телефона. Хоть карту банковскую не нашли, хорошо, в карман на рукаве стал класть. Одежду порвали. Мне в больницу надо.
– Успеешь, – хрипит в трубку Кириенко. – Мать твою, ну ты же только.. Оох.. Насчёт документов. Они у меня. Ты в отделе был, оставил. Ты..
– Как оставил? – Кириенко меня удивил. Чувствую, как горит лицо. – И права, и ксиву и паспорт? Я не помню ни чё, у меня голова раскалывается.
– Так, тихо, – рубит майор. – Я понял, завтра всё решим. Ты дома?
– Почти.
– Сам доберёшься?
– Да.
Тут я, конечно, соврал. Ситуация слишком нестабильная, чтобы быть в чём-то уверенным.
– Хорошо, отсыпайся. Завтра я к тебе человека пришлю. Заберёт тебя и ко мне. Поговорим нормально.
Я хотел уточнить, но в голове что-то лязгает, как иногда сердце ёкает, и я молчу.
– Всё, до завтра, – прощается майор и кладёт трубку.
Я благодарю грузина и отдаю телефон. От запахов кофе начинает мутить, и я быстрее выхожу на воздух.
На холоде лучше. Видимо, что-то съел, или это последствия травмы головы? Не знаю. Голова болит от мыслей.
Нет больнице, завтра приедут, документы в отделе, Кириенко в курсе.
Схватившись за голову руками, пытаюсь выдернуть и выбросить из головы весь этот бессвязный бред.
Отстаньте от меня, отстаньте. Дайте помыться, отоспаться. Забыться.
Ещё минут пятнадцать ковыляю до дома. Втаскиваю себя на пятый этаж. Звонок в дверь ничего не даёт. В окно парадной уже виднеется Луна. Сколько себя помню, Ксюша никогда не приходила с работы так поздно.
Открываю дверь своими ключами. Темнота. По сухому тёплому полу шаркаю внутрь. Так приятно зарывать мокрые ноги в толстый ворс ковра. Кровать заправлена. Моей жены нет дома.
Таак.. новый вопрос дополняет список нынешнего положения дел.
Пройдя в ванную, я долго держу руки под горячей водой, рассуждаю о жене. Где она может быть? Фууф, успокойся. Сейчас сяду, поразмыслю, и всё встанет на свои места. На полотенце остаются грязные следы. Плевать. Грязные вещи меня всегда волновали меньше, чем испачканные в крови руки.
На всякий случай ещё раз обхожу квартиру. Комнаты, балкон. Никого. Не оказалось и телефона. Чёрт, а она ещё как назло недавно номер поменяла!
Страшная мысль выстреливает в голову. Врубаю свет, вскрываю шкаф. Одежды нет. Как минимум, пальто, пары кофт, блузок, джинс. Из обуви у двери только выходные туфли. Где там лежат чемоданы? Верхняя полка, комод у окна. Пусто.
Ничего не понимаю. НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЮ. Ошеломлённый, опустошённый, без сил падаю на диван. На полу валяется пакет с вытекающей оттуда водой. Ссоры и склоки за последнее время встают перед глазами. Все связаны с переработками. С опытом отсутствия меня с ней рядом.
Ни записки, ни номера. Можно было спросить о жене у соседей, но подъездные бабки мигом всему дому наши проблемы разнесут. Не хватало ещё слухи множить. Нужно просто подождать. Завтра всё выяснится, и телефон найдётся, всё хорошо. Ксюша любезно оставила мне еды в холодильнике. Золотце, мразь, тварь.. Ничего не остаётся, кроме как поужинать. А потом лягу спать.
Так и поступаю. Заснуть получилось не сразу. Пролежав в кровати около часа, встаю, подхожу к письменному столу, и ищу на чём можно писать. На глаза попадается раскраска из какой-то закусочной, которые обычно засовывают в пакеты с едой. Белые страницы, поверх силуэтов Синьора Помидора, Редиски и Тыквы я раскрашиваю синими кружевными каракулями слов. Хроника, так сказать, или дневник. Я иногда так сны яркие сразу после пробуждения записываю, чтобы не забыть. Тут эффект получился другой..
Я спал ровно до того момента, пока не проснулся. Всё тело ноет. Кружится голова. Чувствую, как чешется кожа, потому иду в ванную. Раздеваюсь, и прежде чем залезть под разгоняющий температуру душ, обращаю внимание.. на то, что всё моё тело покрыто синяками. Продолговатые, синие, они ноют под струями больно бьющих капель так, что я вынужден горбиться и уворачиваться. Выключаю воду. По-хорошему, налить бы ванну, но тело уже слишком болит. Боль заволокла мои глаза красной пеленой. На боль сверху ложится осознание, что жена так и не пришла.
Ууу, тварь! Кинуть меня решила?! Я… каждый мразотный день… гну спину.. работаю по три смены подряд. Очищаю город от этой подзаборной пьяни. Всё для блага народа! Для её блага! Пацанов этих с закладками, алкашей – всю эту мерзость, на которую смотреть тошно.
